Литература

Однажды я решил создать свой мир.

Сел за стол, достал новый альбом, цветными карандашами прочертил две параллельные линии. Подумав, разрезал их перпендикулярно еще двумя параллельными прямыми. Желтая, зеленая, синяя, красная. И решил, что:

1) Каждой из линий будет соответствовать одна, отличная от других цивилизация моего мира;

2) Точки их пересечения будет геополитически-взаимовыгодными соприкосновениями в жизни придуманных мною маленьких мирков;

3) Название условно общей среды обитания – Неопределенность. И по линиям: Смутная Глобализация, Взрывоопасное Средневековье, Убернэшион и Тысячелетняя Поступь соответственно по прямым.

Подумав, я нарисовал сбоку линейную систему координат, приняв за основу пространственно-временную категорию эволюции. Так получилось у меня, что зеленая и красная линия (Взрывоопасное Средневековье и Тысячелетняя Поступь), утонув в пространственном болоте, развивались вневременно; две оставшиеся же линии, наплевав на пространство, тянулись вверх, к некоему непонятному им самому Хроноидеалу (для упрощения я назвал его «Прогрессом»). Суть в том (и это мне было известно из школьного курса геометрии), что гипотетические цели всех четырех линий-цивилизаций замыкались в районе перевернутой восьмерки знака бесконечность. Именно ее я и не замедлил обозначить над каждой из нарисованных мною прямых.

4) Возле желто-зеленой точки я поставил закорючки штрихованного домика и миниатюрной нефтевышки, что по моей идее символизировало заинтересованность Взрывоопасного Средневековья в малозаселенных территориях Смутной Глобализации, и ресурсную зависимость последней от первой.

5) Возле сине-красной точки (Убернэшион и Тысячелетняя Поступь) я нарисовал миниатюрную трубу и иконку перечеркнутого сверху вниз двумя черточками символа S.

6) Сине-зеленую точку я снабдил картинкой маленького багрового грибочка и опять же нефтевышкой.

7) Рядом с точкой соприкосновения Смутной Глобализации и Тысячелетней Поступи я подрисовал снова трубу и перечеркнутую букву S.

Присмотревшись к своему графическому объекту внимательнее, я заметил, что в расположении линий Смутной Глобализации и Убернэшион по отношению к двум перпендикулярным им цивилизациям есть некоторая асимметрия, создающая на бумаге альбома иллюзия нарисованного креста. Размазавшийся карандашный грифель же в верхнем углу рисунка неуловимым образом напоминал тонкий лунный серп, со звездой внутри, словно наваливающийся чумазостью и громоздкостью пятна на отточенный, вырисованный по линейке крест.

В квадратике, образованном моими цивилизациями, как-то сам собой схематически возник образ раскинувшего в сторону руки человека. По поводу углов этого же квадрата у меня неожиданно мелькнули какие-то мало ассоциируемые с чертежом Неопределенности биологические понятия: зрение, слух, обоняние, осязание. Выпавший из стандартной пятерки вкус молниеносно впечатался в образ распятого человека.

- Ну да, съели же, суки, все верно…, - сказал я себе уже в кухне, доставая из холодильника полиэтиленовую упаковку ножек Буша и апельсиновый сок.

Что же мне делать со всем этим дальше? – думал я, обгладывая куриные кости.

Неожиданно вспомнилось, как в двенадцатилетнем возрасте я, начитавшись Конан-варваров и подобной полуфэнтэзийной лабуды, рисовал в тетради абрис выдуманного мною фантастического государства и долгими зимними вечерами писал его же историю. Возникающие из ниоткуда города, тысячные армии, разбивающие поочередно друг друга, одинокие герои, проживающие тысячелетия ветхозаветных старцев и успевающие за это время не раз изменить ход истории, восстания народа, революции. Целая тетрадь никому не нужных и, более того, никому неинтересных бредовых дат, событий и описаний… Кто знает, может это все и происходило в действительности?

Но сейчас, что мне делать со своей Неопределенностью сейчас? Понимая, что описывать шаг за шагом, год за годом истории своих альбомных цивилизаций, по меньшей мере глупо, я решил обратиться за помощью к своему соседу-программеру…

У Антона на хате сегодня тусовались его партийные товарищи из НБП. Посидев с ними немного, попив привычный для меня уже в их компании портвейн, я отозвал хозяина из насквозь прокуренной комнаты в коридор. Развернув перед ним свой альбом, я вкратце обрисовал Антону ситуацию, по пунктам расписал установочные параметры, спросил – сможет ли он написать небольшую прогу для моей Неопределенности, которая бы «нарисовала» мне ее историю?

- Как нехуй делать, - Антон как всегда был лаконичен.

Небрежно сунув мой график к себе в рюкзак , он попросил меня зайти к нему через пару дней…

…Что-то такое торкнуло внутри меня, и я встревожено осмотрелся. Да нет, показалось…

Так и не списав до конца конспект последней лекции по психологии, я встал из-за стола, потянулся и подошел к окну.

Снег… Первый, между прочим, в этом году. Раскрыв раму, я вдохнул всей грудью пьянящий аромат наступающей зимы, с удовольствием окунув лицо в смачно несущиеся под резким ветром хлопья снежинок. Красота! Даже уже за минуты наслаждения первым снегом можно любить это холодное время года, этот мрачный, полутрущобный город дворов-колодцев, да и весь мир с ним заодно…

Настроение немного испортилось, едва я завидел группу выступивших из-за угла соседнего дома дружинников, патрулирующих район в преддверие ХХII съезда КПСС.

Закрыв окно, я подошел к альбому, раскрытому на странице с нарисованным мною пару дней назад графиком моего нового мира Неопределенности.

Было что-то такое смутно тревожившее в четко прорисованных линиях разноцветных цивилизаций, будто и не я рисовал его. Нахмурив брови, я еще раз внимательно проглядел чертеж, подписи к нему – да нет, все вроде бы верно: три линии, треугольник, с вписанным в него гербом Советского Союза и размазанным грифельным пятном мавзолея.

Только вот Антон, мудак, все-таки совсем не ту прогу сделал, какую я у него просил: задав параметры, описал всего-навсего обыкновенную историю человечества. Ее я могу прочитать и в учебниках истории – накой она мне нужна?

Со вздохом я тыцнул на клавише от пульта управления телевизором:

- … с истинно коммунистическим энтузиазмом приветствуют генерального секретаря Советского Союза все колхозники и рабочие, Техасщины, Мичиганщины, Алабанщины…других штатов Соединенных Советских Штатов Америки, - торжественным голосом читал с телеэкрана улыбчивый диктор.

Мой новый старый мир, - грустно подумал я, выкидывая в мусорное ведро альбом и диск, с записанной на него Антоном прогой.