Я знаю, что вы сделали прошлым летом

(vsha)


опубликовано на neo-lit.com


Лежу в коридоре читаю книжку – интересно, про то, что у людей слишком большой мозг, который мешает их существованию. Буквы начинают прыгать, строчки сливается одна с другой – засыпаю. Откладываю книгу, нереальным усилием воли встаю на четвереньки, доползаю до комнаты, смотрю на часы – час ночи. «Да, пора спать». Залезаю в кровать – приятно, безумно приятно оказаться под одеялом на чем-то мягком. «Ник, малыш, иди, полежи со мной» - в ответ ничего. «Эй! Ты где там?» - опять ничего. «Черт! Он же еще гуляет, совсем забыла, придется вставать и идти на улицу. Какой ужас. Но надо». Встаю, пытаюсь на ощупь найти какую-нибудь одежду. Не получается. Включаю свет. Нашла толстовку, куртку, а штанов нет. Все в стирке. Нашла старые, с большой рваной дыркой чуть пониже жопы. Не страшно, все равно никто не увидит, а если и увидят, то какие-нибудь маньяки, но им, я думаю, будет все равно. Выхожу на улицу. Тепло, воздух свежий, просыпаюсь. «Ник!!!!» «О, тоже мне прохрипела, можно подумать он услышит» «Ник!!!!» - пытаюсь крикнуть – кричится. Отхожу подальше от дома к подстанции, он обычно гуляет за забором около трансформаторов.

- Ник!!! Никс!!! Никуля!!! Никель!!! Бля. Домой пора!!!! Алё!!!»

- Алё. – слышу с сзади.

«Ну вот, погуляли» - думаю я, и с огромной неохотой поворачиваюсь. Ну да, я так и думала, какой-то не проспавшийся алкомэн, и что ему в такое время не спиться?

- «Дэвушка, ик»

Ну, вот, еще и хач какой-то.

- Дэвушка, а с кэм вы разговариваете, ик

- Со своей собакой

- а гдэ она?

- В кустах писает

- А большая?

- Да

- Злая?

- Да. Я по этому и гуляю с ней по ночам, чтобы никого не загрызла.

- Ик – мужик анализирует сказанное: действительно ночь, действительно гуляю. Разворачивается и уходит.

Да, видел бы он моего Ника, это ж добрейшей души человек, впрочем, как и его хозяйка. Ладно, иду дальше. Слышу лай собак далеко под мостом. Ладно, пойду туда, может там найдется. Иду, зеваю, мимо проезжают редкие машины, тоже зевают. Ветер, хоть и теплый, но все же не лето еще, задувает под рваные штаны. «Пидор», - обращаюсь я к ветру. Начинает задувать еще больше.

Спускаюсь под мост, темно хоть глаз выколи, воняет мочой и ещё чем-то протухшим. Нагибаюсь, вглядываюсь в темноту – вижу несколько шевелящихся теней и яркое белое пятно – это Ник. «Эй, малыш, ты, что там копаешься, домой уже пора». Никакой реакции. Господи, что ж так воняет! Подхожу ближе, мой пес в компании своих собратьев, что-то самоотверженно пожирает. Дворняги недовольно рычат, но отходят на всякий случай подальше. Я же наоборот медленно иду вперед, Ник замечает меня и начинает радостно мотать хвостом. «Что там у тебя? Опять сердобольные бабки устроили пир собачкам? Ладно, пойдем, а то я сейчас задохнусь от вони. Черт! ЧЕЕЕЕРТ!!!!» Я отскакиваю, желудок скручивается, в глазах резко темнеет, сердце делает несколько сальто и проваливается куда-то вниз живота, чувствую непреодолимое желание опорожниться всеми известными мне способами, резко наклоняюсь, меня жутко рвет. Выблевав все, что можно, с огромным усилием поворачиваю голову в сторону того, чем ужинала вся эта свора. Это человек. Мертвый. А они его жрут... Ник… тоже… Очередная волна ужаса и отвращения, Господи! Господи! Опять корчусь – оказывается, в желудке ещё что-то оставалось. Теперь уже точно покончив с избавлением от содержания пищеварительного тракта, хотя, обосраться я тоже совсем не против, хватаю собаку за шкирку и вытаскиваю из-под моста. Теперь на нас падает свет. Вся морда и грудь в крови, он смотрит на меня самым преданным образом, хвост повис. «Ник, мать твою! Твою мать! Что ты делаешь?! Ты чего?! Подумай, придурок, идиот, где твоя голова? Это же человек! Понимаешь, ЧЕЛОВЕК!!!!» - мои вопли срываются на визг. Разворачиваюсь и быстро иду, почти бегу к дому. Он бежит рядом, удивленно и виновато поглядывая на меня. «Так, ладно, надо успокоиться, ты же не понял, обознался, в темноте было не видно, это все твои дружки тебя надоумили. Человек, ебаный в рот, человек!» В глазах опять темнеет, голова наворачивает круги, шатаюсь как пьяная, трясущейся рукой вытираю холодный пот. «Стоп, стоп, успокойся, что же теперь делать? Это, наверное был бомж, они всегда ошиваются под мостом, вот один, наверное, и сдох, а они его и… Так, не думаю об этом, не думаю. А если не бомж, может, кого-то убили и бросили там? Надо позвонить в милицию, да, точно. И чего я им скажу? Извините, моя собака тут жевала чей-то труп, и я решила позвонить вам». Ник, изъявляя свою преданность, старается бежать около самой ноги и иногда касается меня. Невыносимое отвращение, которое я испытываю, заливает теплом мою и без того горячую голову, хочу пнуть его, дать ему под зад, но нет, вместо этого заливаюсь бесслезным злым плачем. Горло саднит от недавнего блева и криков. Заходим в подъезд, только сейчас я почувствовала, что от него жутко воняет мертвечиной. «Говнюк, говнююююк» - стонаю я, открывая дверь квартиры. Затаскиваю его в ванну. «Барьер! Прыгай в ванну!» - командую я, но он стоит на месте, переминаясь с лапы на лапу. «Прыгай, говорю!!!!» - не выдержав, со всей силы бью его ботинком под живот, он надрывно взвизгивает, прижимает уши, еще больше подгинает хвост и ложиться на пол. Тут же перестаю плакать, чувство удовлетворения, смешанное с виной заставляют немного утихнуть мою ярость. «Барьер», - спокойно повторяю я. Ник поднимается и прыгает в ванну. Душ, вода, выливаю на него пол тюбика собачьего шампуня, начинаю намыливать, с него стекает розовая, кровавая вода. «Ничего, ничего справимся, ничего страшного, переживем». Лью воду на морду, глаза… его глаза… виноватые, грустные, доверчивые, и никакой укоризны за мой удар! Молчу, смываю, вторые пол тюбика идут вход, намыливаю. Смываю шампунь с пуза, он утыкается мордой в мою подмышку, обожаю когда он так делает, прижимается, просит прощения. Не могу, не могу больше молчать. «Малыш, что же мы наделали, ооох, прости меня за то, что я тебя ударила, прости, не сдержалась. А с этим человеком… сейчас позвоним в милицию, и все будет в порядке, никому больше не будем рассказывать об этом, хорошо? Ну вот видишь, сейчас помоемся и позвоним». Смотрю на него, смешная и грустная моя любимая морда, не выдерживаю - целую в нос, в глаза, в лоб. Тут ужасная мысль опять хватает меня за внутренности. «Слушай, а это, случайно, не вы его там? А? Да нет, я знаю, что ты на это не способен, я имею в виду, это не твои дружки его загрызли? В милиции ведь поймут, что это они. Всех на живодерню, а тебя? Ну, уж нет. Мы не скажем, что ты там был. А как я тогда объясню, что я делала в пол второго ночи под мостом? А я скажу, что возвращалась домой и решила зайти под мост поссать. Подговорю Дабла, они наверняка сегодня тусовали, и я скажу что возвращалась от них. Так, значит, мне придется врать милиции, а вдруг это раскроется, и они решат, что я убийца?» Теперь СТРАХ запустил свою ледяную руку в мое нутро и пошевеливал там пальчиками. «Надо закопать этот трупак, да точно, так и сделаю, закопаю, и никто не узнает». Ник был уже идеально чист, я выключаю воду, вытираю его, выходим из ванной. «Так, теперь нужна лопата, ну откуда же у меня в квартире лопата? Ага, точно есть маленькая лопатка для сноубордических трамплинов. Отлично. И фонарь возьму. Ты останешься дома, я скоро приду». Выхожу из дома, в голове одна единственная мысль, как всегда бывает, когда ты становишься чем-то одержим. Может быть в другой ситуации, позже, если бы у меня было время подумать, я приняла бы совсем другое решение, а это показалось бы мне полным абсурдом, но сейчас, сейчас я смотрю на это, как на единственно правильный выход. Время половина третьего, нормально, успею. Дохожу до моста, меня не пугает уже ничего, от избытка адреналина в крови, чувствую себя минимум терминатором или НикитОй. Так, собак уже нету, наелись сволочи. Нет, сволочи не они, сволочь, этот козел, который тут сдох, надо ж было так, гондон, блин. Подхожу к нему, и правда, похож на бомжа. «УУУУ, черт, как тебя покушали», - там, где должен быть живот кровавая каша. Хорошо, что сейчас ночь, а то мух было бы дохуя. Где закопать? Да тут, наверное, и закопаю, здесь редко ходят, и тащить никуда не придется. Захожу к самому основанию моста, могу стоять, только согнувшись пополам. Почва песчаная, копать будет легче. Фонарь кладу рядом, поехали! Удивительная настырность, копаю уже полтора часа, ни на что не отвлекаясь и ничего не чувствуя. За это время на своем опыте поняла, что такое «одна извилина», одна, действительно одна единственная прямая извилина, мысль которой предельно проста – «Закопаю, и все будет хорошо». Так, яма готова, не ахти какая, но все же. Если что, сделаем небольшой холмик. Теперь самое противное. Беру бомжа за воротник, теперь, когда фонарь светит прямо на него, могу разглядеть его лицо. Никакое, опухшее, все в полу заживших ранах и ссадинах, рот полуоткрыт, из него недавно обильно текла кровавая пена, но она уже засохла, одно веко приподнято, мертвый глаз смотрит куда-то сквозь меня. «И только дернись мне!» - злобно кидаю ему я. Волоку к яме, она немного маловата: «Ничего, подогнем тебе ножки». Еще минут сорок уходит на то, чтобы засыпать труп песком. Ну, в общем, ничего так получилось, пришлось, конечно, сделать небольшой холмик, но это не очень заметно. Закидав следы крови песком, последний взгляд на могилу: «Ну… пусть будет пухом, извини, если что». Выхожу из под моста, распрямляю спину, пиздец как больно. Время без десяти пять, лопатку под куртку, фонарь в рукав и в сторону дома с чувством легкости и сделанного дела. Народа пока еще нет, одинокие машины опять летят мимо. Устало открываю дверь, Никс радостно встречает на пороге. «Все хорошо, мы с тобой справились», - улыбаюсь я. Быстро раздевшись, залезаю в кровать – приятно, безумно приятно оказаться под одеялом на чем-то мягком. «Ник, малыш, иди, полежи со мной». Он прибегает из коридора, запрыгивает на кровать, немного повертевшись, ложиться. Я как всегда закидываю на него ногу, он, уткнувшись своим холодным носом мне в шею чего-то довольно кряхтит. «Как от тебя сегодня вкусно пахнет», - нежно шепчу я и проваливаюсь в сон.


Copyright © vsha, 2004-05-22