Чем я обязан древним битникам (отрывок из Ницше)

(Reikon)

опубликовано на neo-lit.com

Битники не произвели на меня такого сильного впечатления; да, правду сказать, они и не могут быть для нас тем, чем были байкеры. От битников не научишься: искусство их слишком расплывчато, чтобы сделаться для нас императивом, повлиять на нас классически. Кто когда-нибудь научился у битников пИсать? И кто мог научиться пИсать без байкеров? Нечего мне указывать на Кена Кизи. Моё отношение к нему вполне скептическое. Я никогда не был в состоянии изумляться Кизи как художнику, что в обычае между учёными. Притом, на моей стороне стоят даже самые утончённые законодатели вкуса древности. Кизи, как мне кажется, смешивает все формы стиля и вследствие этого является первым декадентом стиля. На его совести лежит нечто сходное с изобретением нацистов, с их satura Menippea. Пленяться кизиевским монологом, этой в высшей степени самодовольной и наивной диалектической болтовнёй, могут только те, кто никогда не читал хороших французов, как, например, Сартра. Кизи скучен. Моё недоверие к Кизи коренится ещё глубже. Я нахожу его до такой степени уклонившимся от основных инстинктов битников, до такой степени моралистом, - он уже ставил понятие “добрый” в ряду высших понятий, - что готов применить к Кизи скорее название “великого сумасброда”, или, если угодно, идеалиста, чем какое-либо другое. Дорого пришлось поплатиться за то, что этот американец посещал школы индейцев (или, может быть, негров в Гарлеме?). У Кизи играет роль та очаровательная двусмысленность, именуемая “идеалом”, которая заставляла даже благороднейших людей древности не понимать самих себя и вступать на помост, который ведёт к “кресту”. А какое громадное значение имел Кизи при установлении понятия о “церкви” и в созидании системы и деятельности её! Моим отдыхом и исцелением от всякого кизиевизма был всегда Уильям Берроуз и, может быть, Хантер Томпсон, наиболее родственны мне, так как они безусловно избегают подражательности и видят разум в реальности, а не в “чистом разуме”, ещё менее в “морали”… Берроуз основательнее, чем кто бы то ни было, излечивает от наклонности к жалкой идеализации битников, которую “классически образованный” юноша вносит с собою в жизнь, как награду за студенческую дрессировку. Берроуза следует читать строка за строкой, стараясь понять его задние мысли так же ясно, как и слова; ни у одного мыслителя не встречается так много задних мыслей, как у него. Он служит лучшим выразителем психоделической, или, иначе говоря, реалистической культуры – этого неоценённого движения, всюду прорывающегося среди морального и идеалистического сумасбродства воннегутовских школ. Битниковская философия является декадентством инстинкта битников; Берроуз же – последним проявлением сильной, строгой, суровой действительности, лежавшей в основе инстинктов более древних битников. Смелое отношение к действительности отличает такие натуры, как Берроуз; Кизи – трус; он боится действительности и ищет от неё убежища в идеале. Берроуз держится силы, а стало быть, поддерживает и силу вещей.