ШТАМПОВКА или стрелять необязательно!

(Шокин Илья)

опубликовано на neo-lit.com

Ну, как это называется?

Коттедж? Особняк? Вилла? Или может быть загородная дача?

Дом в частном секторе.

Спасибо тебе отчим родной, век твою доброту помнить буду. Откинул копыта и скатертью дорога! За это тебе отдельное искреннее спасибо. Однако не забыл пасынка, оставил наследство: долбанный разваливающийся частный дом. Однокомнатный сарай: два окна, одна дверь, все удобства на улице. И все это хозяйство огорожено косым-гнилым-поваленым-дырявым забором.

Ожидать где-нибудь на чердаке или в подполе, запрятанных со времен гражданской войны сокровищ – пустая мечта. Жаден был отчим. Жил скудо, а уж кому чего лишнего дать: ни-ни. Так и есть: зайдя в наследство, озираю внутреннее убранство. Два пьяных стула и стол с тараканами. Эх, просторы-то какие! Хоть пляши! Оглядываю голые стены, кой-где украшенные паутинками. Э, а это-то что? Ого! А на стене-то ружье висит! Охотничье, двуствольное.

Старый пердун любил залезать в непролазные дебри, и, пролежав там, часов пять- шесть, извалявшись в грязи по макушку, лишить какую-нибудь несчастную утку жизни. У нее и так судьба не сладкая, а тут вот возможность слетать на юг появилась, отдохнуть, расслабиться, другие страны посмотреть. И вот тебе – бац! дробина под крыло. Всю жизнь вреднючий был. А сколько же он зайчат, да лисят осиротил? Вот и я у него вроде как таким зайчонком рос.

Ничего не скажешь: охотник он славный был, удачливый. Снайпер. Ишь как ружье смазкой поблескивает. Любил, ухаживал. Вещь. Хоть сейчас с таким ружьем в партизаны. Одно слово - фанатик.

Ну, снайпер – не снайпер, а здесь он промашку дал. Ружье-то, чай, сыночку своему, кровинушке родной - Вадимочке ненаглядному, оставить хотел. Дебилу этому толстозадому, брату моему сводному. Вообще-то Вадим ничего пацан, только тупой. И претензий к нему у меня нет. Одна вот только непонятка.

Отчим квартирку ему оставил. Ни к чему она Вадимке. Не по его мозгам. Окрутит его какая-нибудь лахудра, а потом и выгонит из его же собственной хаты. И пойдет Вадимочка по белу свету бомжевать. Так что возьму-ка я это ружьишко, да в гости к братцу – поговорить по душам пойду.

С ружьем по городу за так не пройдешь. Взял я грабли, что лежали ненужные у соседей в лопухах. Нашел всяких веревочек, тряпочек. Привязал грабли к ружью, обмотал тряпками, веревками. Торчат для виду одни грабли. А что? Сельхозинвентарь в упаковке везу. Замаскировал короче, как в одном кино видел.

Дошел спокойно. Менты в мою сторону и глазом не вели. Вот и дверь знакомая. Моя дверь, моей квартиры! Была моя квартира первые одиннадцать лет моей жизни, пока папаша мой, царство ему небесное, с очередного перепоя не преставился. А там вскорости отчим явился.

Звоню.

С той стороны шлепает Вадимчик, открывает. Смотрит. Лицо его жирное, блинообразное румянится.

- Ты откуда? – спрашивает.

- Да вот, картошку копал. – отвечаю и сую ему по нос грабли.

Он на них упялился, будто на музейную диковину, какую и, вот ведь тупой: спрашивает:

- К-какую картошку?

- Круглую! – говорю. – Чего не пускаешь? Баба что ли у тебя там?

Распахивает дверь. Я захожу, инструмент в прихожке, в уголочке пристраиваю.

- Что надо-то? – черт пузатый, опять спрашивает.

- Тяжко мне, понимаешь, тяжко.

- А-а-а…- кажись, понял. Пошел в кухню, я за ним. Достал пузырь и два стакана. Налили. Выпили не чокаясь. Сидим. Молчим. Друг дружку рассматриваем. Я разлил. Снова выпили. И тогда я говорю:

- Разговор у меня к тебе. Неправильно твой папаша наследство раздал. Несправедливо.

- То есть как?

- А так. Квартира эта моя!

- Это как же?

- Сними пластинку, - говорю – и слушай.

Иду в прихожку, распаковываю ружье и обратно. Вадимчик, как ружье увидел, так и вскочил.

- Чего, – говорю – вскочил? Сядь: в ногах правды нет.

Тычу стволом в него и продолжаю:

- Квартира эта матери моей. А она тебе кто? Мачеха. Никто! А потому квартира тебе чужая. Здесь мать пеленки мои зассаные стирала! Здесь батя мой душу свою заблудшую Богу отдал. Здесь все мое!

Гляжу Вадимчик побледнел, губы трясутся. Э, брат, да ты, видать, полные штаны наложил.

- И как же теперь?

В глазах такая жалось у него, что я чуть не решил оставить ему квартиру. Но все ж выдал свою идею:

- Меняться будем. Запишешь квартиру на меня, а я дом на тебя. И разойдемся. Все справедливо.

Потом я еще что-то говорил, объяснял, доказывал. Вадимчик кивал, да поддакивал.

На следующий день все сделали как я и задумал. Пошли в контору подписали и заполнили бумаги разные. Потом в квартирку мою зашли: отметить сделку.

- На ружье, дарю. Твое оно. – Тяну ему ружье. – Как говорится: от деда к отцу, от отца к сыну. – Настроение у меня хорошее.

- От деда?

- Ну да, или как там еще…

Ну и как это называется?

Лишний раз убеждаюсь – везет дуракам.

Вадимчик решил продать ружье, а оно оказалось не простое, а как в сказке - золотое. Жутко редким оказалось. В 19 веке знаменитый оружейник (то ли итальянец, то ли немец) смастерил на заказ ружья в количестве двенадцати штук. До наших дней дожили всего четыре, а это – пятым оказалось. Сенсация!

А я думал – штамповка.