Авторы вертели колесо

(Роберт Эмбрионов)

Как-то восседая спонтанно, захотелось вспомнить разбросанных авторов Неолита, с которыми мне доводилось рыбачить в одном высохшем болоте.

Даниил Кравченко принес десяти литровую канистру кваса и пообещал, что к полуночи она начнет напоминать как минимум пиво. Свежесть радостной обстановки ума и общения была обеспечена. Начинались трудовые будни бродячих музыкантов на козле сетевых технологий.

Героически беспечально проносился Никодимов, с видимым нетерпением оставляя комментарии. Сметана на его голове не успевала остыть от откатистых рассказов про Петю и осьминога, с которыми происходило ничего не обычного. Но и Петя был не камнем, а живым подобием блина, скрученного Никодимовым, когда он зимой приезжал в Петербург и проводил тусклые вечера, поедая записные книжки над плитой с грибами.

Место Спистолета в этой тираде паровозных гудков было неизгладимо и оседло. Глаз на глаз наворачивался, когда речь заходила о плюшевом медведе. Вот и теперь она поселилась на острове Британе и просит выслать ее заколку для волос. И мы как податливые олени падаем шкуркой на траву и начинаем пить тот не замысловатый квас.

В тени горящей бензоколонки, что неподалеку, сидит Гата и вяжет, дружелюбно гладя себя по коленке клиновыми листочками. Здесь и рогожный мишка. На груди у него с незапамятных времен Дара ругает непокладистые игрушки. У нее в руке плеть или что-то ласковое.

От этого прелестного вида дерет в горле и заливается слезами господин Родина. Родниковые его сандалии приблизительно не земные были не узнаваемы. Назидательное его повествования заставляло задуматься и сшить каждому присутствующему по паре святых носков.

Восковая фигура хрупко покачивалась. Кончиком своего естества подпирал дерево Зордок. На досуге он городит настоящие огороды, объединяя древнерусскую живопись и Крузенштерна, на одной игле. Как ни странно места хватает всем и разные категории веселости то и дело проступают на поляну эйфоричными выделениями.

Как продолжение на поверхности воды лежал Рууг. Угри со смехом так и язвили у него за спиной расписными калачами. Маяк же на берегу не терял тела на поверхности из виду. Вращая огромной чашей, Явас изображал приземистое здание на берегу, от которого исходил свет полупроводников. Верно на берегу он был не одинок, на газоне возле стриг травку Оло, сливаясь с окружающей действительностью. Дул ветер и смеркалось. Маятник при всех условиях усыплял. Распеленав седое тело, в кустах можжевельника визжал Упырь Лихой, хламидой своих рук, сотрясая насесты птиц вдоль реки, как этому не противился Брутал Жора. На ужин он пообещал приготовить сливочный пирог с гусиными шляпками. Мы в не терпении облизывали его пальчики. Честно сказать, от него исходил непонятный шум слов мата перекрученных с перцем.

Этот казус пытался выразить Тагаев. Его внуки так же будут пытаться это выразить с видимой долей иронии.

Мы попали в это чудесное место, сметая иголки с многочисленных тропинок, которыми сыт лес. Свет падает и играет в кудрях женщин и мужчин. Гальпер, объединенный радостными чувствами, причесывал загривок лошадки. К такой королевской породе не так–то просто подкатить, но если знаешь всевышний секрет аккуратности и половой сомнительности, то она и не таких подпустит.

По воздуху над поляной кружил Б2. Он как один из родственников кровопролитных войн издавал свистящие звуки, а когда приходило время, то и того сбрасывал бородатые стишки с кишками.

Размашистыми шагами Омич топтал цветущие пашни незабудок, поминая добрым словом крепких литераторов разных веков. И в этой каше слов и растений он находил тепло блюзового настроения. Эх внимание-внимание завитое в волосах красивых прохожих.

Айс Нильс со свистком отпугивал голубей. Где же та утка на прикормку? Крашенные парашюты увлекали его долгими холодными вечерами этого многомерного путешествия. Стул, с которого ему доводилось наблюдать за ними, местами потрескивал и похрюкивал, как любитель пивных прогулок.

Ги Бель, его отдаленный соратник. Какими-то отчужденными казались мне его глаза на фоне портфеля с елочными игрушками. Годами они разрастались и крепли в понимании порядковых номеров.

Прыгал и Самарканд. Кругом становилось спасибо. От чего и ветчина пешком нарезала буги сухой заразой. А потертые его портянки с натуги лопались на лету как тетива ошалелого охотника на мангустов. Если бы не судороги нашей логики, то отведали бы мы пирогов реальности по локоть.

И каким бы чудом не казалось свитер у Савраскина, мы не отвлекались от чудес сентябрьского леса. То и дело, доставалось лисичкам. Они ветрели молчаливый хоровод живого ружьишка.

Лукошин доброжелательно раздавал рукопожатия крепкие и сухие. Он был одним из заводил хора мальчиков с вьетнамской пропиской на перекосяк. Прелым духом разносилось по округе гоготание вдумчивой молодежи.

Выходцем из совсем другого огорода был и есть RW. Он или она читали и перезаписывали многократно по случаю и без. Приятно было отвлечься и вымыть ноги в холодном ключе. А мы на длинной скамейке теснились бедрами к чистому роднику.

И здесь совершенно кстати Анечка Грибоедова была что тень, что пароход, не заметна. Но ее отчетливые рукава ложились вдоль поверхности нашего понимания и рефлексии усталой собачки на свет.

Дезинсектор врос по пупки в дерн. Еще чуть-чуть и человеческой сущности было не различить. Его можно заметить и в камне, и в бубне, и бренчании искрометного ручейка заполняющего пресловутые елочные игрушки с котлованами естественного происхождения в лесу, где мы и собрались.

Copyright © Роберт Эмбрионов, 03.10.06