Пришествие

(Упырь Лихой)

Июль. Было холодно и дышалось с трудом – разреженный воздух. Они смотрели на безумный, фиолетово-багровый с желтыми всполохами, закат над вершинами. Розоватые снежные шапки, пятнистые от снега каменные осыпи, темнеющее небо на востоке. Только ради этого стоило идти в горы. Если был здесь один раз, больше не сможешь жить без них, будешь вспоминать до самой смерти.

Алла не любовалась на закат, она набирала воду из ручейка – ледник натаял за день. Кушать тоже что-то надо. Им повезло: они нашли удобную широкую площадку, где не только поместилась палатка, но и было где сидеть и даже прогуляться немного. Весь день они поднимались по этому леднику, лица обгорели на солнце и кожу тянуло, пальцы замерзли, носки пропотели, как обычно. Ноги и руки дрожали от усталости и перенапряжения. Перенервничали сегодня: крюки вылетали из рыхлого льда. Олег проклинал себя за то, что пошел с невестой. Так бы хоть не знал, что с ней, была бы в другой группе. Страшно за нее. Он прекрасно понимал, что она и весит меньше, и тренировалась еще побольше, чем он, но все равно сердце сжималось в груди каждый раз, когда ее нога вдруг скользила, не находя опоры, когда «кошки» выскребали ледяную мякоть и медленно съезжали вниз. Он возненавидел эти ледники из-за нее.

Парни меняли носки и свитера, Глеб варил на спиртовке какую-то гадость с соевым мясом. Все теперь ходили с соевым, оно меньше весит, а белок какой-никакой есть. Олегу было сорок, и он скучал по нормальному мясу, говядине с застывшим жиром и обрывком лаврового листика. В дни его юности даже кубики бульонные были вкуснее. Так уж повелось, что Алла в любой группе ведала продуктами. Хоть и говорила, что терпеть это не может, каждый раз перед походом составляла раскладки, нудно выговаривала друзьям по телефону, что они купили не ту крупу, не в той упаковке. Лично пробовала каждую сладкую смесь. Соя была ее страстью. Она ненавидела сою, но упорно сопротивлялась всем, кто делал робкие намеки на вяленую говядину, тушенку, колбасу. «Маленький кусочек, хоть для запаха», — будущий муж просил, не чужой человек. Отказала. Сухой корм, похожий на собачий, шелестел в ее рюкзаке. Все побаивались этой маленькой худенькой блондинки с длинной косой и огромными голубыми глазами. У нее был хорошо поставленный учительский голос, казалось, она и здесь вбивает в своих детей английский.

— Пожалуйте, сэры, овсянка со спаржей по-корейски, — торжественно произнес Глеб. Все шестеро выгребали густую кашу даже с некоторым аппетитом, особенно украинец Артем Скрипка. Он вообще любил пожрать. На дурацкие шутки про сало обижался, но есть привык много, как и все в его родном Ивано-Франковске. Закрыл глаза и представил любимый салат из помидоров и огурцов с репчатым луком. А когда через силу глотал смесь с фундуком и кишмишем, представил мамин сметанник. Попили чаю. Котлы, как обычно никто не захотел мыть.

Артема прогнали курить на дальний конец площадки — у Глеба была астма. Артем сидел на «пенке» и медленно пускал по ветру колечки дыма, наблюдая за густым и сырым облаком, ползущим к вершине. Вспомнил почему-то свою часть в Казахстане до развала Союза, вспомнил ушедшую жену и двух дочек. Сколько раз тогда, в Казахстане, он пытался бросить – не сосчитать. Раздаривал остаток блока, и так – до первого побега. Уходили новобранцы не просто так, брали со склада сколько могли унести. Сразу к телефону и – «Есть у кого-нибудь сигарета?» Столько нервов, жара всё лето, и для чего? Чтобы вышибли в девяносто первом на хрен; политруков выперли первыми. Был бы обычным офицером – служил бы еще где-нибудь в России. Бате спасибо: сам был полковником, думал, что коммунякам в армии живется легко и приятно. Вот и оказалось легко. В девяносто пятом жил под Москвой нелегалом, работал на мясокомбинате. Получил по тогдашним временам огромные деньги. До того – стыдно вспоминать, вышибал долги в Виннице для местного бизнесмена. Картинно швырял хозяев на пол, выключал ногой телевизор. А что поделаешь? Двое детей, кушать просили, одеваться хотели хорошо. Ради себя не стал бы избивать людей. Теперь не для кого стараться. Девчонки с мамашей в Германии, не звонят, не пишут. Он сам по себе. А молодой еще, высокий, сильный, черты лица правильные, волосы русые, густые. Променяла на шестидесятилетнего седого суслика. Европейские мужчины, якобы, в этом возрасте лучше выглядят, чем наши в сорок. Коза ты, Танька, блядь ты.

— Потеряешь сознание, а мы тебя тащи! — взорвался Глеб. — Надо быть идиотом, чтобы курить на такой высоте!

Артем бросил окурок вниз.

Окурок упал на небольшой уступ и продолжал тлеть, как будто издеваясь над Глебом.

— Плюй на себя, но на природу плевать не смей!

Глеб заскользил вниз, поднял окурок и вернулся:

— Учти! Последнее китайское предупреждение!

Он все обертки заставлял нести с собой, собирал оставшийся от других групп мусор, а потом с наслаждением сжигал. Интеллигент драный, гринписовец. Что, еще и окурки с собой нести? Этот руководитель группы ему достался в наказание, как и эта Аллочка со своим женихом. Неприятные люди. Артур с Владиком – те вообще странные, невозможно с такими идти. Уж на что он свободных взглядов, но в одной палатке с этими двумя мудаками тошно лежать. Обоим еще нет тридцати, оба не женаты. И спальники одинаковые, как у мужа и жены. От армии, конечно, откосили — учились в аспирантуре. Пробовал рассказать им про свое училище, про часть – смотрели с жалостью. Как будто он зря несколько лет прожил. Пошли они на хуй со своим высшим образованием…

Артем спокойно закурил вторую, повернув лицо на восток. Подкатывала тошнота, не хватало дыхания, но он курил назло этому щенку.

Глеб совсем распсиховался и увел остальных в палатку, «чтобы не нюхали миазмы».

На склоне слева от Артема, на огромных валунах и на соседней вершине заплясали желтые и голубоватые огоньки. Огни святого Эльма, или как они называются. Такое можно увидеть только раз в жизни, он смотрел не отрываясь на эти жутковатые огоньки на фоне черного неба с крупными яркими звездами. Огоньки будто звали его к себе, спустились по склону, скользнули по «кошкам», обласкали как родные и исчезли. Из уважения к такому редкому явлению он отлил не здесь, а с западной стороны. Взял свой ледоруб, надел каску и пошел вверх один, в свете луны. «Самоубийца» — мелькнуло в голове. И желание идти вверх, к этому неизвестному, сильное, всепобеждающее желание.

* * *

Глебу захотелось на Шхельду. Желание вполне закономерное после такой отвратной еды, но трудновыполнимое в здешних условиях. Владлен предложил ему посветить, по-дружески, но Глеб не желал оголять зад в его компании. Он вышел из палатки и подумал: «Где этого хохла черти носят? Сорвался красный комиссар?» Глаза с трудом привыкли к сплошной темноте. Ни луны, ни звезд не было на небе, а вокруг стоял сырой ледяной туман. Глеб осторожно свесил зад над обрывом с таким расчетом, чтобы полетело вниз. Вниз не полетело. Пришлось грести снег по-собачьи, пока не пропала вонь. Вытер снегом руки, погрел их под стегаными оранжевыми штанами. Хорошо! Снова почувствовал себя человеком. Услышал шорох над головой:

— Тёма, ты охуел? Спускайся живо! Тут тебе не Карпаты. С собой покончить решил? Тебя здесь никто транспортировать не будет, если сорвешься. Нас четверо и одна девушка. Делать нам нехуй кроме как тебя тащить?

Кудрявые волосы Глеба зашевелились под каской. Наверху вместо сумасшедшего Артёма стояла маленькая светящаяся зеленоватая фигурка со здоровенными черными злыми глазами. Рядом был светящийся голубой шар. «Гуманоид!» — Мысль пронзила мозг, он не мог кричать, язык прилип к нёбу, губы не слушались. Фигурка держала в трехпалой руке какой-то блестящий предмет. Направила на него белый луч. «Он — меня — забрать — лоботомия — трепанация черепа — для опытов — как белая мышь в виварии… О-о-о-о-о-о-о-о!» Луч поплясал по обледенелым камням, вздымая струйки пара, и подобрался совсем близко к Глебу. «Движется на меня, сволочь зеленая, лучше так сдохнуть! Лучше так!» Глеб чувствовал приближение смерти всем своим худым гибким телом, каждой мышцей, каждой пока еще целой костью. Он зажмурил глаза и откинулся назад, перекувырнулся в воздухе, прокатился по острым камням и потерял сознание.

* * *

— Чегой-то наш царь задержался на Шхельде, — хохотнул Артур. — От собственной жратвы страдает, сука. Всю жопу, небось, отморозил.

— Посмотрим, как он там. Покурим с Тёмой заодно. Минут двадцать покурим, не больше. — Влад подмигнул Олегу.

Они вышли, сзади взвизгнула «молния» — парочка закрылась. Пусть порезвятся, семейные. Этой стерве штаны снимать надо, чтобы трахаться.

— Владик, их нет.

— Сам вижу, не слепой.

— В царское говно не вляпайся. Ишь ты, закопал как кошка… Глеб!

— Не ори. Где фонарь?

— Фонари в палатке, там эти ебутся.

— Мать их… Смотри, внизу что-то.

— А? — Артур напряг глаза. — Точно. Лежит кто-то.

В лунном свете они подняли обмякшее тело Глеба. Владлен ощупал его и сказал, что кости, вроде, целы. Каска не упала с головы, даже лицо не поранено. Только без сознания. Может, сотрясение мозга.

Голубые огоньки вспыхнули на «железе». Влад и Артур не могли наглядеться, осторожно прикасались к ним пальцами. Эта красота была вокруг, на всех металлических предметах. Огоньки подрагивали, они не жгли, а как будто ласкали, гладили их руки, вились над заклепками, над оброненной Артёмом зажигалкой. Артур с сияющими волосами был похож на небритого ангела.

— Артур, давай.

— Холодно. И этот может очнуться.

— Насрать!

Голова Влада в огненном нимбе поднималась и опускалась. Артур гладил его волосы, утопая руками в неземном холодном огне. Он лежал на спине прямо на обледенелых камнях, под небом, среди жидкого пламени. Через двадцать минут они поменялись местами, и у Артура появился такой же нимб.

— Господи, какой ты красивый! — прошептал Влад.

Когда они кончали, оба почувствовали кроме обычного взрыва легкое покалывание по всему телу, как будто кто-то пустил слабый ток, настолько необычное, что им захотелось навсегда сохранить это ощущение. Артур обронил несколько капель спермы, и эти капли фосфоресцировали в сиянии. Они лежали, прижавшись друг к другу, опустошенные, среди звезд, в волнах небесного огня. Им уже не было холодно. Тела налились усталостью, лень было пошевелить даже пальцем. В какой-то момент им показалось, что они могут читать мысли друг друга.

Глеб застонал, связь прервалась, огни исчезли. Артур и Влад вернулись в палатку, таща его тело за ноги. Развели сто граммов спирта, выпили сами, развели еще немного для «царя». Сцепили молнии своих спальников и легли рядом. Раньше они не позволяли себе ничего такого, хотя их отношения всем были ясны. Они чувствовали, что остальным в группе это неприятно, замечали, как Глеб брезгливо отдергивал руку, если они ему что-то передавали, как недобро смотрел на них Артём, как Алла пересмеивалась с Олегом.

* * *

Алла забеспокоилась: где Артём? Эти двое спали мертвым сном. Глеб что-то бормотал про зеленого человечка. «Крыша поехала» — решила Алла. Жених с невестой обулись и вылезли из палатки прямо в розовое конфетное сияние. Перед ними стояли два гуманоида, мужчина и женщина в серебристых костюмах. Ее звали Мейя, а его – Лал. Гуманоиды прекрасно владели русским и английским.

Конфетное чупачупсовое сияние было сладким и успокаивающим. Пришельцы сказали, что у них медовый месяц, ну, как экзотическое свадебное путешествие. Им здесь понравилось, и они в будущем световом году обязательно прилетят снова.

Молодые пары поговорили о жизни, произошел, как говорится, культурный обмен. Алла рассказала о себе, о своей работе в школе, Олег рассказал о компьютерах и о гребле на каяках.

Мейя поведала, что с ними можно еще пообщаться в астральном тонком теле, и если земная пара овладеет трансцендентальной парапсихойогой, они смогут в течение всего светового года передавать друг другу телепатические сообщения. То есть дружить домами.

Лал пожалел, что они не смогут прилететь на свадьбу земных людей в сентябре: работы много.

С неба сыпались карамельные конфетти вместо снега, переливались под луной хрустальными гранями.

Гуманоиды-молодожены тепло попрощались с туристами, нажали на пульт. Подлетела сияющая гирляндами свадебная тарелка. Они поплыли к трапу и еще раз помахали на прощание. Из люка высунулась морда космического пикинеса, точно такого же, какой был у Аллы. Космический пикинес приветливо гавкнул, помахал пушистым хвостом, выпрыгнул из тарелки, задрал лапку у ближайшего валуна. И убежал вслед за серебристыми хозяевами.

Чета альпинистов долго смотрела вслед маленькой розовой звезде.

— Сказать кому – не поверят. — Прошептала Алла.

— У тебя что, глюки? — Спросил Олег. — Ты полчаса в пустоту треплешься. В это время я, между прочим, видел огни. Ты хоть огни-то помнишь? А помнишь, как я тебя от края оттаскивал? Бежишь, ручкой машешь кому-то. — Он поводил указательным пальцем перед ее глазами. — Сколько пальцев?

Алла ударила его по руке:

— Глюки, да? Я, по-твоему, сумасшедшая, да? Ты их что, не видел?

— Что я не видел? Приземляються оне, инопланетяне, да?

— А разве нет?

— Всё, спать пошли!

Алла почувствовала сильную головную боль, заломило в висках, гранитная плита уходила из-под ног.

— Олежка, это от усталости. Небо в алмазах. Глупая такая галлюцинация, как в детском фильме. Я боюсь… Мне плохо!

— Бедная моя, маленькая… Не бойся. Когда я устаю, мне кажется, что все надо мной смеются. В прошлом году не спал три дня – так на каких-то парней с кулаками налетел.

— Я схожу с ума! И где Артём? Где Артём?

Жених обнял ее, погладил по давно не мытым волосам, они постояли так минут пять и пошли спать.

* * *

Артёма они нашли утром, часов в одиннадцать. Он сидел и машинально курил на небольшом уступе где-то далеко вверху. Не отзывался, пока они не подошли к нему вплотную. В его серых глазах был непонятный блеск, зрачки сужены, словно он смотрел вдаль. Влад подумал, что впервые видит человека с настолько спокойным, одухотворенным лицом. Точнее, второй раз, вчера такое было у Артура. Казалось, их лица вобрали небесные огни и светятся теперь изнутри, как у святых. Сияние глаз, сияние обветренной кожи. Поскольку Глеб был не в себе, Владлен командовал спуском.

Вечером они сидели в небольшом ущелье, окруженные липким серым туманом. Глеб взволнованно порол какую-то чушь про зеленого человечка, и Артур по-человечески попросил его заткнуться. Глеб назвал его тупым пидором и ударил кулаком по лицу, потом еще и еще, пока тот не упал. Артур был сильнее и плотнее, но не ответил на удары, только приподнялся на локтях, облизнул окровавленные губы. Влад подбежал, хотел врезать этому придурку, который отравлял их жизнь уже две недели. Рука не поднялась. Олег отозвал его в сторону и тихим голосом рассказал, что у Аллы тоже были галлюцинации.

— Я не психиатр.

— Я понимаю, ты хирург, но вам психиатрию всем читали. Ведь читали?

— Ничего не могу сделать. Ну, поставлю я диагноз, что, от этого легче станет? У нашего царя даже сотрясения нет, хрен разберешь, что у него там, под черепной коробкой. У меня в глазах рентгеновских лучей нет. А Алла в полном порядке, насколько я вижу. Видишь, сама поняла, что это нереально. Вот если бы она настаивала, что видела кого-то — тогда другое дело.

Ближе к ночи Алла уже возмущалась, что жених обращается с ней как с ребенком.

На следующий день они спустились к ближайшей турбазе. Алла первым делом выпила два литра молока, хотя всю жизнь его ненавидела и не пила с раннего детства. Налегала на творог и сыр.

Через три часа пришла группа горных туристов. Они наперебой рассказывали, будто видели что-то похожее на снежного человека. Это что-то появилось ночью у костра. Артём над ними откровенно постебался вместе с Артуром. Они с серьезным видом спрашивали, как он выглядел, какого цвета была шерсть, что он съел из их продуктов, пил ли спирт, приставал ли к девушкам. После невинного вопроса «Как он был одет?» туристы наконец обиделись.

Уже потом, в поезде Артем вдруг извинился перед Владленом и Артуром. За что – не смог объяснить. Просил прощения. Они тоже просили их простить. Глеб бредил еще недели три, они с ним намучались и когда доставляли его к жене, и потом, когда он им надоедал своими звонками и неожиданными ночными визитами. На свадьбе Аллы и Олега он вел себя уже как человек без явных психических отклонений.

Артём никому не рассказывал о том, что видел на склоне, когда пошел за огнями. По правде говоря, он не видел там наверху ничего, даже этих огней. Он чувствовал. Чувствовало его тело, его сознание. Вязкий плотный воздух, покалывание на коже, дикая боль в висках. Оно вошло в него и смотрело изнутри, его глазами, билось вместе с его сердцем, струилось с эритроцитами по кровеносным сосудам, поднималось с его диафрагмой, вилось по молекулам его ДНК. Оно вело его вверх, сливалось с ним и отделялось от него, стелилось под его ногами, ласкало его лицо. Оно не говорило с ним, не посылало пророчеств, не давало заповедей, хотя камней для записи было достаточно. Ему не нужно было говорить, Оно не мыслило логически, Оно просто было, и Оно было с ним, и было в нем, и было вне, и над ним, и под ним, невидимое, недумающее, непознаваемое, нерожденное, несуществующее. Долгий экстаз одинокого человеческого существа на маленьком обледеневшем уступе, судороги, сладкая боль в грудине. В сердце словно воткнули тонкую стальную спицу. Он пытался сохранить в себе хоть малую частицу Его, но Это ушло, выскользнуло из пальцев, вылетело с паром его дыхания, растворилось в разреженном воздухе. Не удержал. Прошептал только: «Я видел Бога», хотя прекрасно знал, что не видел.

Copyright © Упырь Лихой, 2004-04-10