Толерантная такса. Конец критического дискурса
(Упырь Лихой)
опубликовано на neo-lit.com
Сегодня четвертое ноября, дорогой читатель. Ты знаешь, что бывает четвертого ноября? Это такой праздник, когда настоящие арийцы все вместе ходят на демонстрацию, пьют пиво и бьют черных. Праздник так и называется — «День народного единства». Конечно, пить пиво можно и одному, но черных лучше бить вместе, дорогой читатель. Без единения тут никак.
Папа с друзьями долго готовился к этому дню — посылал какие-то письма в мэрию, печатал на работе листовки, рисовал плакаты, сидел в интернете и ходил в магазин за пивом. Дима тоже готовился изо всех сил, теперь он знает приемы самбо и песенку «Россия — для русских, Москва — для москвичей». Папа проснулся рано утром, помылся, побрил голову и разбудил Диму. Дима тоже пошел мыться, но не успел, потому что в ванну залезла мама. Мама вообще не просыпалась, потому что еще не ложилась.
— Иди немытый, а то опоздаем. — сказал папа Диме.
— Куда это ты опоздаешь? — крикнула мама.
— Да так. Никуда, просто погулять идем. — ответил папа ненатуральным голосом.
— Можешь не возвращаться. — предложила мама.
Ведь это очень здорово, дорогой читатель, когда можно не возвращаться. Но Димин папа так не считает. Папа поддерживает семейные ценности, потому что он настоящий ариец.
Мама поцеловала его и сказала, что раз сегодня день какого-то там единства, совсем не нужно пить пиво, орать песни и бить кому-то морды. Лучше культурно сходить на очень интересную выставку.
— Чо еще за выставка? — спросил папа.
И мама дала ему буклетик, в котором было написано:
ХУЙ, ИЛИ КОНЕЦ КРИТИЧЕСКОГО ДИСКУРСА
Арт-мастерская Дмитрия Тер-Иваняна
Папа прочитал буклетик и сказал:
— Я, паходу, и так знаю, что хуй — это конец. Стыдно ребенку концы показывать.
А мама быстренько послала папу на хуй и объяснила Диме, что если просто так говорить «хуй», это некультурно, а когда хуй становится предметом искусства, его и показать не стыдно.
— А я уже видел писю. — похвастался Дима. — Мне Сережа показывал. А потом мы с ребятами в садике смотрели, у кого пися больше, и я победил.
Вот какой молодец этот Дима!
Папа покраснел от гордости и сказал:
— Весь в меня.
Мама хотела что-то добавить, но передумала.
— А может, все вместе пойдем на марш? — как бы невзначай предложил папа. — Классно оттянемся. Ну, там, пива выпьем, побазарим с камрадами. У меня еще лишний плакатик под кроватью остался. Ты ведь любишь всякую хуйню на палках носить?
— Не зли меня. — тихо сказала мама, и ее рука сама собой потянулась к трубе от пылесоса.
Тогда папа очень быстро проскочил в туалет, заперся там и крикнул:
— А на вечер у нас запланирована теплая дружеская встреча с чебуреками! Ты ведь любишь чебуреков?
А мама заорала:
— Выходи, свинья! — и начала пинать дверь.
— Мама, ты не любишь чебуреки? — спросил Дима. Но его никто не услышал.
Через полчаса мама перестала ругать папу, он вылез из туалета, и они всей семьей поехали на выставку. Ты любишь выставки, дорогой читатель? И Димин папа тоже не любит. Он даже сделал вид, что не может завести машину.
— Я сама. — сказала мама и начала отбирать ключи. Папа испугался и довез маму с Димой до большого серого дома со стеклянными дверями. На ступеньках сидели какие-то дяденьки с папиросами и громко смеялись. Наверное, им очень понравилась выставка. Папа принюхался и сказал:
— Вы идите, а я тут с мужиками побазарю.
Мама ответила:
— Не зли меня.
И они пошли дальше.
Внутри оказалось очень просторно и красиво, на первом этаже было большое кафе, а у лестницы — автомат с мороженым. В этот автомат надо сунуть деньги, потом нажать на кнопочку и подождать. Он страшно завоет и выдаст вафельный рожок или кому что нравится.
— Папа, дай пятьдесят рублей. — попросил Дима.
— Нам бесплатно. — сказала мама и потащила их дальше.
Они поднялись на третий этаж и долго искали выставку.
А что там за тетенька с молотком? Это же тетя Вера! Она прибивает стрелочки с надписью: «На ХУЙ — это туда».
— Ого! Концептуально. — говорит мама.
— А что такое концептуально? — спрашивает Дима.
— Это когда в произведении содержится некий мессидж. — объясняет тетя Вера. — И мы переосмысляем затертые до дыр клише.
Тетя Вера большой специалист по всяким дырам и клише. Ее хлебом не корми — дай клише потереть.
Папа покраснел и сказал:
— Ну, понятно. В общих чертах. Где конец, там и клише.
И они пошли по стрелочкам туда — там оказался большой зал с белыми фанерными стенками, на которых большими розовыми буквами были написаны разные слова. А на самой главной стенке была нарисована огромная розовая пися в виде буквы S.
Папа осмотрел букву-писю, хмыкнул и сказал:
— Впечатляет.
Стоявшая рядом тетенька улыбнулась.
Это была очень красивая тетенька, дорогой читатель. Стройная, черноглазая, с длинными черными локонами. Если бы ты увидел эту тетеньку, дорогой читатель, ты бы обязательно влюбился. Папа и Дима уставились на тетеньку и больше не обращали внимания ни на какие розовые писи. Дима понял, что ему тоже нужно что-то сказать, и добавил:
— Концептуально!
— Ах ты, моя рыбка! — умилилась тетенька и расцеловала Диму. — Как тебя зовут?
— Дима.
— Меня тоже. — обрадовалась тетенька. — Вот видишь, Вера, я говорил, что такой концепт понятен даже ребенку! Это не вторичный по сути своей поп-арт или концептуализм в ущербном понимании постмодернистов. Язык моей живописи настолько универсален, что сродни некой первичной знаковой системе, некому праязыку, который могут свободно интерпретировать любые реципиенты независимо от пола, возраста, социального статуса и эээ… ориентации.
— Отчего же, — вмешалась мама, — гендерный фактор играет решающую роль в интерпретации вашей живописи. Как и социокультурная составляющая.
— Умничка. — сказала черноглазая тетя и похлопала маму по плечу. — Но все же есть некие универсальные концепты, на которых критический дискурс кончается, поскольку они вне субъективной интерпретации и вне вообще какой бы то ни было интерпретации. Это как черный квадрат, как вещь в себе, как… — тетя замялась.
— Как хуй. — подсказал папа.
— Как хуй?! — переспросила какая-то тощая тетенька с диким взглядом. — Как хуй?!!! Что есть ваш жалкий писюн в сравнении с Большим Яыком? Как ваш стручок может претендовать на Универсум?
— Леночка, успокойтесь. — сказала тетя Вера и попыталась увести сумасшедшую тетеньку.
Но тетенька не унималась. Сначала она говорила про какой-то гендерный террор, потом сняла туфлю, начала стучать каблуком по большой розовой писе и закричала:
— Вы, господа, — пидорасы!
Тогда мама сказала, что это старо, сняла обе туфли и кинула в тощую тетеньку, а тощая тетенька взяла розовую тележку из супермаркета, которая стояла рядом с писей для красоты, и побежала в атаку на маму. Мама упала, и тощая тетенька сказала, задыхаясь:
— Критический дискурс вечен, а вы — говно!
Мама высморкала красную соплю и пнула тощую тетеньку между ног. Прибежало еще несколько тетенек, они тоже поснимали туфли и начали ими кидаться, а тетя Вера влезла на табуретку, взмахнула молотком и воскликнула:
— Уведите детей!
И папа увел детей, а заодно и красивую черноглазую тетеньку.
— Папа, дай пятьдесят рублей. — попросил Дима.
Но папа сказал, что у него нет мелочи. Тогда тетенька протянула папе полтинник и спросила:
— Вам правда понравилось?
— Конечно. — ответил папа. — Такого даже на Русском марше не увидишь.
— А по-моему, хуйня. — задумчиво сказала тетенька. — Но вы приходите в следующий раз, у нас запланирована акция «Юный безбожник». Будем иконы рубить.
Папа сказал, что придет обязательно, а Дима сунул в щель пятьдесят рублей, достал мороженое и начал его лизать.
Откуда-то сверху свалился горящий кусок фанеры с розовыми буквами И Т. Д.
— И все-таки критический дискурс вечен. — вздохнула тетенька и пошла вызывать охрану.
Copyright © Упырь Лихой, 10.11.08