Арт-и-шок

(Maksim Usachov)

Посвящается писателям…

Шок от лицезрения измазанного в кетчупе полного собрания сочинений патриота Шевченко у Эраста Сологуба был преизрядный. Дома он попытался повторить перфоманс, но – все книги поэта он порвал еще в прошлом году, а Цветаевой и Элиотом остался не доволен. Эффект был слабоват. Пришлось для поднятия тонуса парочку книг сжечь. С чашечкой ароматного иобогащенного коррицейкофе, сидел на стилизованном под бочкустуле инаблюдал заворожено, как огонь пожирает в мангале коллекционное издание «Анархо-Синдикализм и Комунизм» Лозовского времен НЭПа и какой-то банальный Пелевинский пасквиль в черной обложке с модерновыми цветными пятнами. Хотел было бросить в огонь репродукции Ренуара, дазабыл под зеркалом в прихожей.Огоньувыне успокивал. Депрессия все нарастала и нарастала. Как не пытался запылить воспоминания пеплом, вставал пред ним шевченковский томик, по которому столовой ложкой размазывают томатный соус.

– Эвридика, скажи мне милая, – спрашивал он вышедшую из дома жену, – отчего отмирает растровое искусство? Куда делась точка восприятия, почему точка зрения, не точка уже вовсе, а размазня.

– Пожуй что-то из модернистов, – советовала жена и брала с полки репринт статей Волынского.

– Ах, милая, я сжег Лозовского, – жаловался Эраст.

– Что-то случилось? – заволновалась Эвридика, – Тебя напечатали в «Эксмо»?

– Если бы, – вздыхал он, – если бы! Все хуже. Был вчера на творческом вечере. Были Эн, Гэ. Еще кое-кто, – он утирал слезы и продолжал, – Один из провинции выступал: обмазал кетчупомвсего Шевченко, с письмами и прочей чепухой.

– Красиво было? – интересовалась жена лицемерно, а у самой глаза с поволокой, пальцы дрожат.

– Очень волнительно, очень! – отвечал Эраст, прекрасно понимая игру Эвридики, но не в состоянии отказаться от того, чтобы выговорится. – Это был мгновенный катарсис. До наполнения чувств, до дрожи эгрегора!

– Даже Эн переплюнул, с егоЛенинскими Тезисами пропущеннымичерез мясорубку , – восхищенно пробормотала жена.

Эраст скорбно кивнул.

– Эн. ушел. Просто развернулся и ушел, не дождавшисьпоследнего тома, – пробормотал он.

– Что даже ничего не сказал? – удивлялась жена.

– Он да ничего не сказал! Высказался, бедняга. Громогласно. Но онстал прошлым, все это понимают, – Эраст вздыхал. – Хуже, что я тоже уже прошлое.

– Ну не надо милый! – пыталась успокоить Эвридика. – Все не так плохо. Маргинальный писатель – это вечная борьба с будущим. Возьми что-то и тоже измажь в кетчупе.

– Я пробовал.

– И что?

– Не то. Хаос. Но не то.

– А что мазал? – спросила жена.

– Цветаеву. Элиота.

– А Пушкина пробовал?

– Пушкина? – удивился Эраст. – Почему именно Пушкина? Шевченко-то ему не ровня. Не та фигура Пушкин. Великоват.

– Но с Пушкина тоже все началось!

Эраст пыжился, ревновал, спорил. Потом взял томик классика и мазал, мазал, мазал. Менял кетчуп, освещение, последовательность движений. Но депрессия не хотела отпускать. Он был профессионалом и понимал, что все эти потуги – жалкая и несчастная отрыжка вторичности. Так бы и закончился его творческий путь, если бы случайно Эраст Сологуб не открыл для себя дерьмо…

Copyright © Maksim Usachov, 12.04.07