Grunge

(noem)


опубликовано на neo-lit.com


Телефон оказался прямо перед моими глазами. Эта маленькая серая хуйня орала и пищала на всю квартиру. Я нажал на несколько кнопок, эффекта никакого, долбанные гребаные телефоны, ебись они конем, он пищал еще громче, потом еще, блядь, я бросил его на пол, потом еще, когда он разлетелся я вспомнил, что он был не моим. Не моим, это так. Рядом лежала какая-то баба, классика жанра, еб вашу мать, прямо как у Никки Саддена. Только гораздо хуевей. Голова кружилась, хотелось пить, но встать было не возможно, а вставать было надо, потому что звонил Ник, нам надо ехать на студию, нам надо писать гитару, потому что все остальные давно уже прописались, и если я в этот раз продинамлю группу, Ник сказал, что пошлет меня на хуй, потому что он в рот ебал таких раздолбаев. Хренов долбаный ублюдок этот Ник, ну давай сделаем из меня мистера пунктуальность и ответственность, я буду ходить в чистых носках и никогда не слажаю в самый ответственный момент, на репетиции всегда трезвый, на концерте всегда вменяемый, да, от меня все тащатся, да это он, посмотрите, он говорит: нет наркотикам, он говорит: нет войне, он голосует за свободу и справедливость…

Когда-нибудь я буду легендой.

Как только я встал на ноги, меня потянуло блевать. У туалета я наступил на обладателя разбитого телефона, ладно, потом заплачу ему когда-нибудь. После проблева стало легче, главное, найти пакетик, кажется, я вчера забыл про него. Так и есть, он в заднем кармане, в ванной я втянул небольшую дорогу, хватит для того, чтобы добраться до Новослободской. Посмотрел в зеркало и решил, что надо почистить зубы. Именно так становятся бомжами и неудачниками, - человек просто забывает о том, что нужно чистить зубы. Да, весь позитив на сегодня, это маленький пакетик в заднем кармане, остальное напряг и отстой, похоже я становлюсь гребаным торчком, но это не важно, когда-нибудь я буду легендой.

Теперь главное отыскать гитару и свалить отсюда, пока не проснулся хозяин, хозяева всех флэтов, на которых происходят тусовки одинаковы – вечером им кажется, что они в теме, они богема и их все любят, посмотрите это же тот самый Андрей, у которого мы так круто оторвались в прошлый раз, о! девки визжат, парни тянут руки, прямо хоть сейчас устраивай очередь из желающих отсосать, но утром – утром все просыпаются и на мордах у всех написано: иди в жопу - мне хреново, вокруг лужи, туалет заблеван, хозяин садится где-нибудь в углу и начинает ныть, но у всех на мордах написано: иди в жопу, чувак, мне хреново, все быстро сваливают. Да. Я сваливаю.

Это было вчера, когда Ник сказал мне, где будет этот хренов англичанин, я решил, что обязательно должен быть там, потом этот англоязычный хуй потащил меня на флэт с нескрываемой надеждой оттрахать, но внезапно отрубился и умер до следующего утра. Я никогда не связался бы с этим пидором, если бы он не дал понять, что может устроить мне работу в Англии. Это так – я не могу жить в этой стране, каждый день спускаться в это сраное метро, где всегда воняет бомжом и пивом, смотреть на мрачное мудачье, которое толпиться в вагонах в час пик с безысходным желанием в глазах где-нибудь, как-нибудь пристроить свои гребаные, никому не нужные задницы, меня заебали их унылые песни, вся их отстойная, жалкая музыка, этот гнусный пердеж, который называется русским роком, порождение хронической нужды культуры в хорошей наркоте, да, блядь, я хотел бы посрать на всех на них, этих тупых белых уебков… Двери открылись, я вышел из вагона. В центре зала меня ждал Ник.

- Какого хрена тебя не было? – сказал он.

- Ник, - сказал я, - отъебись на сегодня со своим нытьем.

- Да что ты сказал, перец, - сказал Ник, - я жду тебя тут уже второй час, нах, второй, блядь, час, это, ты думаешь, нормально для человека, которому стоило охрененно много геморроя, чтобы забить сет на этой студии?

- Эй, послушай, я понимаю, что я опоздал, но, ебать, ты же сам вчера сказал мне, где будет эта английская сука.

- Послушай, парень, мы пишем этот ебаный альбом уже около года, и знаешь отчего у нас такая суперхреновая скорость? Оттого что срань господня, которая является нашим гитаристом, считает нужным посылать всех на хуй в самый ответственный момент. Полгода мы катаем старую программу, и ни одной новой песни. И знаешь почему? Я тебе скажу почему. Потому что, блядь, срань господня, которая является нашим гитаристом, за последние полгода ни разу не явилась на репетиции. Втыкаешь, чувак?

- Да иди ты в жопу, - сказал я.

- Да сам ты иди в жопу, - сказал Ник.

Остаток пути прошли молча.

Студией заправлял похожий на мышь хер, у него были длинные волосы и небольшая бородка. Он относился к той породе мудаковатых звукорежиссеров, которые во время записи строят из себя долбаных профессионалов, это значит сидеть и крутить датчики про себя, и потом говорить: ну вот, - когда лажовый результат звучит у тебя в наушниках, все это такое дерьмо, сколько раз я проходил эту херню, мать вашу так, у вас есть виски? – сказал я.

Но виски не помог, начинался настоящий отходняк, в комнате было душно, везде висели длинные провода, стояли комбы и инструменты, я не мог нормально вырулить ни одной своей партии, чем тошнотворнее становилось окружающее, тем острее сознавалась спасительная мысль отойти в туалет. В туалете я вдохнул дорогу и подумал, что когда-нибудь стану легендой. Вернувшись, я отыграл три трэка подряд без дублей.

- Отлично, - сказал Ник, - пойдем.

- То есть как, твою мать, пойдем? – сказал я, - У меня еще, как минимум, три песни на альбоме не дописано.

- Пойдем, - сказал Ник, - я тебе все объясню.

Как и следовало ожидать, этот ублюдок пригласил на мое место сессионного гитариста.

- Что я мог сделать, - сказал он, - если сроки поджимают, а ты хрен знает где?

Ник всегда был чрезмерно напряжным чуваком, и дело тут было не в том, что он не любил наркоту, просто сильнее всех наркотиков его колбасило от желания быть популярным, поэтому он всегда что-то мутил. На улице он дал мне послушать записи, эти три песни, в которых меня не было, звучали как настоящее говно, хрен, который меня заменял ни разу не слышал, что такое гранж, и уж тем более никогда не играл его, его гитара была примочена самым дебильным дисторшном, который мне доводилось слышать, он долбил по струнам так, как будто единственным инструментом, на котором его учили играть, был отбойный молоток, бля, я не могу это слушать, - сказал я.

- Понимаешь, - сказал Ник, - мы решили, что нам нужно новое звучание.

Да видал я в гробу такое новое звучание, все эти поп-панки, нью-металлеры, гребаные новомодные альтернативщики, напичканные новыми примочками, вся эта отстойная срань, - что они могут смыслить в настоящей тяжелой музыке, эти говноеды, которые носят на себе яркое дерьмо, прокалывают хуй, играют на пиздатых гитарах и тусуются на драм энд бейс пати.

- Послушай, Ник, - я положил свои руки ему на плечи, - ты помнишь, когда мы только начинали мутить всю эту хрень, чем был для нас гранж? Я хочу, чтобы ты вспомнил, парень, как мы вместе тащились от Mudhoney, Green River и Кобэйна, мы думали, что круче этого ничего нет, и я хочу, чтобы ты знал, гребаный придурок, что я и сейчас думаю, что круче этого ничего нет, и, если мое мнение тебе еще не по барабану, то вот тебе мой совет – засунь свое новое звучание себе в жопу.

- Да что ты сказал, перец, - сказал Ник, - когда мы начинали, ты ни на чем не сидел, мир был другим и мы, блядь, были другими. Но все, мать твою, меняется, мы семь лет лабаем в одном направлении, нужно движение, а ты этого не понимаешь. Когда Кобэйн пустил себе пулю в лоб, время легенд закончилось, наступило время косить бабки.

- Иди ты в жопу, - сказал я.

- Да сам ты иди в жопу, - сказал Ник.

Мы приперлись на какую-то хиповскую квартиру. Мне нужно было перекантоваться до концерта, а у Ника здесь были дела. Как только мы туда вошли, я понял, что попал в настоящее дерьмо, по углам сидели напряжные бородатые типы, рядом с ними сидели какие-то девки, валялись бутылки, стоял травяной кумар, парень с гитарой блеющим голосом пел какую-то психоделическую ахинею. Я пристроился в стороне и тут же ко мне подвалила одна из этих хиповских давалок, она была сильно обкурена и еле держалась на ногах. «Будешь?», - сказала она, протягивая мне косяк. Я взял его и затянулся, девка приземлилась рядом. Через несколько минут я обнаружил, что меня унесло с потрохами, никогда не любил траву, потому что она всегда делает ситуацию неуправляемой, никакого кайфа – один необъяснимый страх и торможение, в этом нет ничего прикольного, если ты не один, однажды по обкурке мне стало казаться, что из всех отверстий на моем лице хлещет кровь, с тех пор я завязал с травой. Тем временем эта ебнутая девка прогоняла мне нескончаемые телеги, основной темой которых был Эдуард Лимонов, я так и знал, что нарвусь в этом гадюшнике на подобное дерьмо, - все эти грязные тусовочные бабы вечно строят из себя Нэнси Спаджен-Кортни Лав, но стоит заговорить с ними об Эдуарде Лимонове или Егоре Летове, обнаруживается, что во Вселенной есть места, на которые им не насрать и эти места называются Лимонов и Летов, блядь, до чего ж противно. Я встал и нетвердой походкой направился в сторону, где предоложительно был туалет. Когда я вернулся, пакетик в заднем кармане был пуст, и мне стало гораздо лучше, я уселся напротив мисс Лимонофф, меня понесло. В течение двадцати минут я говорил ей об УЕБИЩНОСТИ как основной характеристике русской культуры. «Русский народ, -говорил я, - обречен на вечную УЕБИЩНОСТЬ, УЕБИЩНОСЬ задает рамки творчества и жизни, УЕБИЩНОСТЬ покрывает все пределы и исчерпывает все наличные возможности, УЕБИЩНОСТЬ незыблемая граница и абсолютный критерий измерения».

- Когда в лондонских клубах выступали Ramones или Sex Pistols, - сказал я, - толпа плевалась и кидалась в них всяким дерьмом, после концерта музыкантам приходилось отмывать свои гитары от плевков и прочей херни, и эта музыка называлсь панк, дорогуша, музыка ненависти и отчуждения, когда я вижу концерт Гражданской Обороны, я вижу только стадо обожравшихся пивом козлов, почитающих за божество основного козла, того, который блеет в микрофон.

Зря я это сказал, бутылка разбилась в нескольких сантиметрах от моей головы, оказалось, что уже несколько минут я нахожусь в центре внимания, и кучка местных уебков выражают желание меня порвать, у моей собеседницы была истерика, откуда-то подскочил Ник, взял меня в охапку и под неистовый рев толпы выволок вместе с гитарой из квартиры.

- Ну ты и придурок! – сказал он мне на улице.

- Нечего было меня тащить туда, - сказал я, приходя в себя.

- Слушай, парень, тут дело не во мне, а в тебе. Ты становишься настоящим говнюком. Подумай об этом. Мне кажется, тебе пора завязывать с порошком.

Я хотел послать его в жопу, но промолчал. Ник дал мне денег, сказал, чтобы я купил себе пива и ждал его в парке, через полчаса он вернется и мы вместе поедем на саундчек.

Солнце припекало, я сидел на скамеечке и отхлебывал из бутылки, состояние было хреновое, самой большой занозой в моей жопе была мысль о том, что я все безвозвратно проебал, да, это так, я все безвозвратно проебал, семь лет я играю гранж и все, чего я добился, это кучка ебнутых фэнов, которые ни хуя не способны ни во что воткнуть, и статус почетного гостя для своей группы на второсортных сейшнах вроде «Десять лет со дня смерти Курта Кобэйна». Да, тебе говорят, эй, это круто, чувак, но в конце концов никто не хочет иметь с тобой дело. Grunge is dead, говорят эти мудаки и разводят руками, в итоге понимешь, что должен был сказать спасибо этим засранцам за то, что после первого риффа они не послали тебя на хуй.

- Здрасте, - сказал кто-то рядом, - будьте добры ваши документы.

Из документов у меня был только прошлогодний бэджик с какого-то провинциального феста, и все.

- Вы знаете, что нельзя пить пиво в общественных местах? – сказал легавый, в руках он вертел мой бэджик.

Я посмотрел на его гнусную рожу и начал:

- Эй, парень…, - начал я. В середине моего спича к нам подвалил еще один служитель закона.

- …Вас всех, ваш закон и ваши постановления! - закончил я уже в участке.

Один из этих мудозвонов подошел ко мне и сказал:

- Либо платишь, либо задерживаем тебя на семьдесят два часа для выяснения личности.

- А отсосать ты у меня не пробовал? – сказал я.

В этом городе слишком много человек, которые хотят меня покалечить, неужели я заслужил это, ведь если в думаться я простой музыкант, почему, блядь, все хотят меня убить? Боль в животе держалась целую вечность, удар пришелся чуть ниже солнечного сплетения, пол был грязным и холодным, оставаться здесь было никак нельзя, если я пропущу концерт, Ник купит дробовик, отыщет меня и отстрелит мне яйца, а яйца мне нужны, поэтому надо сваливать отсюда.

- Можно позвонить? – спросил я, оставаясь лежачим.

- Звони, - сказал какой-то хрен.

- Да, Ник, это я.

- В участке.

- Епт, да ты сам предложил мне купить пива!

- Да иди на хуй.

Я бросил трубку.

Ник приперся через полчаса, когда он расплачивался с ментами, на его дебильной роже было написано, что он никогда мне этого не простит.

Мы еле успели к началу. По гримерке бегал какой-то козлище и кричал что-то неразборчивое про то, что это полная лажа - играть концерт без хорошего саундчека, наверное, он был арт-директором или еще кем-нибудь из этой говнобратии, Ник был полностью убит. На сцене рвали струны какие-то недоноски из разогревающей группы. Когда мы протискивались сквозь толпу, в баре я заметил дилера, выйдя из гримерки, я увидел, что эта мразь тусует у дверей сортира, когда мы оказались в кабинке, он вытащил порошок. Порошок имел какой-то подозрительный цвет, никогда бы не связался с этим говнюком, если бы он не продавал так много в кредит.

- Что это за дермо? – спросил я его.

- Кокс.

- Ты хочешь сказать, я не знаю, как выглядит кокс?

- Там есть героин.

- ТЫ ОХРЕНЕЛ?

- Потише, там его совсем немного.

- Из-за таких ебланов, как ты, умер Сид Вишес.

- Мэн, такие как мы сделали из него легенду.

- Бля, - сказал я и вдохнул дорогу.

Повсюду разлилось тепло, внизу шевелились люди, я стоял со своим Мустангом 1987 года, купленным в Сиэтле, штат Вашингтон, и ждал, когда начнется эта музыка – гранж, ударник отстучал четыре такта, и я коснулся струн, из мониторов начали медленно приходить звуки, звуки расплывались и исчезали, они были тяжелыми, низкими и невероятно настоящими, где-то среди них был голос Ника, все плавали в медленном подводном течении, толпа внизу была кучкой морских водорослей, с каждым поворотом темы мне становилась очевидна безысходность, пути назад не существует, его просто нет, гранж – это когда нет пути назад, слышите, ебланы, ГРАНЖ – ЭТО, КОГДА НЕТ ПУТИ НАЗАД.

……………………………………………………………………………………………………...

- Эй, ты как? – перед глазами было лицо Костика, через секунду я вспомнил, что он басист, еще через секунду я вспомнил все остальное.

- В порядке, - сказал я, усаживаясь на софе. В гримерке было тихо и пусто.

- Что произошло? – сказал я.

- Ты отключился на сцене. Прямо в середине первой песни грохнулся на пол вместе с гитарой, - сказал Костик, - мы решили не вызывать врачей, сам понимаешь.

- А где все? – сказал я.

- Все уже разошлись. Ник взял твою гитару и доиграл весь концерт сам.

- Это самое…- сказал Костик.

- Что?

- Ник сказал, что не хочет больше тебя видеть. Вот.

- Тот тип, - сказал Костик, - который тусовался в гримерке, был представителем какой-то крупной фирмы. У Ника были планы на него, а ты их обломал.

- Да…- сказал я.

- Ты можешь идти? Клуб закрывается.

Я встал на ноги, голова немного кружилась, но думать было несложно. В углу стояла гитара, я повесил ее на плечо, в другую руку я взял чехол. У выхода кто-то весело смеялся, Костик возился со шнурами в гримерке. Я побрел на свежий воздух, вокруг металлодетектора собралась кучка охранников, в центре стоял какой-то мужик, мужик шутил, все смеялись. Длинный коридор ничем не заканчивался, я не мог найти дверь.

- Долго будем пялиться в стену, музыкант? – услышал я за спиной.

Это был тот самый мужик, который шутил с охраной.

- Хреновато, братец? – сказал он.

Фендер Мустанг 1987 года, купленный в городе Сиэтле, штат Вашингтон - именно на таких гитарах играют настоящий гранж, на таких гитарах играют настоящий гранж, на таких гитарах играют настоящий гранж, НА ТАКИХ ГИТАРАХ ИГРАЮТ НАСТОЯЩИЙ ГРАНЖ!

Когда подбежал Костик и охранники в Мустанге была уже длинная трещина вдоль всего грифа, на полу в расплывающейся луже крови лежал мужик, в том, что осталось от его черепа, можно было разглядеть фрагменты мозга.

Когда-нибудь, блядь, я буду легендой.


Copyright © noem, 22.04.05