Колыбельная

(Шкиль Евгения)

опубликовано на neo-lit.com

Он молчал. Зачем было говорить? Она всё равно ничего не поняла бы. Она слишком часто повторяла: «Почему я не такая как все? Эта так больно». «Нравится страдать, страдай! Мне тоже может надоесть твоя мазохистская натура. О, ты у нас такая чувствительная! А я что - полено неотёсанное? Что, мне не больно? Хочешь молчать, молчи! Я иду спать».

Он разделся и лёг под одеяло. Но сон не брал его. Она почему-то не приходила, не ложилась в постель, не ходила по квартире, не пела в ванной. Он перевернулся на бок и накрыл голову одеялом. Он пытался вспомнить свою первую жену – такую спокойную, уравновешенную. «За что мне это?» - не унимался он. Ещё десять минут он удерживал себя на холодных простынях, но зловещая тишина, словно сверло, вгрызалась в мозг. Он дёрнулся и встал. Одел халат. Тихо открыл двери. Везде было темно. Только в гостиной тускло вздрагивал свет. Он ступал тихо. Ему отчасти было страшно, отчасти он её ненавидел. «Она только создаёт мне проблемы, - крутилось у него в голове. - Лучше б она не приезжала». Дверь в комнату была приотворена. Она сидела в кресле, слегка покачивалась и беззвучно шевелила губами. Он приблизился. Она ничего не замечала. Слабый блеск её глаз сливался с дрожащим светом свечи. Он встал на колени подле её кресла. И тут она тихонечко запела на непонятном ему языке что-то печальное. К своей груди она прижимала обычную декоративную подушечку. Но так нежно, что сердце разрывалась. Правая грудь её была оголена. Казалось, она кормит ребёнка. А песня из её уст лилась тоскливо и успокаивающе. «Она сошла с ума. Вот незадача. Что мне теперь с ней делать? Чёрт, зачем я возложил на себя такую ответственность? Вот дурак! Жил себе спокойно. И вот те на». Он прикоснулся к её руке. Она прервала песнь и посмотрела на него большими чёрными глазами. «Ты не спишь, солнышко?» И что-то было такое нежное, материнское в её голосе, влажный взгляд был полон безграничной родительской заботы, что он содрогнулся. Слова застряли в горле. Она встала. Положила подушку на кресло. Подняла его с пола, с укором шепча: «Ну, что же ты сел на холодный пол? Ещё не хватало, чтоб ты простудился. Маленький, идём! Я уложу тебя спать». Он почему-то покорился. Она отвела его в спальню, уложила в постель, заботливо укрыла одеялом. Теперь она сидела рядом с ним, перебирала его слегка поседевшие волосы длинными тонкими пальцами и пела ту тоскливую песню на непонятном языке, которую он уже слышал прежде. Только теперь он не видел её переполненных материнской нежностью глаз. Он плакал.