Кто впустил в дом лису?

(Bark is Worse )


опубликовано на neo-lit.com


Трактат об обращении с Лисами.

 

 

I

 

Мы по своему обыкновению пили зеленый чай из маленьких пиал, приготовленных З. специально для нынешнего вечера. День был холодный, ноябрьский, поэтому мы не удивились, когда лиса, войдя в дом, фыркнула, и, отряхнув свою огненно-рыжую шубу от тусклых осенних капель, попросила тапочки. З. вежливо поклонился и предложил гостье голубые калоши. Та согласилась, и, находясь в прекрасном расположении духа, села на краешек табурета.

В это время я и мой друг Н. примеряли женскую одежду для праздника Весеннего солнцестояния, что должен был состояться уже на этих выходных. Наши женские друзья оставили нам мешки с собственной одеждой в обмен на хорошо проведенное время; мы же, в свою очередь, разбирали мешки и подбирали себе платье к лицу, чтобы опять-таки хорошо провести вечер и развлечь наших подруг.

 

Часы над кухонной раковиной встали на времени без десяти десять; мы с Н. хихикнули и, подбадривая друг друга, постучали в дверь З. Он открыл нам не сразу, а открыв, радушно позвал зайти внутрь.

 

На заваленной грубыми циновками кровати сидела необычайной красоты девушка. Ее черные игривые глаза, похожие на глаза маленького испуганного животного, смотрели нам прямо в душу, а три ее сокровища, еще жаркие и румяные от беспечной любовной игры, были подобны баклажанам.

Разговорившись, мы узнали, что наша новая знакомая искусно играет на арфе; перебирает ее струны задними лапками, когда занимается любовью. Ее тонкие манеры и обаяние совершенно сбили нас с толку, и мы доверились ей, не думая, как доверяются обыкновенно старшей сестре.

 

Как-то позже мы с З. вспоминали, что однажды видели нашу лису на празднике Жатвы еще в позапрошлом году, в другом наряде и в окружении других музыкантов. Но тогда мы не придали этому особенного значения, предавшись сладким воспоминаниям.

 

Когда она, одетая в одни украшения, садилась за арфу, и, мягко приобняв ее, касалась руками струн, во всей деревне не было никого прекрасней. А поскольку для нас, кроме деревни, ничего не существовало, то и на всем белом свете.

Серебряные колокольчики на ее шее были для нашего слуха чистейшим нектаром диких пчел, а тонкие пальцы, искусные и ловкие в любви, извлекали звуки такой божественной красоты, что мы, глядя на Лису сквозь сладкий туман очарования, обманывались и ступали вброд в самые опасные, глубокие воды ее фантазий. Вскоре золотое марево рассеивалось, а мы, одураченные, сидели, неспособные двинуться с места, понимая, что чары лисы никогда не сравнятся с чарами земной женщины.

 

II

 

Нельзя сказать, что от Лисицы не было пользы. Она научила нас приемам каратэ-до, любила дискутировать на темы восточной философии и поисков Тайного царя. Кроме того, она была великолепная любовница, только, пожалуй, с чересчур лисьими повадками.

 

"Просто помни, что я маленькая Лиса, которая суетится вокруг тебя", говорила она мне. "Ты ведь человек, мой человек. Ты спокойный. Люди всегда спокойнее лис. А еще ты можешь стать писателем и написать много прекрасных книг. Я никогда не буду изменять тебе, даже если окажусь одна среди множества холостых мужчин в бане. Просто я -- такая. Ты ведь любишь меня больше, чем я тебя. А человеку всегда нужно человеческое тепло, а не ускользающая ласка сестры лисички".

 

Постепенно я начал находить в себе странные желания. Мне хотелось заколоть какого-нибудь гения и притащить несчастную растерзанную жертву к ногам моей драгоценной лисы; хотелось отправиться жить в Лисий Лес и выстроить храм в честь моей Инари, а после иметь телесную связь с его послушницами, тем самым принося жертву ей, олицетворяющей матерь всего сущего. Я стал отдавать ей лучшие книги из своей библиотеки, убирать ее жилище, и, если она позволяла, мыть ее и расчесывать волосы.

 

Я понимал, что ей нужны были мои силы, силы поэта и лирика, чтобы ее арфа звучала стройнее и громче. Когда я встретил ее, она почти перестала писать музыку, все реже посещало ее вдохновение. Моей жизненной необходимостью стало быть ее проводником, приволакивающим к ее ногам все новые и новые трофеи, живые или неодушевленные -- неважно, лишь бы питавшие ее жизненные, а значит, и творческие, силы.

 

Мне начали сниться до того яркие и законченные сны, что стало незачем путешествовать. Темно-синяя короткая юбка в складку открывала затянутые в белоснежный шелк половинки самых сладких на земле фруктов каждый раз, когда она порхала от одного кухонного шкафчика к другому в воздушном и соблазнительном танце. Все это заставляло меня думать о верной жене и заботливой домохозяйке, и манящее, сладостно томительное ощущение будущего обманывало меня и бросало в счастливом неведении по поводу настоящего момента.

 

Мой друг З. озвучил эти мысли всего за неделю до того, как Лисе наскучило быть с ним. Он посылал ей признания в любви телеграфом до тех самых пор, пока Лисице на наскучил я. Лисы не любят, когда в них нуждаются, но любят, чтобы их добивались – когда им самим это интересно. Иногда Лисы возвращаются, если перестать обращать на них внимание. Возвращаются хотя бы из любопытства, посмотреть, что с вами случилось, пока ее не было. Если только, конечно, вы не прогнали ее горящей кочергой, сыпя проклятиями вслед.

 

 

III

 

Все, что я мог и хотел бы сказать Старому свету, умирающему вместе с традицией разбитого сердца, было сказано в песне, которую я посвятил ей, лукавому оборотню, уставшему от объятий моего лучшего друга. Каким все же удивительным было то, что она разглядела волчий зуб на моей шее в то наше первое полнолуние!

 

Дакиня, моя дорогая Инари!

Без твоей драгоценной любви

Я был одним из тех глупцов,

Что всю жизнь свою бегают

За кончиком собственного хвоста.

 

Это мое стихотворение было названо худшим из когда-либо написанных в Лисьей деревне. Тогда я воспринял это как очередную пощечину от реальности. Когда я стану старым, обрюзгшим, с заплывшими от жира глазами, даже тогда буду помнить собственные слова: никогда не печатай своих стихов в деревенской газете! Но вернемся к нашей лисе.

 

Пытаться узнать, что чувствует лисица, бесполезно – лисицы чувствуют совсем не так, как люди. Пока Лисы не будет с вами, вас будут посещать сны с ее участием, куда более прекрасные и действительные, чем то, что было на самом деле. Лисам, как самым любопытным существам на свете, всегда интересно знать, как у кого обстоят дела и кто как к кому относится. Впрочем, за последнее они особенно не беспокоятся – нет на свете человека, который не поддался бы очарованию лисы, а если такой и найдется, то будет ей чрезвычайно уважаем.

 

И еще. Лиса и впрямь очень серьезно настроена в каждых своих отношениях, только опасается, что не сможет дать человеку взамен ничего, кроме своего очарования. Любая регулярность наскучивает ей быстрее, чем игры утренних мошек над луговой травой, если только дело не касается ее личностного развития. Один из наших вечеров запомнился мне особенно хорошо -- сейчас, оглядываясь назад, я могу сказать, что все они были довольно похожи. Так что пусть это описание послужит примером типичного лисьего вечера.

 

"Дедушка прислал мне из деревни настойку", подмигнула она. "Давай выпьем немного". О, если бы я знал тогда, что в этой бутылке было отворотное зелье! Но тогда я еще был влюблен в свою лисицу, влюблен, как может быть быть влюблен человек моих юношеских лет. А влюбленным всегда мало любовного хмеля, им хочется иной, разнузданной, бешеной силы, безудержного вакхического веселья, которое увлекло бы их за собой в пучину благостного забытья, где дни и ночи сливаются воедино и люди пьют и празднуют жизнь, не смыкая глаз.

 

В тот раз Лиса была дерзкой и откровенно мальчишеской. Устроившись боком на краешке поролонового матраца, она медленно подтянула ножки к животу, раскрыв под своей худощавой спинкой роскошный, самый опасный на свете черный цветок.

 

Я мягко лизнул ее, дикого волчонка из темного леса. "Не выплевывай жвачку", попросил я. "Хочу, чтоб сегодня ты была наглым мальчишкой".

Она вняла моей просьбе, всю игру оставаясь бесстрастной, напористой и безразличной. Мальчишеский образ вселил в нее жесткость и совершенно очаровательную бестактность. Казалось, ее больше интересовало то, что происходит на кухне, в сенях, на соседском дворе -- голова моей возлюбленной озорно крутилась по сторонам, пока тело совершало уверенные резкие движения.

 

В иной раз лисица появлялась в жилетке из собственной шерсти, одетой наизнанку так, что мех возбуждал ее обнаженное тело. Мы запирались в ванной, зажигали свечи и проводили целые часы, обнюхивая и облизывая друг дружку. После мы вставали под струи горячей воды, смывавшей с нас запахи звериного и людского, делавшей нас снова маленькими детьми, глупенькими, бесполыми существами.

 

IV

 

Иногда лиса становилась молчаливой, скрытной и недоверчивой. Это означало -- она злится на людей.

 

-- Нашу маленькую страну хотят завоевать люди, -- сверкнула она как-то раз на меня черными звериными глазками. -- Я слышала, как они говорили об этом. Моя соседка рассказала мне. Я боюсь людей, ты ведь знаешь.

 

-- Погоди, так ты узнала сама или от соседки? Впрочем, это неважно. Нам ведь обоим придется несладко, приди они сюда -- это ведь чужаки, а я и сам живу в Лисьем лесу.

-- Ну, не знаю, -- наморщила носик Лиса, -- как бы давая понять, что все мы, люди, одинаковые. -- Ты всегда можешь уйти к своим.

 

Я привык закрывать глаза на то, что она ревностно проводит между нами границы. Счастье с лисами не бывает долговременным. Они бы рады, но не могут удержаться от сарказма над человеческими слабостями.

 

-- Сакэ с молоком? Ты это пьешь? -- ее мордочку исказила гримаса презрения. -- Должно быть, так пьют только грязные московиты, ушедшие от своих жен. Ты что, один из них? -- язвила рыжая мордочка о моем вечернем ритуале.

 

Каждое произнесенное мной слово, могущее иметь в себе обратный смысл, непременно обретало его. Легкомысленное "ласковый друг" из моих уст ставило между нами необратимый знак дружбы; кровать, застеленная мною однажды отдельно в сенях по причине моей болезни, значила, что мы никогда не будем больше спать вместе. Кроме этой "игры в наизнанку" нашлись и другие причины.

 

-- Я не могу, -- скулила она. -- У меня там все все чешется. Не могу больше получать удовольствие. Наверное, лисы с людьми несовместимы!

Целый месяц я не трогал ее. Вскоре начался сезон жатвы, и она каждый день стала убегать на праздники урожая, играть на арфе в компаниях музыкантов.

Она очень гордилась связями с людьми, наделенными талантами слуха и слова, и умеющими эти умения обращать в искусство, подобно мастеру по дереву, обращающему неотесанный кусок древесины в тонкую шахматную фигуру.

 

V.

Рано или поздно он все-таки приходит, этот предсказуемый, но от этого не менее легкий час расставания. И хотя мы знаем о нем и даже иногда ждем его, он все равно умудряется заставать нас врасплох. В такое время особенно важно отвлечься от собственных назойливых мыслей и внимательно слушать, что говорится тебе на прощание.

 

-- Я так не хочу уходить от очередного человека, -- глядя в одну точку, медленно проговорила лиса. Но ты знаешь, во мне словно какая-то плотина, которая мешает мне плыть навстречу тебе. -- Лиса в задумчивости потерла нос лапкой. -- Знаешь, однажды я целую зиму провела на маленьком северном острове. Я жила там одна в старом бревенчатом доме, который стоял в глухом лесу. Хозяева дали мне ключи -- и когда я пришла туда, там не было никого, кроме кота. Кот ждал хозяев, которые ушли, и не обращал на меня никакого внимания. Потом он привык ко мне, спал у меня на коленях, грелся со мной у огня, ходил вместе со мной на охоту, пил молоко, что я приносила ему. Когда же настало время уезжать, он не хотел меня отпускать, а на хозяев решил обидеться. Что люди, что коты -- всегда задерживают новое, цепляясь за вчерашний день. Но мы, лисы, не такие. Мы не имеем таких привычек, -- Лиса придвинулась ближе.

 

-- Каждый твой вздох, каждое движение направлено на то, чтобы я была с тобой. А я боюсь людей. Я долго училась быть похожей на девочку, -- разоткровенничалась лиса, -- все детство я училась игре на арфе, пению и естественным наукам, и мне нельзя было отвлекаться на мальчиков. Как ты считаешь, теперь я похожа на женщину?

 

Лиса, в своей блестящей на зимнем солнце огненной шубе, и впрямь была великолепна. Я согласно кивнул.

 

Тогда Лиса встала на цыпочки и заискивающе посмотрела мне в глаза.

 

-- Обещай, что не будешь плакать, а напишешь трактат о том, как людям следует обращаться с лисами. Я не могу больше делать вам больно. Хотя у лис и не бывает совести, нам становится жалко людей, которые плачут. Слезы отвлекают их от дел и крадут время, мешают работе и развлечению. Обещай мне.

 

Я обещал, и выполнил свое обещание. И хотя у меня было гораздо больше воспоминаний, записанных мной на обрывках китайской бумаги, я сжег все листки, где жалел себя или горевал о прошлом. Пусть эти записки пойдут вам на пользу, развлечения ли ради или по душевной необходимости.

Copyright © Bark is Worse , 02.05.11