Волшебная жопа деда Михая
(Zaalbabuzeb)
опубликовано на neo-lit.com
Старуха Кузьминишна подышала на заиндевелое окно в кухне, поскребла ногтём, потёрла ладошкой, и сквозь оттаявшее пятно в избу заглянула луна. Вспомнила бабка всё, что обещал ей перед свадьбой дед, какие роскошества ей сулил, и со злобой гаркнула:
– Ты Якубовича-то кормил?!
Дед Михай открыл глаза. Он поднялся со стула у печи, достал из холодильника банку с молоком и, кряхтя, склонился над блюдечком на полу, плеснув в него молока. Тут же объявился Якубович. Понюхав блюдце, он дёрнул хвостом и принялся тереться о ноги старухи.
– Ты даже Якубовича любишь больше, чем меня, – обиделась Кузьминишна. – Молока ему даёшь. А мне хотя бы что-то подарил.
Старик поставил банку на стол и развёл руками:
– Дак я же это... Духи тебе покупал. И пергу.
Кузьминишна скривилась:
– Пергу… Тьфу. А я, может, кольцо хочу. Золотое!
Михай растерянно взглянул на старуху, пожал плечами и вышел в сени. Было слышно, как он надевает там валенки, как затем отворилась дверь, и заскрипел снег под ногами деда, бредущего к нужнику.
Старуха всхлипнула и пошла стелить.
Она сидела на кровати в ночнушке и сонно жевала таблетку тенонорма, когда раздался грохот. В спальню вбежал дед Михай. Телогрейка его была распахнута, борода всклокочена, глаза дико сверкали. Дед поднёс к лицу Кузьминишны кулак и развернул его ладонью кверху. На ладони лежало золотое кольцо.
Старуха сощурилась. К кольцу прилипли кусочки чего-то коричневого. И пахло оно неприятно-узнаваемо.
Когда на другой день Михай притопал с базы, на столе ждали горячие вареники, маринованные груздочки, ароматный борщ с салом, оладьи, селёдка и пирожки с ливером. Кузьминишна усадила деда и налила ему стопку самогона. Михай удивлённо хмыкнул, выпил и занюхал горбушкой, а Кузьминишна подсела ближе и снова расспросила о вчерашнем.
В конце рассказа бабка вдруг вскрикнула:
– А что, если!.. – и, покосившись на дверь, она наклонилась к деду и зашептала ему на ухо.
Михай отпрянул. Сжал губы и замотал головой. Однако после третьей стопки раскраснелся, глупо заулыбался и всё-таки кивнул.
Старуха набрала в грудь воздуха и объявила:
– Хочу… Тыщу рублей!
И с интересом уставилась на Михая.
Тот стрельнул глазами вправо-влево. Чесанул за ухом и потянулся к бутылке. Старуха поглядела, как он наливает четвёртую, махнула рукой и встала. Раздражённо бормоча, она зашаркала к холодильнику, чтобы накормить Якубовича. И в этот-то момент старик поднял указательный палец и сказал:
– О!
После чего отодвинул тарелку и стал собираться на улицу.
Вскоре в их семье стали водиться деньги. Кузьминишна врала товаркам, мол, дочка помаленьку присылает, а про волшебную задницу деда не заикалась. Бабы-то – они такие. Прознают, что старый может ею не только пердеть, и мигом уведут.
На Крещение Кузьминишна купила у Ляли-цыганки шубу из овчины, а к Первомаю съездила на электричке в город за новым телевизором. Заодно набрала бус, юбок и целебных кремов. По осени вставила себе три керамических зуба. А ещё на крышу старикам водрузили спутниковую тарелку, и она ловила им сто четыре канала.
День за днём Кузьминишна делалась всё живее, румяней и голосистей. Михай же напротив – начал больше пить, стал задумчивым и угрюмым.
Как-то в январе деды на базе обсуждали новости. Пётр Колено рассказал, что в Мексике дали добро на свадьбы голубых. Деды загоготали. Михай же к их удивлению вдруг злобно выматерился, плюнул и, опрокинув мешок с картошкой, зашагал в пургу.
Допоздна он керосинил в цыганской избе на краю села и домой вернулся к полуночи. Пахло от Михая то ли ацетоном, то ли ещё какой гадостью, а лицо его как будто окутывал дым от махорки.
Старуха ещё не легла. Она потягивала на кухне смородиновый чай и мечтательно гладила Якубовича, урчащего у неё на коленях.
– Дочка звонила, – сказала Кузьминишна, не обращая внимания на дедов вид. – В Сочи у них тепло. И море.
Михай лишь топтался в валенках с налипшим на них снегом и сопел.
– К себе звала, – старуха отхлебнула из кружки. – Обещала помочь купить дом с яблонями. С переездом помочь. Вот только с деньжатами...
Она вопросительно глянула на Михая.
Тот мрачно пробурчал в бороду:
– У меня же трещины. И кровь текёт.
Бабка развела руками:
– Ах ты ж мой бедненький! Дак я тебе маслицем там смажу. А после – кремом с лопухом. Ватку с бальзамчиком приложу. А?
Старик сжал кулаки, Якубович спрыгнул на пол и юркнул за печку.
– Это моя задница, – проскрипел дед Михай. – Моя!
Кузьминишна взвилась:
– Ишь ты сокол! Единоличник какой нашёлся, а! Условия мне ставишь. Э не, милок. Не хочешь по-хорошему, я затребую всё равно. Как в тот раз, когда ты кобенился давать на зубы.
И она визгливо рассмеялась.
– Ну хорошо, – Михай склонил голову набок. – И сколько же тебе нужно?
– Мильён сто, – выпалила бабка. – Это участок с домом. И тысяч пятьсот на обжиться.
– Мильён сто, – повторил дед. – И на обжиться. Ладно.
Он криво усмехнулся:
– Будет тебе на обжиться.
И, развернувшись, дед вышел в сени. А спустя минуту вернулся с топором.
Бабка завизжала и вскочила с табурета. Она упёрлась спиной в печку и выставила перед собой руки. Дед подбежал к старухе и вогнал топор ей в живот. Кузьминишна с грохотом упала, а Михай рубанул ещё и ещё.
Стекленеющий взор бабки потёк сквозь заиндевелое окно в ночное небо. Перед ней замелькала вся прожитая жизнь. Рождение внуков, прогулки с дочерью, беременность. Первый поцелуй. Кузьминишна уносилась туда, где была когда-то счастлива.
Побелевшими губами она прошептала:
– Хочу… луну.
И с улыбкой закрыла глаза.
А дед Михай выронил топор и с ужасом ухватился за задницу.
Copyright © Zaalbabuzeb, 11.09.17