Зеленое небо над Римом
(noem)
опубликовано на neo-lit.com
Мы сидели в коридоре и курили. Было самое время повторно бежать за водкой. Вдруг на далёком горизонте, там, где начинаются коридорные двери и кончается узкая полоса света от чудом уцелевшей лампы возник силуэт мохнатого животного. Когда силуэт подошёл вплотную, Роллан зажёг перед его усатой мордой зажигалку. Пёс прищурился и попятился. Роллан сказал:
- Волк!
Я курил трубку.
- Волк! – сказал Роллан, - У меня, короче, есть своя философия.
Роллан выждал сколько следует для эффекта и начал:
- Человек, - начал он, - это падла! Человек везде срёт!
Волк был неразличим в темноте. Я думаю, он нюхал воздух, потому что было слышно, как вблизи кто-то чихает.
- Человек срёт везде! – сказал Роллан с еле сдерживаемым негодованием.
- Ты-то сам не срёшь, что ли? – вдруг сказал рядом волк. В его голосе я узнал своего соседа.
- Сру, - сказал Роллан, - но ничто человеческое мне так не чуждо, как этот гнусный акт!
- Ты смотри сам, - продолжил он после недолгого молчания, - был, скажем, кабан. Он жил себе на воле, бегал. Тут человеку захотелось есть. Он – пых! – и убил кабана. Нет кабана. Бегал кабан, а теперь лежит. Понимаешь?
Кабан чихнул.
- А теперь слушай: съел человек кабана – и посрал!
- Ну? – сказал кабан.
- Что? – удивился Роллан.
Кабан соображал в темноте.
- Был кабан, а стало дерьмо, - пояснил Роллан.
И добавил:
- Человек всегда срёт!
………………………………………………………………………………………
Мы забыли, когда закрывается метро. И кроме того, мы совсем забыли про турникеты.
Наверное, только в московском метро при защемлении человека турникеты издают такие гнусные звуки.
Роллан сказал мне «смотри». Я посмотрел и увидел объявление:
ГРАЖДАНЕ АЛКОГОЛИКИ И БОМЖИ! МЕТРО ЗАКРЫТО!
- Мы, - говорит Роллан, - выходит с тобой алкоголики.
- Давай, -сказал он, - им здесь всё похерим нахер.
И начал ногами ломать заклинивший турникет.
Я не спешил быть солидарным.
Не знаю, кто из нас лучше, но я сложнее.
Она стояла с той стороны турникета, изящная, как толстое полено.
- Тебя как звать, малый? – спросила она юного Роллана. Роллан сказал:
- Роллан.
- Быков?
- Нет - Ромен, - съязвил мой друг.
- А его? – показала она на меня.
- Полуостров Сахалин, - ответил Роллан.
Я поклонился в знак почтения и уважения.
- У меня, короче, есть своя философия, - отозвался Роллан, не прекращая дела.
- Погляди-ка, - облокотилась дежурная на дрожащий турникет, отчего у неё затряслась щека.
- А у него нет своей философии, - показал Роллан на меня.
Я поклонился в знак почтения и умиления.
- У меня тоже своя философия есть. Хочешь, скажу? – сказала дежурная Роллану.
Роллан прислушался.
- Хочу, - сказал он.
- Вот тебе моя философия, пьянь!!!
- Продрало?!
- Небось, мать с отцом за уши-то не драли, вот и вырос здоровый, а ума ни хуя!
Роллан бился вокруг зажатого уха, как шалавый карась. Дежурная свободной рукой достала из кармана свисток и победоносно засвистела Марсельезу. Я сказал:
- Это ни к чему, он и так раскаивается.
Роллан всё ниже пригибал краснеющую голову и иногда стучал ладонью по турникету. Изредка стонал.
- В участке разберутся, - сказала дежурная.
И тут погас свет.
Меня зашатало. В воздухе появились пятна и акварельные зигзаги. Рядом панически звенел свисток дежурной.
Я провалился.
…………………………………………………………………………………………
Очнулся я в полной темноте.
- Я вынес тебя с поля боя, - сказал рядом Роллан, - и жду благодарности.
- Спасибо, - отозвался я.
Слова разносились далеко. Я сидел на чём-то твёрдом и холодном. Мне было страшно.
- В тебе пол тебя – это рюкзак, - продолжил Роллан, - я хочу, чтобы ты знал это.
- В рюкзаке мой интеллектуальный эквивалент, - сказал я.
- Это я, если исчислять меня достижениями мирового разума, - добавил, почувствовав со стороны Роллана волну недоумения. – Ношу для балласта и противовеса.
- А… Я, думал там еда, - сказал мой друг.
Помолчали.
- Вот что, - сказал Роллан, - выкладывай давай свой эквивалент.
Я выложил четыре толстых тома. То есть ровно половину из восьмитомного собрания сочинений Эммануила Канта под редакцией профессора Гулыги.
- И всё? – удивился Роллан.
- Всё, - говорю, - на большее пока не тяну.
Стало слышно, как кто-то вырывает листы из книги.
- Слышишь, - говорю я, - кто-то книги рвёт?
- Я и рву, - говорит Роллан.
Я говорю ему:
- Ты что же, падла, сука, долбоеб…?
Он мне:
- Был эквивалент, а стал топливо.
И поджёг зажигалкой кучку листов.
Стало теплее.
- Помогай, - сказал Роллан и бросил мне четвёртый том.
Кант горел нездоровым зеленоватым пламенем.
От костра окружающая темнота сгустилась ещё больше. Под ногами у нас был тёмный мрамор. Мы находились в самом центре дикого языческого капища. Нас окружали беспросветные джунгли. Рядом ползали заторможенные удавы, и в зелёной листве скрывались разноцветные аборигены. Я слышал где-то по близости спокойное море.
Зверь дал о себе знать унылым шарканьем. Я был готов к нападению.
- Кабан, - предположил я.
Роллан молчал.
Наконец, посланец джунглей вышел на свет. На нём была клетчатая рубашка и потёртые джинсы. Лицо было разукрашено в четыре воинственных цвета: белый, чёрный, красный и жёлтый. В руке он держал бутылку дешёвого портвейна.
- Это что за симулякр? – сказал Роллан.
- Это перформанс, - сказал симулякр.
- Один чёрт. Садись, Перформанс.
Перформанс сел. Он сказал:
- Меня зовут Али.
- Роллан, - сказал Роллан.
- Ромен?
- Нет, блядь, - Барт.
Я закурил трубку, предчувствуя скорую смерть.
- Скажи нам, - говорю, - Али, - где мы и, главное, какими судьбами.
Али сказал:
- Вы на станции метро Кропоткинская. А я здесь оттого, что меня забыли друзья…
И тутАли поведал нам, что он студент-искусствовед, решивший с друзьями восстановить справедливость. А именно: во всех музеях мира античные статуи белые и мраморные. А между тем доподлинно известно, что древние греки их нещадно разукрашивали. И вот Али и его друзья решили сделать перформанс: разукрасить лица, составить петицию и отнести её директору Пушкинского музея. В петиции было сказано, что оставлять статуи белыми по меньшей мере не аутентично и что народ должен знать, что Апполон Бельведерский на самом деле розовый. Но дело было так, что их погнала охрана, поэтому пришлось идти за портвейном, а дальше он не помнит.
- Слушай, - говорю, - Али, а ты был в Риме?
- Нет, - ответил Али, - я был в Новгороде, но это почти одно и то же.
- Ну и как, - спрашиваю, - там?
- Известное дело – благодать.
- Ёб, - сказал я, - твою мать, Роллан!
Роллан отхлебнул дешёвого портвейна и сказал:
- У меня, короче, есть своя философия.
Но тут зажёгся свет, и обнаружилось, что мы сидим в центре зала. Впереди на широкой лестнице суетились две маленькие фигурки, из которых в одной я признал дежурную. Другая была в фуражке, кричала что-то в нашу сторону и предупредительно стреляла в воздух.
…………………………………………………………………………………………
Мы прыгали по рельсам. Бежать не получалось - получалось длинно прыгать. Роллан громко матерился. По стенам тоннеля моргали грязные лампочки.
Выстрелы позади, наконец, стихли. Мы сели.
- Слушай, - говорю, - Али, а какое там небо, в Риме?
Али задумался и говорит:
- Зелёное.
- Сам ты зелёный, - сказал ему Роллан.
- Зелёное! – говорю я, - ты, блядь ни хуя не понимаешь.
- Дураки, - сказал Роллан.
Минуту сидели молча.
- Я, - говорю, - стих придумал.
- Давай, - говорит Роллан.
Я поднялся и прочитал:
…я ответил бы им пустяками, -
мне не надо престижа,
я хотел бы московские камни
видеть в центре Парижа.
И ещё разглядеть с Воробьёвых
из бинокля над дымом
не мохнатых калек-воробьёв бы,
а зелёное небо над Римом.
Я бы сделался местным Мессией,
чтобы перелетать турникеты, -
если хочешь быть большим в России -
будь больше поэта…
Роллан сказал:
- Ну и дерьмо.
- Про турникеты здорово вышло, - добавил Али.
Мы пошли дальше. Вскоре нам встретилась дощечка на стене и на ней небрежная надпись: ТЕЛЕФОН Þ. Телефон был через пару шагов.
Я поднял трубку и говорю:
- Дорогуша, где у вас там главный?
Из трубки ответили:
- Я вам не дорогуша, во-первых. Подождите минуточку.
В трубке прозвучало бодрое мужское «алло!».
- Вы, - сказал я, - кто будете?
- Я, - ответили мне, - буду Иван Иваныч Хуйвпальто, тридцати трёх лет от роду, не женат, но с высшим образованием - окончил мехмат МГУ по специальности небесная механика.
- Вы, - удивляюсь, - стало быть, небесный механик?
- Да, - говорит, - небесный.
- Ребята! – ору в сторону, - У меня тут небесный механик!
- Пойдём, - говорит Роллан, - у тебя от портвейна наступил бесконечный регресс.
- Товарищ небесный механик! – закричал я в трубку, - я всю жизнь мечтал увидеть зелёное небо над Римом! Товарищ! – говорю, - нельзя ли хоть чуть-чуть тут, в Москве посмотреть, какое оно – зелёное небо; хоть бы пару минут, товарищ!
Роллан принялся меня оттаскивать от телефона. Я услышал в трубке:
- Можно, отчего нельзя. Выходи из тоннеля, мы тебе устроим небо… Только поторопись, там скоро поезда пойдут.
Роллан навалился, и я еле успел сказать «спасибо».
Мы шли вглубь. Роллан остановился и сказал:
- Слышите?
- Нет, - сказал я, не останавливаясь.
Тоннель раздваивался. Прямо перед нами был ровный ряд квадратных серых колонн, разделяющих один тоннель на два. В левом ответвлении у высокой платформы стоял синий состав.
Мы взобрались на платформу и побрели вдоль пустых вагонов. Первую бутылку из-под пива мы встретили примерно в середине состава. Ближе к первому вагону число бутылок возрастало.
- Теперь слышите? – сказал Роллан.
В головном вагоне кто-то вяло играл блюз на гитаре.
Мы вошли внутрь. Перед нами среди бутылок с пивом сидел человек в чёрной ковбойской шляпе.
- Короче, - сказал он, перебирая струны, - у меня есть своя философия.
Роллан подавился портвейном. Мне пришлось бить его по спине.
- В метро, - продолжил человек, - водятся динозавры! Я одного только что за водкой отправил.
- Сам-то ты кто? – недружелюбно сказал Роллан.
- Я, - отвечает, - ночной обходчик пути. Работаю здесь.
- А я Роллан, - сказал Роллан.
- Барт?
- Нет, блядь, - Людвиг Витгенштейн.
- Держи, Людвиг, - человек дал Роллану бутылку пива.
Я говорю:
- Нахер нам динозавры? Где тут зелёное небо над Римом?
Роллан говорит:
- Молчи.
- У меня, - сказал он, - короче, тоже своя философия есть.
Но тут сверху проговорили: «Двери закрываются. Берегите пиво».
- Это он, - сказал обходчик.
- Кто? – спросил Роллан.
- Динозавр – кто ещё, - ответил черношляпый и крикнул в тусклую крышу:
- Где водка, рептилия?
- Водка, - сказали сверху, - в наилучшем месте.
- Во мне.
Двери сошлись, и мы поехали.
Али тихо заплакал.
Я говорю:
- Не плачь, Али.
Али заплакал ещё сильнее.
Мы набирали скорость. Как пробелы между словами, мелькали светлые станции. Наконец за окнами наступила непрерывная тьма. Мне стало душно. Мы вбуравливались вглубь земной коры, в тёмную, безысходную глубь; мы неслись вниз, вниз, вниз…
- Куда, - ору сквозь шум, - куда везёт нас этот пьяный динозавр?!
Черношляпый обходчик хотел мне что-то ответить, но тут нас всех накрыла аквамариновая зелень.
Зелень ввалилась в широкие окна. Зелень была ослепительна. Состав остановился, и двери открылись. Мы вышли. Грим на лице Али весь размазался, – он продолжал плакать. К нам подошёл высокий динозавр. Он гремел серебряными колокольчиками и улыбался.
Я закричал, задыхаясь:
- Братцы! Да это ж оно!
- Небо!
- Смотрите – зелёное!
- Зелёное небо над Римом!
- Братцы!
Copyright © noem, 05.04.05