В Бобруйск, животные!

(Румка)

опубликовано на neo-lit.com

Прораб Тарасов любил про рыб болтать – был рыбак заядлый. Это во-первых, а во-вторых все бабы его – наяды. И вроде прораб он, а не моряк, бригада его – таджики, но ночью он грезил о якорях едва успевал ложиться.

Его знакомый – матрос Смирнов - замечен начальством не был: пять лет в матросах, хлестал вино, любил помечтать о небе при сушке феном, летал во сне, был ростом под два с копейкой, топтал кораблики по весне, листы распинал на рейках – бежал на ветер, чтоб он поймал тщедушек его воздушных, а ветер делал из них форшмак - он ночью рыдал в подушку.

Жена Смирнова – почти вдова, блондинка с улыбкой детской, читать любила, играть в слова, работала стюардессой. Она готова писать почти, но всё не даётся случай - сейчас до койки бы доползти, куда уж - дойти до ручки. Она спала, не задёрнув штор, и к ней заходил Тарасов, и переживал свой душевный шторм с матроскою на матрасах.

Смирнов в походе кирял вискарь, рыдая в солёный ветер, и падал навзничь – ну, прям Икар иль может быть юный Вертер. Он спал с женой потому, что был в Тарасова прочно втюрен. Жена всё знала, жена сюжет искала литературе…

Писатель совсем не любил писать - он славы хотел и домик. Ну, там, Переделкино, чтоб леса, коровник с коровой дойной, чтоб парк с запрудой, тумана муть... Боялся любви взаимной, боялся правды и потому писал, что «всего боимся». Он их придумал – их всех троих, он был для них просто Богом. Не тем, входящим в Ершалаим – ухоженным, как Набоков.

Ещё там, кажется, был бобёр – он строил свою запруду и был естественен, как отбор – бобром быть совсем не трудно.