Девочка в бочке
(Zaalbabuzeb)
опубликовано на neo-lit.com
Василий тащился по опадающей кленовой роще. За ветвями чернел дом. В другие дни из него доносились крики, песни, хохот. Там гремели сапогами и дымили. Сегодня же дом стоял тихий и мрачный, но по привычке Василий ругнулся: «Мракобесье!» – и стал спускаться по склону.
В небе метались горихвостки, где-то журчали сточные воды, бегущие из трубы в ручей.
Сапогом Василий расшвырял жухлую листву. Одну ногу поставил от крышки колодца слева, другую справа. Наклонился и, кряхтя, сдвинул крышку.
Запах рыбы серебро во мраке излом трубы и руки, что за хрень подумал Василий, зря я не захватил багор.
Посветив фонариком в колодец, он поёжился и полез по скобам.
– Ржать не будешь? – спросил Василий.
Пахом раскладывал на подоконнике стопки «Красной Лысьвы». Уловив в голосе возбуждённую нотку, он замер и посмотрел на товарища.
– Я вытащил кое-что странное, – сказал Василий.
Пахом обернулся на портрет Ленина над столом:
– Кое-что странное, говоришь? В нашей-то стране, где всё только пламенное и верное?
Василий нахмурился:
– Ну, ты это… Там какой-то новый вид животного.
– Он описан у Виноградова?
– Не знаю.
– А у Житкова?
– Говорю же: НО-ВЫЙ!
Пахом обиженно фыркнул и продолжил раскладывать «Красную Лысьву».
– Все виды давно открыты, – сказал он чуть погодя.
Помявшись, Василий поджал губу:
– Ну а может… – он взглянул на Ленина, – может, это какой-то чудесный вид.
Пахом поднял голову и вылупился на товарища. Лоб начал морщиться, рот – открываться.
– Ведь у нас, – смущённо сказал Василий, – может случиться такое?
Зажмурившись, Пахом шлёпнул ладонью по стопке и захохотал.
Василий курил в форточку. За окном серел памятник с серпом и молотом, в тучах граяли вороны.
Кинув бычок в форточку, Василий попал в раму. Бычок отскочил и упал на пол. Василий чертыхнулся и наступил на окурок пяткой. Пнул его под батарею. Затем пошаркал мимо отключённого телефона, бутылки «Столичной» на диване, раскиданных рисунков дочки, плаката «С 1 мая!» на стене колготок в углу, забытых ушедшей женой.
В ванной лежала девочка с рыбьим хвостом вместо ног. Глаза её были закрыты, рот беззвучно открывался.
Василий побултыхал пятернёй в воде – еле тёплая.
На вид девочке было лет четырнадцать. Чешуйчатые бёдра, узкая талия, припухлости грудей. Размером она была в полтора раза меньше, чем дочка Василия, которой стукнуло тринадцать.
Василий дотронулся до плеча девочки и отдёрнул руку. Насупился. Между большим и указательным пальцами помял каштановый локон. Глянул на кран.
– Долью-ка тёплой.
Труба загудела, подавившись водой, хлоркой и ржавчиной.
– Ты не думай, я не «того», – Василий ждал, пока Гоша прожуёт баранину. – Я в норме.
В столовой Лысьвинской библиотеки доцент Гоша чавкал котлетой.
– Выкладывай, – сказал он, проглотив кусок. – Что у тебя там?
– Вот есть человек. Есть животные. А получеловек-полуживотное – есть?
Гоша хлебнул чаю:
– А человек и есть животное.
Он запустил пальцы в тарелку с арахисом и отправил щепотку орехов в рот:
– Ты Дарвина-то давно читал?
– Да читал я. А это... Животные – они как мы? Ну, чувствуют, там, удовольствие или боль?
Гоша сверкнул очками:
– Не знаю. Не думаю. Почти нет, – он покосился на пирог. – Они же не умеют разговаривать. И вообще, ничего не понимают.
Откусив от пирога, он блаженно закатил глаза и стал пережёвывать.
– Ну а… – Василий поёрзал. – Душа. Душа-то у них есть?
Гоша перестал жевать и опустил взгляд на Василия:
– Что?
Кулак его сжал вилку, Гоша сморщился:
– Какая душа? Ты «ку-ку», что ли?
Он плюнул пережёванным пирогом в тарелку. Утёр рукавом губы. И, рыгнув, потянулся вилкой к холодцу.
Девочка в ванне сердито глядела на Василия. Он нависал над ней с пустым выражением лица.
– Ага вэ рала, – сказала девочка. – Гава рани?
Щека Василия дёрнулась. Веки моргнули, глаза ожили. Вытряхнув из банки морскую капусту на ладонь, он улыбнулся и протянул её девочке.
Она настороженно приблизила лицо к ладони. Понюхала. С недоверием глянула на Василия и взяла водоросли. Отвернулась и стала есть.
С ухмылкой Василий прошёл в зал.
На полке синели корешки «Капитала», БСЭ и собрания сочинений Ленина. Пошвыряв их на палас, Василий достал книги, спрятанные у задней стенки.
Он долго листал «Тайную Доктрину» и «Тезисы антропософии». Наконец в полночь бросил их в угол и, подойдя к окну, вперился во тьму. Из тьмы смотрело его злое отражение.
На кленовой ветке сидел чибис. Под сапогами шуршала листва. Василий подошёл к чёрному дому и ударил кулаком в дверь. Прислушался. Вдали журчал ручей.
Он ударил ещё раз, сплюнул и поплёлся обратно. Сзади раздался скрип.
– Что вы хотели?
На Василия с тревогой глядел бородач в сальной кофте. Казалось, в его бороде потрескивают искорки, и вот-вот борода вспыхнет.
– Поговорить надо, – буркнул Василий.
Ну, если так, проходите же. Да-да, через это переступите и тут не вляпайтесь, пожалуйста. О чём вы хотели поговорить-то? Ох, и интересные вопросы вы задаёте. Значит, пришли, куда нужно. Садитесь сюда, только стряхните со стула. Вот так. Скушайте это, а я сейчас налью. Да-да. Что вы! Это очень хорошая настойка. Очень вкусная. Полезная. Пейте же. Вот так. Что вы сказали? Ой-вэй. Конечно, я этих существ знаю. Да-да, они чем-то похожи на нас. Мой дедушка в Керчи ловил их и продавал общине. Что они с ними делали? А всё просто. Слушайте.
Три дня Василий пил и курил в чёрном доме. Вечером четвёртого он притащил на свою кухню ржавую бочку из-под мазута и ящик подсолнечного масла. Девочка играла в ванне с мылом. Василий подхватил её под мышки и понёс. Ей было щекотно: она хихикала и шлёпала Василия по плечу. Посадив девочку в бочку, Василий принялся лить масло. Озадаченно наблюдая, как её поливают оранжевой жидкостью, девочка что-то бормотала.
Василий надел ей на шею колодки из двух досок. С помощью кронштейнов и саморезов привинтил их к бочке.
Кричала девочка тихо. Видимо, связки не были приспособлены издавать сильные звуки. Поэтому Василий не беспокоился, что крики и плач встревожат соседей. Сам же он иногда просыпался посреди ночи и, скрипя зубами, слушал, как девочка рыдает.
Раз в день он поил её минералкой из бутылки и давал морскую капусту. Но с каждым разом девочка ела всё меньше. Спустя пару недель глаза её закатились, губа отвисла. Василий подождал ещё два дня. Затем встал над бочкой и потянул девочку за волосы.
С чмоканьем голова отделилась от шеи.
Василий голышом лежал в ванне и всхлипывал:
– Сука… Гад… Обманул…
На кафеле, трубах, в раковине бурела засохшая рвота.
– Зачем он?.. Мы… Зачем я ел хвост, сердце?
Схватив бутылку водки, Василий присосался к горлышку и зажмурился.
Что-то зашуршало. Оторвавшись от бутылки, Василий огляделся и напряг слух. Перевёл взор на корзину с грязным бельём.
Снова зашуршало.
С кряхтением он выбрался из ванны и навис над корзиной. Запустив руку в бельё, вытянул голову девочки.
Голова была сине-серой.
Василий её потряс и прислушался. Ничего.
Вздохнув, он с досадой уткнул её в бельё и опять полез в ванну.
И тут голова зашептала.
Молодой следователь вошёл в кабинет. Майор Гаршин сидел под портретами Ленина и Дзержинского и, щурясь, курил.
– Лысьвинский мясник? – спросил он, затушив папиросу.
– Похоже на то.
Следователь снял фуражку и провёл ладонью по лбу:
– Почерк тот же. Тело без одежды. Изуродовано.
Взгляд его поднялся на Ленина. Замер. Остекленел.
Мрачным голосом следователь произнёс:
– «Работает» как цеховой станок. Как машина. Безупречно. Чётко. Соедини ссадины и синяки на теле – выйдут идеальные прямые! Но эти…
– Знаки?
– Да. Эти буквы, которые он режет на коже. Они мне что-то говорят.
– Чего-о-о?!
– Это вроде… послания.
– Что за послание?
– О, я понимаю его. Оно не отсюда, не от нас…
– Сынок, тебе не надо выспаться?
– Да-да! Оно не с Земли. Из-под неё, а, может, сверху или…
– Сынок.
– Ну точно! Всё же ясно.
– Что ясно?
Молодой следователь надел фуражку, рассмеялся и вышел из кабинета.
Майор Гаршин сощурился на дверь. Вынул папиросу, чиркнул спичкой, затянулся.
По карнизу скакал воробей.
Copyright © Zaalbabuzeb, 01.02.15