Литература

Он чувствовал, что кто-то смотрит на него со стороны. Это было что-то необъяснимое, на уровне мистики, как будто он находился рядом с кем-то очень хорошо знакомым, но не мог понять, кто это.

На платформе толпились заспанные люди, черные раздвижные двери подрагивали от потоков теплого воздуха внутри тоннеля. Люди старались не разглядывать друг друга, но как это сделаешь, если смотреть больше некуда? Их взгляды были направлены сквозь чужие лица, как будто вокруг никого не существовало. Сергей оглянулся и уставился в пол. Разглядывал чьи-то замшевые сапоги, обшитые мехом. В сотый раз проклинал ебучее метро и брата, который обещал помочь с машиной в воскресенье, а сам ушел в запой. Ему хотелось позвонить брату прямо сейчас и доходчиво объяснить, почему он козел. Брат позвонил сам — умирающим голосом:

— Слышь, Серега? В пятницу, как штык.

Шум поезда заглушил матюги, народ ломанулся в вагон, и невидимый призрак исчез.

Сергей ненавидел метро: от резкого перепада температур у него болела и кружилась голова, было жарко в недавно купленной куртке, рубашка пропиталась потом — а в ней еще сидеть весь день, общаться с клиентами. В принципе, он мог бы остановить любого азера-бомбилу. Да, именно так и надо было сделать. Но с какой стати тратить деньги на чужую машину, если есть своя? Они все же не казенные. Ничего, можно раз в месяц прокатиться с пролетариями в душном вагоне. В конце концов, иногда нужно и пешком ходить, это полезно как для здоровья, так и для самооценки.

Слева к его плечу прижимался пожилой мужчина неприятного вида с сивыми усами-шваброй. Лысеющий, в облезлой кожаной куртке. Сергей инстинктивно отодвинулся, как будто с этого, усатого, могли переползти вши. Стоявшая впереди девушка мотнула головой, надушенные волосы хлестнули Сергея по лицу. Он чихнул.

Справа воняло дешевой туалетной водой и дезодорантом. Парень с прилизанными волосами и — почему-то — с красным воздушным шариком, на котором было нарисовано розовое сердечко. Видимо, он стеснялся и шарика, и сам себя — и напряженно смотрел куда-то через стекло.

Там, за дверью с затертой надписью «не прислоняться», тянулись бесконечные серые кабели в черном тоннеле, там было пусто, там перемещался мертвый нагретый воздух. Сергея всегда пугала эта подземная ловушка. В детстве ему казалось, что воздуха в метро не хватит, и он задохнется.

У него было две фобии. С клаустрофобией все было просто и понятно, он в тысячный раз убеждал себя, что лифт и метро — обычные средства перемещения его тела в пространстве. Вторая фобия была не настолько очевидной. Чья-то невидимая рука осторожно трогала его за плечо, кто-то стоял позади него, вызывая неприятный холодок в спине. Особенно остро он ощущал это в детстве, когда оставался в квартире один. Казалось, кто-то вот-вот бросится на него из темноты. Причем непонятно было, что этому существу нужно, что оно собирается с ним сделать — съесть, испугать, просто пройти сквозь него или мимо, овеять на секунду своим холодным дыханием и исчезнуть.

В голове у Сергея вертелся дурацкий ритмичный стишок: «С рассвета в Валентинов день я проберусь к дверям и у окна согласье дам быть Валентиной вам. Он встал, оделся, отпер дверь, и та, что в дверь вошла, уже не девушкой ушла из этого угла». Полная чушь: из какого угла, почему из угла? Кто это написал и к чему? Надо отложить это «на потом». Примерно через полдня его мозг неожиданно выдаст ответ. Будет искать по ячейкам памяти, не мешая другим мыслям, наткнется на какую-нибудь ассоциацию — и готово.

Валентинов день — это, вроде, 14 февраля. Понятно, откуда шарик у этого кретина справа. Дурацкий праздник с дурацкими шариками и дурацкими открытками. С одним билетом в кино для «влюбленных». Какая хуйня... Сергей прикрыл глаза. Шум поезда убаюкивал. Внезапно кто-то больно ткнул его сзади.

— Совсем охуели. — пробормотал он и обернулся.

Девушка, маленькая, худенькая. Черные волнистые волосы и грустные еврейские глаза. Она тоже смотрела сквозь него, как все эти люди.

— Анька! — Он был даже рад, что случайно встретил ее.

Девушка по-прежнему смотрела куда-то сквозь него.

— Ань, это же я! — Он попытался обнять ее.

— Молодой человек, уберите руки. — велела девушка.

Сергей почувствовал, как кровь приливает к лицу. Он еле дождался очередной станции и вылетел из вагона как ошпаренный.

Следующий вагон оказался не таким набитым. Сергей встал напротив какого-то смуглого парня, делавшего вид, что читает газету — чтобы не согнали. Карие продолговатые глаза парня задержались на уровне ширинки Сергея, это было неприятно и даже неприлично. Сергей тут же уставился в черноту за окном.

— Интересно, пассажиры специально тренируют это идиотское выражение лица или рождаются с ним? — Тихий голос парня еле пробивался сквозь шум поезда. — Я за все утро не видел в этом чертовом метро ни одного осмысленного человеческого взгляда.

Сергей молча прошел к дверям.

* * *

На работе получил от босса втык за опоздание. Несильный, потому что босс был его возраста, и они обращались друг к другу на «ты», но от того еще более обидный.

Отсидел на совещании, прошел к своему компьютеру, заметил на соседнем столе розовое сердечко, присыпанное по клею блестками. «Пастернак» — всплыло в голове. Да, те дурацкие строчки были «Гамлетом» в переводе Пастернака. Никто из клиентов пока не звонил, ехать куда-то без машины не имело смысла, Сергей с горя залез в интернет и откопал там песню Офелии:

To-morrow is Saint Valentine"s day,

All in the morning bedtime,

And I a maid at your window,

To be your Valentine.

Then up he rose and donn"d his clo"es

And dupp"d the chamber door,

Let in the maid, that out a maid

Never departed more.

By Gis and by Saint Charity,

Alack, and fie for shame!

Young men will do"t if they come to"t

By Cock, they are to blame.

Quoth she, "Before you tumbled me,

You promis"d me to wed."

He answers:

"So would I "a" done, by yonder sun,

An thou hadst not come to my bed."

Пастернак почему-то перевел только половину Офелииной песни, остановившись на двусмысленной фразе «Вот не побожись, сейчас кончу». Сергея это удивило. У Пастернака получалось, что во всем виноват мужик, а на самом-то деле виноватой оказалась баба, которая до свадьбы прыгнула в койку. Странно, что этот перевод считался лучшим.

— На дамке сидишь? — Сзади кто-то надавил ему на плечи.

— Ира, я занят. — Он торопливо свернул окна.

— А мне тут какой-то дурак положил. — Секретарша босса держала акриловыми ногтями еще одно сердечко.

— Аааа...

— Так и будешь тут торчать весь день? — Ира покраснела под слоем тонального крема.

— Ну а что еще делать? — окрысился он. — Если можешь сама починить мой «Ниссан» — уеду.

— Да пошел ты. — Ирка отскочила.

Шпильки процокали по коридору, он снова был один. Эта дура Ирка все свободное время проводила на сайте «Дамочка ру», где непонятно для чего снимала облезлых кавалеров, а потом обсуждала их облезлости в курилке. Создавалось впечатление, что она специально выбирает самых убогих или у нее что-то не клеится с мужиками. Админ несколько раз пробовал обрубить ей этот сайт, но после очередного отключения его самого чуть не уволили. Связываться с Ирочкой было опасно. От ее акриловых когтей стирались клавиши ноутбуков, а на бумагах оставались вмятины, похожие на следы птичьих лапок на снегу.

Менеджер Саша тихо притворил дверь, залез под свой стол и вытащил початую бутылку виски. Поставил ее на сердечко, потом, наконец, заметил, что оно там лежит:

— Тебе принесли?

— Не, — отозвался Сергей.

— Ну, пиздец. — Саша уселся на стол, подтянув шерстяные брюки. — Если он и дальше будет собирать эти тупые совещания в девять утра, я сам уйду.

— А пить с утра — это нормально? — Сергей покосился на бутыль.

— Слушай... У меня какая-то дрянь вскочила на хую. Как ты думаешь, это рак? — Саша отпил из горла.

— Это шанкр.

— Я серьезно. — обиделся Саша.

— И я серьезно. Обслюнявил все горлышко, сифилитик. — Сергей протянул пластиковый стаканчик из-под кофе.

Саша плеснул ему граммов пятьдесят.

— Слышь, Серега, я тут на Мамбе познакомился с теткой. Ей сорок, и у нее есть дочь. Дочь страшная, а мамаша ничего себе. Как думаешь, кого лучше выебать?

— Обеих! — Сергей остервенело содрал с вешалки куртку и выбежал из кабинета.

Раздражение взялось непонятно откуда, все его бесили: Саша, босс, недоебанная Ира. На лестнице он столкнулся с админом и чуть не повалил его, тот едва успел ухватиться за перила. Нахамил охраннику внизу и зашагал по слякоти куда глаза глядят. Через два квартала понял, что на улице довольно холодно, замедлил шаг, застегнул куртку.

* * *

Школа, где Анька работала учительницей рисования, была здесь же, на Васильевском острове. Наверное, Анька и сейчас там — лузерши вроде нее редко меняют место работы. Пять лет назад она сильно удивилась, когда он состриг роскошные длинные патлы и разбил гитару. «Музыка — это не глупости, — доказывала она. — У тебя талант. И что, ты хочешь все бросить и стать обычным торгашом?» Он тогда ответил, что лучше быть хорошим торгашом, чем плохим музыкантом или бездарной художницей. А рисовала она примерно так же, как он играл. Стены ее комнаты в коммуналке были увешаны разноцветными портретами Цоя и Янки Дягилевой. Она умела рисовать только Цоя, Янку и себя, редко убиралась, плохо готовила. Лежа на серых простынях, любила порассуждать о мэйнстриме, который душит настоящее искусство, и тушила окурки о блюдечко. Не умела одеваться, пять лет пыталась напечатать книжечку стихов, кормила и лечила бродячих кошек. Она была хорошей девушкой, но за глаза ее называли дурой.

Она считала его безумно талантливым, он нигде не работал, по случаю выступал в клубах, играл в переходах, тусовался с ее немытыми друзьями, пил почти каждый вечер и выкуривал за день по две пачки дешевых сигарет. Он знал наизусть все песни Цоя и Янки Дягилевой — она постоянно слушала их кассеты и подпевала слабеньким голоском. Он столько раз исполнял «Группу крови», что крови хватило бы на все СНГ.

Каждый день было одно и то же: она уходила на работу, он ждал ее, читал, курил, бренчал на гитаре, выносил кошачий туалет, сочинял песни с сильным закосом под Летова, вел бесконечные разговоры с ее приятелями. Окно ее комнаты выходило на глухую кирпичную стену, в сортире не работал бачок, соседки ненавидели Сергея и постоянно шипели ему вслед какие-то гадости. Он мог неделями не выходить на улицу, есть одни бомжпакеты или растворимое картофельное пюре, не мыться, не расчесывать волосы. Выходные были похожи на будни, с той лишь разницей, что Анька никуда не уходила и с самого утра у нее было плохое настроение.

Пять лет назад Сергей сам послал ее, потому что дальше так было жить нельзя. Он чувствовал, что если останется с ней, то рано или поздно сойдет с ума. Сказал: «Я люблю тебя, но не хочу просрать свою жизнь». Еще полгода она донимала его телефонными звонками, резала вены, глотала таблетки, караулила его в подъезде с кухонным ножом. Сначала он ее жалел, потом это тупое поведение начало раздражать его, затем появилось чувство неловкости: неприятно было наблюдать за человеком, не понимающим, насколько глупо он выглядит.

Каждый сеанс ее телефонных звонков начинался словами «Я люблю тебя», потом слышалось пьяное хихиканье, иногда — рыдания, иногда — треньканье гитары. Видимо, у нее, как обычно, тусовалась орава бездомных неформалов, которые пили на ее нищенскую зарплату и спали тут же на полу. После третьего звонка Сергей обычно отключал мобильник или городской телефон — смотря куда звонили. Иногда хотелось поехать туда, отпинать эту дуру и посмотреть, вступятся ли за нее убогие дружки-музыканты. Когда-то Сергей и сам был бездомным неформалом — поссорился с родаками. Правда, он к ним быстро вернулся, а потом заработал на первоначальный взнос и купил квартиру в кредит.

Анька его действительно любила — он пытался забыть это время как длинный тяжелый сон больного человека. С тех пор у него не было ни одной постоянной девушки — боялся истерик, жалел времени. Периодически он снимал кого-то на Мамбе, но дальше третьего свидания дело не шло, особенно если девушки клали головку ему на плечо и намекали, что хотят «встречаться». Ему попадались или щупленькие интеллигентки в дешевом белье, читавшие Кундеру и Гессе, или офисные кобылы типа Ирки, наштукатуренные тональным кремом. Была еще одна разновидность баб — они за чужой счет ездили по ресторанам и клубам, не вылезали из салонов красоты, покупали вещи в бутиках и трепались ни о чем. Такие бабы всегда высаживали на нехилые суммы, а давали редко, если вообще давали. С этим сортом баб он старался не пересекаться, потому что нужно было выплачивать за квартиру.

Одни тетки сразу прыгали в койку, других он «интересовал как личность», приходилось выслушивать их болтовню о незнакомых людях и неинтересных вещах — совершенно бесполезную, потому что никаких отношений он завязывать не собирался. Все они были одинаково чужими, и в каждой чего-то не хватало.

Соль и песок портили кожу его умеренно дорогих ботинок, проезжавшие мимо машины обдавали грязью, с крыш текла вода. Его бесило все вокруг — мокрое, грязное, серое. По пути он забежал в цветочный магазин, погрелся несколько минут, вдохнул аромат пыльцы и вышел с букетом из семи алых роз.

В школе было тихо, только лампы дневного света жужжали под потолком в гардеробе. Пожилой охранник, уютно устроившись в кресле, читал журнал «За рулем».

Сергей откашлялся.

— Простите... Анна Олеговна здесь еще работает?

Охранник заметил букет, улыбнулся:

— Подождите пятнадцать минут, потом подниметесь на второй этаж, в учительскую.

Сергей устроился рядом, на тяжелой лакированной скамье из светлого дерева. Время тянулось долго. Успел потрепаться с охранником — у того была «десятка», и тоже в ремонте. Позвонил Саше, спросил, не подвезет ли его кто-нибудь к трем на Выборгскую. На работе всем было, по большому счету, наплевать, где он находится.

Звонок затрещал так громко, что, казалось, сейчас взорвется голова. Школу накрыла волна оглушительного детского визга. Сергей с трудом пробирался вверх по лестнице, отгоняя локтями осатанелых детей. Они чуть не сломали его букет. «Это что, они всегда так глотку дерут? — подумал он. — Тут за один день ебнуться можно». На секунду он засомневался, действительно ли в метро была она — может, просто девушка, похожая на Аньку. Наверное, он будет выглядеть с этим букетом глупо. Ну и пусть.

Это действительно была она. За приоткрытой дверью учительской он разглядел ее волосы и знакомый клетчатый жакет. Носит какое-то старье, надо будет прикупить ей новых тряпок.

— Аня, привет. — Он стоял на пороге, смущенно уставясь в потолок. Беспомощно оглянулся, как бы ища поддержки. — Это тебе.

— А зачем? — Спросила она чужим голосом. — И вообще, вы кто? Почему вы меня преследуете? Как вы узнали, где я работаю?

— Аня, ты что, меня не помнишь?

Она помотала головой.

— Ну хоть цветы возьми.

— Спасибо. — Она понюхала букет и положила его на низенький столик рядом со стопкой классных журналов.

В учительскую заходили какие-то пожилые тетки и тут же ретировались, видя незнакомого мужика в хорошем костюме. Мальчик лет тринадцати сунул голову в дверной проем:

— Анна Олеговна, Черногуз Ваське морду разбил!

— Ковалев к медсестре, Черногуз завтра в школу с родителями... И дверь закрой!

Голова ученика исчезла.

— Итак, мужчина, вы кто? — Спросила Анна Олеговна.

— Аня, ну хватит притворяться. Что это за Санта-Барбара?

— Вот и мне интересно, что за Санта-Барбара.

— Аня, прости меня, я вел себя как козел.

— Еще какие-нибудь вопросы, пожелания, предложения?

— Короче. — Он похлопал себя по карманам, ища блокнот. — Короче, я тебе щас напишу номер телефона. Когда вспомнишь — позвони. Ты ведь любишь звонить по телефону.

— С чего это вы взяли, что я вам позвоню?

— Ну, так, просто. Поговорить.

— А о чем с тобой говорить?

— Ну, не знаю...

— Кто ты такой, чтобы с тобой говорить? — Ее верхняя губа искривилась, обнажив крупные резцы.

— Твой бывший парень. Сережа...

— Какой еще Сережа? Ты — никто. Тебя вообще нет!

* * *

Слякоть разлеталась брызгами, ботинки потеряли вид. Сергей бил самого себя кулаком в лоб.

Идиотка! Что она говорила — что любит, что жить без него не может, сука, тварь! Не помнит она, как же. «Почему вы меня преследуете?» Как будто он сам ей названивал полгода, резал вены, глотал таблетки! Что она хотела доказать этим тупым спектаклем?

Такие как она не меняются, такие не взрослеют. О чем он думал? Хорошо, что не успел дать номер телефона — если к ней, не дай бог, «вернется память», он потом не отвяжется.

Он хотел поймать такси, но пробке не было видно конца, машины стояли от Среднего до самого моста. Сунулся в метро, увидел громадную толпу, напиравшую на турникеты. Пройти можно было только через одну дверь — чтобы избежать толкучки в вестибюле. Даже на тротуарах было столько народу, что приходилось расталкивать прохожих. Сергей понял, что никуда он отсюда не уедет.

Особенно раздражали шарики и цветы в руках влюбленных идиотов, нарумяненные щеки девок и быдляцкий смех. Это все было ненастоящим, это был массовый психоз, подогреваемый производителями открыток и сувениров. Интересно, сколько их в этот день было продано в Питере? А цветов? Ну да... И сам, как дурак, притащил ей розы — стадный инстинкт. С чего он вообще взял, что ему кто-то нужен?

На работе все было по-прежнему. Босс вместе с Иркой сидел на дамке, менеджерье разбрелось кто куда, админ колотил по клавишам в своем закутке. Судя по скорости, он трепался в асе по крайней мере с четырьмя самками человека.

В Сашиной бутылке еще осталось некоторое количество пахнущей дымом жидкости, так что Сергею было чем заняться до конца рабочего дня. В курилке он столкнулся с Иркой, она принялась оживленно рассказывать про какого-то сорокалетнего лузера-инженера, которого они с боссом только что закадрили и собирались как следует проучить, чтоб не совался с суконным рылом в калашный ряд.

Он старался не дышать на Ирку. Ее шею украшали бусы из какого-то красного камня, и ему почему-то захотелось намотать эти бусы на руку, а потом дернуть посильнее.

— Сережа, а почему ты не смотришь мне в глаза? У тебя что, проблемы? — Ни с того ни с сего спросила Ирка.

Он пустил дым ей в лицо.

— Почему ты ведешь себя по-хамски? — Продолжала она.

— Потому что все мужики — козлы. — Он ткнул окурок в решетку пепельницы.

Ирка разрыдалась, пришлось отдать ей чистый носовой платок.

* * *

На Васильевском по-прежнему были пробки, Сергей решил добраться пешком до Спортивной. Там даже в часы пик было меньше народу, чем на других станциях. Ветер на Тучковом мосту дул такой, что слезились глаза, и казалось, что идущие навстречу люди все как один плачут.

Что она там сказала? «Тебя вообще нет»? Он-то есть, вот он, с квартирой, машиной и работой, а эта как была, так и осталась никем.

Сергей попытался поймать бомбилу, замерз, плюнул на это дело и спустился в теплую пасть метро. Порылся непослушными руками в карманах, отыскивая десятки. Голова сильно болела — от холода и ветра у него началась мигрень, он едва соображал, что делает. Хотелось поскорее добраться до дома, выпить чего-нибудь горячего, посмотреть хоккей, а потом какой-нибудь фильм, желательно без любовных сцен. Спускаясь по эскалатору, он заметил рекламные щиты: «Дом-2. Почувствуй нашу любовь». Такие же рекламные щиты он увидел, когда вышел на платформу. Сергей редко бывал в метро, по телику смотрел только спортивные программы и был не в курсе любовной стройки. Ядовито-розовый цвет плаката позабавил его.

Люди по привычке не смотрели друг другу в глаза, поэтому кислотные плакаты были очень кстати — на них можно таращиться сколько влезет.

Сергей стоял как раз напротив изображения какой-то блондинки. Слева от него ждала поезда зареванная девица в порванных ажурных колготках и розовом пальто. Она пялилась на дочку Собчака и размазывала тушь тыльной стороной руки. Справа целовалась очередная пара идиотов — длинноволосый парень в косухе и низенькая девочка, накрашенная черным везде, где только можно. Девица в розовом обернулась в их сторону, и Сергей увидел осмысленный человеческий взгляд — красную сетку сосудов, дрожание ресниц, мутные капли на нижних веках.

В тоннеле нарастал шум, показались три луча ярко-желтого света. Сначала Сергей не сообразил, что происходит. Девица шагнула к самому краю платформы, поезд вылетел из тоннеля, кровь брызнула на светлую замшевую куртку Сергея, какая-то женщина завизжала. Поезд остановился не сразу, двери открылись, пожилая блондинка в синей форме пыталась выгнать людей из вагона, но они прилипли к окнам, пытаясь разглядеть ошметки кровавого фарша на той стороне. Какой-то подросток побежал к противоположному концу платформы, чтобы сфотографировать тело на мобильник. Сергей почувствовал, что у него дрожат руки, рядом кого-то тошнило, девочка в черном рыдала, уткнувшись носом в длинные патлы своего парня. Народ все прибывал сверху, сквозь толпу протолкались два милиционера, женский голос из динамиков предложил пассажирам воспользоваться другими видами транспорта. Сергей понял, что это надолго.

«Шла бы лучше домой и культурно наглоталась таблеток», — подумал он. Ехать было не на чем, очень хотелось есть, и эту куртку он купил только вчера.