Литература

Чурбанский эпос

— Ты сам-то понимаешь, какой ты мудак?

— Нет. — Я улыбаюсь телефонной трубке. — А должен?

— Любой нормальный человек должен понимать, что нельзя вешать в сеть интимные фото своих друзей. Руслан, ты меня слушаешь?

Я включаю громкую связь и зажимаю трубку между ног, зеленая занавеска колышется от ветра, экран телевизора отражает свет фонаря. Облизываю пальцы и трогаю вставшие соски. Плюю себе в ладонь, оттягиваю шкурку. Вверх-вниз.

— Руслан, ты меня слышишь? Удали мои фото из своей вонючей галереи, я прошу тебя. Не порть мне жизнь.

Это бесполезно, дурачок, мою страницу посещает пять тысяч пользователей в день. Твоя мохнатая задница скопирована бессчетное количество раз, твое лицо висит на сайте «фишки нет». Насколько я помню, ты не был против, когда я снимал тебя в Серебряном Бору — с посиневшими от холодной воды губами, кожей в пупырышках и сморщенным членом. Тебя там видела куча других людей. Чем это отличается от фото в интернете? На тебя просто смотрят незнакомые люди. Они не могут тебя пристыдить, велеть прикрыться. Не будь параноиком, твоя мамаша не сидит на «воффках», а сотрудники давно знают, кто ты есть. Кто-то даже захочет познакомиться поближе. Хотя вряд ли.

— Руслан, не думай, что накормил меня говном, и я это проглочу. Руслан! Мне есть что показать твоей матери. Удали эту гадость немедленно, ты слышишь?

— И что ты покажешь моей матери? Свой писюн? Думаешь, он ее заинтересует?

— Твою жопу. Жирную жопу под солдатами.

— Там лица не видно. — Я улыбаюсь уже непроизвольно, сводит мышцы, дергается правый глаз.

— Там видна мебель. Твоя мебель, которую твоя же мамаша тебе при размене отдала, дебил. Ты бы хоть халат сменил, у тебя в каждом фильме один и тот же. Мамаша тебе купила на Черкизоне. Ты его хоть иногда отстирываешь от спермы?

— А зачем? — Действительно, зачем? После каждого сеанса я заворачиваю этот халатик в пергамент и укладываю в коробку, чтобы запах не выветрился. Будь у меня закаточная машинка, я бы его консервировал, как трусы японских школьниц. Я, конечно, вру. На самом деле халатик скрывает трудовую мозоль программиста.

— Руслан, я прошу тебя. Я редко о чем-нибудь прошу.

— Проси.

— Хочешь, я тебя трахну, а ты за это сотрешь фото?

— Гыгыгы!

Мать звонит на мобильный в двенадцать, я еще сплю — ночью выпил, слабость во всем теле, голова раскалывается, я не сразу понимаю, что ей нужно.

— Руся! Руся, это правда?

— Что?

— Когда ты умудрился наесть такую попу? Ты же всегда был худенький!

— Мама, бля!

— Мама бля?! Это ты бля, голубчик. У тебя совсем мозгов нет? Ты соображаешь, кого к себе водишь? Они тебя ограбят и убьют!

— И че дальше?

— Я тебе запрещаю этим заниматься!

— Ага, попробуй. — Я зеваю. Перед глазами появляются прозрачные картинки, тела двигаются: вот этот сидит в кресле в одной майке и дрочит на порнуху, второй на диване, курит и ржет, я подползаю к первому так, чтобы лицо не попало в кадр. Если попадет, не страшно, потом вырежу, но не хочется портить эпизод. Моя мечта — снять весь фильм одним планом, как «Веревку» Хичкока или хрень, которую Сокуров делал в Эрмитаже.

— Руся!

Я просыпаюсь.

— Руся, убери фото этого мальчика. И извинись.

— Буду я перед всяким говном унижаться…

— Унижаться? Ты сам себя еще недостаточно унизил?

— Я так не считаю.

Мать на секунду затыкается и дышит как больная собака.

Я спрашиваю:

— Чего?

Она рыдает. Может, завидует, что меня ебут, а ее — нет? Сама виновата, кому она нужна с таким-то характером. То ли дело я. Я очень коммуникабельный. Правда, Валера говорит, что я просто блядь, но он не прав: я всегда сам плачу мужикам. Хоть по пятьсот, хоть по триста, но бесплатно меня не обслуживает никто. Даже Валере я всегда даю на такси. Этим я существенно отличаюсь от бляди.

Но как втолковать ей, что это я ими пользуюсь, а не они мной? Дура, одним словом. Скидываю разговор на мыло бедненькому Валере: что, отсосал? А фото этой скотины удалять не буду из принципа.

Солдаты. Они не такие привередливые, как пидорасы. Обычные парни-натуралы, для которых за штуку один раз не. Я не какой-то там любитель униформы, но с ними реально проще и дешевле. Многие уверены, что когда ты в активе, это вообще не считается. Я бы им объяснил, что пассив, как раз, может быть натуралом, а актив — настоящий пидорас, потому что у него стоит на парней, но зачем отнимать у гопов их иллюзии?

Еще не люблю пидорасов за тупые вопросы: «Руся, когда ты пойдешь в спортзал?» Да у половины айтишников такие жопы, еще побольше моей. Я что, должен быть дюймовочкой ради случайного мужика? Может, мне ради незнакомой пиды еще и не есть? Кстати, мне не нравятся маленькие жопы, на видео тощий мужик с разведенными ногами и с поленом в анусе похож на лягушку. Тут должна быть пропорция один к восьми, не меньше. В общем, я с этими сучками дела иметь не хочу. Опять же, солдаты не будут пересказывать приятелям, как Руся выла, когда ее ебли, и какие на ней до этого были трусы. Одна пида меня вообще убила: ей, видите ли, не нравилось, что я «выражаюсь». Ругань, видите ли, загрязняет рот. Сумасшедшая пида. На клык она берет и не брезгует золотым дождем, но НЕ МАТЕРИТСЯ. Пида эта, кстати, вся в лиловых рубцах от прыщей и с нервным тиком. Я после нее двое суток мирамистином полоскался.

А солдатики — с чистой кожей, подкачанные, симпатичные. И не хабалят. Правда, до дела дошло только с двумя, да и то один ебал, а второй просто дал пососать. Остальные шлялись по хате, жрали мою еду, пили мою водяру, трясли своими висюльками, дрочили на порнуху с бабами и гыгыкали: «Ыыы, пидорас». Зачем кормить двадцать бугаев, чтобы работали два? В этом — вся загадочная русская душа. Сраные захребетники. Я лучше куплю двух гастеров, чтобы пахали за двадцать.

Сегодня днем исправлял глюки 1С в супермаркете, облизывался на мальчиков, которые собирали тележки на стоянке. Не похожи на азиатов, глаза огромные, кожа выцвела за зиму, совсем белые стали. Я тоже не загораю, это портит кожу. Она у меня от природы желтоватая: одна четверть татарских генов, одна — семитских и две русских. Разрез глаз монгольский, волосы темные. Если начну шляться по соляриям, буду выглядеть как чурка. А я все-таки белый человек.

Мальчики-гастеры так смеются, будто хотят отдаться — лечь прямо на асфальт, закинуть ноги тебе на плечи, тихо постанывать и улыбаться, улыбаться. У них отличные зубы: денег на фиксы не хватает из-за кризиса. Мальчики смеются тихо, с придыханием: хааааа, голосовые связки расслаблены, голова откинута назад, широкие зрачки сверкают — милые, милые мальчики, так бы и затискал, зацеловал. Надеюсь, им нужны деньги.

Потом пошел проверять систему наблюдения. Этим у них занимается какая-то фирма, но начальнику охраны кажется, что тамошние ребята их разводят. Приедут, заменят, через три дня снова не работает. Я ему начал объяснять, что камеры навороченные, беспроводные, со встроенным передатчиком. Наверное, сигнал плохо проходит.

Выбрал камеру над первой кассой, чтобы не ошибиться. Там еще фальшивок дохуя, весь потолок ими утыкан. Мальчиков поманил, послал за стремянкой. Один возмутился: это, мол, не его дело. А второй принес и еще за ногу меня подержал, там пол неровный, стремянка качалась. Откручиваю, он смотрит, смеется — хорошенький, пальцы нежные, у меня сразу встал. Голова закружилась, я чуть с лестницы не слетел. Этот, похоже, все понял, ухватил покрепче. Потом к приятелю своему подходит, кивает в мою сторону, и оба ржут. Стою как обосранный, уже и не помню, зачем я там. Начальник охраны спрашивает: «Ну, что?» И провал в памяти.

Возвращаюсь в торговый зал, эти двое о чем-то треплются на своем, на птичьем. И мой мальчик второго обнимает, запросто, они же без комплексов — хули, дикари. Смотрит через его плечо, верхняя губка приподнята, зубки сверкают, как в рекламе. Отрывается от дружка, достает из заднего кармана полтинник и вразвалочку идет к терминалу. Я тоже подхожу. Набирает номер — безумно красивые руки, продолговатые ногти с белыми лунками, ровные, как будто делал маникюр. По запястью белой ниточкой — шрам.

Терминал выплюнул чек, я взял его и убрал в портмоне. Медленно, чтобы зайка успел разглядеть капусту.

Он сразу напрягся:

— Позвонишь мне?

— Может, и позвоню. — Конечно, позвоню, зайка, умница.

Набираю его номер, смотрю через стекло — подносит к уху телефон, головка опущена, спинка прямая, стройненький, даже спецовка его не портит. Слышу в трубке:

— Привет. Как тебя зовут?

— Руслан.

— Руслан, люби меня.

Наверное, русский плохо знает.

Говорю:

— Назови цену, за которую я тебя любить буду.

— Три тысяча.

— Пятьсот.

— Две с половина.

— Семьсот.

— Один с половина.

— Девятьсот.

— Мало. Я столько и здес заработаю.

— Хорошо, тысяча двести. Но любить буду долго и больно.

Он смеется:

— Давай.

Я накупил жрачки и бухла, быстренько смотался домой, привел все в порядок и стал ждать, когда мой красавчик освободится. Проверил все камеры, выпил пятьдесят граммов для храбрости и поехал. Вот супермаркет, вот мой красавчик в белой куртке, и с ним еще два барана, которых я не вызывал.

Этот влезает на переднее сиденье, два его дружка рассаживаются на заднем. Уставились на меня и ждут.

— Это что, я каждому по тыще двести должен дать?

Один из баранов, высокий, кучерявый, с тонким носом, отвечает:

— Давай три на всех. У нас не хватает за квартиру заплатить.

Мальчики, вроде, симпатичные, продаются со скидкой — надо брать. По внешности разные, хоть и азиаты, и должны быть для меня на одно лицо. Высокий, Мансур, похож скорее на кавказца, у Алишера черты лица европейские, а мой красавчик — вылитый Рюхэй Мацуда и даже лучше, потому что глаза больше и фигурка стройнее, ест мало, весь день бегает, не то что я. Зовут красавчика Саша, хотя из него саша как из меня Пугачева. На самом деле, наверное, какой-нибудь Фархад или Шавкат.

Мансур оказался деловым пидорасом: еще в прихожей обнял, сунул язык мне в рот. Хочет срубить бабла по-быстрому, гнида, а мне надо медленно, и в прихожей темновато.

Говорю:

— Так! У нас тут секс без обязательств, целоваться не надо.

По-моему, он обиделся, но мнение гастеров меня не ебет.

Расставляю бухло и закуски на журнальном столике в гостиной, ставлю диск с Сильвией Сейнт, чтобы смотрели куда надо. Алишер с Мансуром раздеваются, Саша приткнулся на краешке дивана, грызет куриное крылышко и смотрит порнуху.

Скидываю одежду в спальне, надеваю свой знаменитый халатик (вы его уже видели). Мансур притащился следом, снова прижался, гладит — приятно, хоть и не совсем то, что нужно. Эротика и телячьи нежности нам нахуй не впились. Вывернулся, отвел его обратно в гостиную. Алишер лезет мордой в телевизор и дрочит, он мне так весь фильм испортит, дурак.

Указываю на Сашу:

— А этот почему до сих пор одетый?

Мансур отвечает:

— А он стесняется.

Если ты стесняешься, нахуя авансы делать? Катал свои тележки и катай себе дальше, целка тупая.

— А ты не стесняешься?

Мансур хохочет:

— Чего стесняться, у меня трое детей.

Ну правильно, если у тебя трое детей, уже все равно, кому и куда вставлять, главное — не в пизду своей жене-мусульманке.

Алишер начал выяснять, кто будет сверху, я его сразу успокоил. По мне же видно, что я пассив. Он сел на диван немытой жопой и пригнул мою голову — стою на коленях, сосу. Не бог весть что, но приятно, когда мужик понимает, чего от него хотят. Мансур плюет на мою жопу и въезжает без резинки. Не боится, это тоже приятно.

Саша глодает куриную кость и смотрит на меня печальными глазами. Я чувствую, как напрягаются ноги Алишера. Сейчас кончит. Отталкиваю: «Дрочи!» Растираю капли по лицу, он тут же — к столу, жрать. Мансур двигается шикарно, как настоящий порноактер, даже ноги расставил так, что моя жопа в кадре видна. Гладит меня по спине, я приговариваю:

— Молодец, молодец…

Прошло минут двадцать, у меня уже ноги затекли, а этому хоть бы хны, только халатик задирает время от времени, чтобы в задницу не забился. Вдруг ложится мне на спину, прижимается всем телом — горячий, скользкий от пота. Я шепчу:

— Молодец, молодец, сделай меня, давай, мое солнышко…

Дернулся пару раз и сразу вытащил, и руки убрал. Стало холодно и мокро. Саша сидит с куриной косточкой в руке, как языческий жрец, Алишер наливает водяру, Мансур идет отмываться. В ванной тоже стоит камера, снимает, как он намыливает член и нюхает пальцы.

Меня слегка тошнит, появляется неприятная пустота внутри, как всегда после этого дела. Руки в собственной сперме, облизываю — противно. Звонит мать, выдает очередную порцию хуйни. Алишер в это время щупает мою жопу.

Саша замечает, что я ничего не ем, пытается кормить с рук, как собаку. Лижу его пальцы — вкусно. Алишер развалился в соседнем кресле, ногой поддевает подол моего халатика. Говорит что-то Саше, оба принимаются хихикать. Наглые, как обезьяны.

— Так, я с вами, кажется, по-русски говорю! И вы должны говорить по-русски. Мы в России, если кто-то еще не понял.

Алишер шлепает меня по заднице:

— Что такой злой? Все нормально! Я ему сказал: бабу еби. Бабу, понимаешь? С мужиками не может.

— А нахуя ко мне пришел, если не может?

Сашенька продолжает жрать курицу. Его что, дома не кормят? Алишер ставит меня раком посреди комнаты, подтаскивает Сашу, тот упирается.

— Давай, давай! — Алишер сдирает с него футболку, держит за локти. — Совсем охуел? Давай, работай!

Я сжимаю бедра Сашеньки, пытаюсь расстегнуть его джинсы:

— Тихо, тихо, я тебе больно не сделаю. Просто пососу.

Он кашляет — наверное, простудился у себя на стоянке. Тело горячее, член полумягкий. Алишер тоже кашляет — пиздец, инвалидная команда.

Возвращается Мансур — зря отмывался, еще вся ночь впереди. На моих коленях красные отметины, узор от ковра — больно, пристраиваюсь на диван, так даже ракурс лучше. Мансур — молодец, надо будет у него телефон спросить, ебет как заведенный, только подставляй.

Алишер уже в стельку, хорошенький Саша прикорнул в кресле — Мансур ебет, сходит отлить и снова ебет, и снова, и снова, тычет меня мордой в спинку дивана, шлепает, нагибает, я чуть не плачу:

— Мансур, миленький, я уже пять раз кончил, пожалей меня!

Чурка хохочет:

— Терпи, джаляб!

Я сразу жопу сжал:

— Что за нахуй? Кто из нас джаляб?

Этот мнется:

— Я не знал, что ты наши слова понимаешь.

Я ему быстренько объяснил, что их чурбанские слова мне до пизды, как и он сам. Сунул обещанные три штуки и велел одеваться. У самого от нетерпения ноги сводит, хочется видео смонтировать — и в сеть.

Мансур, уже в джинсах, пытается меня обнять, целует в шею:

— Ну что я такого сказал?

— Ты меня оскорбил.

Он бормочет что-то на своем и отпускает меня, начинает будить Алишера — тот отбрыкивается и посылает его на хуй. Саша стонет во сне, Мансур растерянно смотрит на меня и на них, в глазах — усталость, и я понимаю, что уже не смогу просто так его выгнать.

Он говорит:

— Прости меня.

Начинает зачем-то рассказывать про дом, про своих дочек. У него, оказывается, жена снова беременна — ну пиздец, многодетный папаша. Он из меня слезу, что ли, вышибает или хочет, чтоб я штуку сверху накинул? Еще не хватало, чтобы он фотографии показывать начал. Так и есть, лезет за мобилой. Ну нахуя мне рожи твоих детей? Они даже не мальчики.

— Два года назад регистрация была просрочена, поймали, повели в отделение. Думаю: все, заебало, пусть меня депортируют, что это за жизнь, если я не могу воспитывать собственных детей? Я когда домой звоню, мне им даже сказать нечего. Потом думаю: вышлют из страны, обратно уже нельзя, эти будут рядом стоять, кушать просить. На работу позвонил — хорошо еще, шеф был на месте. И заплатил за меня. Сказал: Мансур, ты нам нужен. И мне потом оформили регистрацию, и ни одна собака до сих пор не остановила.

Я зеваю, в компании трех незнакомых чурок спать стремно, а уходить никто не собирается. Спрашиваю:

— Что ж ты жене изменяешь?

— Да ей наплевать, лишь бы деньги присылал. У меня старший брат есть — он не изменяет, они еще при СССР поженились.

— А дома ты работать не можешь?

Он пожимает плечами. Говорит, там врачи работают за нормальные деньги только по знакомству. Мне даже как-то неловко стало, я же не знал, что он культурный. Но и слушать про его мытарства тоже было неохота, мы с ним все-таки не друзья, чтобы вот так свои проблемы вываливать. И я сказал, что у меня правило: не связываться с женатыми.

Он:

— Не нервничай, это секс без обязательств.

Я говорю:

— Ну и пошел на хуй без обязательств, зачем ты мне своими сопливыми телегами мозги засираешь? Все, Мансур, тебе пора семью кормить. Приятно было познакомиться с твоим членом.

Проснулся на ковре, рядом на диване храпел Алишер, а Сашенька рылся в баре. Вздрогнул, спросил:

— Таблетка от головы ест?

Какая еще таблетка? Мансур с их деньгами уже свалил и правильно сделал — по большому счету, он один их заработал. Этих двоих я еле вытолкал — мылись, жрали, одевались целый час. Я уже не знал, куда от них деваться, так меня эти два барана достали. Саша больше не казался таким красивым, как вчера, — обычный инфантильный чурка, не понимаю, как я вообще мог такое хотеть. Еще раз спросил, как его на самом деле зовут, он отвечает:

— Сафарбой.

Так и знал, что у него имя дурацкое. И затылок скошен — их в детстве, пока череп мягкий, к люлькам привязывают, чтобы не выпали, поэтому они вырастают тупые и затылок у них плоский. Мансура, небось, никто не привязывал, поэтому он русский лучше знает. Или у него просто семья культурнее.

Сижу, просматриваю записи с камер. Переставил первую сцену в конец, там вообще здорово вышло, если не считать, что жопа у меня все-таки великовата и про «солнышко» там было вовсе ни к чему. Мансур на записи из ванной получился какой-то грустный, я это даже не стал в фильм вставлять, чтобы настроение людям не портить. Поспал, еще раз в тот супермаркет съездил, Саша на меня даже не взглянул, да и черт с ним.

А потом я приступил к самому приятному — к раздаче фильма. Камментов под утро набежало штук сорок, мои фильмы там на форуме назвали «Приключения Большой Жопы». Жопа им, видите ли, не нравится, но всасывают с бешеной скоростью, быстрее, чем любую другую порнуху. Поздно вечером позвонил Валера, долго матерился и называл меня сумасшедшим. У него просто духу не хватит сделать то же самое, но на самом деле он бы очень этого хотел, потому что это реально здорово — давать и снимать. Они думают, что унизили тебя, выебли белого человека, на видео — самодовольные рожи, смешки за твоей спиной. Но ты-то знаешь, кто кого поимел. Особенно готично там смотрится, конечно, монолог Мансура о детях, этакая социальная чернуха: подлый русский пидор эксплуатирует невинного нацмена, попавшего в трудную ситуацию. Я угорал над ним полчаса и даже звук в этом месте сделал погромче. Вышло не хуже, чем у Пола Морисси. Даже лучше, потому что тут видна трагедия одинокого чурки во враждебном мире белых людей, а у Морисси герой просто дает всем подряд.

В камментах нашелся какой-то моралист, начал мне доказывать, что это было неэтично. Я отвечаю: «С хуя ли? За простую выпивку с хорошей закуской, ночлег и пару бумажек в дорогу эти чурбаны вам арию из "Риголетто" на языке оригинала исполнят, не говоря уже о съемках в порно. Они же ничем не рискуют — в аулах и селах не смотрят гей-прон и уж точно не сидят на торрентах».

Они и правда классно поют, как в индийских фильмах. Алишер за завтраком напевал что-то очень печальное — наверное, башка трещала с похмелья.

Этот не унимается: «Ты их считаешь дикарями, что ли? Когда предки этих чурбанских юношей жили себе в городах и пользовались всеми благами современной им цивилизации, братья-славяне ползали по лесу с голой жопой и грызли деревья». И кидает ссылку на эпос о Гильгамеше. Полчаса объяснял ему, что этот унылый чурбанский эпос придумали шумеры, а не индоиранские племена, и вообще таджики к благам цивилизации никакого отношения не имеют. Еще в третьем тысячелетии до нашей эры чурбанский Бадахшан был сырьевым придатком развитых стран: предки моих ебырей продавали лазурит в Междуречье. Потом шумеры все повымерли, а китайцы со своим нефритом вытеснили чурок с рынка. Я еще пофантазировал, как китайцы покупали у древних чурок лазурит, обрабатывали и впаривали им же втридорога. А древние чурки массово занимались проституцией, ублажали купцов в своих караван-сараях. В общем, похватали огрызков с Великого шелкового пути и до сих пор огрызки хавают.

Этот сразу: «Расист! Мудак! Забанить его!» Мы с админом поржали и его самого забанили. Думаю, это был Валера, только под другим ником. Остальные хвалили, писали, что это даже лучше и естественней, чем настоящее порно. Это как ебля без резинки, ощущаешь полный контакт с телом. И мальчики у меня всегда симпатичные.

Звоню Валере:

— Ну что, отсосал у Энкиду?

Он отвечает мрачным голосом:

— Энкиду должен умереть.

— С хуя ли?

Он бросил трубку. А нехуй анонимки писать.

На самом деле, конечно, это был культурный народ. Правда, сейчас они в глубокой жопе, которая еще глубже, чем моя. И наша русская жопа — рай земной по сравнению с их жопой. И никакое Шахнаме их от этой жопы не спасет.

Сел пересматривать — здорово вышло, особенно там, где они курят перед еблей. Прямо как у Вонга Кар-вая, в том месте, где Лесли Чунг зажигает сигарету. Он сидит в такси, пьяный, прикуривает и оборачивается — мне кажется, что он так смотрит в прошлое. Некоторые не оборачиваются, когда попрощались, не перечитывают книги и не пересматривают фильмы. Я всегда смотрю сверху на тех, кто от меня уходит. Ни один еще не взглянул на мои окна.

Не знаю, зачем я снимаю эти видео. Валера думает, что я мудак и эксгибиционист, мама считает, что я псих. Наверное, мне просто нравится вспоминать, как меня ебли, а в сеть я это кладу, чтобы добро не пропадало. Одно такое видео поможет кончить нескольким тысячам мужиков, а мне будет приятно. Какие-то ублюдки даже воруют мои файлы и продают за смс. Я постоянно с ними ругаюсь, это все-таки моя собственность, барыги нарушают мои авторские права.

Кто-то уже спиздил вчерашний фильм и впаривает под названием «Кавказ». Какой Кавказ, лохудра? Парни из Средней Азии! Даже Валера, уж на что толерантный дурак, не может азера от таджика отличить, а я всегда угадываю, кто узбек, кто казах, кто осетин. Люблю темненьких. Они все по-своему красивы, и с ними не нужно строить отношения. Не будет матов, угроз, никто не будет пытаться тебя избить, не станет нажираться в слюни и звонить среди ночи, чтобы рассказать, как ему плохо без тебя. Русскому всегда сложно объяснить, что он тебя заебал. Он будет верить, что ты не такой, что ты просто не в настроении, что ты хочешь «остаться другом» и т. д. Валера, например, до сих пор считает, что мы вместе, а я его послал еще год назад и раз в месяц даю из жалости.

На этом пока все, дорогой дневник, я очень надеюсь, что тебя прочитает мой бывший бойфренд. Если он и дальше будет ко мне лезть, я пошлю голожопые фото в Воронеж, его родакам-славянам, которые грызут деревья и не знают, что такое интернет.

Мне грустно, дождь идет, заказчик не отвечает, а мне как раз нужны деньги. Голодать, конечно, не буду, но все-таки чувствую себя неуютно. Этот не перезвонил, другие тоже могут слить. Моя проблема в том, что я слишком честный, после меня ПО редко глючит. Кто-то звонит в дверь. Надеюсь, я не залил соседей, это было бы уже слишком.

Блядь, приперся Мансур. Тот самый многодетный папаша, который меня отдрючил две недели назад. Он из моей несчастной дыры сделал артезианский колодец, я подвывал: «Все, хватит, больше не могу!», а этот гладил меня по спинке: «Потерпи, сейчас, сейчас». У меня потом еще дня три жопа горела. Слава Аллаху, обошлось без фонтанов. И вот он стоит, прислонясь к дверному косяку, а я пытаюсь ему объяснить, что никакого секса не будет, потому что денег нет. И он говорит:

— Тебе деньги нужны?

— Нет, блядь, не нужны!

И этот чурка прямо на пороге меня обнимает. Пришлось утянуть его в квартиру и закрыть дверь. А мне сейчас реально секса не хочется, горло побаливает, знобит. Надо будет температуру измерить, если найду градусник.

Мансур сейчас на кухне, роется в холодильнике. Сказал, что у него впереди два выходных, и ему не с кем поговорить. Можно подумать, он живет один, а не с четырьмя такими же нацменами в тесной комнатушке. Не понимаю, при чем тут я.

Он кричит:

— Тебе приготовить что-нибудь?

— Как хочешь!

Сука, бесцеремонный. Я его сразу предупредил, что не хочу ничего слышать про трудную жизнь гастарбайтера, про его жену и детей. И мы с ним полдня молчали и даже не еблись, только обнимались и целовались, как два подростка. Я даже камеры включать не стал, что-то мне это приелось. Кстати, он сходил в магазин и все-таки приготовил обед, который мы съели тоже молча. А потом он спросил:

— Можно, я посмотрю порно?

Мне сейчас по-настоящему плохо. Не знаю, понял он или нет, что это висит в сети. Я сам показал ему видео, потому что я идиот. Меня просто распирало от желания дать ему посмотреть.

Я уже несколько раз просил прощения, он делает вид, что ему все равно. И не уходит. Я не знаю, что ему нужно. Он говорит: «Я думал, тебе плохо одному». Может, ему одному и плохо, а я не знаю, как его отсюда выгнать. Не вызывать же милицию? Он ласковый, ничего плохого мне не сделал. Они вообще добрые, отходчивые парни. Могут вспылить, но потом сразу приходят в себя. Главное, чтобы за эту минуту они не сделали то, о чем потом будут жалеть.

Мансур стоит у столика с микроволновкой и режет сыр. Я пристроился рядом с ноутбуком на коленях, печатаю и поглядываю на него. Наглаживаю его бедра, поворачиваю, утыкаюсь носом в джинсовую ткань. Он откладывает нож, чистой рукой треплет мои волосы: «Подожди, я скоро». У Мансура очень красивое, спокойное лицо — странно, что я не обратил на него внимания в прошлый раз.

Он спрашивает:

— У тебя и сейчас камера включена?

Я говорю:

— А как же!

Последнее домашнее порно с участием Большой Жопы вышло в 2006 году. С тех пор этот персонаж в сети не появлялся. Одни говорят, что Руслана убил какой-то таджик. Другие, более романтично настроенные, считают, что Руслан влюбился, перестал давать направо и налево и сменил провайдера. Сейчас у него все в порядке: Мансур оказался не только хорошим любовником, но и замечательным человеком, у них полное взаимопонимание, они никогда не ссорятся и каждый месяц отсылают приличную сумму на прокормление четырех таджикских девочек.