2012 (конкурс)

(Hron_)


опубликовано на neo-lit.com


Я проснулся от криков: «Ламанаму муну, ламанаму! На, на, ламанаму! А-а-а-а-а!!!» Вообще, это всегда странно — просыпаться на посту: ожидаешь увидеть привычный каменный потолок, а вместо этого в щели траншеи над тобой клубится серо-зелёное небо.

Между тем крики удалялись. Я осторожно выглянул из траншеи. Увиденное порадовало: внизу четверо главосранов несли на руках пятого, орущего. Я мгновенно выбрался из траншеи и, слегка пригнувшись, направился за ними.

Когда орущая процессия свернула за валун, стало понятно, что всё закончится на дне ущелья, у ручья. Преследовать не имело смысла, гораздо важнее было опередить — спуститься вниз на шпагате, пока эти чепуши тащатся по тропе.

Я подошел к краю обрыва и глянул вниз. Ну, да, довольно высоко, но у себя в Пещерах я спускался и в более глубокие колодцы; главное, не смотреть вверх — иначе голова закружится. Размотав обёрнутый вокруг тела шпагат, свитый из жил главосранов, я закрепил один конец за торчащую из земли металлическую фигню и стал спускаться.

Нужное место я отыскал довольно быстро — засохшие кучки дерьма на берегу ручья не оставляли сомнений. Теперь надо успеть подготовиться. Я нашёл место, где тропа выходит на площадку у ручья и, достав из рюкзака кожаную кишку, начал осторожно выливать её маслянистое содержимое на землю, обходя по кругу намеченное место. Закончив, я перебрался через ручей, спрятался за валуном, отколовшимся от скалы и замер в ожидании.

Вскоре раздались голоса, и вот уже шумная компания вывалилась на берег. Пятый главосран дошел до кондиции и уже не орал, а рычал, визжал и бился в конвульсиях. Остальные бесцеремонно швырнули его на землю, сами же встали на четвереньки, расползлись в разные стороны, раскрыли рты и стали изрыгать из себя дерьмо, освобождая желудки для трапезы.

Закончив испражняться, они подползли к бьющемуся в экстазе и принялись лизать его своими измазанными дерьмом языками. Затем один из них, главный, вскочил на колени, поднял руки и заорал: «Базунга-а-а!!!» Тут же остальные повалились на спину, прикрыв одной ладонью рты а другой глаза. Главный в это время наклонился к жертве и высосал глаза, после чего уже все четверо набросились на обречённого и принялись пожирать. Наконец истекающий кровью пожираемый живьём главосран на миг очнулся, проорал «дааа-и-ййаууу» и умолк навсегда.

Я осторожно выбрался из-за валуна, подобрался к тропе и затаился. Когда главосраны, насытившись, откинулись на камни и задремали, я вынул огниво и высек искру. Через минуту главосраны в ужасе жались в центре огненного кольца. Дело сделано.

 

Эх, Тря, милый Тря, как мне тебя не хватает этой ночью! Я сижу в какой-то дыре в развалинах Котловины, у входа горит огонь, к дальней стене жмутся трое главосранов. Ещё утром их было четверо, но одного пришлось скормить стае голодных псов — теперь эти псы бродят где-то снаружи и воют. Мне тоже хочется завыть.

Пока мы шли по ущелью, я всё время вспоминал тебя. Вдвоём было бы намного легче — пока один из нас спал, другой сторожил бы этих ублюдков. Ты знаешь, оказалось, что от ходьбы у них разыгрался аппетит — уроды жрут теперь каждый день, вчера вот доглодали остатки своего сородича, забитого в первый день у ручья.

Но сегодня особенно тоскливо. Надо бы уснуть — главосраны никуда не денутся — а я всё думаю о тебе. Спокойной ночи!

 

Здесь кончаются наши земли. Дальше, на двадцать шагов — стальные колючки в человеческий рост, а за ними — обрыв. Одному ни за что не выбраться. Но у меня есть главосраны — вон они, лежат, связанные между собой. За время похода их ноги превратились в гнойное месиво, а тела покрылись кровоточащими ссадинами и густыми синяками. Каждому из них, в зависимости от стадии созревания, предназначена своя роль: вот этого, уже заметно располневшего, я приметил с первого дня; в пещере ещё у одного нащупал набухающий живот; а вот этот ещё совсем молодой, пока негодный для посева.

Я отвязал молодого и подвёл к груде хлама, принесённого с собой из Котловины:

— Ну что, ублюдок, сейчас я тебя одену. Стой смирно, а то огнём спалю!

— Нэ, нэ! Нэ наму амну!

— Не хочешь огня? Будешь меня слушать?

— На, на! Муну!

— Вот и славно.

Я начал тщательно приматывать отдельные куски хлама к его телу — на грудь и живот куски пластика, на них металлические пластины; на руки и ноги обломки каких-то труб и согнутые кольцом жестяные полосы. Самым сложным оказалось приторочить на голову сетчатый колпак, но с четвёртой попытки и он сел на плечи как влитой. Закончив, я ещё раз проверил прочность закрепления и заставил главосрана походить вокруг и помахать руками. Вроде всё в порядке.

— Ну что, малыш, быть тебе героем, хаха. — Я сунул в руки главосрану квадратный металлический люк, сам взял точно такой же: — Смотри, что ты должен делать, чтобы я не палил тебя огнём: берёшь вот так вот эту штуку, выставляешь перед собой и бежишь вот в эти колючки. Ты должен добежать до конца — и тогда тебя ламанаму. Понял?

Придурок довольно затопал:

— На, на! Ламанаму! Ла-а-амана-а-аму!!!

Услышав заветный крик, двое оставшихся главосранов встрепенулись и завращали голодными глазами. Вот и славно.

Я отвёл закованного в доспехи молодого на тридцать шагов от заграждения, зажёг факел и крикнул:

— Беги! — Он в ужасе отшатнулся и рванул. Я помчался следом, размахивая факелом.

Бедолага, гонимый страхом, оторвался от меня на десять шагов и на полной скорости врезался в заграждение. Раздался треск и скрежет, посыпались искры, над колючкой взвились клубы ржавой пыли. Пробив туннель глубиной десять шагов, главосран завяз в железном плену. Тогда я полез следом, выставив перед собой факел.

И тогда несчастный заорал и рванул с новой силой. Он в панике мял, давил и рвал железную струны, пока не потерял свой щит. из щелей между доспехами лилась кровь. Потом доспехи не выдержали, но он всё ломился вперёд, оставляя на пружинящих колючках куски плоти и ошмётки кожи. Наконец, он перестал орать, а ещё через полминуты то, что осталось от главосрана, повисло на струнах стальной паутины.

Он не дошёл каких-то пять шагов — у самого края ржавую проволоку сменяла более новая и прочная. Тогда я вернулся, выбрал из кучи длинный стальной прут и принялся самостоятельно прорубать остатки заграждения. Через полчаса, изорвав одежду в клочья, а кожу в кровь, я, наконец, очутился на краю обрыва. Он оказался не таким уж и высоким — примерно в пять человеческих ростов, но отвесным. Радовало то, что внизу была не сплошная каменная плита, а булыжники вперемежку со щебнем и глиной.

Я вернулся к главосранам, подвёл их к проходу и развязал:

— Сходите, поешьте, а то потом вы ещё не скоро поедите.

Предусмотрительно разведя у прохода костёр, я задремал под чавканье этих животных, доедавших наколотые на колючки остатки своего сородича.

 

Тря, я чертовски устал, прорубая это адское заграждение. Жаль, что ты не можешь быть рядом, как тогда. Я лежу как раз у того камня, где мы открыли друг другу наши имена. Помнишь, ты ещё сказал: «Вот не понимаю тебя, Кон — ты такой странный, вроде даже скучный, а я с тобой здесь, и мечтаю о какой-то фигне». И тогда я вдруг предложил: «Тря, а давай обменяемся именами», а ты глянул на меня со своей порочной ухмылочкой на лице и спросил: «А знаешь что бывает, когда обмениваются именами?», и я ответил: «Да. Моё настоящее имя — Кончик». И тогда ты обнял меня и прошептал на ухо: «А моё — Тряпочка». А наутро мы поклялись: «Кончик и тряпочка — навсегда, и сыновья у нас будут общие».

Как всё глупо: я здесь один, а рядом — два главосрана, которые могли бы вынашивать наших сыновей. А потом мы, в один день, вспороли б этим животным брюшины и достали младенцев, и назвали бы их Камушек и Точечка.

Да, всё глупо. Но раз не сбылась моя самая заветная мечта, то пускай сбудется другая. Ведь ты подарил мне её — значит, так я сбываю и твою мечту, мой милый Тряпочка.

Забавные всё-таки животные эти главосраны — боли не чувствуют, а огня боятся. И хорошо, что они немножко соображают — конечно не так, как собаки или, скажем, крысы, но вполне достаточно. Вдобавок они понимают наш язык и даже немного разговаривают. А главное — они поддаются дрессировке: теперь мне уже не надо махать факелом, чтобы заставить их что-то делать — достаточно просто пригрозить на словах.

Это важное достижение — было бы затруднительно заставить их делать то, что мне сейчас нужно, с факелом в руке. А так мы спокойно отрепетировали порядок действий, пока результат меня не устроил, и отправились к обрыву. Лишь бы успеть до испражнения — с пустыми желудками они мне не нужны, а заново накормить их просто нечем.

И вот мы на краю: спиной к обрыву стоит самый толстый главосран и крепко обнимает второго, стоящего перед ним — тоже спиной к обрыву. Второй держит меня за бёдра, вниз головой, а я его — за ягодицы, прижавшись своей головой к его животу.

Когда всё готово, я командую: «Присели!», и наконец, когда оба главосрана замерли в полуприсяде, кричу: «Давай!»

Мы взлетаем, падаем, комок из тел начинает поворачиваться на бок и я едва успеваю рвануть телом в противоположную сторону. Удар...

 

Спасибо тебе, Тря, за эту странную историю. Не знаю уж, от кого ты её узнал, но всё оказалось правдой.

Я всё-таки пробрался за заграждение и спустился с обрыва. Вернее, не спустился, а спрыгнул, приземлившись на двух главосранов. Я даже ненадолго потерял сознание. А вот главосраны сдохли — один пропорол себе брюхо и сломал хребет, другой раздробил башку о булыжник.

Я заботился о тебе, Тря. Помнишь, когда ушёл Рам, приходили Чужие — приносили его голову, а потом жгли пещеры? Так вот, с моей головой они не придут — подумают, что это глупые мёртвые главосраны.

Но ты оказался прав — Трасса, она существует. Я её вижу. Мне страшно. Но я всё равно закончу, я доберусь. Раз есть Трасса, то должен быть и Город. Прощай, Тря!

 

Пришлось три дня лежать, забившись среди камней, и теперь меня трясло от холода. Впридачу закончилась еда. Ждать больше не имело смысла — даже если Чужие утроили поиски, то они закончились.

Я, шатаясь, побрел в сторону от границы, пока путь не преградила невысокая насыпь, уходящая в обе стороны. Я забрался на насыпь и обнаружил сверху множество странных следов. Всё сходилось — судя по всему, это и была легендарная Трасса.

Через час послышался какой-то странный звук — я такого никогда в жизни не слышал. Оглядевшись, я заметил вдалеке облачко пыли — оно приближалось, увеличиваясь в размере. И вот в пятистах шагах из-за пригорка выползло рычащее чудовище.

Я испугался и уже собрался бежать, но пересилил себя и принялся вглядываться и вслушиваться, прокручивая в голове описания Машин. Эта Машина была большая, значит это не Патруль. Лязгающих звуков она тоже не издавала, да и не походило на старую наковальню в кузнице — значит, не Танк. Скорее всего, это был Грузовик.

Убедив себя таким образом, я вышел навстречу и встал посреди Трассы. Грузовик нёсся на меня, подпрыгивая на ухабах и не сбавляя скорости. Но я уже решил, что с места не сойду — если суждено умереть, то пусть будет так.

Грузовик был огромный, в три человеческих роста. Вот сейчас меня раздавит, размажет по камням, как поганого главосрана. Но в десяти шагах от меня Грузовик заскрежетал, свернул чуть в сторону и остановился рядом. Меня обдало горячей волной с запахом металла и огненного масла. Что-то заскрипело, сбоку открылась дверь и раздался голос:

— Эй, парень, ты чего здесь делаешь?

Говоривший был странного вида — всё лицо было покрыто белыми волосами, из-под которых местами выглядывала сморщенная кожа. Я не придумал ничего другого, как ответить:

— Мне нужно в Город.

— Ну тогда полезай в кабину.

Я понятия не имел, что такое «кабина», и отправился к середине Грузовика — там виднелась довольно широкая щель. Видимо, я что-то сделал не так, и человек из Грузовика рассмеялся:

— Эй, ты куда? Спереди обойди!

Я развернулся и обошел грузовик. С другой стороны уже ждала распахнутая дверь, а в ней — всё то же улыбающееся лицо:

— Полезай!

Я понял, что это и есть «кабина» и забрался внутрь.

— Дверь закрой, чудик!

Я ухватился за край двери и захлопнул её, едва не прищемив себе пальцы. Грузовик зарычал, дёрнулся и пополз на своих удивительных круглых лапах по трассе, ускоряясь и подпрыгивая.

Человек повернулся ко мне и спросил:

--- Ну и как тебя зовут?

— Кон.

— А меня Вадим. Вадим Николаевич Ошев. Сейчас таких имён уже нет.

 

Тря, я на Трассе, в Грузовике. Это удивительно, Тря. А ведь мы могли быть вместе — здесь, в «кабине», очень много места. Это настоящая домашняя нора, только лучше. А ещё удивительнее человек, который управляет Грузовиком — Вад. Представляешь, он назвал мне своё настоящее имя, только оно очень чудно́е и длинное, я даже не запомнил. А ещё он, как и ты тогда, назвал меня «странным».

Мне тоже пришлось назвать ему свое полное имя — ты ведь понимаешь, что иначе было нельзя, ведь он взял меня в свою «кабину». Но самое странное другое — назвав своё имя, я положил голову на колени Вада и попытался расстегнуть ему брюки, собираясь отблагодарить. А он рассмеялся, слегка оттолкнул меня и сказал, что ему это давно уже не нужно.

А потом рассказал мне невероятную историю. Он сказал, что родился очень давно, в «двенадцатом году», и что его родила «женщина», и что любил он только «женщин», пока они ещё были. Тря, я не понимаю, сколько ему лет. Он очень древний; я думаю, даже древнее наших Пещер. Он говорит, что раньше небо было синее, и там было «солнце». А ещё он показал на горы, в сторону Котловины, и сказал, что там раньше было водное хранилище и «станция», которая давала «тричество». Ещё он рассказывал много непонятных вещей, так что голова у меня идёт кругом.

А теперь мы едем в Город. Надеюсь, там я наконец смогу тебя забыть, Тря.

 

Пока мы ехали, Вад всё мне что-то рассказывал. А потом предложил поесть. Еда у него тоже была странная, с непривычным вкусом; но питательная. А вот вода мне не понравилась — пахла, как обычно пахнет в паху или подмышками, а на вкус так вообще как подтухшее мясо — меня чуть не вырвало. Но придётся привыкать, так как в Городе, похоже, вся еда и вода такие. А потом я уснул.

Не знаю, сколько я проспал. Помню только, что проснулся оттого, что Грузовик перестал трястись. Мы стояли, дорога впереди была перегорожена, рядом стояли другие Грузовики, между которыми расхаживали люди. Неподалёку высились какие-то строения. Я решил, что мы уже в Городе, а строения — Небоскрёбы. Но Вад объяснил, что это «пост», а Город чуть дальше. А потом он попросил меня подождать в «кабине», а сам отправился к «посту» — «утрясти формальности».

Потом он вернулся с какими-то одинаково одетыми людьми и объяснил, что они доставят меня в Город, а он пока остаётся здесь. Жаль, конечно, с ним расставаться, но мне действительно нужно в Город, очень нужно.

 

Тря, скоро я буду в Городе. Жаль, что ты этого не узнаешь: мне так хочется представить твою зависть и боль — тебе ведь всегда было больно, когда ты завидовал кому-нибудь. Ну и пусть — может, хоть так ты испытаешь то, что пришлось пережить мне. Нет, мне было гораздо больнее. Я даже хотел умереть, бросится со скалы. А ты лишь ухмыльнулся.

Да, Тря, потому я покинул Пещеры, что не мог больше. Каждый раз, при возвращении, стоило мне заползти в охранный лаз, как на глаза наворачивались слёзы обиды, как в ту злополучную ночь.

Как ты мог? Но это хорошо, что я узнал. Это хорошо, что Лос не заметил, что я ползу следом, и бросился к тебе, и назвал тебя полным именем. Но я услышал. Я даже услышал, как ты шепнул ему «Тсс, там Кончик» — ты слишком громко шепнул.

Ты ведь понял, Тря? Ты ведь всё понял. Иначе зачем ты так ухмылялся каждый раз, когда видел меня? Но теперь, совсем уже скоро, я буду в Городе. А ты навсегда останешься в Пещерах. Ты состаришься, и тебя отдадут голодным главосранам. А меня «похоронят», поставят «памятник».

Прощай, Тря. Будь ты проклят!

 

Кажется, я уже в Городе. Где же мне ещё быть? Правда, я совсем не помню, как тут очутился. Помню только, что пошёл с этими одинаковыми людьми. Ещё помню, как они говорили: «Сейчас мы тебя по быстрому доставим в твой Город», а я тогда удивился — почему он мой. А потом — провал, будто сон, только без видений.

А потом я проснулся уже здесь, почему-то привязанный к скамье со спинкой. И этот странный главосран — в одежде, говорит вроде как по-нашему, но я почему-то точно знаю — это главосран. А вокруг снуют туда-сюда другие главосраны и люди.

Я ошибся. Мог бы сразу догадаться, ведь я умный. Но это же представить невозможно. Надо вырваться, надо обязательно вырваться и вернуться в Пещеры. Вдруг Тря, или кто-то другой, всё-таки решатся тоже сбежать в Город. Они должны знать. Их нужно предупредить. Я обязательно сбегу отсюда. Сбегу, вернусь и скажу всем: «Люди, я был в Городе, он существует. Но не вздумайте идти туда. Потому что это неправильный Город, там правят главосраны — и людьми, и другими главосранами. Не ходите сами и передайте другим!»

Да я обязательно придумаю, как сбежать. А пока этот противный главосран в этой жуткой белой одежде задает мне свои ужасные вопросы. Он вроде и говорит по нашему, но о непонятных вещах. И мне почему-то страшно, очень страшно. А он всё бормочет:

«Алексей, я знаю, что ты очень умный... и что годишься тем, что сделал... но пока ты не расскажешь, никто об этом не узнает... мы знаем, как ты прятался в овраге... как вы перебрались через забор... но как, скажи, как ты смог убедить этих девочек?.. зачем вы съели медсестру?.. как вы пробрались мимо охраны?.. зачем?.. какой смысл?.. объясни... расскажи... поделись... тебя никто не накажет... тебя любят... ты в безопасности... расскажи...»

Нет! Я не понимаю! Мне страшно! Что он говорит? Зачем тут этот главосран?! Тря!.. Где ты? Спаси меня! Тря, слышишь — я люблю тебя!!! Прости, Тря...


Copyright © Hron_, 22.08.11