Эаркбе

(Zaalbabuzeb)

ОБЕЗЬЯНЫ ДАРВИНА

– Совесть, рефлексия, самооценка, – усмехается доктор Шлёсс из пансионата "Алые воды" в Эаркбе. – Вот что мешает человеку жить и любить как следует. Наши мысли нас гноят. А этот гнусный бормочущий в голове карлик, он!..

Доктор выкручивает заглушку в своём черепе; из отверстия с шипением бьёт струя пара.

– Стать детьми, – продолжает Шлёсс, утерев слюну. – Вернуться в лоно мамки-природы. В этом и есть весь Дарвин.

Доктор – потомок Рудольфа Штайнера, бихевиорист, научный телемит с кредо do what thou wilt. Доказать свою теорию на практике? Запросто! Трём пациентам, инфицированным сибулой, а потому обречённым, доктор вырезает частички мозгов и чуть-чуть травит кислотой. Придя в себя, с воплями животной радости и восторга подопытные бросаются кто к кормушке, кто на медсестёр. Доктор хохочет и хлопает в ладоши.

Однако на второй день дурное счастье с морд исчезает. С тоской и безумием "обезьянки" набивают брюха, блюют и слизывают выблеванное с пола. С ужасом в глазах бьются на резиновых женщинах, которых бросили им санитары. А кончив, вцепляются друг другу в морды.

Их запирают каждого в отдельную клетку. Где подопытные, с аппетитом чавкая, сжирают собственную кожу.

– Не верю! – орёт доктор Шлёсс в бешенстве. – Вонючие мартышки, да как вы могли?! Это же Дарвин, ДАРВИН!!

Он мечется по кабинету, разбрасывая бумаги, журналы, опрокидывая стеллажи с папками. Рука хватается за скальпель, доктор подносит лезвие к глазам и хихикает. Выкрутив из черепа заглушку, он вгоняет скальпель в мозг и трижды проворачивает. С блаженной улыбкой оседает на палас. По лбу бежит алый ручеёк, из отверстия в черепе доносится бульканье дохнущего карлика.

Так умерла первая и последняя в Эаркбе дарвиновская мартышка.

ПРИТЯЖЕНИЕ ЛАБИРИНТА

Каин лежал в ковыле и глядел в небеса, но видел не облака, а нечто иное. Странные, дурные зрелища выскальзывали из прорехи в сердце и парили над внутренними пустошами. Орошая их дождём из злобы, нефти и огня. В кустах щёлкнуло.

Каин приподнялся на локте и посмотрел в ту сторону. Похоже, сработала ловушка.

Ему нравилось мастерить ловушки. С каждым разом они становились всё изощрённей. Всё безупречней. Каина восторгала идея механизма для ловли плоти. Вот приманка сдвинулась. Верёвки дёрнулись. Шлёп! – и колышки проткнули шкурку. Зверёк бьётся в конвульсиях. Разум человека торжествует.

Но кто попался на этот раз?

Каин встал и зашагал к кустам барбариса. Раздвинул ветви и замер. Пробитая кольями, в крови, лежала овца. Лапа её дрыгалась, изо рта лилась розовая пена. Каин побледнел.

Овца подняла голову и, посмотрев на Каина глазами навыкате, проблеяла:

– Бра-а-ат! Бо-о-ольно!

Зубы Каина заскрипели.

– Бо-о-ольно!! – снова проблеяла овца.

Каин бросился бежать.

Он нёсся по холмам, низинам, перепрыгивал ручьи. Споткнулся о корень ясеня и грохнулся в полынь. Зажмурившись, он схватился за волосы и сдавленно завыл.

Год назад Каин забрёл далеко к югу от Эдема и попал в пустыню. Жара, хруст черепков под ногами и раскалённая пыль, лезущая в глотку, – Каин увидел, что это копия тех пустошей, что раскинулись у него внутри. А также той огненной пещеры, которая таится под землёй. О ней рассказывал отец. Каин знал, что когда-нибудь они с отцом там встретятся.

Он плашмя лежал в полыни, когда со стороны ручья донёсся смех. Каин поднял голову и прищурился. Две девушки пришли стирать одежду.

Пальцы Каина вцепились в траву. Оскалив зубы, он зашептал:

– Ах вы дряни такие. Слоняетесь, как неприкаянные. Идёте, гады, куда вздумается. Плодитесь. И земля, и реки – зачем они вас оберегают? Я один должен жить в этой жарящей клетке?! Без жены? Без наследника? Ну уж нет!

Он вскочил и, сжав кулаки, с рыком ярости рванулся к девушкам.

Брюхатая женщина запекала на костре зайца, Каин валялся в ковыле и глядел на облака.

– О чём думаешь? – спросила женщина, повернув вертел.

Каин сощурился:

– Я наконец-то придумал.

– Что?

Он улыбнулся:

– Новую ловушку. Хитрую… Идеальную!

Женщина склонила голову набок.

– Ловушку для людей, – пояснил Каин. – Да... Ты знаешь, под землёй есть такое место. Особое. Очень душное и жаркое. Я, кажется, придумал, как выдавить его на поверхность.

Он сунул в рот травинку:

– Поднять наверх, понимаешь? Сначала это будет пара-тройка построек, но потом… Когда-нибудь… О, я вижу. Я уже вижу, как моя идея оживает. Смотри: встают монолиты. Растут стены. Роются ходы. Это… лабиринт, да?

Каин кивнул:

– Ну точно. Лабиринт. По которому будут блуждать люди, – он оживился. – Да!.. Там на них навалятся апатия, уныние и злоба. Тоска. От них людишки станут карабкаться на стены и прыгать – шмяк! А ещё там будут преступления, бездомность. Короче, всё, что во мне. А ещё…

Глаза Каина сощурились:

– Жара. Пот. Грохот. Пылевые тучи. Непрестанная возня – и толпы, орды безумцев! Мужчины и женщины, они станут тереться друг о друга – и хотеть, хотеть!.. А вокруг загремят исполинские механизмы. Они будут жечь в себе чёрную жижу, которая плещется под землёй. Будут выплёвывать её вонючим дымом в лица людей. И те станут ей радоваться. Задыхаться. И строить всё новые механизмы!

Подул ветер, по ковылю пробежали волны.

– Они поверят, будто в ловушках им уютно и безопасно. Они будут драться за право жить в них. Но на самом-то деле!.. На самом деле всё здесь будет поставлено с ног на голову. Вывернуто наизнанку. Как там. Внизу. Во мне. И этот перевёрнутый мир их всех извратит.

Каин хлопнул в ладоши и расхохотался:

– Да!..

– Ну ладно, ладно, – сказала женщина, снимая зайца с костра. – А как ты назовёшь свою ловушку?

Каин просмеялся, а после задумался:

– Наверное, Свалище. Или Скопище. А может…

Он покосился на тучку на горизонте:

– А может, как нашего будущего сына.

Он повернулся набок и с любопытством глянул на женщину. Та фыркнула и постучала пальцем по лбу. Положила запечённого зайца на пень и начала резать острым камнем.

А Каин с блаженной улыбкой улёгся поудобней, закинул руки за голову и продолжил мечтать.

ТЕЛЕВИЗОРЫ ГАНСА

С юных соплей Ганса мучает мания. Дурацкая мания, особенно для эпохи Совершенства, для Эаркбе, где Наука мертва, где лишь чумные города, ржавчина и апатия.

Гансу снится шум волн – они плещутся в небе. На полках в его комнате теснятся учебники теле- и радиомеханики. Стол завален микросхемами, а пол усыпан кусочками проводов и транзисторами. Передача данных по воздуху – вот, чем одержим Ганс. Это его сupiditas rerum novarum.

Мания гонит его на фабрики, что лежат в руинах: Ганс рыскает по коридорам, кабинетам и цехам. И однажды за полночь протискивается сквозь дыру в заборе. Шокером отпугивает одичавшего добермана. Сшибает с ворот замок и проникает в кишки одного из крупнейших телезаводов Древности.

Луч фонарика шныряет по обшарпанным стенам и висящим на них чертежам, по шкафам с документацией и журналами. И наконец замирает на двери с табличкой "ХРАНИЛИЩЕ НАНООБРАЗЦОВ".

На самый верх: Ганс карабкается по стремянке возле стеллажа с ящиками и коробками. Вдруг ботинок его соскальзывает. Ганс взмахивает руками, задевает стеллаж и с воплем летит на пол. Сверху на него грохается бочка, из которой высыпается тёмный порошок.

Встав, Ганс отряхивается, кашляет и ковыляет к выходу. Пожалуй, на сегодня добычи хватит. В рюкзаке и так лежат папки с техдокументами, а в штанах болит отбитый копчик.

Через неделю после той вылазки Ганс читает новые документы, чертит схемы и подумывает собрать свой VHF-передатчик. В полночь он горбится над платой с паяльником, из паяльника выпархивает струйка дыма. Вдруг раздаётся зловещий шёпот.

Ганс озирается. Щурит глаза. Вслушивается. Голос идёт от табуретки, на которой он сидит. Вскочив, Ганс хватает табуретку и подносит к уху. Нет, шепчет не она. Шепчет его задница!

"…ночико… и мы хре, авага… даби"

Голос всё разборчивее:

"Тем, кто не спит, Кишечный Патриарх рекомендует послушать песню "Мясные развлечения" в исполнении хора гундосых сиамов…"

Ну конечно. Ганс знает эту радиостанцию – "Ритмы бетонных пустырей". От восторга он подпрыгивает и хлопает в ладоши, а после задумывается. По лицу ползают сомнения, озадаченность, тревога – и в итоге страх. Ганс хватается за задницу и мчится к зеркалу. Разглядеть приёмник не удаётся.

К следующей ночи воспаляется локоть: кожа краснеет, вздувается и лопается. Из локтя выглядывает динамик, передающий станцию "Отзвуки крови".

С каждым днём из Ганса вылетают всё новые голоса. Ведущие говорят столь нелепые и дурные вещи, что кажется, будто они обитают не в Эаркбе, а прямо в мясных глубинах самого Ганса. Он слушает их заворожено и скрипя зубами.

Живот вспучивается и рвется. Из плоти высовывается экран, в нём – шоу "Поцелуй фрезера". Ганс спешит к хирургу: тот задумчиво тычет в экран скальпелем, укладывает Ганса на кушетку и вкалывает обезболивающее. Выдирает экран клещами. Заматывает живот бинтом. Ночью на бинте проступает кровь. Ганс разматывает и находит уже два экрана.

Обросший динамиками и кинескопами Ганс тащится на завод. Протискивается сквозь дыру в заборе, обнаруживает стаю псов-людоедов. Доберманы накидываются, Ганс отмахивается шокером, но один из псов всё же хватает за ногу. Зубы псины вонзаются в экран и прокусывают – в пасть течёт вода вперемешку с кровью, потрескивают электрические разряды.

Кое-как отбившись от стаи, весь в экранах и крови Ганс хромает к двери "ХРАНИЛИЩЕ НАНООБРАЗЦОВ". Кинескопы освещают помещение. Ганс подступает к упавшей на него бочке. Со скрипом наклоняется и шарит по её бокам. К бочке приклеена бумажка-характеристика:

"Нанороботы серий FT54 и HqK342.

Самовоспроизводящиеся.

Автономные.

Создают телевизоры ВРК-5 и радиоприёмники ТЭУ-706.

МАТЕРИАЛ ДЛЯ СБОРКИ – БИОВЕЩЕСТВО".

Ганс карабкается по электровышке, сжимая губы. Он ощущает, как из спины, живота и ягодиц режутся новые кинескопы. Каждое движение даётся всё сложнее. Небо как схема – соединить звёзды линиями, и получится Машина. Ганс глядит вниз: на решётки, забор, бетонную площадку – и понимает, что залез достаточно высоко. Теперь – разжать пальцы, оттолкнуться ногами…

В холл института Матери-Механики трое чурбанов затаскивают бандурину, сплошь собранную из динамиков, антенн и экранов. Говорят, сняли её с какой-то вышки. Бандурина отличная, она ловит все каналы: первый Эаркбе, "Картины пустошей", про хорьков-мутантов, ещё показывает будни людей-стрекоз, роботов и помоечных кротов. Впрочем, пузатому охраннику больше нравятся хоккей и шоу одноглазых куртизанок. А ночами он переключает на порно и смотрит, покуда не захрапит за столом.

Толстяк никогда не бодрствует до четырёх ночи, когда все экраны показывают лицо Ганса, корчащееся от боли и ужаса, пучащее глаза и пускающее изо рта зелёную пену. Утром же на экранах – новости и зарядка.

УЖИН

Профессор презирает лингвистов: чем вообще занимаются эти бездари?! Вот язык программирования – это дело! Input, $dirnm, #i = 3… Только так и можно писать ПО для киборгов.

Он открывает дверь, разувается, вешает шляпу. Явас встречать не спешит: как пить дать дрыхнет в кресле. К старости пёс совсем обленился. Зато выходит Хлоя-5 в фартуке и с улыбкой:

– Добро пожаловать домой, господин.

Он следует за Хлоей-5 на кухню:

– М-м-м, а чем это вкусно так пахнет?

Хлоя-5 улыбается и открывает духовку. Вынимает противень. На нём запечена какая-то тварь: с лапами, хвостом и в корочке.

– Явас? – губа профессора дрожит. – Явас?..

Хлоя-5 опускает блюдо на подставку и отрезает животному лапу. Профессор всхлипывает:

– Что это? Что это?..

– Что? – не понимает Хлоя-5. – Пудель с повидлом. Как вы хотели.

– Штрудель! – орёт профессор. – ШТРУДЕЛЬ!!

– Пудель, – кивает Хлоя-5 и вспарывает собаке брюхо.

Вот так профессор и сожрал собственную псину.

Copyright © Zaalbabuzeb, 12.09.14