Исповедь социального педагога

(Упырь Лихой)


опубликовано на neo-lit.com


С ним я познакомился на акции, приуроченной к всемирному дню борьбы со СПИДом, а с ней - на Марсовом поле. Эти двое не производили впечатления нормальных людей, но я общался с ними. Может быть, потому что хотел спасти мир, может, потому, что трудно найти девушку, которая тебя не пошлет, а может, просто чтобы убить время.

 

* * *

Сначала о Нео. Всемирный день борьбы со СПИДом был морозным, градусов под двадцать. В Питере такая влажность воздуха, что даже слабый мороз в сочетании с ветром дает почувствовать себя отважным полярником.

Наша организация-партнер ЮНИСЕФ отпечатала миленькие фигурные буклеты с изображением крылатого презерватива, в которых было кратко написано о ВИЧ-инфекции, и наняла микроавтобус. Мы ездили по крупным магазинам видео и аудиопродукции и раздавали эти буклеты у входа, потому что наше руководство считало: группа риска слушает рок и рэп. Будь я главным в нашей конторе, я отдал бы эти бумажные презервативы школьникам, чтобы не позориться перед меломанами, а рокерам предложил бы настоящие презервативы. Компания «Дюрекс» дает их для акций бесплатно. Правда, большинство парней ими все равно не пользуется, и я - тоже. Девушку надо выбирать такую, чтобы не бояться. Кстати, до этого я помогал врачам без границ раздавать одноразовые шприцы наркоманам и неоднократно сидел за это в «обезьяннике».

Я стоял у магазина «Айсберг» на Невском и раздавал эти гребаные буклеты в одиночку. Девчонки отказались под предлогом, что им холодно. На самом деле у них очко взыграло. Боялись, что на улице над ними будут стебаться. Брали в основном старички и старушки. Они сначала выпрашивали яркую бумажку, а потом плевались и обзывали меня извращенцем. Молодежь проходила с независимым видом, и мне приходилось всовывать их чуть ли не насильно. Прискакала начальница и отругала меня за то, что я даю печатную продукцию бабушкам, чье веселое время давно прошло. Старушки, которые до этого стояли рядом и стыдили меня, тут же приняли мою сторону и сказали Каринэ, что дадут почитать эти полезные книжечки внукам. Короче, это был полный дурдом. Стемнело, бабушки ушли, а у меня осталось еще около пятисот буклетов. Я, было, занес руку над ближайшей урной, но Каринэ выскочила из микроавтобуса, как чертик из табакерки, и я потащился с этим бумажным дерьмом обратно.

Я забежал в «Айсберг» и долго разглядывал с независимым видом кассеты «Exploited», чтобы согреться. Когда продавец в третий раз раздраженно спросил, не нужно ли мне чем-нибудь помочь, пришлось опять выйти на мороз. Глаза слезились от ветра, и ресницы начали смерзаться. Пальцы замерзли в кожаных перчатках, и я никак не мог разделить эти ебаные буклеты, поэтому начал давать по два. Каринэ опять высунула голову из микроавтобуса, и мне захотелось отчекрыжить ее к фигам дверью. Мимо проскакал субтильный мальчик, похожий на меня, но более худой и пониже ростом. У него были такой же хвост и такая же куртка, как у меня, но меньше по размеру. Что-то в нем было от простой французской девчонки Амели Пулен - то ли глаза, то ли улыбка. Пацан уже был в десяти метрах от меня, как вдруг остановился и повернул обратно. Я обрадовался и протянул ему целую пачку. Он взял их неловко, и они рассыпались по тротуару.

Я хотел сплясать на них танец маленьких медведей и бежать на фиг в метро, домой и в горячую ванну, но этот козел извинился и кинулся подбирать вонючие буклеты, причем начал расхваливать нашу организацию, которая приносит людям столько пользы. Меня так разозлили эти слова о пользе, что я предложил ему самому тут постоять с этим говном. Он согласился и раздал почти всё за два часа. Еще я ему объяснил: единственная польза от этой организации в том, что я трахнул одну девушку-волонтера. Без резинки.

— Никита. - Представился он. По-системному - Нео.

—. Кэри Энн Мосс. - Ответил я. По-системному Тринити.

Он покраснел, но ничего не сказал. Я удивлялся его морозоустойчивости, попрыгал вокруг с буклетами, протер заиндевевшие очки и пошел к метро. Нео последовал за мной. Этому мальчику тоже нужно было на Василеостровскую. Спасибо ему, конечно, но я уже не знал, как от него отвязаться. По дороге я узнал, что он - админ в интернет-кафе, учится в семинарии, фамилия его - Михайловский, женат он на девушке по имени Алиса и ему девятнадцать лет. Я не поверил ни единому слову, решил, что он - патологический лжец с серьезными личными проблемами. Даже на девятнадцать лет он не тянул, от силы на шестнадцать. Продиктовал ему телефон нашей организации и смылся на Четвертую, причем он порывался меня проводить.

* * *

Теперь - про Иру. Временами на меня находят приступы физической активности. Как-то ясным весенним днем я вышел из публички на площади Островского, потому что там не было того, что я заказал, и побежал трусцой на Марсово поле. Снег еще лежал у поребриков, но лед с тротуара дворники скололи; на самом поле был лед с водой, и бегать расхотелось. Она стояла на берегу канала и слушала старое дерево фонендоскопом. Я забежал с одной стороны, с другой, но так и не поверил своим глазам.

Девушка была симпатичной и фигуристой, с длинными и пышными светлыми волосами, схваченными кожаным хайратником. Я вспомнил, что в этом месте тусуются какие-то эльфы, то ли обычные, то ли грибные, которые варят поганки. С грибными я общался, когда работал у врачей без границ.

Я подумал, что это редкая удача. Привлекательная девушка, и при этом - долбанутая. Только озабоченные занимаются такой фигней. Их легко разводить на еблю.

Я пробежал мимо по крайней мере шесть раз, постоял у нее за спиной и показал фак, пока она колдовала со своим деревом. Наконец она обернулась и спросила:

— Хотите послушать?

— Дерево болеет, да? Радиация, свинец и все такое? Ему нечем дышать?

— Нет, я пытаюсь поговорить с его душой, но она меня не слышит. Вы тоже любите деревья?

— Да, я всегда с ними здороваюсь.

Она въезжала минут пять, потом рассмеялась и рассказала про пьесу театра Ноо о духе дерева, который уверовал в Будду. Я ее тоже читал, и мы еще поговорили о разных буддийских сектах в Японии. Я спросил ее об успехах в прослушивании деревьев, и она высказала гипотезу, что их душа просыпается только летом.

Она представилась Садако. У меня в мозгу всплыло «Сасаки», но я решил над ней больше не стебаться. Я вытянул из нее, что она учится в одиннадцатом классе, ее зовут Ира, у нее нет парня и ее папа - священник. Я честно сказал, что меня зовут Миша, фамилия моя Обухов, и дал ей настоящий номер телефона.

Уходить Ира не спешила. Она сняла хайратник, прищурилась и произнесла загадочным голосом: «Миша, у вас очень большая и яркая аура».

— А какого цвета?

— Оранжевого. Нет, скорее красного. - Она наморщила лоб и пристально глядела на мою башку, как будто вокруг нее пылал нимб великомученика.

Я хотел спросить, какой формы моя аура и не напоминает ли она длинный цилиндр с закругленным верхом, стоящий на основании из двух сливающихся сфер, но сказал только:

— Как интересно!

Оказалось, что мы почти соседи - она живет на Шестой. Она подобрала подол зеленой юбки, чтобы не запачкать размокшей пескосоляной смесью, и мы пешком пошли на Ваську, ведя культурную беседу о родстве мировых религий. Моя аура пребывала в приподнятом и веселом настроении, я радовался, что ношу длинную куртку. В пропахшей котами парадной я поцеловал Иру и договорился о встрече на завтра.

 

* * *

Нео я знал к тому времени уже несколько месяцев. Через два дня после той акции я пошел в наш центр увольняться. Оставшиеся буклеты я подарил своим детишкам, и они хором сказали: «Спасибо, Михаил Сергеевич». Теперь мне должно было влететь от завучихи, которая считает меня хиппи и растаманом. Выгнать они меня не выгонят, потому что трудно найти историка и географа в одном лице, но скандал будет. - Думал я. И напрасно - Баба Шура сама попросила один.

Каринэ еще не было, но за компьютером копался никто иной как Нео, томимый духовной жаждою помогать подросткам. Он форматнул диск и переставлял Винды.

— Ты что творишь, гад? - Заорал я. Каринка на диски с дровами кофе пролила, с сахаром. У нас нет дров к саунду и видяхе!

Нео оправдывался тем, что сохранил все документы на диске Е и хотел как лучше. Он решил оптимизировать нашу работу. До одиннадцати вечера мы искали дрова. Интернет полз по старой линии медленно, как мерзкий ленивый дождевой червяк, и соединение постоянно обрывалось. Мимо носились волонтерки, а развратная девочка Катя, похожая на белочку с шоколадной пасты «Тикли», закрывала мне глаза ладонями. При этом я был на сто процентов уверен, что эта блядь растрепала остальным девицам про длину и объем моего члена в эрегированном и расслабленном состоянии; она про всех своих парней так рассказывает. И засекает время от первого введения до оргазма. Стыдиться мне, в принципе, нечего, но я давно мечтал ее задушить. Нео наконец не выдержал и сказал неприятным голосом:

— Девочка, отойди от барабанов!

Белочка Катя назвала его ревнивым пидором, отошла, и он заметил:

— Это ты с ней, да? Ты как дошел до жизни такой?

— Так я же уволюсь сегодня. Пусть потом треплет про меня, что хочет. Может, и тебе даст. Незабываемые ощущения, особенно когда за член кусает. Знаешь, какие у нее клыки?

— Я женат, ты забыл? Клыки, говоришь...

— И когти. Она ими спину царапает.

Соединение установилось в девятый раз, и мы замерли. Старались не дышать на монитор, пока качали драйвера.

— И куда ты теперь?

— Никуда. Я в школе работаю. Еще получаю третье высшее социального педагога. Есть у нас тут такой центр, где проводят тренинги с малолетними проститутками. Напишу программу видеотерапии - и туда. Буду им реальную пользу приносить.

— И себе заодно? - Спросил Нео, продев средний палец правой руки в кольцо из большого и указательного левой.

— Ты чё, опух? Педагогическая этика - слышал про такое? Ну знаешь, хочется иногда. Девчонки в восьмом классе со мной заигрывают на уроках, но это пресекать надо. Учитель должен обладать авторитетом. А то чувак с моего бывшего факультета травой барыжит, так у него покупают собственные дети. Разве так можно? Скажи, разве можно уважать такого учителя?

— Как будто ты сам траву не курил... - Нео наконец скачал дрова и теперь катался на стуле вокруг меня.

— Ну, курил. С одиннадцатиклассниками. И выпивал с ними. Но это было на третьем курсе. Я почти их ровесник был.

— Тебе сейчас сколько?

Я поймал его за спинку стула и сказал, что мой возраст - не его дело.

— Выглядишь на двадцать шесть.

— Какой догадливый, мать твою... Обычно мне дают двадцать два.

В его торбе завыл мобильник, и пока он оправдывался, мне был слышен низкий грубый голос. Она называла его придурком и требовала немедленно идти домой. Мы оделись, выгнали девчонок, закрыли офис и рысью понеслись к метро. Когда я прыгал через турникет, вспомнил, что так и не объявил о своем уходе.

— Это жена тебе звонила? - Спросил я в поезде.

Он ответил, что да. Видимо, такие нерешительные парни любят стерв, которые ими командуют. Может, у него была мама строгая.

— Миша, ты что, стесняешься своего возраста? - Не в тему сказал он.

— Нео, я вообще не хочу слышать про возраст. Не хочу общаться с людьми своего возраста. Каждый козел мне впаривает, что я инфантилен, что занимаюсь хуйней и мало зарабатываю. Мамаша меня пилит за то, что я не женился. Девушки пилят за то, что работаю в школе. Завуч пилит за то, что я развращаю детей. Мне насрать на мой возраст.

— Думаешь, подростки тебя принимают за своего? - Спросил Нео, подтягиваясь на поручнях.

— Да насрать, что думают подростки. Главное - чтобы с ними было свободно общаться. Чтобы не было дистанции.

— Так уж и никакой дистанции? Пусть ведут себя как хотят? Ты что-то там говорил об уважении?

— Не виси так, перед людьми неудобно. Не ведут они себя как хотят. Понимаешь, есть большая разница между уважением, основанном на страхе, и уважением, построенном на доверии.

Нео спрыгнул и улегся на пустое сиденье, подложив под голову торбу. Висел бы лучше.

—Думаешь, тебе кто-то доверяет?

— Да поебать мне, кто доверяет. Я не на работе.

Оттого, что я полдня просидел перед монитором, в глазах было темным-темно. В детстве я просыпался со склеенными гноем глазами и всю сознательную жизнь лечился от конъюнктивитов, зрение у меня ни к черту, а контактные линзы нельзя носить из-за чувствительной роговицы. Из недр моей души поднималось раздражение на пацаненка, который устроил мне этот геморрой и держится так, будто облагодетельствовал нашу организацию своим визитом. Оно росло, ширилось и крепло, пока мы поднимались вверх по эскалатору, а он болтал о гнусных происках Билла Гейтса, который делает операционные системы на погибель русским пользователям. Он пару раз назвал меня ламером, и я уже собрался послать его, но на выходе из метро с ужасом убедился, что ступеньки сливаются перед глазами. Я прекрасно знаю, что могу спуститься на автомате, и в дневное время вообще не смотрю на ступеньки, но стоит понять, что я их не вижу - и ноги словно немеют. И мне, к стыду своему, пришлось просить его помочь спуститься. Он воспользовался этим шансом на все сто и узнал, где я живу.

Я все-таки уволился из центра, и Нео загорелся идеей христианской программы реабилитации малолетних проституток. Добрейшая тетенька из новой организации без вопросов дала добро на мой видеокурс и теперь возилась с Нео, как будто у нее не было других дел. Девочки с удовольствием смотрели фильмы про Джейн Эйр, Амели и Мэри Поппинс, но с Джулией Робертс вышел прокол. Они единодушно считали ее зарвавшейся лохичкой и боялись, что клиент от нее уйдет. Все мои намеки на то, чего нельзя купить, они дружно игнорировали. Тереза Рассел в фильме «Шлюха» им действительно понравилась, и они прыгали перед телевизором, когда бомж мочил сутенера осколком стекла, но наперебой рассказывали мне, что их «женихи» - не такие сволочи. Главное, что они обсуждали фильмы и усваивали некоторые стереотипы поведения, а большего я от них и не требовал. Девчонок в пробной группе было десять, и все - от двенадцати до четырнадцати. Они считали, что секс - говно и не приносит никакого удовольствия. Одна, тринадцатилетняя кореяночка из Мурманска, громко заявила, что где-то на воле бродят клиенты с бабками, а она тут сидит и смотрит какую-то хуйню.

Я чувствовал себя котом Леопольдом и забыл, что такое свободное время и половое влечение. Белочка Катя звонила, но меня не было дома. Моя мать интеллигентным голосом наговорила ей гадостей, и Катю я больше не видел и не слышал. Теперь я хотел задушить их обеих. Я все больше отдалялся от матери и слышал от нее только «спокойной ночи» и «убери посуду со стола».

В школе я почти не пересекался с другими учителями: отрабатывал часы и курил на улице. В феврале из-за карантина у меня появилось окно, и я гулял в это время по школе. Каждый раз я заставал одну и ту же картину: Дианка, учительница русского и литературы, рыдала в рекреации около мужского туалета, а ученики подходили и сиплыми голосами просили: «Диана Валентиновна, не расстраивайтесь! Диана Валентиновна, вернитесь в класс!» Я два раза молча смотрел на этот бардак. Она была студенткой пятого курса, и я понимал, что ей тяжело. На третий раз она меня задолбала. Я рявкнул на десятиклассников, загнал их на место и велел писать какое-то сочинение, а Дианку умыл и отпоил валидолом в учительской. С морды она была ничего, но опухшие карие глаза придавали ей сходство с коровой. Я довольно резко объяснил ей, что если учительница позволяет себе истерики, дети считают ее дурой и никогда не будут слушаться. Она меня шокировала не меньше, крикнув, что от нее ушел парень, а она на втором месяце. Этот вопль эхом прокатился по пустому коридору. У Миши отвисла челюсть, но кот Леопольд поставил челюсть на место и рассказал о бесплатном абортарии под эгидой того же ЮНИСЕФ и об организации «Маленькая мама». Для «Маленькой мамы» Дианка была старовата, но мысль про бесплатное выскабливание ее порадовала. Я дружил с девушками, которые там работают, и они ей помогли. При этом у меня было такое чувство, что я опекаю одну из своих малолетних беспризорниц. Как будто я - ее мамаша. Роль кота Леопольда настолько прилипла ко мне, что у меня появились интонации чтеца-сказочника.

Программу Нео наконец одобрил целый консилиум психологов, и он принялся вещать о христианской нравственности. Девчонки слушали его охотно, но упорно обращались на «ты». Тогда же произошло мое знакомство с его женой. Когда мы выходили из метро, обсуждая его первый тренинг, на нас налетела девчушка с красными короткими волосами и заорала хриплым голосом:

— Ты опять за свое! Сука! Ублюдок! Ненавижу тебя! - Она молотила кулачками по его груди, а он обнимал ее и успокаивал.

Я поинтересовался, за что, собственно, она его бьет, и она наорала на меня:

— Еще раз увижу тебя с ним - глаза выцарапаю!

Нео подхватил ее на руки и понес домой. Я матерился минут десять, так как ступеньки снова слились перед глазами, а вести меня было некому, прошел за угол и спустился, держась за перила. Я постоянно принимал ретинола ацетат, капал тауффон, и глаза уже не так уставали, но в темноте я все равно почти ничего не видел. Налетел случайно на пару своих учеников, купил бутылку пива и выпил ее на ходу, купил хлеб, вырезку и килограмм яблок.

Дома я изжарил себе отбивную, и ужинал на кухне, слушая телевизор и снимая напряжение. Мать молча варила на своей плите борщ, который мне не суждено было попробовать. Раздался звонок, и на пороге возник Нео с расцарапанным лицом и фонарем под левым глазом. Мать от удивления уронила нож.

— Высокие у вас тут потолки. - Мечтательно сказал он. - Я у тебя впишусь ненадолго?

— Нет никакого потолка, Нео. - Ответил я. - Что, это твоя Тринити тебя так отделала?

Он не вдавался в подробности, а попросился переночевать на кухонном диване. Мать ушла, злобно хлопнув дверью своей спальни. Потом вылетела оттуда вихрем и крикнула, что мои дружки пусть ночуют у меня в комнате. Я пробовал убедить Нео в безопасности пребывания на кухне, но он сидел навытяжку, как суслик, и ожидал следующего налета. Пришлось тащить этот диван ко мне. Я вырубился быстро, но слышал сквозь сон, как он включает компьютер, роется в моих дисках и кассетах, бродит по комнате и чем-то шуршит. Это шуршание изгнало из моей души кота Леопольда, и наутро я сказал Нео, чтобы выкатывался. Я готов помогать страдающему человечеству, но не хочу, чтобы оно страдало сидя на моей шее. Он удалился, выпросив весь мой «Аквариум». Сказал, что вернет через неделю. Он долго благодарил меня и извинялся за беспокойство.

Дальнейшие события развивались стремительно. Через неделю он снова звонил в мою дверь с кассетами, одеждой и жидкокристаллическим монитором. Сказав, что моим глазам это полезно, он потащил все свое барахло в мою комнату, упал на кровать и радостно сообщил, что жена его выгнала. Я ему ни капельки не сочувствовал: она была такой же мегерой, как моя мать и добрая половина женщин в мире. Сказал, что поставлю чайник, и ушел на кухню. Когда я вернулся, он рыдал. Я не врубился сначала, чего он закатил истерику, но вспомнил, что священнику разрешается жениться только один раз. В случае развода вся его будущая жизнь летит к черту: ему придется либо уйти из семинарии и забыть о Духовной Академии, либо стать потом иеромонахом. Я подумал, что он, в сущности, еще ребенок, а на него свалилось столько дерьма; если я его сейчас выставлю, то буду считать себя козлом на веки вечные.

Он уткнулся в мою подушку и лежал так часа два, потом встрепенулся и сказал, что ему пора в свой гадюшник, и он не будет меня беспокоить, потому что весь месяц работает ночью. На этой оптимистической ноте он переоделся и убежал. Утром, когда я собирался в школу, он ввалился пьяный в дупель и уснул на кухонном диване. Днем мать устроила из-за этого скандал, и мы ушли в Центр. Некоторое время Нео честно работал ночью, никому не мешал и никуда уходить не собирался; с женой он тоже не пытался помириться, хотя говорил, что любит ее; напротив, гулял с какой-то жирной девицей и уверял, что между ними ничего нет.

Я мотался между университетом, школой, публичкой и центром реабилитации и зверски уставал. Весенние каникулы и эпидемия гриппа разнообразили мою жизнь. Тогда я стал прежним веселым Мишей и трахнул Иру. Она сначала отказывалась идти ко мне, ссылалась на папу-иеромонаха, на великий пост, свое несовершеннолетие и духовные ценности.

Она стеснялась раздеться, и я оставил на ней короткую черную комбинацию на тоненьких бретельках. От этого ее нежная светлая кожа казалась еще приятнее. Когда я взял ее на руки, чтобы отнести на постель, она испугалась и передумала. Я сказал, что поздняк метаться, усадил Иру на компьютерный стол и содрал нее кружевные трусики. Она вся сжалась, и мне пришлось оставить на ее ножках синяки. Мы провозились у стола минут пятнадцать и чуть не своротили монитор. Она просила отпустить ее, я пытался ей засадить, но не мог – так были напряжены ее мышцы.

— Я не хочу так, пусти!

— Я хочу тебя, не дергайся – свалишься.

Ира ударила меня по лицу.

— Ты, может, думаешь, что дождешься принца на белом коне?

— Мразь. Пусти меня!

— Ирочка, если я тебе не вставлю, мне самому будет больно, расслабъ ножки. – Я погладил ее бедра, она наконец вывернулась и побежала к своим вещам. Я обнял ее сзади и ласкал между ног ее маленькое пушистое хозяйство, отобрал колготки, которые она держала в руках, и поцеловал в шею.

— Моя девочка, моя красавица, это не больно.

Ее тело обмякло, и я осторожно подталкивал Иру к постели, говоря, что секс позволяет ощутить истинную духовную близость мужчины и женщины. На ее глазах выступили крупные слезы.

— Ладно, одевайся. - Я разжал руки, но Ира продолжала обнимать меня.

Она сдалась, легла поперек кровати и сама раздвинула ноги. Так было суждено погибнуть ее невинности.

Мы лежали под одеялом и грелись: в очередной раз не было отопления. Ей было еще больно, я обнимал ее, гладил, говорил, что скоро всё заживет и ей будет намного приятнее, потом еще приятнее, а потом совсем зашибись. Она недоверчиво взглянула на меня и положила голову мне на грудь. Ее пышные волосы укрывали мое плечо и приятно щекотали подбородок, я целовал ее в теплый пробор и думал, сколько времени она еще пробудет со мной. Впервые за долгое время я испытывал восхитительное чувство близости (именно так) с ласковой и стыдливой девушкой. Она спросила, не брошу ли я ее теперь, когда добился своего. Только я открыл рот, чтобы ее успокоить, приперся бухой Нео, без спросу влез в комнату и улегся на диване напротив. У него не было в этот день занятий в Центре, и он собирался дрыхнуть.

Он несказанно удивился девушке в моей кровати. Ира попросила его выйти и сообщила, что у него маленькая серая аура, похожая на его низкое поведение. Нео оскорбился и заявил, что никуда не уйдет. Она покраснела до ушей, кое-как оделась под одеялом и убежала сама. Нео с видом победителя перетащил мое одеяло на диван и сказал невинным голосом:

— Ты ведь сейчас не будешь спать? А то здесь холодновато, я двумя укроюсь.

Я застегнул джинсы и навис над ним.

— Слушай, ты, говнюк, тебя жена выгнала, значит и у меня никого быть не должно?

— Она подруга Алисы, если тебе интересно. Они учились в одной школе, только Алиска ушла после девятого. Чего ты надо мной встал, как Ленин на броневике? Не придет она больше к тебе.

— Это почему же? Женская солидарность?

Он не отвечал. Я потряс его и изо всех сил пнул по тощей заднице.

— Если бы кое-кто больше не пришел ко мне, я был бы только рад. Окопался в моей квартире, засранец малолетний. Чтоб завтра духу твоего не было!

Он лежал молча, и его худые плечи тряслись, то ли от смеха, то ли от абстинентного синдрома, то ли от рыданий. Я разозлился от вида мальчишки, ревущего, как баба, натянул носки, кенгурушник и куртку и пошел гулять.

То, что я увидел на набережной, было для меня ударом ниже пояса: та самая кореяночка, Симона Ким, стояла там намазанная, в обществе девицы постарше. Долбаные психологи считают, что детей нельзя удерживать силой, если они не хотят лечиться, поэтому отпускают всех, кто попросит. Сколько у них уже было разбирательств с милицией, я даже не помню. Менты отлавливают их, больных, грязных, укуренных, обдолбанных, нажратых, тут их передают добрым тетенькам-психологам, которые их умывают, лечат и отпускают ебаться и долбиться дальше. Вот он, гуманизм в чистом виде. Я знал заранее, что любую из них могут отпустить, но во мне словно что-то оборвалось, и не хотелось больше жить. Знал, что вокруг сплошная срань, и так будет всегда, но на что-то надеялся. Увидел себя в роли одинокого, никем не любимого идиота, вещающего о вечных ценностях блудницам и неразумным отрокам, достал сигарету и смотрел, как Симона садится в чей-то «Форд». Она меня заметила и отвернулась.

Я поболтался еще по грязному Большому проспекту, купил куриное филе, сметану, майонез, шампиньоны и бутыль красного вина, причем в винном отделе столкнулся с Дианкиным учеником. Он глядел на меня понимающе, как на алкоголика с маленькой зарплатой. Я строго спросил, что он здесь забыл, и он выбежал на улицу.

Дома я, не заходя в спальню, пошел чистить шампиньоны. Нео боязливо вылез на свет божий и, сидя на табуретке, следил за моими манипуляциями.

Я нарезал филе на пласты, отбил их, посолил и отложил, включил духовку, нарезал сырую картошку прозрачными ломтиками и уложил слоями на смазанный лист, прикрыв ломтиками шампиньонов, положил сверху курицу, колечки лука и залил всё это смесью майонеза со сметаной, чесноком и приправой для шавермы.

— Что это за помойная смесь? - Спросил Нео.

— Это кура по-герценски - ответствовал я и положил блюдо в духовку. - Можешь не есть эту помойку. Вали до Макдака, там кормят кошерно.

Нео впервые видел, как я готовлю. Мать перестала делать для меня еду и давать деньги на карманные расходы, когда мне было шестнадцать и я впервые привел домой девушку, словно я совершил какое-то преступление. Сказала, что если я начал жить своей жизнью, то должен вести хозяйство отдельно. С той девушкой я давно разругался, но из принципа все делал сам, а на деньги от переводов купил себе отдельную плиту и персональный холодильник. Может, мать меня и любит, но странною и извращенной любовью. Мстит за то, что мой отец ее бросил на восьмом месяце. Видимо, я на него похож.

— И давно ты так делаешь? - Нерешительно потянул носом Нео.

— Давно, с тех пор, как сварил ватапу из рыбы по рецепту Жоржи Амаду. Козлина он бразильский. «Трите хорошо, труд идет на пользу» - это про кокосовые орехи. Знаешь, как весело было их обухом разбивать?

Глаза Нео блестели нехорошим блеском, даже подозрительным.

— Миша, а почему в твоем холодильнике стоит крем для лица фирмы «Кливен косметик»?

— Чтобы кожа на ветру не трескалась, мой противный. Хватит на меня пялиться.

— А крем для рук тебе зачем?

— Затем, что я их часто мою, мой противный.

— А кассета с геями, стоящими на голове, тебе зачем?

— У бомжа купил в переходе за сорок рублей. Еще вопросы есть? Или возьмемся за ручки и пойдем в оперу?

Курица томилась в духовке, и Нео ждал с тарелкой и вилкой в руках.

— Свечки поставить или так сойдет? - Спросил я и принес стаканы.

Через тридцать пять минут курица была готова, и Нео жадно сожрал половину листа, пока я ковырялся с одним кусочком ножом и вилкой. Я не стал ему рассказывать про Симону, уж больно он нервный. Позвонил Ире, и трубку взял мужик с мощным басом.

Все каникулы мы провели один на один, так как мать уехала в Екатеринбург. Я заставил Нео жить на это время в ее комнате.

На третью ночь он попросился обратно ко мне под предлогом, что я забрал обогреватель. Я пару раз звонил Ире, но подходил ее отец. В центре грозились дать еще две группы, но тренинги были вечерние, и меня задалбывало непривычное безделье. Нео, которого я так и не выгнал, гонял фею-лучницу по подземельям, дни были как на подбор темными и серыми, и я слушал «Ленинград».

На пятый день приперся Пашка, мой позорный бывший однокурсник. Нео радостно кинулся к нему и спросил, почем сейчас чек. Я наговорил Пашке много неприятных вещей и потащил его к выходу. Павел за годы своего растаманства и барыжничества осунулся, стал ниже ростом и приобрел сходство с рыжим конем в сером пальто. Если я окликал его на улице, он шарахался в сторону и порывался убежать. Привычка.

Он пришел не один, а с двумя бутылками «Флагмана» для меня. Нео резво потащил его на кухню, причем по ходу беседы выяснилось, что Пашка вел у него в школе историю.

За окном смеркалось, и Пашка забил два косяка.

— Взрывай... - он протянул один мне.

— Отвали, Морфеус, не торкает меня с них.

— А ты курни побольше, под водку. - Посоветовал Нео.

Я задернул шторы и пошел за стаканами.

Курили в основном они, я пил. Пашка рассказывал, как его шмонали пьяные менты вчера на улице, отобрали полторы штуки, а траву не нашли. Этим дебилам было очень весело. Нео за каким-то хреном обнимался с Пашкой и сказал, что они с ним - старые извращенцы. Я не мешал им выебываться и ушел с бутылкой к себе. Не включал свет и отхлебывал из горла. В комнату кто-то влез и начал раздеваться в темноте. Я думал, это Пашка опять докурился до стриптиза, с ним такое бывало. Я сам уже был настолько пьян, что не обращал на него внимания, пока он не полез ко мне и не начал целоваться взасос. Его язык защекотал нёбо, и меня от неожиданности вырвало водкой прямо на это невидимое существо. Существо смылось, я утерся наволочкой и проспал до утра.

Утром голова была свежей и не болела, а только немного кружилась; я утащил постельное белье в стиральную машину и лег в ванну. Нео заскребся в дверь и сказал, что ему нужно почистить зубы. Я протянул руку и отодвинул защелку. Он уныло чистил зубы и не спешил уходить.

— Что, наслаждаешься видом голого мужика в ванне?

Нео бросил щетку и вышел

Я помылся и, горя праведным гневом, пошел творить суд и расправу. Пашка был чист и спал в одежде, поэтому я взял за шкирку Нео.

— Ну, ударь меня, - сказал он тоном истинного мазохиста.

— Руки в блевотине пачкать не хочу. Собирай вещички и катись до родительской хаты.

Мне стали понятны истерики его жены, поведение Иры, желание помогать людям и прочая хуйня.

Этот гад, вместо того, чтобы кидать манатки в сумку, распустил волосы и двинулся на меня. С распущенными волосами он был похож на девушку, и мне стало не по себе. Он обнял меня и медленно поцеловал взасос.

— Ну, что ты чувствуешь?

— Ничего не чувствую, деточка.

— А так?

— Убери грабли! Твоя сумка на шкафу. Ты сам или тебе достать?

— Я люблю тебя.

Пашка повернулся на спину и посоветовал не быть таким гомофобом; после чего я выкинул его на лестницу к чертям собачьим и сказал:

— Увижу - убью.

Нео сидел, положив руки на стол, и пальцы его дрожали. Я собрал его вещи сам и сказал, чтобы за монитором зашел на следующей неделе, когда мать будет дома.

— Он у меня был первым. Бросил меня из-за бабы. - Сказал Нео тихим голосом.

Я положил сумку на пол.

— Неудивительно, что он такого как ты послал из-за девушки.

— Все меня бросают, все, второй был художником, тоже бросил, когда узнал, что мне шестнадцать. Те мужики, которых я встретил потом, вообще держались не больше недели. Алиса бросила. Из-за тебя.

Его колотил озноб и я, вместо того, чтобы выставить его по такому вескому поводу, усадил Нео в кресло и притащил обогреватель. Вечером у сукина сына начался грипп.

Следующие дни он валялся с температурой и развлекал меня рассказами о том, какие мужики сволочи, как они с ним обходились, как он ушел из дому и сколько раз хотел покончить с собой. В доказательство он снял свитер и показал шрамы на руках.

Мне было жалко это вечно ноющее наглое созданье, но не больше. Это была не та большая любовь, которая будет светить всю жизнь, и я предвкушал тот день, когда отправлю стервеца под крылышко к его злобной жене. Через неделю я его торжественно вывел вон и первым делом позвонил Ире. Она обломала меня и заявила, что учеба для нее —.на первом месте.

Вечером Нео вернулся и пытался вышибить из меня слезу словами, что ему некуда идти, хотя на свою зарплату он по любому может снимать комнату. Я поднял его на смех, и он демонстративно провел ночь, лежа под моей входной дверью. Меня мутило при мысли о том, что все равно придется общаться с ним в Центре.

Утром я отворил дверь, толкая его по лестничной площадке.

— Я тебя захотел, как только увидел. Ударило адреналином вот сюда. Дыхание перехватило. Ты на него так похож...

— На этого коня? Спасибо на добром слове.

Нео вскочил и прижался ко мне.

— Миша, если бы я был девушкой, ты бы меня трахнул?

Из двери напротив вышла молодая мамаша с коляской, и я втащил одичавшего Нео в квартиру.

— Тебе понравится, я хорошо отсасываю.

— Верю, верю. В семинарии научился?

— Я ушел оттуда, - весело сказал он, расшнуровывая ботинки.

Наконец-то ты загремишь в армию — подумал я.

— Займусь социальной педагогикой, как ты... Все парни любят анальный секс, даже гетеросексуалы. Тебе понравится.

Он раздевался в моей комнате, а я сидел на кухне в кресле и пил пиво с остатками Пашкиной водки. Пока Нео был в душе, я успел как следует нализаться и воспринимал окружающий мир благостно и некритически. Мокрый Нео, дрожа от холода, взорвал заначенный косячок и протянул мне. Стало веселее и теплее, я вытер его плечи кухонным полотенцем и подумал, что этот мальчик с пивом сойдет. Если снять очки, то на расстоянии метра его можно принять за Амели Пулен. Я так и сделал.

— Нео, поставь «Ленинград».

Он прошлепал босыми ногами к магнитофону.

ПО НИМ ПОЛЗЕТ И ПУХНЕТ ИНТЕРНЕТ, ИНТЕРНЕТ, ИНТЕРНЕТ

ТЫ ХОЧЕШЬ СОЛНЦА, ТАК ВКЛЮЧИ ЖЕ СВЕТ

В ТУАЛЕТ

ЛАМПОЧКА

ЛЮБВИ ТЫ ХОЧЕШЬ, ТАК ДАВАЙ ЕБАТЬСЯ, ДЕВОЧКА МОЯ ТЫ, ЛАСТОЧКА

— Выруби на хуй.

Он послушно прошел обратно и вырубил.

— Приступай.

Он встал передо мной на колени, вжавшись в холодный линолеум, и неловко потянул мой ремень.

— Давай, Амели.

Я видел контуры его головы с распущенными русыми волосами и тонкие пальцы, белеющие на моих черных джинсах. Закурил сигарету. Он показывал высокий класс, недаром тренировался со школы. Так прошло полчаса. Я выкурил третью сигарету, нечаянно стряхнул пепел ему на спину и кончил.

— Всё, можешь одеваться. Кина не будет. - Я застегнулся и пошел к холодильнику за последней бутылкой, потом позвонил в школу и в Центр и сказал, что заболел. На меня нашло странное оцепенение, словно меня здесь нет и вокруг — туман, где тусуются маленький голый несчастный ежик и укуренная рыжая лошадь. Я нащупал на столе очки, и туман понемногу исчез. За окном было серо и шел дождь. Я поставил чайник и заварил две кружки чаю, выгреб из холодильника матери запечатанный бисквитный рулет, взял его в зубы, кружки с ножом - в руки и пошел навестить Нео.

Он лежал под одеялом, маленький и несчастный, как девочка-подросток. Его снова знобило. Огромные карие глаза блестели от гормонов или от гриппа.

— Спасибо.

— Пей, Амели. Ты нужна человечеству.

Он покорно выпил чай и съел почти весь рулет. Аппетитом его бог не обидел.

— Извини, я тебе один кусочек оставил. Может, ляжешь со мной?

— Разбежался.

— Ты не будешь чай? Я выпью. Ты меня сегодня прогонишь или завтра?

Нео обернулся одеялом под мышками и стал теперь похож на невесту в длинном платье без рукавов. Под глазами у него были темные круги. Я поймал себя на мысли, что не испытываю отвращения к этому маленькому привидению на кровати.

— Ладно, Нео, расслабь матрицу. Смазку принести?

— Принеси.

Я долго шарил на столе и нашел просроченный гель «Контекс» 100 мл. с анестетиком, потом содрал с себя одежду и залез к нему под одеяло. Помирать — так с музыкой. Все-таки вставил ему. Грел его своим телом, как Иру и всех девушек, бывших до нее и пославших меня далеко и надолго (кроме Белочки, которую послала мать). Так мы и лежали в остывшей комнате, посланные и отмороженные. Я боялся послать его, когда протрезвею, он боялся, что я его пошлю, когда протрезвею. Так и боялись вместе, пока не вернулась мать и не зашла в мою комнату в поисках обогревателя. Мы слышали, как ключ провернулся в замке, как она зовет меня, хлопает дверьми, как приближается звук ее шагов.

Дальше всё было грустно: у нее прямо на месте случился инфаркт, и ее отвезли в больницу.

Я на автомате преподавал в школе, проводил тренинги и переводил книгу по истории готов. Мать лежала в больнице, Нео так и жил у меня, зрение портилось, и я потихоньку спивался. Ира приходила вечером, когда Нео был на работе, и все было не так уж плохо.

Первого мая я завязал с бухлом. Нео висел на мне, как сопля, и часто рассуждал о Боге. Еще он утверждал, что иконы царской семьи мироточат, хоть я в это не верил и никогда не поверю. Странно было слышать рассуждения о Боге от мальчика с такими наклонностями. В семинарию он вернулся, и я надеюсь, что скоро он оставит суетный дольний мир и устремится в горний, примет постриг и больше не захочет спасать людей. И хуй с ним, со страдающим человечеством.

* * *

Блядь, он опять пришел с травой!

 

— Знаешь, Миша, я все-таки не чувствую духовного призвания. Да, я с пятнадцати лет мучаюсь сознанием собственной греховности, но не идти же из-за этого в монахи! Может, нет никакого Бога? Вот мы считаем, что помогаем людям, а может, нет никакой помощи?

 

А может, нет никаких геев?

 

Может, у нас в стране вообще нет секса, и нам его внушили американцы?

 

Во всем виноват Билл Гейтс.

 

Вот так и получается матрица.

 

 

 

 


Copyright © Упырь Лихой, 2004-01-18