Upside Down

(ЕИН)


опубликовано на neo-lit.com


Upside Down

…Наконец-то у меня выдалась свободная минута! Да и не одна минута, а целых несколько часов!.. Недолго думая, я подошел к книжному шкафу, к которому не подходил уже лет сто, и с нескрываемым от самого себя удовольствием аккуратно достал с полки любимый том – книгу Александра Сергеевича Пушкина «Евгений Онегин». Я повалился на диван и стал со смаком читать нетленный шедевр, забыв обо всём на свете…

Но вот… Что за чёрт!.. У меня просто не хватает слов!.. Я не знаю, как начать описывать то, что стало происходить потом!.. В общем, весь роман Александра Сергеевича шел как следует (а как еще он может идти? а вот щас узнаете как!), но с тридцатой строфы в шестой главе началось черт знает что! Вы только почитайте!..

XXX

«Теперь сходитесь». Хладнокровно,Еще не целя, два врагаПоходкой твердой, тихо, ровноЧетыре преступив шага,Они друг к другу подходили.Свой пистолет тогда Владимир,Не преставая наступать,Стал первый тихо подымать.Вот пять шагов еще ступили,Онегин, жмуря левый глаз,Стал также целить – но как разВладимир выстрелил... ПробилиЧасы урочные: ЖенёкВдруг вскрикнул что-то и умолк,XXXIНа грудь кладет тихонько рукуИ падает. Туманный взорИзображает смерть, не муку.Так медленно по скату гор,На солнце искрами блистая,Спадает глыба снеговая.Мгновенным холодом облит,Владимир к Женечке спешит,Глядит, зовет его… напрасно:Его уж нет. Наш шалопутНашел безвременный капут!Дохнула буря, цвет прекрасныйУвял на утренней заре,

Потух огонь на алтаре!..

Конец

Я был в ужасе! Книга заканчивалась на этом вздоре, а дальше не было ничего!!! Я стал тупо вертеть в руках книгу и повторять: «Она же была толще… Я точно помню, что она была намного толще…» Как будто было важно количество страниц! Важно то, чёрт возьми, что у меня была нормальная книга с нормальным текстом Пушкина, а теперь вместо него в книге сочинено какое-то дерьмо!.. Неужели какой-то хрен вздумал меня разыграть!.. В спешке я полез на верхнюю полку шкафа, где у меня стояло полное собрание Пушкина… Найдя том с «Евгением Онегиным» и открыв его на последней странице, я чуть не лишился чувств… Там была точно такая же херня! «Твою мать!» – в бешенстве заорал я и, не помня себя, швырнул книгу в угол. Затем, мало что соображая, я подбежал к телефону и стал набирать номер друга Кольки…

- Здравствуйте! – послышался на проводе голос Коли.

(Коля всегда говорил «Здравствуйте» вместо «Алло», даже не зная, кто ему звонит.

«Кто бы не звонил, поздороваться в любом случае надо, - говорил на этот счет Коля. – Вот я и экономлю время, не говоря лишний раз лишние буквы. А то сначала «Алло», видишь ли, надо сказать, потом еще «Здравствуйте»… К чему лишняя болтовня?..»

Он, видимо, считал такой подход чрезвычайно остроумным и деловым.

Обычно я возражал ему на этот счет:

«Ты уж тогда сразу говори так: “Здравствуйте, мои дела нормально, а как ваши дела?” К тому же, Коля, подумай сам: разве тебе звонят люди, с которыми ты не на «ты»? Говори тогда попросту: “Здарова, ёб вашу мать!” А то слышать из твоих уст такие интеллигентные приветствия, право слово, забавно…»

«А если кто-то номером ошибется? – говорил на это Коля. – Почему я должен тыкать кому ни попадя?»

«Коля, - отвечал я. – Ты же орешь на весь трамвай, когда заходишь: “Разойдитесь, бляди! Николай Васильевич домой едет!..”»

«Но я никому не тыкаю в данном случае, - парировал он. – Ты заметил, что я даже себя называю в трамвае не иначе, как по имени-отчеству?»

«Хорошо, - говорил я. – Ради ошибающихся номером в любом случае не стоит интеллигентничать. Есть ли кто-то в твоей жизни, кто может тебе позвонить, а ты с ним не на «ты»?»

Коля в таких случаях долго думал, напрягал лоб, а потом говорил что-то вроде:

«Да, у меня есть одна знакомая проститутка Маша. Я с ней исключительно на «вы». Шикарная тёлка!..»)

Итак, «Здравствуйте!» - промычал Коля голосом человека, жующего бутерброд.

- Хуявствуйте! – заорал я, не церемонясь. Во-первых, я был чрезвычайно раздражен, а во-вторых, с Колькой мы никогда не церемонимся.

- Парень, - сказал Колян, дожевывая бутерброд. – Ты, случаем, не впадаешь в нервный паралич?

(Я ненавижу, когда Колька корчит из себя интеллигента!)

- Нет, не впадаю, - иронически сказал я, хотя в самом ответе не было ничего иронического. – Слушай, Колян, шутки в сторону! У меня очень важный к тебе вопрос! Слушай! Чем заканчивается «Евгений Онегин»?

- Я вот думаю, чем закончишь ты, - сказал Коля, - если будешь продолжать злоупотреблять такими сильными препаратами…

- Коля, сукин сын! – закричал я, стараясь, чтоб мой голос звучал в стиле «я сейчас не в том настроении, чтобы шутить, засранец!» – Сосредоточься, Колян! Скажи мне совершенно серьезно, чем заканчивается «Евгений Онегин» Александра Сергеевича Пушкина?

- Ты что, кроссворд там разгадываешь? – сказал Коля, и я с облегчением почувствовал в его голосе серьезность.

- Нет, - ответил я, - ты же знаешь, что я ненавижу головоломки…

- Да-да-да, - пробурчал Коля. – Еще открытки, стикеры, постеры, желтую прессу и китайцев… А я вот не перевариваю твою тетю Лизу… Она просто кошмар!..

- Не трогай тетю Лизу, - сказал я, стараясь не раздражаться.

- Ну а фигли она так часто тебя навещает? - стал сетовать Коля. – Вот скока раз уже было – я тебе звоню, дескать, «дружбан, ты мне нужен, бросай всё и лети сюда! срочное дело!», а ты мне, мол, «извини, чувак, тут ко мне тетя Лиза приехала»…

- Колян! - сказал я. – А ты никогда не задумывался над тем, что это могла быть просто моя отмаза?

- Ах так! – обиженно произнес Коля и замолчал.

- Я же не сказал, что я так делал, - начал я оправдываться. – Я сказал, что теоретически возможно и такое… Но тетя Лиза и на самом деле часто меня навещает…

- Я всё понял, сударь, - сказал Коля. - Отныне мы будем общаться прохладно. Без всяких хиханек, хаханек и прочих смехуёчков. Полная серьезность, если ты этого так хочешь. Теплое и дружелюбное общение невозможно при наличии вранья любой из сторон.

- Насчет прекращения теплого общения ты, конечно, погорячился, - заговорил я, - но сейчас мне нужна именно серьезность. Чем заканчивается «Евгений Онегин»? Ответь, умоляю на коленях!

- Я не помню, - сказал Коля. – Я школу уже давно закончил.

- Постарайся! – взмолил я. – Кто там кого убивает?

- Ну, разумеется, Ленский замочил Онегина, - недовольно пробурчал Коля. – Чё за хуйню ты тут разыгрываешь?

- Может быть, это ты меня разыгрываешь? – заорал я. – Я серьезно спрашиваю: неужели Ленский убил Онегина? А не наоборот?

- Дал-ба-ёб! – по слогам произнес Коля. – Я щас трубку положу…

- Подожди, чувак, - жалостливо промолвил я. – Я, может, с ума щас схожу, но ты мне скажи точно, а то я не знаю, чё я с собой сделаю… Онегин убил Ленского?

- Дебилизм какой-то, - заворчал Коля, но уже более сдержанно. – Ты еще скажи, что Печорин убил Грушницкого…

- А что – еще и Грушницкий убил Печорина? – простонал я, не веря своим ушам.

- Парень, посети психиатра, - стал уже раздражаться Коля. – А то меня с дураком не прёт общаться…

- Как Печорина мог убить Грушницкий? – выдавил я, чуть ли не теряя сознание. – Печорин же про себя пишет! Он, что же, и смерть свою сам описывает?

- Ну да, - сказал Коля голосом, которым разговаривают с маленькими детьми. – Приколист Лермонтов, да?.. А впрочем, проспись и позвони мне завтра! Чао! Николай Васильевич устал от бессодержательного дерьма, коим была наполнена вся наша сегодняшняя беседа…

Я кинул трубку и побежал к шкафу за Лермонтовым… Так плохо в голове у меня не было еще никогда! «Герой нашего времени» оканчивался так, цитирую:

Грушницкий стал против меня и по данному знаку начал поднимать пистолет. Колени его дрожали. Он целил мне прямо в лоб… Неизъяснимое бешенство закипело в груди моей. Вдруг он опустил дуло пистолета и, побледнев как полотно, повернулся к своему секунданту. - Не могу, - сказал он глухим голосом. - Трус! – отвечал капитан. Выстрел раздался… Когда дым рассеялся, меня на площадке не было. Только прах легким столбом еще вился на краю обрыва.

Между расселинами скал лежал мой окровавленный труп. Я умер…

Конец

Место, идущее перед описанием поединка, где Печорин пишет в крепости N о том, что он еще не осушил чаши страданий, и после счастливого для него исхода дуэли чувствует, что ему еще долго жить, теперь отсутствовало в книге вовсе… Да уж, теперь дуэль уже совсем не счастливая… Однако, что за вздор!..Я решил тотчас ехать к Нине Петровне – бывшей моей учительнице литературы…Нина Петровна была дома, сидела за письменным столом и курила сигареты. Мне открыл муж Нины Петровны, который как раз куда-то выходил.- Здравствуйте, Нина Петровна! – с порога крикнул я, стараясь, чтоб мой голос звучал легко и непринужденно, как будто в моем мире сейчас всё – all right!- Привет любимым ученикам! – иронически и сдержанно сказала Нина Петровна. – Наши любимые ученики – несомненно, самые отзывчивые и не забывающие любимых учителей…- Извините-извините, - горестно проговорил я. – Дела, дела, меня замучили дела…- Ах, какие все деловые! – протянула Нина Петровна. – Veni, vidi, vici, первым делом самолеты, делу – время, а табачок врозь…Я понял, что надо резко переменить тему.- Табачок, говорите? – сказал я, подвигая стул к столу и усаживаясь. – С каких это пор вы курите, Нина Петровна?- С не столь давних, - сказала Нина Петровна. – Ты что-то имеешь против?- Вы же сами всегда говорили нам, что это глупо.- Если курить – глупо, то еще глупей – не курить, теперь я так скажу…- Да как же это получилось, Нина дорогая Петровна? Чтоб вы – и курили!.. Никогда бы не поверил…- Просто я как-то прочитала в одной книге интересную фразу: «Когда помрешь, уже не покуришь»… Она меня впечатлила.- Ни черта не понимаю! – раздраженно проговорил я. – Дурацкая какая-то фраза… Чем это она могла вас впечатлить, да еще настолько, чтоб вы курить начали?..- Понимаешь, mon cher, - сказала Нина Петровна, затягиваясь, - глупо не пользоваться тем, чем пользуются все, из-за каких-то там нелепых переживаний за здоровье или лишнюю трату денег… Удел неудачников, тебе не кажется? Курить – истинное удовольствие, притом интеллектуальное и изысканное, если делать это правильно и со вкусом… И почему, собственно, я должна пренебрегать дарами природы, какими бы они не были?..- Развивая эдакие рассуждения, можно и наркотикам найти оправдание, - заметил я.- С одной стороны – почему бы нет? – как ни в чем не бывало продолжала Нина Петровна. – Но разве только самые легкие наркотики… Видишь ли, если что-то начинает разрушать твою психику, негативно влиять на разум – то это уже негоже… Алкоголем я, между прочим, по-прежнему не балуюсь. А сигареты и кофе – крепкие расслабляющие вещества, только помогающие правильному ходу мыслей… Здоровье, может быть, конечно, слегка и портится, но как сказал Максимка Горький: «Здоровому – место в стаде!»(У Нины Петровны была дурацкая привычка – называть великих писателей по уменьшительным именам.)- Потрясающе, Нина Петровна! – сказал я. – Сейчас вы говорите куда убедительнее, чем тогда, когда проводили нам в школе апологию здорового образа жизни…- Это потому что женщина истинно развивается в мыслях только после пятидесяти, - важно изрекла Нина Петровна. – Когда я умру, я всё равно об этом не узнаю. Надеюсь, даже если у меня будет рак, муж и дети мне об этом не скажут, и я спокойно загнусь, продолжая до смерти ни в чем себе не отказывать – скажем, хотя бы только выкуривать в день традиционную пачку…- Все курильщики так говорят, - не отступал я. – А вот когда вы не курили, вы так же рьяно нападали на сигареты…- Вот ты куришь? – вдруг спросила учительница.- Я… бросил, - зачем-то соврал я. На самом деле я никогда не курил.- А Коля? – поинтересовалась Нина Петровна.- Коля-то, само собой, - сказал я. – Как начал с пятого класса, так по сей день и дымит…- Странно, - проговорила Нина Петровна. – Если ты курил, ты не должен на меня сейчас нападать. Это только все эти тупорылые воздерживающиеся идиоты могут брюзжать по поводу неприятного запаха, отравления организма, медленного убиения самого себя и окружающих… Всё это – дешевая хуйня, происходящая от ложной добродетели, и ты это прекрасно знаешь…- Нина Петровна! – вытаращил я глаза. – С каких это пор вы еще и материтесь? Вы же всегда говорили только безупречным литературным языком…- О чем ты говоришь, друг мой? – рассмеялась Нина Петровна. – Пиздец какой-то! Такое впечатление, что это ты остался в Советском Союзе, а я, старуха, ловко приноровилась к современности… Нецензурная брань уже давно стала неотъемлемой частью современного литературного языка. Почитай любого нынешнего автора!- Чёрт знает что! – пробормотал я.- Хуй знает что! – поправила Нина Петровна. – Не надо анахронизмов!- Что еще поменялось в вашем мировоззрении? – грустно спросил я.- Посмотри вокруг! – взмахнула руками учительница. – Ничего не замечаешь?Я тупо стал оглядываться по сторонам.- Икон вроде нет, - неуверенно произнес я.- Истинно! – радостно воскликнула Нина Петровна. – Долой религию!- Ах, так вы еще и не верите теперь? – всплеснул я руками.- Что с тобой происходит? – строго посмотрела на меня Нина Петровна. – Не вы ли в свое время всем авангардом класса бесконечно спорили со мной об атеизме и математически доказывали отсутствие существования любых богов?..- Но вы-то, вы! – сокрушался я. - Вы же верили! Вы пытались обратить нас в веру, привить нам высокие идеалы, моральные устои…- К хуям моральные устои! – резко отрезала Нина Петровна. – Удел стада!- Я всё понял, - сказал я. – Когда нельзя было верить, вы верили. Теперь, когда все кинулись обратно к Богу, вы от него отрекаетесь!.. Навязчивое желание выступать против общества, а?- Бог – мудак! – вдруг крикнула Нина Петровна, подняв голову.- Перестаньте! – попытался успокоить ее я.- Бог – засранец! Бог – проститутка! – не унималась Нина Петровна. – И дева Мария – тем более шлюха!- Только не надо соединять богохульство с матами, - прошептал я на свою голову.- Бог – ёбаный пидарас! – тут же отреагировала Нина Петровна. – Иисус Христос – суперпизда!- По-вашему, это остроумно? – покачал я головой.- Это давно уже не остро, и настолько старо, что уже и не умно, - неожиданно успокоилась разбушевавшаяся учительница. – Просто когда для тебя открываются новые истины, сначала ты воспринимаешь их очень эмоционально… Пошел на хуй, Бог! Ёбаны в рот! – опять сорвалась Нина Петровна и стала грозить кулаком в потолок.- Вы попадете в ад, Нина Петровна, хоть его и нет, - неожиданно для самого себя сказал я. – И зачем это вы обращаетесь в небо, ежели не веруете? Как будто исключительно ради протеста вы это творите, а вовсе не от чистого сердца… Ладно, забудем! Я ведь к вам по делу, дорогая учительница!..Я так увлекся спором, что успел забыть о своей проблеме.- Я вас слушаю! – веско произнесла Нина Петровна, наконец закончив курить.- Чем заканчивается «Евгений Онегин»? – прямо и в упор спросил я. Нина Петровна была мне тем полезнее, что в вопросах литературы она не умела шутить и равнодушно отвечала любому даже на самые идиотские и банальные литературные вопросы.- Ленский убивает Онегина, - спокойно произнесла учительница.- Чем заканчивается «Герой нашего времени»?- Грушницкий убивает Печорина.- Дерьмо! – воскликнул я. – Да как можно с этим мириться?- Мы это всё проходили в школе, - ласково сказала Нина Петровна.- Я-то помню, что когда мы проходили, всё было по-другому… Всё было нормально…Нина Петровна не понимала. Она сидела и молча таращила глаза. - Вам никогда не казалось, - решил я взять другую тактику, - что окончание «Евгения Онегина» совершенно по-идиотски смазано и как будто оборвано, причем оборвано на бессмысленном повороте сюжета?..- Продолжай, - равнодушно сказала Нина Петровна.- Да как можно мириться с таким фуфловым окончанием! – сказал я, бросая на стол свой том Пушкина.- Ну ты прямо ко мне со своим Пушкиным идешь, - с удивлением произнесла Нина Петровна. – У меня, слава Богу, свой Сашка всегда под рукой.И она, не вставая и не глядя, протянула руку к полке и достала свое издание «Евгения Онегина». Я отодвинул свою книгу и жадно схватил эту, еще не веря, что и в третьем экземпляре будет такая же околесица.- Вот посмотрите! – воскликнул я, убедившись, что всё так же. – Что за тупой цинизм – «Женёк», «Женечка», «капут-шалопут»?..- Да я наизусть знаю, чего ты прям? – совсем уже сконфузившись, пробормотала Нина Петровна. – Да, конечно, на этот счет было уже немало монографий из той серии, что Пушкин не закончил роман, а потом кто-то за него наспех окончил и так далее… Но ты это и без меня прекрасно знаешь!..- Ничего я такого не знаю! – уныло выговорил я. – Ну а Лермонтов? Что за идиотия – окончить книгу смертью рассказчика, который к тому же сам про себя говорит: «Я умер»?- Ну, на то Мишка и гений, - не согласилась со мной Нина Петровна. – Нет больше прецедентов в мировой литературе, когда бы книга заканчивалась фразой «Я умер» не в переносном, а в буквальном смысле… Это не поддается осмыслению, но в том-то и гениальность…С тех пор мне живется нелегко. Во всех книгах, прочитанных мной когда-то, теперь всё – с ног на голову! «Преступление и наказание» теперь называется просто «Преступление» и сокращено в четыре раза. Старуха-процентщица с сестрой убивают Раскольникова его же топором, на этом всё и заканчивается. В «Грозе» в реку бросается Кабаниха. В «Бесприданнице»… ну, разумеется, Лариса стреляет в Карандышева, а вовсе не наоборот. «Обломов» оканчивается смертью Штольца и женитьбой Обломова на Ольге. Сын Тараса Бульбы – Андрий - теперь убивает его самого со словами «Ты меня породил, а вот я тебя щас и убью». В «Отцах и детях» умирает Аркадий, а Базаров жив и здоров и уезжает за границу с сестрами Одинцовыми… Ну и так далее. Продолжать я не в силах.Чуть ли не единственная книга, сохранившаяся почти полностью в изначальном варианте, – это «Идиот» Достоевского. Там только в самом конце Настасья Филипповна закалывает Рогожина, а так всё нормально…Казалось бы, мне нужно радоваться. Я могу открывать для себя любимые произведения с новой стороны. Но меня это совсем не радует. Меня приводят в ужас ни с чем не сообразующиеся концовки великих романов.Может быть, мне стоило бы переписать все эти книги так, как надо, и показать миру, как должно быть. Но я, разумеется, не помню истинного содержания и близко к тексту, и в любом случае не смогу воспроизвести стиль великих авторов, да и кому это будет нужно? Все уверены, что именно так и заканчивали свои произведения Пушкин, Гоголь, Тургенев, Чехов…Что-то случилось!.. Может, что-то замкнулось, где-то в каком-то неведомом нам параллельном пространстве, и из-за этого литературные произведения прошлого совершенно по-дурацки исказились, а я волею судьбы оказался единственным, кто знает, как было и как должно быть… Или, может, не единственный? Может, таких как я много, но они все так же как я боятся открыто указывать миру на его ошибки? Или, может, я один такой чувствительный к вопросам литературы, а вообще это мало кого колышет?..В любом случае, я сейчас никому об этом не говорю… Я не знаю, зачем и для кого я написал всё это… Быть может, когда-нибудь всё станет по-прежнему, и моя рукопись послужит каким-нибудь указанием потомкам. Указанием к тому, что мир изменчив. Мир может меняться, и иногда он меняется чрезвычайно… Бред это или нет, я не знаю… Иногда мне кажется, что стоит только захотеть (только по-настоящему захотеть!), закрыть глаза, медленно досчитать до трех, а потом открыть глаза – и всё станет как прежде…Раз!..Два!..Три!..

Copyright © ЕИН, 01.04.01