Последняя пьянка в Дахау

(Иоанна фон Ингельхайм)


опубликовано на neo-lit.com


Рано утром г-н С., проживающий в студенческом общежитии на правах преподавателя, возвращается домой вдребезги пьяным, падает на пол у входа в свою отдельную комнату в коридорной нише и просит жену впустить его, а жена упорно не впускает. Кроме них, в комнате зарегистрирован ребёнок, которому г-н С. время от времени даёт пизды, и тот орёт на всё крыло: «Папа, не надо!» Сейчас за мальчика можно порадоваться: он в безопасности, пока отец ползает по полу, собирая штанами пепел и пыль.

С. преподаёт в Институте Всех Искусств русскую макулатуру конца девятнадцатого века. Именно так: он постоянно съезжает на Эртеля, Златовратского и Боборыкина, чьи романы, кажется, читали только он и некая Элина Ровенская, которую ректор обозвал самой скандальной студенткой семинара прозы. Студенты не хотят слушать даже о «Крейцеровой сонате» (любимом произведении г-на С.), потому что само присутствие этого преподавателя действует на них, как снотворное.

Г-на С. зовут так же, как выдающегося поэта первой половины девятнадцатого века. Возможно, в юности преподаватель считал это роковым знаком и тоже писал стихи. Возможно, он пишет их и сейчас и даже надеется напечатать в газете «Московский патриот» с помощью своего собутыльника доцента К., живущего на седьмом этаже общаги. У г-на С. полуседые усы, пузо и тихий нудный голос. Он носит серый свитер и серый пиджак поверх него. Любые брюки выглядят на нём так, будто перешиты из картофельного мешка. Он похож на подпольного человека из повести Достоевского, на человека в футляре из рассказа Чехова, на учителя гимназии из романа Сологуба «Мелкий бес» и, будучи мужчиной довольно крупной комплекции, почему-то производит впечатление мелкого мудака.

Чуть ли не каждую лекцию г-н С. начинает с долгих невнятных разглагольствований о пользе, читай: ужесточении дисциплины. Сделавшись проректором по учебной части, он запер чёрные витые институтские ворота от панков, хиппи, наркоманов и террористов и поставил возле пропускного пункта автоматический турникет. (Будь его воля, он обнёс бы институт колючей проволокой и переименовал его в концлагерь.) Как ни странно, после шести вечера охранники куда-то исчезают, и на территорию института может проникнуть любой панк, хиппи, наркоман и террорист.

Г-н С. с трудом поднимается на ноги, отряхивает штаны и бредёт умываться, чтобы немного протрезветь. В умывалке по колено воды, сортир засран, зассан и заблёван, и проректор понимает, почему: от одного запаха, царящего в этом романтическом месте, начинает тошнить. Корзина забита клочками бумаги – туалетной, папиросной и обрывками газеты «Московский патриот». Г-ну С. хочется на пару недель переселить сюда москвичей-платников, чтобы поменьше выёбывались. На подоконнике лежит распечатка рассказа:

«Пламя в треножниках колебалось, отбрасывая витиеватые тени на потолок, стены и свиток, содержавший очередную саддукейскую кляузу:

«Мир тебе, наш справедливый наместник Понтий Пилат.

Пишет тебе Александр, двоюродный брат Никодима, заседающего в синедрионе. Именитые граждане Бет-Авары просят тебя, господин наместник, сурово наказать Йоханана бен Захарию в случае, если царь Ирод сочтёт нужным вынести мягкий приговор.

Этот Йоханан не заканчивал йешиву, но думает, что имеет право свободно толковать святые книги, особенно ту часть, где излагается закон. Рабби Йонатан бен Узиэль сказал: «Даже потомки Аарона первосвященника не должны свободно обращаться с писанием, если соответствующего образования не имеют». Ты видишь, господин, что и фарисеи, люди ограниченные и упрямые, бывают правы. Но негодный Йоханан никого не слушает, а обряды, которые он проводит, - настоящее смертоубийство. Несколько раз присутствовали при этом моя жена и мой младший сын и могут подтвердить.

Когда в микве проводится обряд очищения, то, согласно закону, прислужник должен трижды окунуть человека с головой в воду, а когда он вынырнет, произнести слово: «Кошер!» А негодный Йоханан бен Захария не позволяет человеку высунуть голову из воды, пока он не начнёт задыхаться, а после этого заставляет в присутствии незнакомых людей покаяться в грехах и рассказать о себе всё, даже то, чего не говорил раввину. Затем опять окунает человека в воду и не позволяет выйти. Многие после этого теряют сознание. Говорят, что двое юношей умерли спустя три дня после этого обряда.

Йоханан говорит: «Стоит мне приказать Богу, как любая гора или холм понизятся, выжженное поле зарастёт травой, а кривая дорога выпрямится».

Прошу тебя, милостивый наместник, оказать влияние на синедрион и арестовать богохульников, нарушающих мир в нашем государстве и позорящих род Давида».

- Понабрали евреят на семинары, - бормочет г-н С., утираясь рукавом свитера.

 

Однако же, надо куда-то идти. Жена, должно быть, уже спит, а дальнейшие мольбы о прощении привлекут лишнее внимание и покроют проректора по учебной части позором на всю оставшуюся жизнь. Слегка протрезвевший г-н С., пошатываясь, идёт по длинному коридору. Ещё нет шести утра, и студенты, в основном, спят. Из соседнего крыла доносится стрекотание пишущей машинки: это грудастая переводчица кропает дипломы на заказ. Хочется заглянуть к ней выпить чаю, но проректор знает: если он сейчас к ней придёт, к вечеру следующего дня он перестанет быть проректором.

Дверь одной из комнат открыта, С., не долго думая, заходит туда и обнаруживает на кровати книгу «Майн Кампф» на английском языке, а на столе – кошку, держать которую в общежитии запрещено, электрочайник, который держать в общежитии запрещено, и книгу Туве Янсон «Дочь скульптора», читать которую перед экзаменом по русской литературе девятнадцатого века может только придурок. В душе пьяного г-на С. расцветают белые розы надежды. Если он узнает, кого переселили в комнату номер… (да, кстати, какой у неё номер, у этой комнаты?) и напишет ректору о нарушениях режима, его, так и быть, простят и не понизят в должности за пьянство. А если житель комнаты ещё и работает, его точно погонят отсюда грязной метлой. В Институте Всех Искусств нет свободной посещаемости, а студенческие подработки мешают учебному процессу, поэтому работающие студенты получают регулярные предупреждения вплоть до отчисления. Г-на С. бесит, что некоторые студенты умудряются зарабатывать больше, чем он. А ещё у некоторых из них есть квартиры. Г-ну С. уже сорок, но квартиры у него нет, только деревянный дом в Усть-Полесье и комната в коридорной нише, куда ему сегодня не попасть.

В задумчивости он присаживается на железную койку, берёт в руки «Майн Кампф» и засыпает.

 

Половина шестого утра. Окно распахнуто. Под столом – бутылки из-под недорогого столового вина с этикетками “Merlot”. На кровати лежит, сидит, прыгает – в зависимости от настроения, - Надя, дочь философа-традиционалиста. Под окном волком воет приятель Нади, который должен доставить её домой, но охранник не пускает его в общагу, а Надя не желает выходить. На другой кровати лежит Артём, студент семинара критики, пьяный и недовольный. Для полного сходства с руководителем семинара критики ему осталось проклясть масонов и сионистов. Рядом с Артёмом лежит православный поэт Андрей в брюках и свитере. За столом молодой писатель Тарнопольский (не иначе, масон и сионист) целуется с поэтессой Машей.

Время от времени Андрей жалобно просит: a) Артёма – дать ему кусочек покрывала; b) Надю – заткнуться; c) Тарнопольского – лечь спать на пол (без Маши, потому что это грех); d) Бога – вывести всех на путь истинный. За дверью охранник брюзжит, что выведет всех на чистую воду.

- Андрюша, - ехидно спрашивает поэтесса Маша, - тебе удобно спать в брюках и свитере? Ты ужасно похож на этого мудака С.

Г-ну С. кажется, что он (по крайней мере, в трезвом состоянии) похож на ницшеанского юберменша – он такой же собранный, строгий, дисциплинированный. Сильная личность, приехавшая из ебеней и завоевавшая Москву. Не каждому позволят стать проректором по учебной части и дадут отдельную двенадцатиметровую комнату.

- Да, - злобно отвечает Андрей. – Удобно! И совсем я не похож на этого зануду, он как не русский какой.

- А может, тебе лучше раздеться? – спрашивает Маша.

От таких речей писатель Тарнопольский начинает расстёгивать Машин лифчик. Но застёжки не поддаются. Андрей, пытаясь не смотреть на это, осеняет себя крестным знамением. Ему кажется, что он – Августин, святой Антоний и Шри Рамана в одном лице. Лифчик расстёгивается, оттуда выпадает ключ. Больше Маше некуда его положить – на ней только футболка с изображением листа конопли и мини-юбка без карманов.

- Это же не твой ключ, - говорит Тарнопольский. – У твоего совсем другая резьба.

- Это ключ от бездны, - отвечает Маша и подмигивает.

На обоях контурным карандашом написано четверостишие:

 

Он прочитал пять оранжевых книг,

Маркос и Гитлер в башке у него.

Мать его – родина, он – большевик,

Больше не знайте о нём ничего.

 

- Не понял, - говорит Тарнопольский.

- О, тебе и не надо, не надо понимать! Когда-нибудь я тебе расскажу, что это был за ключ, если мы все останемся живы.

Надя начинает душераздирающе вопить песню группы «Ария» «Смутное время», Андрей просит её заткнуться, соседи стучат в стенку и, как последние бляди, грозят позвонить в милицию.

- Андрей, - задумчиво интересуется Маша, - как ты думаешь, я последняя блядь? Да, Андрей, я последняя блядь.

- Пошли ко мне в комнату, - решительно говорит Тарнопольский.

 

Г-ну С. снится Дахау. Заключённые студенты-евреи в полосатых робах поливают белые розы, растущие у забора из колючей проволоки. С. в форме штурмбанфюрера с улыбкой наблюдает за ними. Внезапно появляется доцент К., рейхскриминальдиректор. У него чёрные усы, пузо и громкий голос.

- Поздравляю вас, г-н С., вы разжалованы, - говорит он. – Я узнал, что вам не нравятся мои стихи. А ведь я так старался придать им побольше трагедии одинокой экзистенции, без которой никогда не состоялся бы как патриот. Вы только послушайте:

 

И если полночной глушью

Во мне волчий гул проснётся,

Я выйду в одном исподнем

На незастеклённый балкон,

И, словно свиная туша,

Двойник мой к земле понесётся

И так по асфальту ботнет,

Что дух мой изыдет вон!

 

- Не спеши, - говорит Маша Тарнопольскому. – Спешить – такой же признак плебейства, как есть яичницу ложкой, покупать нижнее бельё на рынке и публиковаться в патриотических сборниках.

Г-н С. любит, когда студенты торопятся и прибегают на лекцию минута в минуту. Маша на его лекции постоянно опаздывает, а ещё она подрабатывает в книжном магазине Объединённого Гуманитарного Издательства. Его владелец – определённо масон, сионист.

- Так я комнату, кажется, забыл запереть, - говорит Тарнопольский. – Один хуй ценные вещи оставил у тётки, но тут же воруют даже чайники.

Сионистам жалко для русского патриота даже подержанного чайника, любезный читатель.

Тарнопольский открывает дверь. На столе сидит кошка и грызёт авторучку, а на одной из коек спит г-н С.

- Ойблять, - тихо произносит Маша.

- Да уж, - тихо отвечает писатель.

Кошка выпускает авторучку из зубов и роняет жестянку с надписью «Соль», в которой на самом деле трава.

Молодые писатели переглядываются. Теперь им тоже некуда идти, разве что в умывалку.

Тарнопольский берёт с собой сумку с документами и траву.

- Я его всегда терпеть не мог, - говорит Тарнопольский, присаживаясь на подоконник. – Аллен Гинзберг не смог доучиться в колумбийском университете, ему не нравилась система, и врачи сказали, что это шиза. Я тоже раньше думал, что у меня шиза, а когда почитал разных книжек, понял, что я просто свободолюбивый человек, а свободолюбие является признаком здоровой психики и незашоренного мышления. Да, я не хочу перечитывать его Толстых и Достоевских, потому что они моралисты, а их писания напоминают мне педагогику Руссо, сдавшего кучу своих детей в воспитательный дом и забившего на это болт размером с Эйфелеву башню. Давай сдадим мудака его жене.

- Нет, нельзя, - мрачно говорит Маша. – Жена подумает, что у меня с ним что-то было.

- ?!

- Вчера вечером я зашла к доценту К. вернуть книгу Бердяева. В комнате с ним бухал С. К. вскоре уснул прямо в одежде, и мне пришлось прочитать С. целую лекцию о Батае и Мерло-Понти, чтобы он перестал ко мне лезть и тоже уснул. Он медленно сполз на пол, из кармана его штанов выпал ключ, который я спрятала в лифчик и убежала. Он постоянно ко мне пристаёт, а жене наверняка сказал, что это я к нему пристаю.

- Пиздец. Надо что-то делать. Охрану вызвать, например. Начальник охраны меня терпеть не может, но…

В умывалку заходит жена г-на С., бледная женщина с пепельно-русыми волосами и синяками под глазами. Через плечо переброшено полотенце с изображением Храма Христа Спасителя.

- Здравствуйте, Наталья Николаевна, - хором говорят студенты.

- Доброе утро, - бормочет она.

Тарнопольский вежливо интересуется:

- Скажите, пожалуйста, у вас не пропадала книга «Майн Кампф»?

Жена г-на С. роняет полотенце, нагибается за ним и едва не теряет равновесие.

- Тут ваш супруг зашёл в мою комнату в моё отсутствие и спит с этой книгой на моей кровати, - вежливо говорит Тарнопольский. – Я даже не знаю, что теперь делать.

- Спасибо, - тихо отвечает Наталья Николаевна. Лицо у неё иссиня-белое, как у концлагерной узницы. Она молча утирается и уходит.

- Ты охуел, - говорит Маша. – Это был предпоследний экземпляр, и сейчас преподы его уволокут. Больше я тебе ничего в книжном не украду, скачивай из сети. Такой остроумный, что нет слов, блядь.

Тарнопольский достаёт из сумки жестянку, из жестянки – беломорину, набитую травой, и насмешливо отвечает:

- Ты просто не ценишь красоту момента.

Через несколько часов начнётся экзамен. Чтобы получить допуск, Тарнопольский должен прочитать наизусть штук десять стихотворений русских поэтов второй половины девятнадцатого века, но в голове у него зацепилось только одно стихотворение Шиша Брянского: «Дорогая, сядем рядом / И отравимся, блядь, ядом!» Эти строки вызывают в памяти отношения г-на С. с его женой. Если проректор так напился, думает Тарнопольский, значит, его всё достало. А если его всё достало, значит, не всё ещё потеряно. А если всё-таки всё потеряно – так или иначе, это проблемы г-на С., до которых, по большому счёту, никому нет никакого дела.

 

2004.

 

--------

Об авторе процитированного стихотворения про полночную глушь:

http://dlib.eastview.com/browse/doc/5304360?enc=zhc

Права соблюдены.


Copyright © Иоанна фон Ингельхайм, 23.05.10