Литература

Молодой человек набрал номер, дождался ответа и сообщил.

— Здавствуйте! Это вас беспокоят с Рю-де-Буш-Сукан, одиннадцать-двенадцать. Мои соседи — семья Гопкинсов с одиннадцать-четырнадцать — стригут траву и выбивают ковры.

Молодой человек аккуратно положил трубку, довольно облизнулся и пошел на кухню. Он был одет в голубой халат, подпоясанный желтым кушаком, под которым, конечно же, ничего не было. Ноги в жёлтых носках мягко ступали по ореховому паркету.

Присев в плетёное кресло, он нарезал ещё тёплый багет, сначала поперек, а потом каждый отдельный чурбачок — по длине. Взяв первый кусок, он густо намазал его сметаной из фарфоровой соусницы и положил на тарелку; сам же откинулся на спинку кресла и блаженно зажмурился.

Наконец, молодой человек с видимым усилием вырвал себя из нирваны. Рука, красиво подхватившая большим и средним пальцами хлеб с тарелки, внезапно замерла на полпути. Пухлые губы молодого человека начали менять выражение, сначала изумленно оттопырившись, затем брезгливо опустив уголки: в самом центре куска из-под сметаны просвечивало зеленовато-серое пятно размером с десятицентовую монету. (Молодой человек мог поклясться, что еще пару минут назад этого пятна не было).

Неожиданно пятно стало увеличиваться, темнеть и пузыриться, словно под слоем сметаны вызревал фурункул, набитый червями. Молодой человек пытался брезгливо отшвырнуть бутерброд, но мышцы его не слушались, и растревоженная червями сметана стекала по румяной корочке прямо на запястье.

Наконец, нарыв лопнул, и молодой человек облегченно вздохнул — то, что он принял за червей, оказалось шляпкой странного чёрного гриба. Вслед за шляпкой показалась толстая морщинистая бледно-розовая ножка.

Гриб вырос на три сантиметра и вдруг чихнул. Брызги сметаны заляпали лицо, шею и халат молодого человека. Страх и паралич прошли, уступив место любопытству.

А гриб между тем шевелился и подозрительно чавкал. Молодой человек поднес кусок поближе и обнаружил, что это не гриб, а миниатюрная мужская голова в широкополой черной шляпе. Шеи у головы не было, и поэтому она не могла стряхнуть с себя остатки сметаны — вместо этого слизывала и всасывала с лица остатки белой массы.

Молодому человек на всякий случай заглянул под бутерброд, но тела там не обнаружил. И тогда он захохотал. Голова уставилась на него пронзительными глазами и что-то еле слышно проговорила. От неожиданности молодой человек прекратил смеяться и, наконец, расслышал фразу на немецком:

— Не ори! Слушай.

Молодой человек машинально задал вопрос:

— А как тебя зовут?

— Называй меня фон Калиш.

— Откуда ты взялся?

— Это не играет никакой роли.

— А что играет роль?

— Не парься, — голова перешла на английский, — важно лишь то, что делаешь ты.

— А что я делаю? Я собрался позавтракать, а тут ты, срань такая.

Голова замолчала и пристально посмотрела на молодого человека. По коже побежали мурашки.

— Слышь, фон Калиш, я что-то не то сказал? Ты обиделся?

— Я мог бы тебя простить, если бы мог обидеться или наказать. Ты сказал то, что думал. Я сам до сих пор такой же — дерзкий. Ха-ха!

Молодой человек уже мог различать интонации в голосе фон Калиша, и этот хрипловатый смешок ему совсем не понравился. Голова между тем продолжала:

— «Срань», малыш, не в том, что ты «реально мега крут» и все знают об этом. Настоящая Срань — это когда ты знаешь то, что никто не знает. Эти знания позволяют тебе делать Настоящие Вещи. Главное, чтобы эти Вещи принадлежали исключительно тебе.

— И что для этого нужно? И вообще — какой смысл обладать тем, о чем никто не знает? В чем тут крутизна, в чем понт?

— Ты задаешь правильные вопросы, но в неправильной последовательности. Отвечу тебе по порядку. Ты спрашиваешь в чем понт? Понт в том, что нет никаких понтов.

— Ну ты мне глаза открыл, брат. Про это трут правильные чуваки в каждом втором боевике. Ржунимагу!

— Теперь про обладание Настоящими Вещами. — Казалось, голова не расслышала открытой иронии. — Понимание этой истины приходит постепенно. Объяснять тебе сейчас попросту бесполезно. Когда поймешь — сможешь ответить и на первый вопрос.

Голова откашлялась и подмигнула:

— Ну что, готов?

— К чему?

— К походу в церковь. Сегодня же воскресенье — все добропорядочные граждане идут в церковь.

— Я атеист.

— Ну, обратиться к Богу никогда не поздно, а уж тем более — покаяться.

— Мне не в чем каяться.

— А как же Гопкинс? Сейчас к нему приедет полиция, выпишет штраф, немаленький — это ведь не первый случай. А у него подруга залетела, нужно срочно аборт делать. Если он заплатит штраф, то не хватит денег на аборт. Подруга пойдет к его жене и все расскажет... В общем, ты, братец, сам того не ведая, запустил цепочку зла.

— Откуда ты всё это знаешь? Ну, допустим, я тебе поверил. Даже, допустим, у меня есть совесть. Но при чем здесь церковь? Есть другие, более конструктивные, методы решения проблемы...

— …например, позвонить в полицию и отменить вызов.

— Откуда ты?..

— Это неправильный путь. Слишком легкий и очевидный. Это — не Поступок.

— Ну не скажи! Не такой уж легкий и вовсе не очевидный. Большинство идет в церковь за говённой индульгенцией — и вот мол, они уже чистенькие и готовы для новых гадостей.

— Ты не на том акцентируешь. Пытаешься оперировать категориями добра и зла, что, опять же, понты. В результате, не ценишь свои прошлые поступки — значит, не способен оценить и будущие. Ты спросил меня, с чего начать? Начни с похода в церковь.

— Короче, Калиш, ты меня достал! Я хочу жрать, а ты грузишь меня всякой хернёй…

На улице послышался звук автомобиля. Молодой человек положил кусок хлеба с Калишем на тарелку и метнулся к окну — к соседнему дому подъехала полицейская машина.

Позавчера жизнь показала Никлаусу очередной ратеншванц: утром из типографии пришли безакцептные счета на круглую сумму; затем — очень вежливое письмо на дорогой бумаге, из которого следовало, что рекламное агентство временно воздерживается от размещения материалов в его альманахе и на сайте.

Из первого письма следовало, что в случае просрочки тиражного транша всё имущество, включая нематериальные активы, пойдет с молотка; а из второго — то, что очередной рекламодатель положил на его издательство большой крестообразный болт. А Никлаус как раз планировал покрыть затраты на тираж рекламными поступлениями. В результате, после вычитания из нулевого дебета затрат и кредитов, выходило, что он опять оказался в глубоком минусе.

А ближе к вечеру в электронный ящик упало письмо от Элены с двумя вложениями: в первом была фотография положительного теста на беременность, во втором — счет из абортария. Это письмо было: ведь их связывал не только секс, но и давние деловые узы — в своё время Элена здóрово помогла Никлаусу, введя в литературно-издательский бомонд.

Если бы не письмо Элены, Никлаус особо не переживал бы: издательство он в конце-концов либо вытащит из долговой ямы, либо откроет новое. С голоду, благодаря родителем Элен, они тоже не помрут. Но все это в перспективе, а на текущий момент расчетный счет пуст и пополнений не ожидается. А это значит, что придется одалживать наличность у жены.

Вечером у Никлауса состоялся довольно неприятный разговор с женой. Началось с того, что он попросил ее в понедельник кинуть на кредитку лаве. А поскольку та вела всю бухгалтерию, вскрылись все неприятные аспекты с издательством. Но хуже всего был разбор амстердамской эпопеи, высосавшей весь его личный овердрафт — Никлаус целую неделю оттягивал этот момент, параллельно выстраивая правдоподобную версию и обзванивая голландских друзей.

Но Кэт, как истинная дочь финансового добермана и похотливая сучка, развалила все его аргументы и закатила скандал: «Ты куда бабло спустил, падаль? По блядям шлялся? Где счета, чеки? Какое нахер казино? Позвоню я твоим пидоркам, как же — ты ведь поди им очко подставлял, педрилапедрилу не сдаст! Ты что думаешь, я не заметила твой натёртый член и пустые яйца? Да ты, как вшивый араб, мне до пенсии секель чеканить должен, нищеброд!..»

Кончилось тем, что Кэт нахлесталась вискаря, Никлаус спалил остатки драпа, притараненного из последней поездки, и до вечера субботы они проспали, а потом трахались, с небольшими перерывами, на протяжении шести часов.

В воскресенье утром они помирились и решили поиграть в семейную идиллию: Кэт пекла блинчики, а Никлаус в это время читал ей Бодлера.

После завтрака Никлаус помог жене вынести на улицу ковры, а сам завел газонокосилку. Не то чтобы газон нуждался в уходе, просто ему он заменял психотерапевта — Никлаус мог часами ходить по поляне, приводя мысли в порядок.

Через сорок минут из припарковавшегося у поляны автомобиля вышла девушка-полицейский и направилась к Никлаусу:

— Добрый день! Я сержант муниципальной полиции Сара Жени. Вы Никлаус Гопкинс, владелец этого дома и земельного участка?

— Здравствуйте! Да, это я. Чем могу помочь?

—Мсье Гопкинс, вам известно, что вы нарушаете 684-ю статью Гражданского кодекса, запрещающую издавать неоправданный шум, превышающий границы терпимости соседей? Эта статья также запрещает дым, пыль и испарения, попадающие на территорию соседних домовладений. Будьте так добры, некосите больше траву по воскресеньям и не выбивайте ковры на улице.

— Ну, извините! Просто мы все дни работаем, когда же нам убираться?

— Это ваша частная проблема, мсье Гопкинс. А пока принесите права или паспорт, я оформлю протокол и выпишу вам повестку в суд.

— Послушайте, может не будем делать никакого протокола, обойдемся устным предупреждением? Я полностью признаю, что был неправ, и обещаю больше так не делать.

— Извините, мсье Гопкинс, но это уже третий инцидент, и простым предупреждением здесь уже не обойтись — придется платить штраф.

— Но как же, я первый раз стригу газон в воскресенье.

— Не знаю, мсье Гопкинс, первый это раз, или система, но прошлые два предупреждения были по этой же статье.

Девушка достала коммуникатор и зачитала:

— Вот, пожалуйста: четыре месяца назад вы, тоже в воскресенье, устроили на этой вот поляне перед домом барбекю с громкой музыкой; а каких-то два месяца назад, в будни, ночью, вокруг вашего дома устроили факельное шествие и горловое пение голые мужчины, обмотанные полиэтиленовой пленкой.

— Но, позвольте, сейчас-то я ничего не устраиваю, мирно стригу травку.

— Я вас понимаю, мсье Гопкинс, и искренне сочувствую. Но я выполняю свою работу — предупредить вас и пресечь противоправные действия. А определять степень вашей вины и меру наказания будет суд. Там вы сможете представить все необходимые аргументы. И пообещайте мне, что ни сегодня, ни в другие воскресные дни, вы и члены вашей семьи не будете пользоваться газонокосилкой и выбивать ковры.

— Хорошо, да, конечно же, я обещаю.

Никлаус сходил за правами, расписался в протоколе и за повестку, попрощался с девушкой-полицейским, швырнул за ограду газонокосилку и вернулся в дом.

Кэт сидела на диване, поджав ноги, и демонстративно пялилась в телевизор:

— Ты неудачник, Ник! Ты генетический неудачник! Я никогда не заведу от тебя детей! Когда-нибудь я уйду от тебя! Отъеби же меня, грязный ублюдок!!!