Размышление заключённого Хоркодовского на лесоповале

(Coverman)

Дерево, такое спокойное и величавое,

могучее и беззащитное,

стоит на ягелевой сыпи.

Сияет белая береста.

Старая сосна

с северной суровостью

тянется к ветру.

И вот по ягелю плетёмся мы

с топорами, мотопилами

к обречённым на смерть исполинам.

Дерево падает. Беспомощно.

В падении ломает свои ветви;

Мы остаёмся в тишине.

И пустоте. Свет небесный

обвиняет тебя за содеянное.

Всего минута - только минута! -

визжащей стали, механического единообразия -

и долгая грёза природы,

мечтавшая сотни весен,

становится галкой

в дурацком реестре.

Сколько дней

(сколько мне ещё дней...)

глухарь сиживал,

обхватив мохнатыми лапами ветку,

долбил клювом иней,

расправлял крылья, настораживался,

пока в отдалении рыскала охотничья собака.

Сколько жизни

сколько сокровенной жизни

и мегаджоулей тепла

замкнули годовые кольца

И сердцевина - зрачок!

Как могут кружиться мысли

в печальный холодный день,

когда ветер жалостно бубнит

над вырубкой?

Валежник, сучья, свежие пни,

где муравьиный труп прилип к загустевшей смоле,

а хотел бы стать частью грядущей цистерны,

два-три поваленных дерева

упав, напоминают

изодранные стены подъездов.

Древесные магнаты очень мудры -

говорят о размерах лесоповала

и очерчивают места порубок

по линейке на карте.

Мы - простые ландскнехты трудной работы -

победно идём на штурм

в соответствии с умно разработанной стратегией.

Позади остаётся бобриковская земля,

холмы оголяются

и выдаются,

словно рёбра мои

с каждым днём.

Но как же больно,

как больно

быть совестью топора

в столь печальный холодный день.

Copyright © Coverman, 04.12.08