Литература

Темная история

Zion train is coming our way;The Zion train is coming our way;Oh, people, get on board!Thank the Lord -I gotta catch a train, "cause there is no other station;Then you going in the same direction

Bob Marley

День строителя завершился на городском автовокзале.

А начался в одном из набережных баров, где Арсений и Дима Хвост утром размялись парой литров пива на двоих. По традиции все дни строителя начинались именно в этом баре, потом Арсений и Дима Хвост встречали Виталика и других ребят из бригады, и профессиональный праздник традиционно переходил в обычный рейд по дорогим сердцу злачным местам города. Потом все шли на пляж и долго плавали в темной морской воде. Обычно там все и заканчивалось – пара потасовок, стычка с милицией, наезд на туриста - и все. Сегодня все пришли на автовокзал. Арсений растянулся на шершавой лавочке. По одну сторону от него стояла лавка со спящим бомжом; по другую сторону разместились ребята. Небо на востоке начинало светлеть, Арсений медленно засыпал, было прохладно. Ребята из бригады шумно ржали над парнем, которого отловили в привокзальном парке. У парня на голове были настоящие какашки – волосы были спутаны в толстые говноподобные косички, говорил он с трудом и все время глупо улыбался. Бить его не стали, может быть, потому что в его масляных глазах читалось что-то такое, что даже отъехавшим на водке и южном вине строителям было ясно, что парень сам отъехал гораздо дольше и дальше; а может быть просто из-за того, что он без проблем согласился с ними выпить. Выпив, он широко улыбнулся и произнес: «Вавилон». Неизвестно откуда у него в руках появилась небольшая трубка и вышитый ярким бисером мешочек. Парень неторопливо отсыпал его содержимое в трубку и умиротворенно закурил. Виталик сразу же дал понять, что не одобряет. Он сказал, что для русского человека лучше пить водку и пиво. А те, кто курят дрянь и глотают таблетки, наркоманы и дегенераты. Остальные молчали. Мало помалу всем стало очевидно, что независимо от того, проникнется ли парень пафосом длинного и невнятного сообщения Виталика, в конце концов, ему все-таки придется получить свою долю сермяжной справедливости и правопорядка.

Виталик закончил, и довольно долгое время в компании висела напряженная тишина.

- Адмирала Нельсона убил французский снайпер, - наконец сказал парень, - в самом начале битвы при Трафальгаре.

- У англичан не было ни масел, ни бальзамов, чтобы сохранить его тело…

А дальше в голову Арсения пришел серый густой туман. Голос парня в месте с утренним шумом отодвинулся куда-то далеко назад и, засыпая, Арсений очень жалел, что пропустит, как Виталик своим фирменным ударом правой положит парня с какашками на голове на асфальт.

Проснулся Арсений от слабого удара в живот. Это мент с соседнего рынка дубинкой сгонял с лавок разместившихся с ночи бомжей и алкашей. Солнце уже сильно припекало, было не меньше восьми утра. Арсений неторопливо сел и протер глаза, в тело волнами стала приходить похмельная слабость и тошнота. Добравшись до рынка, Арсений купил пива. По пути на остановку он нашел небольшую низину и свернул туда, - в тени можно было немного посидеть и привести себя в порядок. Он не был дома уже неделю, одежда пропиталась потом и сильно засалилась, волосы на голове спутались, ботинки покрылись таким слоем пыли, что определить их настоящий цвет было уже невозможно. Все это вгоняло Арсения в состояние тоски и меланхолии. Покончив с пивом, он сел на дребезжащий троллейбус. Через полчаса он привез его в небольшой соседний городок, рядом с которым Арсений работал на объекте. На пляже никого не было. Только старый хач готовился запалить костер для шашлыка в своем крытом кафе. Разувшись, Арсений почувствовал, что крупная галька уже успела сильно нагреться. Примерно через полчаса сюда начнут приваливать туристы. Жирные мамочки с бледнокожими мужьями; вопящие дети; нескладные подростки; красные мужики, пьющие пиво из литровых пластиковых бутылок; наглый молодняк, высматривающий себе телок. С ними придут орущие торговки, они будут продавать вяленую рыбу и сладкие вафельные рулеты с начинкой. Старый хач разложит пахучий шашлык, запустит в режиме автоповтора последний хит. Арсений медленно зашел в воду; у берега было много медуз. Вода была теплой и успокаивающей, Арсений медленно поплыл к синеющему вдалеке мысу.

Когда Арсению стукнул двадцатник, родители выгнали его из дома. Было мрачное весеннее утро, мать молча вытолкнула его пинками за порог. Часа два он сидел, дремал и медленно трезвел, потом закинул свой старый рюкзак на плечо и поехал в другой город. До этого он работал на железной дороге. Одно время у него была девушка, и у девушки должен был родиться сын. Все было нормально. Но случился выкидыш, и вагон одного товарняка чуть несошел с рельс как раз на дежурстве бригады Арсения, его уволили. Потом был долгий запой и смешная попытка повеситься на бельевой веревке и несколько раз – вскрыть себе вены. Потом целый кусок жизни, о котором Арсений ничего не помнил, ну а после – мать вытолкнула его за порог и он уехал в другой город.

Чтобы добраться до объекта, нужно было подняться по узкой металлической лестнице – старые развалины, на которых работал Арсений, находились далеко наверху, за крупным каменистым обрывом, нависающим над морем. Подниматься было тяжело, к концу восхождения Арсений начал задыхаться, появилась тупая боль в области солнечного сплетения. Боль приходила неожиданно и иногда была настолько сильной, что у Арсения перехватывало дыхание.

На развалинах было странное оживление. Все собрались в дальнем углу полуразрушенного старого фундамента, в центре внимания был большой темный предмет, который Виталик и еще какой-то парень медленно вытаскивали прямо из каменного основания постройки. Предметом оказалась пузатая деревянная бочка, ее поставили на небольшой выступ в углу. Она была очень старой и очень темной, надписи на ней были наполовину стерты, можно было разобрать: JAMAIСA 1826 DAVID WINN(затерто) (1790 (затерто) R. I (затерто).

- Тяжелая, - сказал Виталик.

С правого торца у бочки торчала засмоленная затычка. Чтобы расковырять закаменевшую смолу понадобилось не меньше получаса. К тому моменту работы прекратились уже на всем участке. Даже водила бригадного пазика прибежал посмотреть, что происходит. Как только извлекли затычку, из бочки полилась темная жидкость. Запах алкоголя защекотал ноздри не до конца похмелившихся строителей.

Ром был изумителен. В нем не было ни отвратительного привкуса сивушных масел, ни обжигающей горечи спирта – только легкий карамельный вкус и удивительное тепло. С теплом к Арсению пришло новое и странное состояние умиротворенности и спокойствия – то самое, когда становится ясно, что существующий порядок вещей и событий не может не быть правильным и позитивным, и что этот мир, определенно, наилучший из миров. Со всеми остальными происходило нечто похожее, и это был дополнительный повод для того, чтобы испытать новый прилив умиротворения и любви ко всем земным тварям, возможно даже и к инопланетянам. Времени было не больше часа пополудни, вечеринка только начиналась.

Была ночь, было темно и душно. Внутри него кипела ярость и злоба. Звуки приходили и уходили, как будто они были маленькими резиновыми мячиками, которые прыгали от поверхности к поверхности. Нужно куда-то идти и что-то делать… Густота обволакивающей и всепроникающей тьмы только усиливала яркость и отчетливость окружающих предметов. Все тело зудело, нужно было двигаться, перемещаться…Он прислонился к теплой бетонной стене, ему стало слышно, как ходит кровь по сосудам спящего за ней человека. Окружающее фосфоресцировало и пульсировало, зуд становился невыносимым. Оторвавшись от стены, он скользнул в заросли можжевельника. Рядом было шоссе, по нему проехала машина. В зарослях стояла большая круглая клумба, он запрыгнул в нее. Его пальцы стали медленно удлиняться, он начал ощупывать ими собственное лицо. Нос, уши, глаза – ногтем он подцепил веко, оно мягко отслоилось от глазного яблока. Зуд сконцентрировался в районе грудины и солнечного сплетения. Там стала проявляться темная полоска узкого шва. Он поднял его край и снял большой кусок пепельной кожи с левой стороны туловища.

Под кожей была ночь.

После того, как с него сошел последний фрагмент, он бережно собрал серые куски и положил их глубоко в тень, под развесистые кусты. Сброшенная кожа слабо светилась в темноте. Теперь он стал частью темного неба, неоформленным сгустком подвижной тени.

Через считанные секунды он был уже на другом конце города. Переместившись в тень от мусорного контейнера, он затаился. Несмотря на жуткую вонь от мусора, он хорошо различал запах медленно приближающейся жертвы. Вскоре под свет фонаря вышла молодая женщина. Она была слегка пьяна и торопилась. Женщина миновала участок света, он метнулся за ней. Долгое время он преследовал ее на расстоянии, потом бесшумно приблизился. От девушки пахло вином, и духами, и здоровым молодым телом. Вплотную придвинувшись к ее голове, он обнажил свое тонкое жало, оно тихо вылезло из-под покровов его темной личины. Его крылья начали неслышно смыкаться над жертвой. Резкая боль и жжение мгновенно заставили его свернуться, он скорчился на асфальте. Девушка закричала, - отбросив перцовый баллончик в сторону, она кинулась вниз по улице. В тихой ярости он шмыгнул вслед. Настигнув жертву, он метнул ее тело к ближайшей стене. От сильного удара девушка потеряла сознание, он снова навис над ней. Распустив крылья, он сделался широким капюшоном, накрывшим ее теплое тело. Жало мягко вошло в череп, из крыльев вылезло пять тонких щупалец, - одно поползло по шее и, раздвоившись, ушло в уши девушки, другое проникло в рот, третье бесшумно протекло в обе ноздри, четвертое, надорвав юбку, залезло под розовые трусики и вошло во влагалище, пятое проникло в анус. Как только он ощутил, что в теле не осталось больше ни капли крови и жизненной силы, щупальца вышли из отверстий, крылья сложились, жало ушло куда-то внутрь. Он направился назад, к своей коже. На темном тротуаре остался белый, высохший, как мумия, труп.

Рассвет был близко, нужно было торопиться. Длинными черными пальцами он взял самый большой фрагмент и набросил его на спину. Серая кожа сразу стала подвижной, через некоторое время она приняла нужную форму и положение. Внезапно его проняло дикое жжение. Он упал на спину и принялся лихорадочно чесаться. Его спину выжигал адский огонь, будто к ней намертво припечаталось огромное каленое клеймо.

- Здравствуй, Хидж, - сказал кто-то позади него. Вампир мгновенно вскочил на ноги.

Незнакомец был ниже его на две головы, один глаз у него был подернут белой пленкой, руки лежали на большой белой шпаге, прицепленной к широкому морскому ремню. Бледное лицо незнакомца было строго и спокойно.

- Я Нельсон, Адмирал Нельсон, - сказал он, - я положил в твою кожу перец и соль.

- Когда появится солнце, ты умрешь, - сказал незнакомец.

Хидж зашипел и бросился вперед.

- Человек высшего знания не найден еще на поверхности Земли. Скорейший мудрец – Господь Всемогущий, - сказал Адмирал из-за его спины, - Наилучшая Христианская Душа и Царь Альфа Омега. Женщины должны гордиться добрыми мужчинами, если они работают на хорошей работе.

Хидж метнулся в сторону, его душили злоба и боль, если бы Адмирал задержался на своем месте еще долю секунды, когти Хиджа вскрыли бы его тело как тугую коробку с подарками и превратили бы вывалившиеся из него внутренности в воняющее лиловое месиво. Но Адмирал опять оказался у него за спиной. Он продолжал говорить:

- Мужчины должны гордиться женщинами, если они могут рожать способных сынов и дочерей во всех четырех частях света. И радуют Сердца Народов радостью великой. Мы воздаем Богу Славу Его.

Стало светлеть, солнце было рядом с горизонтом. Хидж затравленно отступил. Адмирал продолжал говорить, его лицо было все так же строго и спокойно. Держась на расстоянии, вампир отошел к кустам, сгреб остатки своей кожи и длинным прыжками умчался искать самый темный угол, чтобы пережить там наступающий день.

Арсений проснулся от сильной эрекции. Место, где он оказался, было сырым, холодным и темным. Он лежал голым на ржавой металлической балке, где-то капало, было слышно, как шумит море. Наощупь он нашел на стене ручку от люка, в холодный трюм ворвались крики чаек тепло и свет. Арсений зажмурился, стало больно глазам, и по всему телу прошла нездоровая дрожь. Выбравшись на бетонный пирс, он облокотился на бортик заброшенного катера, в трюме которого провел ночь. Голова сильно кружилась, к горлу подступала тошнота. Не успел он пройти и двух шагов, как его обильно вытошнило. Содержимое его желудка было странным, в нем была какая-то густая буро-красная слизь и куски чего-то, что напоминало фрагменты внутренних органов животного. Прячась от солнца, Арсений побежал по пирсу. Его мучила нечеловеческая жажда, и все тело чесалось так, как будто под его кожей поселился целый муравейник.

Внутри захудалого прибрежного кафе было прохладно. Хозяин заведения не был избалован посетителями - кафе стояло на отшибе от основной зоны отдыха. Когда к нему явился голый мужчина и попросил воды, он не подумал ничего особенного, даже одолжил ему старое полотенце, которое сам давно использовал для протирания стекол и столов. Не жалко. Арсений добрую минуту жадно глотал солоноватую воду из-под крана, когда он, наконец, оторвался, ему стало ясно, что жажда никуда не отступила и сделалась даже, наоборот, еще острее и мучительнее. Глядя вслед удаляющемуся мужчине с его старым полотенцем на бедрах, старый армянин Гор крепко задумался, а потом решил позвонить куда следует.

Арсения задержали в одном из переулков. По узким зеленым коридорам участка бегали серьезные люди, в воздухе ощущалось нездоровое напряжение. Невыспавшийся мент что-то заполнил в протоколе и запер его в камеру предварительного задержания. В камере было пусто. Арсений быстро обшарил стены и посмотрел замок, потом прислушался. Было очевидно, что все заняты чем-то гораздо более важным, чем он и его нарушение общественного порядка. Под самым потолком было небольшое решетчатое окно. Из-за жары стеклянные створки на нем были открыты. Арсений прыгнул и ухватился за прутья решетки. Его жажда обрела предметность, теперь он ясно представлял, куда ему нужно идти и что для этого нужно сделать. В несколько минут он сбил с металлических заклепок все горизонтальные прутья. Затем он принялся лезть. Лез он долго и мучительно, похрустывая суставами, испражняясь и сдирая в кровь кожу. Для начала он просунул наружу руку, потом, цепляясь за выступивший кирпич, - голову. При этом его череп как будто удлинился и сузился, ребра ушли внутрь, а позвоночник растянулся.

Через пару часов Арсений уже запрыгивал по металлической лестнице к развалинам. Там уже вовсю продолжалась попойка. У бочки сидели какие-то незнакомые люди – бомжи, строители с соседних участков, их родственники. Рядом ходил веселый Виталик, в руках у него была пузатая литровка с нацеженным ромом. Арсений залпом осушил стакан, и огонь внутри него медленно начал гаснуть. Тотчас же вернулось знакомое расположение ко всем и всему, и умиротворение, и приятная усталость…

Лидия Ивановна проклинала Захара. Конечно, во всем был виноват этот старый алкоголик, этот мерзкий, отвратительный алкоголик. Весь день он сидел с ней на ее лотке и улыбался. Подлец! Даже вызвался помочь перетащить пару ящиков из прицепа, «пожалуйста, Лидия Ивановна, на здоровье, Лидия Ивановна». Ужас, что творится! Сидит, слушает, похихикивает. Животное! Она оглянулась, - сзади никого не было. Идти до дома оставалось не больше пары автобусных остановок, на всей улице горело только два фонаря, редко проезжала машина или теплый ветер доносил пьяный хохот из темного переулка. Никогда Лидия Ивановна не возвращалась так поздно домой. И все из-за мерзкого Захара. Одной весь день на лотке с огурцами и помидорами сидеть скучно, дрема одолевает. И торговли нет уже никакой, потому что вверх по улице Ашот поставил две большие точки – теперь люди из центра просто не доходят до маленького рынка, они успевают купить все по дороге. Что же за жизнь такая пошла? Этот Захар – это же просто страх что такое. Маньяк! Фу! Фу! Фу! Впереди на пути у Лидии Ивановны был последний островок света – накренившийся фонарный столб, спасительный форпост, на котором можно было перевести дух. А дальше – Лидии Ивановне даже не хотелось думать об этом – дальше нужно было пройти расстояние в две остановки в кромешной темноте. Она еще раз вспомнила Захара и в сердцах плюнула в сторону. Когда она уже, было, собралась идти домой, собрала ящики, взяла ведро, этот проходимец, все так же улыбаясь и поглаживая жиденькую бородку пригласил ее в соседнее «заведение». И вот, - даже и самой Лидии Ивановне непонятно, почему она такая дура, – взяла ведро и пошла с ним! Лидия Ивановна никогда не имела дела с мужчинами. И, по правде говоря, даже делая скидку на то, что она выглядит моложе своих сорока семи лет, – уже и не собиралась. А вот когда этот гнусный пройдоха Захар сделал свое предложение, она почувствовала, как ее бледные морщинистые щеки стали чуть-чуть розовыми, и на лице появилась легкая смущенная улыбка. Ох, господи, стыд-то какой. Захар завел ее в какой-то грязный кабак и заказал водки. Потом этот мерзавец долго ей объяснял, почему развелся с первой женой. Он все время краснел, потел и улыбался. А потом – и это просто ужас какой-то – потом Лидия Ивановна стала замечать, что Захар как-то странно подергивается и левая рука у него ушла куда-то под стол. Не случилось ли чего, Захар Иванович? – спросила Лидия Ивановна. Ага – выдохнул тот и отодвинулся, чтобы она могла разглядеть, что в его левой руке. А в левой руке у него была ЛИЛОВАЯ ТОРПЕДА, КРАСНЫЙ ОГУРЕЦ, ФАЛЛОС, ЛЫСЫЙ ХОРЬ, ЛИНГАМ, ПАЛКА, ЕЛДА, КОНЕЦ, ИНСТРУМЕНТ, АППАРАТ, ПРИБОР, БАЛДА, БАНАН, ВАФЛЯ. В общем, в руке он держал собственный член и, продолжая довольно улыбаться, динамично его стимулировал. Лидия Ивановна вскрикнула и бросилась к выходу. И сейчас, с тревогой вглядываясь в угрожающую темноту за жалким островком света у фонаря, Лидия Ивановна думала, что, пожалуй, хрен с ним, с Захаром и его лингамом, в сущности, даже это приятно, что с женщиной ее возраста еще могут происходить эротические приключения, - досадно и обидно не из-за этого, а из-за того, что в кабаке осталось ее ведро, и завтра, чтобы начать торговлю, ей придется купить новое.

Это была последняя забота в жизни Лидии Ивановны.

Хидж ослаб. На последнюю жертву – парализованную страхом старую рыхлую женщину – у него ушло больше часа возни и суеты. Нельсон опять вернулся к нему. Он был все так же спокоен и неуязвим, как и в прошлый раз. Хидж не стал испытывать судьбу, взяв кожу, он вновь отступил в предрассветные сумерки.

Сначала появились глаза. Они с ужасом смотрели на него. Вокруг глаз появился тонкий овал детского лица. Девочка была на соседнем сидении, она громко визжала. Вместе с ней из окружающего тумана неожиданно вышла внутренность старого троллейбуса, другие испуганные лица, переполох, светло серый асфальт за окном и пыльная обочина серпантина. Арсений скрючился на сидениях. Водитель остановил машину, все полезли из открытых дверей. Вот как все было: люди заходили в троллейбус и видели покрытого язвами бомжа, они садились на потертые кожаные сидения и принимались дремать или смотреть в широкие грязные окна. И понемногу по салону начинала растекаться ледяная и всепоглощающая тревога, стальными щупальцами цепляющая внутренности невыспавшихся пассажиров. Никто не хотел думать об эпицентре этой экзистенциальной катастрофы, никто ни разу не посмотрел в угол, на голого, измазанного кровью и гноем Арсения; однако с каждой минутой боль и отчаяние становились все более зримыми, отчетливыми, очевидными и неизбежными. Кто-то тихо заплакал, похмельный мужик украдкой блеванул себе под ноги. И, наконец, девочка начала визжать. У нее не было поводов для тоски и тревоги, ей незачем было скрывать от себя страхи и неуверенность в собственном будущем, - просто на шее у бомжа, засевшего в дальний угол, она увидела продернутый грубой конопляной веревкой человеческий палец. Как будто это был обычный крестик или безделушка из тех, что продают туристам на городском рынке.

Он услышал жертву еще у площади. Парень шел развязной походкой и что-то напевал себе под нос. Он двигался прямо в его укрытие, прямо в его широкие крылья – здоровый и молодой. Как раз то, что нужно. Хидж рассчитал все таким образом, чтобы покончить с парнем одним ударом. Он стал слишком слабым, кожа становилась все хуже, язвы разрастались, солнце жгло Хиджа. Сегодня ночью Нельсон следовал за ним неотступно. Его присутствие само по себе забирало и без того быстро уходящие силы вампира. Парень поравнялся с деревом, под темной кроной которого Хидж развернул свои крылья. Слабый отсвет ущербной луны выхватил из темноты дреды на его голове. Хидж разжал когти, которыми держался на стволе, и кинулся вниз. В последний момент его левое крыло задело одну из веток, Хиджа резко повернуло, удар пришелся по касательной.

Парня сбило с ног, однако мгновение спустя он вскочил на них снова. В руке у него появился раскладной нож. Но вампир почему-то не спешил нападать еще раз. Парень отступил на два шага назад. Он видел перед собой старого Хиджа – страшного как сама жуткая жуть ямайского вампира. От ужаса и выкуренного недавно каннабиса зрачки у парня стали похожи на огромные бездонные дыры. Он лихорадочно пытался вспомнить какое-нибудь ямайское заклятие, но на ум почему-то приходили только ругательства. Хидж рвал когтями воздух, как будто дрался с невидимым противником. Он шипел, визжал и ревел – потом внезапно набряк, словно наткнувшись на что-то острое, и упал на колено.

Нельсон вытер шпагу от черной крови и засунул ее обратно в ножны. Удар пришелся ровно в солнечное сплетение.

- Ты появился не вовремя, Хидж. Тебе не повезло, - сказал Нельсон.

- Его слова, - Нельсон показал на парня, который, перебрасывая нож из одной руки в другую, медленно пятился, удаляясь от места схватки - его слова - это все, что было нужно, для того чтобы из мутного темного месива, в которое ты превратил содержание сознания порабощенного тобой человека, вышел я, адмирал Нельсон, - тот, чье тело доставили в Англию в бочке с ямайским ромом.

- А теперь я хочу, чтобы ты вспомнил, что сказал этот парень тем утром, - продолжил Адмирал. – Нехитрый смысл его повествования о Нельсоне заключался в простой аллегории. Все мы представляем собой уродливых гомункулов, уложенных рядами в бочки с алкоголем и переживающих жизнь за жизнью одинаковый сон. А заправляет всей конторой Вавилон. Такая растафарианская матрица, Хидж.

С этими словами Нельсон начал медленно исчезать. В небе появились первые утренние лучи. Хидж низко завыл. Он почуствовал, что внутри него кто-то задергался и отчаянно зашевелился. Этот кто-то был другой, недопустимо активный, некогда уничтоженный и затертый. Вампир поднялся на ноги и в два прыжка оказался перед отступающим дредастым парнем. Тот застыл, и в следующее мгновение Хидж сделал последний отчаянный бросок. В воздухе коротко свистнуло лезвие, Хидж схватился за горло, закашлялся и забулькал. Парень бросил в траву черный от крови нож и побежал.

Рана быстро затянулась, но теперь Хиджем управлял кто-то другой. Не обращая внимания на разрастающиеся ожоги, раздирая свои крылья о ветки, Хидж несся к бочке. Он бежал по пыльной дороге, заросшей колючим кустарником, прыгал по камням вдоль холодного ручья, полз, шипя и пригибаясь под тяжестью первых рассветных лучей вдоль неровного берега моря. Слова Нельсона не выходили из головы. В них было нечто, о чем нельзя думать. Хидж умирал. Арсений одолел последний пролет, отделяющий его от территории участка. Рядом со старым фундаментом лежали бутылки, одноразовые стаканчики, пакеты из магазинов, упаковки из-под ветчины и сосисок, дымились не до конца потушенные костры, валялась чья-то обувь и старый радиоприемник. Никого не было. Бочка стояла на своем месте. Хидж умирал. Арсений положил ладони на ржавые ободы и надавил. Слегка скрипнув, бочка накренилась и сошла с постамента. До обрыва было не больше полусотни метров. Хидж умирал. Упираясь ногами, Арсений катил бочку к морю. У края он остановился. Отчаяние и ужас сменились странной тоской и тревогой. Разве было что-то, ради чего можно было теперь жалеть? Или, может быть, ему есть, что оставить после себя – или есть человек, который вспомнит о нем потом? Вся его никчемная жизнь прошла в русле какой-то неизбежной темной предопределенности, можно ли надеяться в финале хотя бы на долю избавления от этого гнусного фатума? Что с ним произошло? Был ли вообще Хидж, или вместе с Нельсоном он просто часть его сознания? Были ли люди, которых он убил, или это очередной похмельный трип, лекарство от которого продают в ларьке на углу? И осталось ли что-нибудь, что может все исправить, вернуть жизни правильность и красоту? Арсений посмотрел на бочку. Судя по весу, в ней оставалось не меньше половины. Как бы там ни было, почему бы и нет, - он все еще имеет право на свою порцию радости. Он принялся откупоривать затычку. Бочка стояла на самом краю, с очередным движением Арсения она пошатнулась и слетела к морю.

Она ударилась раз, другой, и на каменистом выступе разлетелась в щепки. В темной жиже на камнях осталось лежать влажное, белое, сморщенное, скрюченное тело матроса Ее Величества Дэвида Виннигана, некогда умершего от цинги на Ямайке, закупоренного в бочку с ромом и отправленного с грузовым кораблем в родную Шотландию. Из-за горизонта показался диск солнца.

Из Арсения разом начали выходить слезы, моча, сопли, желудочные соки, желчь, кал; он упал на колени, в солнечном сплетении запульсировала сильная боль. Ядовитый солнечный свет обжигал его язвы и расчесы. Начинался новый день, новые люди готовились стать новыми героями нового времени. У них были свои иллюзии определенности и постоянства, стабильности и безопасности, гармонии и порядка, ясности и очевидности, законченности и совершенства – всего того, что позволяет жизни не останавливаться и делает возможным присутствие в ней какого-никакого смысла. Арсений корчился на краю обрыва – через несколько минут он свернется зародышем и застынет. Через час, чтобы выяснить причину трехдневной остановки работ, на участок приедет специальная комиссия во главе со старшим прорабом. Они найдут два тела – одно на обрыве, другое на камнях у моря. Через пару лет на месте старого фундамента возведут детский оздоровительный лагерь и местные жители станут понемногу забывать об этой приключившейся в окрестностях их тихого городка темной истории.