Толерантная такса. Как мужик с мужиком
(Упырь Лихой)
опубликовано на neo-lit.com
Как ты помнишь, дорогой читатель, папа недавно купил Диме классные ботинки с белыми шнурками. Дима теперь страдает. Во-первых, они натирают ноги. Во-вторых, в них неудобно бегать. В-третьих, шнурки все время путаются. В общем, пользы от них — никакой. Дима даже поругался с папой. Пусть сам такие носит.
Папа сходил на кухню за пивом, посадил Диму к себе на колени и спросил:
— Ты знаешь, Димон, что у тебя на ногах?
— Боты…
— Неправильно. В ботах только суки ходят. Ну, кошелки там, тещи всякие. А мы с тобой ходим в берцах. Берцы — это голенища высокие, потому и ботинки так названы. Их и солдаты носят, и ОМОН, и вайтпа, и сраные раши, и панки вонючие, и готы-пидоры. Даже твоя мама ходила в берцах, когда мы с ней познакомились. А знаешь, почему? Во-первых, берцами хорошо пинаться. Берцы носят все, кто любит махачи. Во-вторых, в них зимой не холодно. Ну а в-третьих — они охуенно смотрятся на ноге. Мама, например, носила их с коротеньким розовым платьицем, чтобы ноги было виднее.
Конечно, берцы берцам рознь. Реальные пацаны покупают мартинсы и гриндера, кто победнее — в армейских магазинах закупаются, а клованы всякие типа готов берут китайскую хуйню. Опять же, и шнурки имеют значение. Раши, например, ходят в красных. Если увидишь кого-то в красных шнурках — сразу в пятак. Я тебе купил белые, но чисто в виде бонуса. Белые, сын, еще заслужить надо. Их носит тот, кто замочил нацмена. Это быдло всякое считает, что можно просто так забрить башку и вдеть белые шнурки. Ну, трады еще белые шнурки иногда вдевают, потому что слушают ska, но вообще это не приветствуется, за такое свои же могут дать по роже.
Короче, берцы, сынок — очень полезная вещь.
Дима все равно не понял, какую пользу приносят берцы. И папа рассказал ему очень странную историю.
Помнишь, как я к тете Вере ездил? Вопщем, слушай. Тебя я к теще отправил, к бабе Вале то есть. Сам собрался как на парад: надел джинсы «Фред Перри», мартинсы и последнюю чистую футболку. Приехал, в дверь позвонил — никого. Ну а погода была хорошая, я решил подождать. Смотрю — на скамейке у подъезда сидит мужик моего возраста, тоже в берцах и бритый. В одной руке пиво держит, в другой — сигарету и поводок. А на другом конце поводка припизженная такса.
Я вспомнил, что у той коровы тоже, вроде, такса была. Спрашиваю:
— Это не Верино животное, случайно?
А он:
— Точно. Вера уехала с малым и еще с какой-то бабой, а меня оставила за этой тварью приглядывать.
— А когда вернется, не в курсе?
— Может, сегодня, может, завтра. Может, на неделе.
Короче, облом.
Ебучая такса мою ногу передними лапами обхватила и засопела, а мужик ее так за поводок дернул, будто повесить хотел.
Говорит:
— Я этого пидора ушастого скоро придушу. Невозможно с ним гулять, ко всем кобелям клеится. Иду с ним вчера, навстречу — какая-то девочка с пекинесом. До сих пор перед ребенком стыдно.
Я ему:
— Каков поп, таков и приход. Чего от собаки ждать, когда у нее хозяйка лесбиянка?
Ну и рассказал мужику, как твоя мама нас бросила.
Он:
— Да быть такого не может. Ты молодой, красивый, а Верка — уебище лесное. Налево ходил, что ли?
А я твоей маме в жизни не изменял, даже когда на новый год Аня-менеджер нажралась водки и плясала на столе без трусов.
Сказал ему это, а он:
— Вот блядина какая… Бедный мальчик.
Я психанул:
— Сам ты бедный мальчик, мне уже двадцать три.
Он:
— Да мне столько же. Кстати, меня зовут Максим.
Руки пожали по-нашему, вена в вену и, знаешь, такое чувство появилось, будто мы всю жизнь знакомы. У баб ладошки мелкие, потные и холодные, а это чисто на ощупь приятно, ладонь широкая и теплая. И глаза его мне понравились — добрый такой, открытый взгляд.
Он спрашивает:
— Это что у тебя, настоящие «мартинсы»?
— Ага, в прошлом году в Англию ездил, там и брал.
— Респект.
У него у самого армейские берцы были, но тоже очень хорошие. И шнурки черные — скромный, значит. Максим этот приехал из Воронежа на несколько дней, они с тетей Верой познакомились на каком-то форуме в интернете. Я еще подумал: раз встречается с таким мужиком, значит, не все потеряно. Из нее еще можно сделать достойного члена общества.
Говорю:
— Ну, ладно, я поехал.
А он:
— Может, лучше выпьем за знакомство?
Я начинаю прикидывать, где в этих Химках можно выпить, пожрать и не отравиться. А Максим:
— Чего деньги тратить, я и сам приготовлю.
Я, канешна, обрадовался:
— Во! Тема!
Сходили в магазин, купили пива сколько могли унести, мяса, картошки и еще разной поебени. Пришли в Веркину хавиру, и он действительно сделал очень вкусно пожрать. Сказал, что пару лет жил с другим мужиком, поэтому готовить умеет.
Я такой голодный был, что прямо в сковородку на плите вилкой полез. Даже пошутил: типа, если ко мне жена не вернется, можешь у меня пожить. Потому что реально заебал фастфуд, а жена с тещей — хуже фастфуда.
Он улыбается:
— Не вопрос. Могу еще пол мыть, белье стирать, за дитем приглядывать.
А я уже как следует выпил в процессе и начал эту тему развивать. Танька готовить не умеет, в квартире не убирается — все хозяйство на теще. Ребенку голову черт знает чем забивает. Секса у меня с ней уже полгода нет: то на марш убежит, то у нее месячные, то спать хочет, то не может при ребенке. Русских всех рабами и быдлом называет. Чурку обидеть не моги. Русские вообще сдохнуть должны, чтобы азерам всяким, таджикам и китайцам в России лучше жилось.
Еще хуйню всякую несет про общего врага, либерализм, демократический строй и прочие огээфы. Я, паходу, не на Каспарове женился и в «Другую Россию» не вступал. А главное, хуй проссышь, кто у Татьяны общий враг — Путин или мы с Димоном.
Вот, Танька говорит, она борется за свободные демократические выборы. Типа, если у всех кандидатов будут равные шансы, народ кинется за либерастов голосовать. Я ее спрашиваю: а ты уверена, что народ за таких голосовать захочет? И знаешь, что она отвечает? Ее не интересует мнение быдла. Вот мнение пидоров ее интересует. И лесбиянок всяких. Я бы этих пидоров и лесбиянок первым делом в газенваген отправил, чтоб нормальным людям жить не мешали. Лежишь в постели с женой, а она тебе про гей-парад втирает. Типа, сексизм и гомофобию — на свалку. Так ваще импотентом станешь.
Макс меня обнял, по плечу похлопал:
— Не бери в голову, братуха.
— А как тут в голову не брать, когда тебе все мозги проебали?
Он говорит:
— Меня тоже этими гей-парадами задрали. Сколько раз им доказывал, что на парады бегать — только гомофобов дразнить. Ну, добьетесь вы гей-парада. Может, даже однополые браки разрешат. А толку? Я хочу не сраной толерантности, а чтоб меня реально уважали. Чтоб мужик-натурал меня любил, а не боялся.
— Не понял? Ты пидор, что ли?
— Не, — говорит, — я этих пидоров ненавижу. Женоподобные твари. Приперлись в прошлом году на марш, всю оппозицию опозорили.
Я ему тогда рассказал, как с ремонтной бригадой тусил, героев Плевны по ночам ходили пиздить.
Он спрашивает:
— Что, приятно пиздить пидоров?
— А ты-то сам как думаешь?
Он вдруг, ни с того ни с сего:
— Ты топ?
— Нет, — говорю, — до топа еще не дослужился. Но, может, скоро начальником отдела стану.
— А я боттом.
Я не подрубил, что такое боттом. Это у них в Воронеже простой манагер, наверное.
Он спрашивает:
— Ролевые игры любишь?
А я и правда раньше на ролевухи ездил. Там всегда много телок тусовалось. Правда, были еще всякие эльфы-недоноски, мы по ним стреляли из пневматики.
Я и отвечаю:
— Любил, пока не женился.
И тут он хуйню понес. Начал мне втирать, что сам из антифы и бонов ненавидит, а я — русское быдло, раб кремляди, гомофоб и сволочь фашистская. Так что я его могу избить прямо сейчас.
Я, конечно, удивился — сидели, пиво пили, и вдруг на тебе. Нет чтобы цивильно следующего марша дождаться и дать себя отпиздить. Не терпится ему. И вообще, меня от пива нехило развезло. Я даже футболку снял, она от пота вся мокрая стала.
Смотрю, он тоже футболку снимает.
Просит:
— Надень свои мартинсы, пожалуйста.
Я:
— Зачем это?
Он:
— Я их тебе вылижу.
А что, — говорю, — это мысль. Приятно видеть, что раши свое место знают.
Ну и надел, мне жалко, что ли? А он уже весь дрожит от нетерпения. На колени рухнул, ногу мою обхватил — и давай лизать. Так и впивается. Я прямо сквозь кожу его язык почувствовал.
Говорю:
— Дай, я помою сначала, на них же типа бациллы всякие.
А он уже второй вылизывает, подошву, где самая грязь.
Такса тоже сунулась лизать, хоть в антифа и не состояла. Максим на нее как зарычит! Мне даже не по себе стало.
А он, значит, подбирается к джинсам.
Я ему:
— Не надо, они два месяца не стираны.
Он:
— Да, мой фюрер! — И снова мартинсы лижет. Послушный, хуле. Если вся антифа такая будет, я только за.
Спрашиваю:
— Ну, кто из нас раб и русское быдло?
Он:
— Я, мой фюрер! Я твой раб и быдло.
Я:
— Повтори.
И он повторяет.
А я ему:
— Скажи, что ты ссаное ЧМО и пидор сортирный.
И он говорит:
— Да, я ссаное ЧМО и пидор сортирный. И ты можешь на меня нассать.
Я смутился немного, все-таки квартира чужая. Неудобно этой тете Вере на пол ссать, хоть она и ОГФ.
Отвечаю:
— Нет, это для другого раза отложим. Я тебя где-нибудь на помойке обоссу.
Макс обрадовался. Сказал, на помойке даже интереснее. А я ему ногу на спину поставил. Чтобы не отвлекался. Он задышал тяжело и снова лизать начал, а мне так хорошо стало, не передать. Когда я два года назад руку рэперу сломал, и то так приятно не было. Стою, балдею.
И тут мне что-то бабах по затылку!
Оборачиваюсь, а там твоя мама с тетей Верой и с малым. Это мне твоя мама врезала сумочкой. Тетя Вера сразу таксу в охапку схватила и орет ребенку:
— Иди, с Эдиком погуляй!
Сама быстренько камеру достала и снимает. Типа, нравится ей, настоящий арт-хаус. Про какой-то футфетиш пиздеть начала, сроду о таком не слышал.
Макс не заметил даже, что они вернулись. В ногу мне вцепился и лижет, а мама твоя смотрит, разинув рот, как дура.
И вдруг ее прорывает:
— ПИДОР ВОНЮЧИЙ, ОТОЙДИ ОТ МОЕГО МУЖА!
А Макс, не вставая с колен:
— Что, завидуешь?
Я говорю:
— Чо ты взъелась? Как пизду лизать — она первая, а как берцы — так сразу ахтунг?
И тут твоя мама принялась орать. Она где-то полчаса орала. Сначала —что пидоры позорят оппозицию перед лицом общего врага. Типа, когда вы стоите у стенки с завязанными глазами и чувствуете запах оружейной смазки, а на вас направлены винтовки ебаной кремляди, вам не до анального секса. Потом начала втирать, что пидорам насрать на общие интересы. Они их подменяют своими, шкурными. И вообще, гомосексуализм — это психическая болезнь, так что в «Другой России» пидоров быть не должно.
Тетя Вера говорит:
— Так-так… Что за гомофобские настроения? Один взрослый человек лижет другому боты по взаимному согласию. Не член сосет, заметь. Что в этом плохого? Или мы теперь ненавидим всех, кто не такой как мы?
Танька аж покраснела от злости:
— Кто это не такой как мы? Он всю жизнь гомофобом был!
А я так, спокойно:
— Кто это гомофоб? Я толерантен. Сексизм и гомофобию — на свалку.
Тут твоя мама за руку меня схватила — и тащит. Я машину вести не мог, потому что сильно нажратый был, так она за руль села, и ничего, доехали — правда, без переднего бампера и правой фары…
Папа допил пиво со дна бутылки и замолчал. Диме стало очень жаль папу — такой он был грустный.
— Пап, ты чего?
— Ничего, сын. В жизни каждого мужчины бывает момент, когда он понимает, что делал что-то неправильно. И чем скорее ты это осознаешь, тем меньше времени будет упущено.
Дима честно признался, что ничего не понял. А папа погладил его по бритой голове и сказал:
— Вырастешь — поймешь.
И тут, дорогой читатель, зазвонил телефон. Мама на кухне хотела взять трубку, но папа отобрал:
— Это меня. — И долго с кем-то трепался про ремонт, а потом повеселел, переоделся и начал зашнуровывать ботинки.
— Ты куда это собрался? — спросила мама.
А папа покраснел и ответил:
— На помойку. Мусор выносить.
Copyright © Упырь Лихой, 21.08.08