Связка воина

(Упырь Лихой)


опубликовано на neo-lit.com


Когда он очнулся, солнце стояло в зените. Два ястреба пролетели в нестерпимо синем небе, и он сначала не понял, в чем дело. Болела грудь, он поднял налившуюся тяжестью руку, чтобы ощупать ее. Мокро. Рука в чем-то буром, в липкой коросте. Запекшаяся кровь. Шелестят листья, где-то вдалеке – шум ручья. Он попробовал приподняться – и не смог, голова бессильно упала на траву. Лесная поляна, ручей, птицы. Не похоже на равнины, где он родился и вырос. На равнины, откуда он ушел. Зачем?

Он скосил глаза, понял, что весь залит кровью, и снова потерял сознание.

Солнце клонилось к закату. Он понял это по розовато-фиолетовой полосе за деревьями. Сам виноват, ушел в край, где не видно солнца. Там, где он вырос, рассветы и закаты другие. Там всё другое. Там он танцевал в честь Солнца вместе с лучшими юношами племени. Там он стал мужчиной.

Он смог пошевелить только правой рукой – левая была сломана, и из багровой плоти торчал кусок кости с оголенным белым хрящом. Кисть была раздроблена, и он сначала не чувствовал руку, зато теперь боль распространилась по всему телу. Из левого бедра вырван кусок мяса, на груди – глубокие раны от когтей. Он вспоминал.

Черная Вода послала его за рыбой. Он не умел охотиться как здешние мужчины, на родине все это делали вместе – строили загоны, всем племенем гнали туда бизонов, убивали их длинными копьями. Вместе свежевали их, делили шкуры и мясо. Он никогда не ходил на охоту один. Не нужно было идти.

Она говорила как-то: медведя легко убить хорошим ножом, что черного, что серого. Серый опаснее, поэтому лучше начать с черных. Четырех черных медведей вполне достаточно, чтобы перезимовать. У них теплая шкура, жилы пригодятся для тетивы, еще ими очень удобно шить. Зубы и когти тоже полезная вещь – их можно носить на шее. Красиво.

Серый медведь сломал острогу, как тростинку, и ушел с ножом в груди, у него такой слой жира, что даже не заметил. Здесь никто не охотится с копьями – только луки, ножи и томагавки. Зимой здесь холодно и ночь намного длиннее дня. Здесь ловят и едят рыбу – противный вкус, к которому он никак не привыкнет. Он бил рыбу острогой, стоя по колено в холодной воде, а медведь бродил за соседним валуном – тоже ловил рыбу. Медведь вылез на песок с большой рыбиной в зубах – а он не заметил. Не сразу разобрал, что там за плеск, а когда увидел, медведь уже шел на него по берегу ручья. Еле выбрался из оврага, цепляясь за корни кустов, с которых весенняя вода смыла землю. Зверь, сопя, лез следом. Что ему было нужно? Жена говорила, что сытые медведи не нападают на людей. Значит, это не простой медведь. Это дух ручья превратился в медведя и наказал его за то, что тыкал острогой в песчаное дно, убивал рыбу. Нужно было спросить разрешения, но как – он не знал. Сказал: «Прости!» — и ударил его куда-то в шею, в пышный меховой воротник. Медведь заревел, махнул тяжелой лапой — и обломки остроги полетели вниз. Он побежал, скользя по мокрой траве босыми ногами; медведь — за ним. На полпути к лесу обернулся, выхватил нож. Медведь поднялся на дыбы и стал выше его на две головы. Шерсть на брюхе клочьями, острый звериный запах, зловоние из пасти; желтые зубы рванули плечо. Когда втыкал в медведя нож, ни кровинки не было на шкуре — не иначе, это бесплотный дух. Медведь занес правую лапу, а дальше – темнота.

Он не умел разговаривать со здешними духами. С духом ручья, духом леса, духом озера, духами оленей. Не знал их языка. Он просил у них прощенья, но они подстраивали мелкие неприятности. Нагло шелестели ветками и подсовывали корни под ноги, чтобы спотыкался и падал. Ломали тонкий лед на озере. Олени чуяли его раньше, чем других мужчин, и убегали. Он чаще других промахивался и долго не мог найти стрелы. Убитые утки падали не на берег, а в воду, и он шел за ними по устланному мелкими камешками дну, по пояс в коричневой ледяной воде, на поверхности которой держался слой бурых листьев. Холод пробирал до костей, так, что он не чувствовал ног выше щиколотки. Камни острые, как лезвия, впиваются в голые ступни, а ноги после такой воды болят, будто в них вонзились сотни костяных игл. Маленькая уточка, в ней и мяса-то почти нет, один пух. Чтобы хорошо поесть, нужно подстрелить пять таких – жесткие и сухие, мясо темное, пахнет тиной. И куропатки. Тоже мелкие. Прыскают весной прямо из-под ног — как их поймаешь? Дома он не стал бы тратить время на эту жалкую дичь.

Это от рыбы он стал таким слабым, не иначе. Чтобы охотиться, нужно есть мясо, много мяса.

Черная вода нашла его прошлой зимой, когда он пришел сюда – искал родину предков. Он был без сознания — сбило с лошади низкой веткой, ударился головой; долго приходил в себя в ее типи. Отец говорил, что племя пришло на равнины откуда-то с севера. Не от хорошей жизни, теперь он это знает. Деды были мудрее, шли на юг, туда, где больше солнца. В этом краю зимой его почти нет. Солнце — это жизнь.

Сначала он совсем не понимал языка, на котором говорила эта женщина. Первое, что он увидел, — она сняла с него колдовскую связку, его ваконда.

— Не трогай! — Он ударил ее по руке. Она выронила амулет, сверкнула глазами от гнева и не подходила к нему весь день.

А типи ее был не из шкур. Сначала он не мог понять, что-то слоистое, светлое. Потом догадался – это кора с белых деревьев, которые растут здесь всюду. Ее искусно снимают и делают из нее все, что захочешь, даже каноэ. У них на родине всегда было достаточно бизоньих шкур для типи – тут нищий край. И лошадь для них в диковинку.

Весной он выучил несколько слов из языка этой женщины. Она называла предметы и показывала ни них. Когда ломался лед на озерах, он уже мог ходить. Она привела его на берег лесного озера, указала на воду и ткнула себя кулаком в грудь. Вода была черной, как угли от костра, и он решил, что ее имя как-то связано с озером. Он понимал только половину ее слов.

Женщина жила не одна, но как будто на отшибе. У нее были братья, которые давали ей пищу, был отец, но не было мужа. Другие мужчины смотрели на него с сочувствием, и он не знал, отчего. То ли потому, что не умел охотиться на мелкую дичь, то ли оттого, что пугал оленей своими тяжелыми шагами. Юноши пересмеивались за его спиной, мужчины постарше качали головами. Наверное, сомневались в его мужской силе. Все знали, что он ни разу не был с ней как с женщиной.

Осенью он уже стал понимать почти все, и шаман, ее старший брат, как-то вечером подозвал его к своему типи и рассказал много интересного: у Черной воды никогда не было детей, хотя она сменила трех мужей. Первый утонул зимой в полынье, второй пошел ловить рыбу по весеннему льду, и больше его не видели. С третьим она сама вышла на реку, каноэ перевернулось, и его ноги свело судорогой. Раньше она носила другое имя. Многие в племени считали, что она сама убивала своих мужчин. Даже он, шаман, боится смотреть ей в глаза, когда она гневается. Отец последнего мужа занес томагавк над ее головой, когда вернулась одна, в мокрой одежде. И не посмел…

— Это она должна была стать шаманом, и стала бы, родись она мужчиной. У нее больше силы. Я хоть и старший брат, но не вижу будущего. Она видит, всё видит, и прошлое, и настоящее, и будущее. Она разговаривает с духами. — Шаман перемешал толстым суком угли в догорающем костре, потер шею, покрытую точками укусов. Вокруг в осенних сумерках роями вилась мошкара, и дым ее не отпугивал. — Скажу тебе честно. Вот нас, мальчиков, перед посвящением посылали в лес, к Скале Духов. Отец сказал, что там нас посетят видения, во сне. У тебя такое было?

— Было. Только мы уходили на равнину и спали под открытым небом.

— Ты что-то видел? Ты видел духов? — Шаман испытующе взглянул на него раскосыми глазами.

— Нет. Обычные сны.

— И ты солгал потом, что разговаривал с духами?

— Солгал.

— Я тоже! — Шаман тихо засмеялся. — Но будь уверен, я им рассказал и про белого оленя, и про слепую рысь, и про духа-волка, и про нашего предка – ворона. Я так красиво рассказывал, что старый шаман взял меня в ученики.

— А при чем здесь Черная Вода?

— Она их видела. Когда шла за водой к ручью, ей тогда было только десять лет. Они ей рассказывали многое, и до сих пор с ней говорят. Она даже не спала, не молилась. Только зачерпнула воды и умыла лицо, а когда открыла глаза, в воде было не ее отражение.

— А чье?

— Никто не знает, она не говорит. Даже мне.

— А может быть, она тоже лжет?

— Нет. Я проверял. Всё, что говорят ей духи, сбывается. Только она передает не всё.

— Это как – не всё?

Шаман замолчал и отвернулся. На небе уже появились мелкие тусклые звездочки, и в свете луны он стал похож на мертвеца со своим худым костистым лицом, раскрашенным белой глиной.

— Чего она не говорит?

— Есть вещи, которых человек не должен знать. Например, когда он сам отправится к духам.

— Но почему?

— Просто не должен. Ничего не изменишь. Духов нельзя обмануть. Знаешь, что делают глупые люди с Севера? Они собираются на охоту и громко кричат, что идут в другое место. Думают, так можно обмануть духов. Духам не нужно их слушать, духи и так уже всё знают, и только злятся на дураков. Глупые люди живут на Севере.

Да, и еще они моют волосы мочой, а потом ополаскивают водой. Правда, смешно? У нас в озерах такая вода, что сама смывает грязь, она настояна на сосновых иголках, и волосы от нее становятся пушистыми. Три лета назад приходил человек с побережья, жил тут. Захотел помыться, и перво-наперво спрашивает: «Где у вас посудина с мочой?» Сестре от смеха дурно стало. А живут они в больших домах из дерева, он так сказал. Он еще рассказывал, как на побережье ловят огромную рыбу — мы не поверили. Такая большая, говорит, что ее все племя ест целую зиму. Смешной был человек ее второй муж.

А ты молчишь все время, мы о тебе ничего не знаем. Вот скажи, что у тебя в этом мешочке, Человек с Юга? Ты за него все время держишься.

— Не трогай. Здесь ваконда.

— Твой амулет? Хочешь, я тебе сделаю новый, более сильный?

— Не нужно. — Он резко встал и пошел прочь от типи шамана. Наверное, тот обиделся. Но связку никто не должен трогать, иначе ваконда уйдет. Если ее тронет женщина, случится большое несчастье – исчезнет его сила.

Она, правда, уже взяла связку в руки той зимой. Он все равно продолжал носить этот мешочек, думал, поможет. Связку делал шаман их племени на обряде посвящения, положил туда мелкие косточки, перья, птичью кожу и еще что-то непонятное. Сказал: «Береги». Еще что-то сказал про женскую кровь – она не должна попасть на амулет, и если у жены идет кровь, он должен спать отдельно, иначе сам станет слабым, как женщина.

Он быстро забыл слова шамана. За девушек запрашивали такой выкуп, что ему рано было думать о жене. Нужны были лошади, шкуры, украшения. Всё это добывается не сразу. А потом он ушел, чтобы узнать, где родина предков. Его многие отговаривали, уверяли, что духи умерших уходят именно туда, на Север, и это дорога мертвых. Другие считали, что духи поднимаются на небо, к Солнцу. С ним вместе не пошел никто – все боялись неизвестного.

Потом Черная вода стала его женой. С него никто не требовал выкупа, странно. Отец и братья слова не сказали, как будто это дело решенное. А между тем она была первой красавицей этого рода, другой бы выложил за такую невесту все свое имущество.

Второй муж научил ее как-то по-особому сплетать шерсть, никто больше так не умел. Она часто видела во сне узоры и переносила их на одежду. Он не понимал, что это, она объясняла: «Это ворон, это волк, это медведь, это бобер». Сшила ему охотничью рубашку с рисунком медведя на груди. Долго отказывался – на родине рубашки носили только вожди и великие воины. Поздней осенью сдался – в этом краю холодно, а вожди далеко.

* * *

Летние сумерки спустились на поляну. Он открыл глаза. Вокруг было непривычно тихо, раны горели. Не слышно было даже птиц, шума ветра. Ни один березовый листочек не шелохнулся. Ручей перестал журчать, цветы закрыли лепестки и свесили головки. В светлом небе нежно сияла луна. Он подумал, что в лунном свете похож на мертвеца, как брат жены тогда, перед костром.

В кустах что-то шевельнулось, и к нему порхнула синяя птица. Такие птицы всегда спят по ночам, он это знал.

Сойка превратилась в невысокого юношу дурковатого вида, с узкими глазами и широкой улыбкой. Лицо его было раскрашено белой и черной глиной.

Человек с Юга не удивился.

— Я проведу тебя через поля огня, если хочешь. — Предложил юноша и протянул руку с длинными белыми ногтями.

— А если я не хочу?

— Если не хочешь, тебе все равно придется там идти. Без меня.

— Что это за поля огня?

— Узнаешь.

— Это дорога мертвых?

— Почти. Я был живым, когда впервые прошел по ней. Я выдал сестру замуж за мертвеца – был у нее в гостях. Там хорошо. А на обратном пути сгорел.

— Уйди! — Человек с Юга слабо отмахнулся здоровой рукой.

— Как знаешь. — Юноша хихикнул и исчез.

Человек с Юга открыл глаза. На поляне было тихо и пусто. Безветрие. Воздух стал душным и плотным, он с трудом проходил в легкие. Человек откашлялся, выхаркнув кровавую пену. Насекомые вились над ним роями с противным тонким пением, кусая оголенные руки, грудь и лицо. Он с трудом провел рукой по лицу, и на ладони появились пятнышки свежей крови. Кровососы напились так, что лопались с тихим треском.

По земле стелилась легкая дымка тумана. Туман клубился, принимал в свете луны очертания ворона. Постепенно туман превратился в высокого, худого, как скелет, мужчину с острым носом и блестящими волосами. На нем была длинная, до земли, накидка из перьев ворона, которые переливались зеленым и синим в лунном сиянии.

— Идем, Человек с Юга. — Ворон протянул ему худую руку, обтянутую коричневой задубевшей кожей. — Идем, я провожу тебя.

— Нет!

— Я провожу тебя по Большой Воде. Туда уходят все воины и охотники, поверь мне.

— А поля огня?

— Нет никаких полей огня. Духи уходят за Большую Воду.

— Я не дух! Я не пойду!

— Пойдешь. Пойдешь один, если не хочешь со мной. Я бы показал тебе дорогу. Глупый Человек с Юга. — Ворон презрительно плюнул ему под ноги. — Вставай!

— Не могу!

— Как знаешь.

Человек с Юга открыл глаза. Комары по-прежнему вились над ним с громким писком. Ручей журчал, омывая камни на дне; ветер гудел в далеких соснах. Вокруг было пусто. Верхушки деревьев темнели на розовой полоске утренней зари. Трава была мокрой от росы и скользкой от его крови. Он подумал: «Жив я или уже нет?» Кровь на ранах свернулась, засохла бурыми сгустками. Ног он не чувствовал, только боль. Боль разлилась по телу, горела в ранах, тихими толчками гнала кровь в висках. В затылке шумело. Из него вытекло много крови. Вчера по наитию он перетянул бедро и предплечье ремешками от ноговиц, теперь левая рука набухла и посинела, а ногу он не видел.

Он вспоминал. Вчера утром Черная вода сказала: «Я хочу тебя». От нее исходил странный резкий запах, запах крови. Он знал, что в такие дни с женщинами общаться нельзя – кровь забирает силу. Не будет удачи на охоте. Он отказался.

Ее глаза распахнулись широко-широко, и стали похожи на черные озера весной.

— Я хочу! — Она потянула его руки вниз, заставила облизать кровавые солоноватые пальцы.

— Ты всё испортила! Я теперь вернусь ни с чем!

Она взглянула на него с сожалением:

— У тебя будет богатый улов. Я знаю. — Сняла расшитое платье и легла на спину, на мягкие медвежьи шкуры. — Не бойся, иди ко мне.

Он боялся. Боялся потерять силу и не угодить ей. Ее густые волосы рассыпались по темному меху, на смуглую кожу падало сверху солнечное пятно. В луче плясали пылинки. Он нерешительно встал на колени. Она приподнялась и распустила на нем ремни. Потом тонкие пальцы потянули и сняли с него связку.

— Чтобы не мешала.

Он ничего не ответил. Помнил, что было в первый раз. Непривычно заскользил внутрь, ее ногти впились ему в ягодицы. Через некоторое время обильно вспотел и почувствовал некоторое неудобство, оттого что натер себе детородный орган. Ее кожа была такой же сухой и прохладной, как вначале, и дышала она так же ровно, как и всегда. Глаза ее вспыхнули и погасли. Ее мышцы сжали его и не отпускали. Она обняла его за шею и неожиданно сильно прижалась щекой к его щеке, будто искала защиты. Провожая, долго смотрела ему вслед, пока он не скрылся за деревьями. Приоткрыла рот, будто хотела что-то сказать, но передумала.

Это она лишила связку силы. Всё из-за нее. Он станет четвертым мужчиной, которого она убила. Зачем ей это? Ведь она спасла его тогда, выходила, стала его первой женщиной, научила всему. Ему казалось, что она его любит.

Наверное, она забирает мужскую силу себе. Не иначе. Найдет пятого мужчину со стороны. Силы никогда не бывает много. Тогда, когда нашла его в лесу, первым делом потянулась к связке, первым делом! И кровью своей покрыла его нарочно. Убила, убила ни за что. Еще смотрела вслед — видно, совесть проснулась, да поздно было.

Вороны расселись на ветвях ближайшего клёна, склонив головки и поблескивая глазками-бусинками. Они ждали. Пахло нагретой солнцем травой; от запаха высоких растений с белыми зонтиками болела голова и клонило в сон. Раны уже не горели, словно их и не было. Стрекотание насекомых давило на уши, яркий свет слепил глаза, и он прикрыл их ладонью, чтобы не щуриться.

Потом кто-то отнял ладонь от его глаз.

— Что, долго ждал, Человек с Юга? — Над ним нависло молодое улыбающееся лицо, золотистая кожа лоснилась от пота, а длинные волосы трепал ветер. На налобной повязке незнакомца было множество белых перьев, столько, что они висели до пят на двух концах кожаной ленты. Его наряд украшало несметное число бисера — такого красивого нет ни в этих местах, ни у него дома. С плеча незнакомца спускался тоже до земли богатый плащ из шкур енота, а за спиной был большой берестяной короб. «Это великий воин», — подумал Человек с Юга.

Что-то в незнакомце было не так. На лице воина не было краски, но это не важно, он и сам ее не употреблял без надобности. Дело было в другом. Невероятно длинный детородный орган этого человека поднимался вверх по плечу и, змеясь, уходил в короб за спиной. Судя по тому, что короб перевешивал и тянул хозяина к земле, детородный орган заполнял его целиком.

Незнакомец заметил его удивленный взгляд и засмеялся, поблескивая добрыми карими газами.

— Вот бы мне такой, да? — Незнакомец снял короб и начал вытаскивать бесконечный член наружу, укладывая его кольцами в высокой траве. — Мое имя Вакджункага. Пойдешь со мной?

— Я не…

— Я не настаиваю. Ты, конечно, можешь лежать на этой дурацкой полянке вечно и ругать жену. У тебя ведь жена-красавица?

— Откуда ты…

— Знаю, знаю. Я стоял в воде у одного берега, а она – у другого. А он был под водой, сам понимаешь. Он у меня умный. Крику было, крику! «Водяная змея ужалила».

— Да как ты…

— Смею, смею. Третьего муженька она стерегла, даже рыбу ловить поплыла вместе с ним. Думала, я не посмею. А второй был и вовсе дурачок, все пытался грести ладонями, когда оторвалась льдина. Видел бы ты, как она бегала по берегу!

— Ты их…

— Ну что ты… Это не я. Так им было суждено. Я даже не трогал это каноэ, хотя мог. И льдины сломал не я. И в полынью не я совал этого первого дурака. Сам полез. А ты, дурачок, на серого медведя нарвался со своей острогой.

— Я не…

— Не верю. Рыба вкуснее тебя.

Вакджункага закончил разматывать детородный орган.

— Ну, как тебе водяная змейка? Если вставить сзади, выйдет через рот? — Он хохотнул и провел по губам раненого темно-розовой головкой.

У Человека с Юга внезапно пересохло во рту и появилось неприятное тянущее ощущение в ногах.

— Не бойся, дурень, не тебе.

— А я и не думал.

— А я бы мог, если приглашаешь. Ну да ладно. Так и будешь тут валяться или встанешь? — Вакджункага протянул смуглую руку с тонкими пальцами. — А ты поплавай, друг. — Кивнул он члену.

Детородный орган послушно пополз к ручью.

— Я не могу встать! Ты же видишь сам! Я ранен, ноги отнялись.

— Был ранен. Чего разлегся? Ладно, сам подниму. Вакджункага взял его за плечи и поставил прямо. Внизу осталось искалеченное грязное тело с полуоткрытыми помутневшими глазами. Человек с Юга в отчаянье оглянулся и понял, что стоит на кончиках травинок.

— Пойдем гулять по воде, если хочешь. — Лицо духа подобрело. — Я понимаю, тяжело терять тело. Я ей так и сказал: тяжело. А что поделаешь? Все привыкают, не ты первый, не ты последний. И ей тяжело.

— Пойдем. Только куда? — Человек с Юга осторожно поплыл по склону к воде, и ни одна песчинка не упала под его ногами.

— Да не важно. Глупые вы люди, всё спрашиваете: «куда, когда, откуда, где родина предков?». А никуда. И ниоткуда. Просто будем гулять. — Вакджункага подхватил пустой короб и прыгнул вниз, взметнув брызги до самого неба.

* * *

Человек на поляне открыл глаза. Солнце клонилось к закату, и небо с этой стороны было фиолетовым, а облака – прозрачными, розовато-желтыми, будто вобрали весь солнечный свет. Кровь из его ран сочилась по-прежнему, и он, как мог, ослабил жгут на несчастной левой руке — до ног не было сил дотянуться, и они совсем онемели. Стало холодно, очень холодно и сыро.

Он вспоминал, как ночевал тогда на равнине, лежал без сна и слушал далекий вой койотов. Духи тогда не пришли к нему. Даже во сне он болтался там один, по пояс в высокой траве. Может быть, и шаман его племени никогда не видел духов, кто знает? И связка никогда не имела силы. Как может сила уместиться в камешках, перышках и кусочке кожи? Сила была в руках, ногах, спине. В крови, которая теперь покидает его тело навсегда. И еще в чем-то, может быть, в равнинах, где он жил, в Солнце. А может быть, ни в чем. Может, нет никакой ваконда.

Он с огромным усилием приподнял правую руку и прикрыл ладонью глаза — чтобы не выклевали птицы.


Copyright © Упырь Лихой, 2004-07-31