ьудак - эдуард Сырников

ьудак

(эдуард Сырников)

опубликовано на neo-lit.com

МУДАК

- Дззз! - сказал звонок.

- Привет, - сказал я, слегка разлепив губы.

- О! Привет, привет, заходи! - Настя улыбалась во все тридцать два или сколько там зубов у людей, которые вовремя ходили к стоматологу, не злоупотребляли наркотиками и которым, в конце концов, восемнадцать лет.

- Проходи, знакомься. Это - Стив. Стив, это - Чиз.

Со стула поднялся худощавый мэн, лет тридцати, с длинными ухоженными волосами.

- Наслышан, наслышан, - засиял он отбеленными зубами. Бля, они, что здесь рекламу зубной пасты скрытой камерой снимают?

Сразу мне этот Стив не понравился. Я уж и говорил себе: ’’Брось, Чиз, говно, откуда в гостях у Настёны взяться мудаку?’’ Но надо верить своей интуиции, а она сразу скривила рожу и сказала: ’’Мудак.’’ А с мудаками лучше не пить. Хотя если у тебя нет денег, а у мудака они -есть, то выбора не остаётся.

- Будешь? - Стив протянул мне банку водки-дыня. Я взял банку, встряхнул, там и трети не было.

- Чего здесь быть? - вернул я ему банку.

- Так давай, сходим, какие проблемы? - подорвался он.

- Материальные, - улыбнулся я во все свои четырнадцать, плюс корни.

- Да всё нормально! - Стив заулыбался ещё шире. Мудаки иногда любят, когда у них есть деньги, а у меня их нет. Мне вот насрать, лишь бы они были.

- Ладно, сиди, я один быстрей сбегаю, бабки давай, - я быстро оделся и, напевая Шизгаред, пошёл к ларьку.

И вовсе он не сказал и не сделал ничего мудацкого, убеждал я себя. Просто ты мизантроп или ревнуешь к Насте. С мизантропией надо бороться, а с Настей ты определился. Я тебя люблю, Настя, как дочку. Хотя отцы часто ревнуют дочерей, бывает. Но тут начинается Фрейд, а с Фрейдом ты тоже определился. На хуй Фрейда.

- Будьте добры, девять больших банок водки - дыня, пачку белого Pаllmallа и пачку Лаки Страйк.

- Ну ты гонец - золотая пятка, - сказал Стив, когда я расшнуровывал шузы.

И шутки у него дежурные. ’’Точно мудак’’ - буркнула интуиция.

- Золотая пятка, это когда с одной пятки трое выхватывают жопу, - ответил я, проходя на кухню.

Хлопнули банками, задымили сигаретами.

- Для себя или для учёбы? - спросил я, кивнув на повёрнутый ко мне жопой мольберт, стоящий возле Стива.

- Это Стива, - ответила Настя, как-то странно дёрнув плечами. Интуиция захихикала.

Я подошёл к мольберту и, рассматривая бело-синюю поебень, поинтересовался.

- Художник?

- Да… Так… - ответил Стив, слегка взмахнув ладонью.

Я извинился перед своей интуицией и погрустнел. Пол банки, вылитые на грусть, превратили её в мизантропию.

- Ты –то что пишешь? - спросил я Настю.

- А вон! Натюрморт - в подарок маме, - она мотнула чёлкой на картину без рамы, висевшую над столом. Натюрморт понравился.

- Хороший подарок, - сказал я и заглотил ещё пол банки.

- Хочешь стишок новый? - спросил я на выдохе.

- Конечно, - ответила она. - Помнишь, я тебе по телефону пьесу читал из Сахалинского самиздата, ‘’Крыса’’? - спросил я, копаясь в рюкзаке в поисках блокнота.

- Да, хорошая штука! Сильная.

- По мотивам… Вот!

«БЛОКАДА».

Последним бессильем, сближая тела,

Шепчут слабыми голосами,

Шевелят обескровленными губами.

-Я люблю тебя.

-Я тоже тебя люблю, - и добовляет. - Милый.

-Ты красивая, - говорит скелет.

Другой отвечает: ’’Ты тоже красивый.’’

Голод, голод, голодные кишки

Грызут голодные звери!

Голод, голод, голодная смерть

Открыла голодные двери!

-Съешь остаток хлеба, на двоих нет смысла.

-Может всё-таки на двоих?

-Ешь, я сказал, быстро.…Ну вот…

Молодец, дай я тебя поцелую…

И долго размокший жмых

Изо рта в рот, полумёртвый в полуживую.

Они жили недолго и счастливо

Они умерли вместе во сне,

Выжившие из ума санитары

Схоронили их по весне.

- Здорово! - Настя крутнула головой. -Только мрачно.

- Мнда… - вяло и многозначительно, как и положено мудаку, отреагировал автор бело-синей поебени.

- А по-моему данное произведение наполнено истинным оптимизмом, - ответил я Насте.

Со Стивом вдруг случилась беда, он резко посерьёзнел, повернулся лицом к мольберту, в профиль к нам и, ухватив кисточку, стал делать бело-синнюю поебень более синей. Потом замер, поставил локоть на колено, сверху на кулак положил подбородок, руку с кисточкой поднял на уровень виска и впился взглядом в свой ебучий шедевр.

- Во блядь! Вдохновение накатило! Охуеть! - поражённый, я растерянно перевёл взгляд на Настю.

Она задрожала губами и тактично прикрылась водочно-дынной банкой.

- Аа! Тут письмецо из Питера пришло, - заговорил я, чтобы развеять этот кошмар.

- Помнишь Сосну? - спросил я.

- Конечно же! - оживилась Настя. - Прикольный.

- Есчо бы. - Гордо сказал я. - Не шлоебень всякая.

- Стишки прислал, почитать?

Настя энергично закивала, я снова полез в рюкзак.

- Так.…Это письмо.…Ну, это личное, потом опубликуем, отдельной книжкой. Вот, пожалуй.

Гравий хрустит под ногами,

Велосипедные спицы

На солнце блестят, я знаю,

Кто вам воткнёт в поясницу.

Что же вы сделали пидоры?

Радость подлили в помои,

Никогда он не пил один!

Он всегда пил с самим собою.

Его бессвязные, предсмертные речи

В больнице, куда все приходили

Вдохновили многих из них

На создание романов и фильмов

Не расстерялись… Пидоры

В ванной комнате друг к другу прижались

Никогда им не было стыдно

Никогда они не стеснялись

В журналах с цветными обложками

Все молодые, красивые, модные

Но большей частью своей бездарные

Мир их внутренний полон уродами

Щебень хрустит под ногами

Вот они волокут кого-то

Пьяного или больного

Или наркотиками обколотого

Он не хочет пытается вырватся

Скорбно вслед ему глядят инвалиды

Куда вы меня тащите пидоры?

Настя довольно морщила нос и улыбалась, Стив добавил синего и снова замер в той же позе... А вот ещё. Блин, люблю читать Сосну... Себя, Сосну и Маяковского...Ты ещё Бродского любишь читать, - добавила Настя.

- Оду невинности? Это один раз, когда ты позвонила печальная, тебе, дуре, в утешение. Ладно, слушай:

Я бы на хуй продал эту родину

Если б кто-то её купил

Если б хоть какие то деньги

Он мне за неё заплатил

Я бы на хуй продал эту родину

Я её никогда не любил

Может только Лимонов в Париже

И то пьяный по ней грустил

Я хожу в военной рубашке

Принадлежащей чужой стране

Мне не нравятся эти земли

Они с детства противны мне

Я б прошёл на завод или фабрику

Если надо залез бы в архив

Я бы на хуй продал эту родину

Не плохой не правдали стих?

- Клёво! - с чувством сказала Настя.

- Довольно спорное мнение, - вышел из оцепенения Стив.

Я удивлённо посмотрел на него.

- Это в общем-то не мнение, чувак, это стихотворение. Ты рисуй, Стив, а то муза съебётся.

- Хочешь ещё одно? - спросил я Настю.

- Да.

Мы живём у железной дороги

Нам давно уже всё здесь противно

И по стуку колёс об рельсу

Я различаю локомотивы

Наш отец был здоровый мужчина

С бородой и большими усищами

Его любимое слово каюк

И он любил издеватся над ближними

Мы живём у железной дороги

Нам одним только рельсы и снятся

А у путейных рабочих лица

Как будто хотят обосратся

Проезжая в вагоне купейном

Ты увидишь нас незнакомых

У нас не будет печали на лицах

Но ты почувствуешь как нам хуёво

Мы давно не давились от смеха

Но однажды нам повезло

Мотоцикл с милиционерами

Скорым поездом уебло.

Стив разговорился окончательно.

- Очень легко, конечно, усилить текст ненормативной лексикой.

Я добил четвёртую банку и скомкал её в руке.

- Блядь, Стив, ты заебал своей ебучей критикой, хочется просто зарядить тебе в ебло.

- Попробуй…

Не вставая со стула, я ударил его пяткой в зубы. Он завалился, гремя пустыми банками, увлекая за собой мольберт, безвозвратно губя бело-синюю поебень.

- С ума сошёл! - закричала Настя, бросаясь к лежащему Стиву.

- Извини, прогнал…Я хлебанул из Настиной банки, сунул в карман Лаки Страйк, оделся и вышел.

Я шёл по полночной пустой улице, посыпаемый крупными снежными хлопьями и корил себя вслух:’’Ну что ты за мудак! Это ты мудак, а не он! Сколько раз тебе говорили, не пей со всяким говном! Сколько?! Чем всё это кончается?! Кто завтра будет мучиться совестью?! Он?! Хуй! Интересно, зубов у него поубавилось?’’

- Девушка, извините, у вас есть какой–нибудь алкоголь за десять пятьдесят?