Литература

Как я свалил в Еэс

— Имя? — гаркнул пограничник.

— Саша! — ответил я. — То есть, Кралечкина Александра Дмитриевна, тыща девятьсот двадцать второго года рождения! Задолженностей не имею! Судимостей тоже не имею!

Пограничник вылез из стеклянной будки, взял меня за локоть и сказал:

— Слышь, Александра, пошли обратно в сканер.

Я потопал в сканер и встал на красные круги.

— По-твоему, это нормально? — спросил пограничник. — Думаешь, у Александры может быть клитор таких размеров?

Я с достоинством сказал, что у меня был клитор обычных размероф, но я его нарастила силиконом, а документы поменять есчо не успела. И кстати, меня оскорбляет подобное отношение к трансгендерам, одним из которых я являюсь. Именно поэтому я хочу свалить из сраной Рашки в Германию на ПМЖ.

— Хуй на вас, на лесбиянок, — гавкнул пограничник и поставил печать.

У соседней будки топталась госпожа Чжан Мэнцянь в шубке из светлой норки и бежевых сапогах на шпильках. Она без проблем прошла паспортный контроль и теперь дожидалась меня. Я взял ее и свою ручную кладь, мы поцеловались и поцокали в дюти фри.

Ваня прикупил баночку тональника «Мэри Кей», а я взял литровую бутыль армянского коньяка в подарочной упаковке. Вообще-то, я не пью, но подарки нам пригодятся.

Да, я все еще Станеслав Почепа, и пол менять, вроде как, не собираюсь. Зато мне позарез надо сменить гражданство. Именно это я и пытаюсь сделать сейчас.

Ваня утащил меня в дамский туалет и заново наштукатурил мою морду. Сопссна, ему тональник не нужен, у китайцев борода никакая, зато цвет нижней части моего ибала на два тона отличается от цвета верхней. Товарищ Почепа не брил бороду восемь лет, чтобы дождаться коммунизма во всем мире. Интернацианал мы так и не построили, зато меня никто не знает в летсо. И это ахуенный плюс, иначе не сносить мне головы.

Ваня нервничал намного меньше, чем я, хотя президентом в последние четыре года был он. Правда, в норковой шубке он выглядел как настоящая деффка, и это тожэ плюс.

С моим ибалом возникли проблемы. Чтобы привести в соответствие верхнюю и нижнюю часть, я накрыл лоб, нос и счоки платочком и лег в горизонтальный солярий, который переделал для Вани из египетского саркофага. Время, канешна, я не рассчитал, но было уже некогда. Ваня плясал рядом с саркофагом на шпильках и орал:

— Говорили тебе, дубина: вбрасывай!

Ну ничо, про Керенского рассказывали похожую байку. Говорят, он тожэ был за честные выборы. Если ты не в рот ебаться честный, будь готов носить бапские шмотки.

Сопссна, мне никто не угрожал. Так, обещали повесить пару раз и какая-то эсерка крутила перед мордой револьвером. Пулю я, кстати, вытащил сам, Ваниными щипчиками для бровей. Я жэ не какой-то хилый Ильич.

Я не боялся Справедливой России, но Ваня уговорил меня бежать. Ваня опасался за мою жизнь и здоровье.

Ну кто его просил снижать возраст согласия до десяти лет? Канешна, в Питер сразу приехало много туристов, а многие остались тут на ПМЖ, но это был дешевый и сомнительный пиар. Кто его просил легализовать продажу таджикского героина? Даже наш министр внутренних дел был против, хотя он сам таджик. «Для черняги есть черный рынок», — сказал товарищ Насруллоев, и был смещен с поста.

В Европе Ваню тоже никто не ждал, зато ждали меня. Два года назад Иван собрал всю русскую интеллигенцию, включая мою маму, моего отца-ахтунга и его однополого партнера. Посадил их на самолет компании «Эр Франс» и выслал из страны. Между прочим, на этом самолете улетел и мой племянник Ваня, классный поцан и натурал. Мировая общественность была возмущена жестокостью Русского Мао, а Русский Мао до сих пор жалеет, что не свалил вместе с ними.

Таджикские террористы не сильно докучали Ивану, но на улице часто гремело, а из окон вылетели последние стекла. По улицам маршировали поцаны с растяжками «Хватит кормить азиатов», и на стенах появились листовки «Русский, не колись!»

Сердце тигра ёкало в Ваниной груди, а мудрая китайская жеппа просила унести ее в теплые края.

Я мазался кремом после загара, Ваня паковал вещи, а рядом трудились две девочки-паспортистки и бабка из французского посольства. Вопщем, отъезд получился сумбурным.

Я надел длинное таджикское платье и паранджу, типо я такой скромный. Пока мы тащили вещи до такси, подбежало несколько восточных долбоебов, которые хотели «помочь поднести». Я не возражал. В каждом чемодане лежало несколько килограммов индия, серебра и палладия, а в маленьком Ванином саквояже брякал иридий. Госпожа Чжан Мэнцянь была вся увешана золотом, а шпильки ее сапог были отлиты из осмия.

На таможне Ваня дал парнишке банку тушенки, и тот был очень доволен. Вопщем, все шло по плану. Рядом крутилась стайка славянских мальчиков, которые выпрашивали у иностранцев жвачку, и пару раз я видел, как немецкие туристы вели их в туалет. Потом немцы потопали на свой рейс, а славянские поцонята надували резинки и кидались ими друг в друга. Ваня прикрылся саквояжем, чтобы не забрызгали шубку.

Пердячий китайский автобус доставил нас к самолету, с другой стороны подъехала телега, и таджики, сильно матерясь, начали грузить наш багаж. Самолет нам дали очень ржавый и облезлый, на его боку было что-то написано древнерусской вязью, но я не разобрал. Две пожилые тетки пригласили нас в салон, и мы с Ваней сели на разрисованные шариковой ручкой кресла. На моем было написано «Зенит — чемпион», а на Ванином «Пахтакор — гондон». Ваня спросил, что такое Пахтакор, но я и сам толком не знал.

Пожилая тетка встала в проходе и крикнула:

— Авиакомпания як-сервис приветствует вас на борту старейшего авиалайнера в мире! Наш самолет был построен в 1977 году и до сих пор сохраняет первоклассные летные качества! Ни пуха ни пера, внучата!

— К черту! — ответил Ваня и побежал обратно к трапу.

— Не кипишуй, дочка! — сказала вторая тетка, жирная и с небольшими усами. — Я на этом яке сорок лет летаю, добрая машина. От, я вам фотки покажу.

Тетка пристегнула Ваню к креслу и принесла старый порножурнал. Там деффка в красной шапочке сидела внутри самолетной турбины, раздвинув пелотку, а сверху было написано «Летайте самолетами Аэрофлота».

К самолету подъехал второй пердячий автобус, и оттуда повалили мешочники и спекулянты. Вся эта шваль летала во Францию за мылом, прокладками и пуховиками. Пуховики, канешна, производились в Китае, но прошли через благородные руки галлов и получили элитные ярлычки.

В проходах стояли сумки с прессованным мусором, спекулянты курили махру и лузгали семки.

Ваня уже не мог выйти, он обмахивался порнухой вместо веера и жался к иллюминатору.

Усатая тетка снова встала в проходе и крикнула:

— Правила безопасности рассказывать будем?

— Фпесду! — ответили мешочники.

— Можно и туда, — согласилась тетка. — Один хрен все жилеты разворовали. Тока это, когда самолет на посадочку пойдет, высуньте язык и дышите так: «аха, аха», как собачки. Легше буит.

— Знаем, знаем, — крикнули мешочники.

— Отче наш, иже еси на небеси! — крикнула усатая тетка.

— Да святится имя твое, да придет царствие твое, да будет воля твоя! — ответили мешочники и перекрестились.

Ваня зажал уши.

Гордость аэрофлота затряслась, и я зажмурил глаза.

Собственная голова казалась мне банкой тушенки, которую вскрывают тупым консервным ножом. Ваня схватил меня за руку и задышал по-собачьи, как будто сейчас родит.

— Давление отрегулируй, марамой! — просипела стюардесса.

— А, чё? — затрещало в динамиках.

Воздушные айсберги поплыли под ярким солнцем, и в самолете стало очень холодно, даже Ваня стучал зубами в своей норковой шубке.

Долго ли мы летели, я не помню. Оказываецо, в сервис як-сервиса входит погружение пассажироф на время полета в глубокий обморок, ну типо чтобы не скучали. Канешна, у экипажа были кислородные маски, чтобы вести самолет и вообще сохранять бодрость духа, ведь они там работали, а не развлекались, как мы.

Когда я очнулся, у меня под носом запеклась кровь, а Вани рядом не было. Я выполз в аварийный выход и съехал по веревочке, которую оставили вместо надувного трапа. У гордости отечественного самолетостроения отвалилось правое крыло, фюзеляж лежал очень далеко от места приземления, а госпожа Чжан Мэнцянь героически спасала багаж. Мешочники и спекулянты разбирали свои пожитки и хромали в сторону терминала.

Я присел на мешок пластиковых отходов, потому что голова сильно кружилась, а уши болели. Товарищ Сяо примчался с багажной тележкой и запихал туда наши чемоданы. Я думал, что Ваня, как настоящий друг и любимый наложник, увезет меня. На кой ему эти дурацкие железки?

Ваня подкатил тележку к тому месту, где сидел я, вытер пот норковым рукавом и сказал:

— Я тебе позвоню.

Так меня покинул товарищ Сяо. Умом он был китаец, жопой — ленивый русский, а душой — Подлый Тигр. Шкура амурского тигра не так пестрит полосками, как совесть товарища Сяо — черными делами. Между прочим, в саквояже лежали наши новые документы.

В моем ридикюле остался только паспорт на имя Сашы Кралечкиной, студентки философского факультета ОПУМ и интеллектуальной топ-модели. Еще у меня имелся членский билет «Справедливой России», то есть Сраной Рашки. Его я отобрал у настоящей эсерки Кралечкиной, когда ее скрутили. Я получил и другой сувенир от Сашы, но его я оставил дома в коробке из-под китайских гондонов. Недрагоценные металлы нам не нужны.

Я запустил сковородку и стал ждать, когда Ваня позвонит. Мы столько пережили вместе, я не мог поверить, что старый боевой товарищ и наложник меня покинул. Вдали показался электрокар с трубой на заду. Оттуда валил густой вонючий дым.

Знакомый запах горящего торфа витал в воздухе. Я понял, что у французов похожие проблемы. Это не беда, я передам галлам бесценные навыки борьбы со стихией.

Мне было некуда торопиться, и я смотрел по сторонам.

Взлетно-посадочная полоса имелась только одна, зато весь остальной аэродром был утыкан хуйнями типа вышек билайна. Над столбами на канатах висели разноцветные гондоны, а под гондонами было закреплено что-то вроде автоприцепов, только намного больше и с турбинами по бокам. Верх каждого гондона был в странной шапочке из блестящих квадратиков, от шапочки к турбинам были натянуты толстые кабели, и вообще конструкция выглядела на редкость дебильно. Я думал, там какой-то национальный праздник — не зря столько шариков надули.

Пока я сидел на взлетной полосе, один гондон притянули к вышке, и внутри вышки поднялся прозрачный лифт с четырьмя деффками в синей униформе. Через минуту лифт спустился, набитый мусорными мешками, а молодой турок внизу начал эти мешки вытаскивать и складывать на поле. В лифт вкатили тележку с напитками, следом влезла деффка с горой ланчбоксов.

Электрокар с красными крестами притормозил в пяти метрах от меня, пыхтя паровым котлом. Сверху на нем была прихуячена солнечная батарея, а спереди как пропеллер торчал ветряк.

Из электрокара выпрыгнули трое крепких парней в зеленых рубахах и штанах. За ними вылез еще один, с чемоданчиком в руках. Они приблизились ко мне, и тот, что с чемоданчиком, начал щупать мое горло.

— Же ву ремерси пур вотр бонте, мэ же не па безуан а ль эд, — учтиво сказал я. — Жё сюи сэн э соф э же сюи пре а континюэ мон вояж.

Поц с чемоданчиком пробормотал что-то неразборчивое, типа «эр швермт».

— Донк, же пё алле? — спросил я.

Мускулистые поцы подхватили меня и втащили в салон электрокара. Там ко мне прицепили датчики, сунули в рот какую-то хрень и повезли неизвестно куда.

— Медам, жё ме санс тре бьян, — сказал я двум пожилым теткам в зеленых шапочках. — Лэссе муа алле а ма фамий!

— Айне минуте, — ответила одна из теток, пошарила под стойкой и достала таблетку. Эту таблетку она прилепила на мой воротник, и все вокруг стали говорить нормальным языком.

— Пустите меня, дамочки, — попросил я. — Мне надо к маме, папе, братику и моему любимому племяннику Ване.

Тетки повернули вентиль на шланге, и я отключился.

Придя в себя, я все еще рассказывал про наши отношения с Мишей, как я ебал своего брата, как он меня предал и как я предал его.

— Почти библейская история, — сказал ухоженный старый поц на соседней кровати.

Наши кровати были очень странными, обтекаемой формы, и напоминали пластилин. Поц тихонько съехал со своей и подошел ко мне на полусогнутых.

— Приподнять вам изголовье? — учтиво спросил он.

— Но, мерси, — ответил я. — Се лит э си конфортабль.

«Неверное направление перевода», — сказала таблетка.

Волосы поца были выкрашены в нежно-розовый цвет, а на среднем пальце правой руки сверкало кольцо из трех драгоценных металлов с маленьким бриллиантом.

Я вспомнил старый фантастический рассказ из очень древнего журнала «Вокруг света», который был выпущен еще когда я не родился. Эти журналы лежали в военной части, где скрывалась моя мама, по ним я учился читать.

В рассказе больного чувака заморозили, чтобы потом вылечить, а через сотню лет разморозили. Все его сбережения, канешна, съела инфляция, так шта его разморозку и лечение оплатил такой же старый поц, чтобы пересадить себе сердце размороженного чувака.

Я знал, что у капитализма звериный оскал, но не думал, что все так серьезно.

— Имеете виды на мое тело? — прямо спросил я.

Поц ужасно смутился и забормотал, что сейчас большой наплыв пациентов в связи с крушением самолета, и это вообще его палата, но он не мог отказать такому милому беженцу из далекой азиатской страны. А никаких видов на мое тело у него и в мыслях не было. Если я, конечно, сам не против.

Я сделал вид, что очень слаб, и закрыл глаза, типо снова без сознания.

— А у вас растет, — сказал поц.

— Что растет???

— Печень.

Я ощупал свой правый бок.

— Справа от вас, — пояснил поц.

Я открыл глаза и увидел справа тумбочку из толстого стекла. В ней было налито что-то типа смазки, а посередине на канатиках плавала настоящая человеческая печень.

У меня в животе стало пусто, холодно и противно.

— Вам нужна печень? — спросил я.

— Нет, у меня простатит, — поц жеманно отвел глаза.

Я заметил у его кровати такую же тумбочку, где мариновалась небольшая осклизлая хуйня.

— Если ваша печень поторопится, нас могут выписать в один день, — скромно улыбнулся поц. — Но я могу и подождать.

Я снова закрыл глаза, типо сплю.

Поц подобрался поближе и сел на тумбочку с моей печенью.

— Хотите посмотреть новости? — спросил он. — Очень интересная история. Шпилька из осмия — слышали о такой?

Я понял, что Ване пиздец.

Старый поц внятно произнес команду, и включилась стена напротив.

— Сейчас, сейчас, — поц заерзал жеппой на печенке.

— Аэропорты Германии со следующей недели будут полностью закрыты для воздушного транспорта, использующего нефтепродукты. — читала дикторша. — Это обусловлено недавним инцидентом в аэропорту Шонефельд. Русский беженец-транссексуал Саша Кралечкин по-прежнему находится в больнице, На данный момент его состояние оценивается как стабильное. Саше предстоит операция по замене печени, испорченной в застенках режима Почепы.

Поц весело подмигнул мне и спросил:

— Можно выключать?

Я сказал, что нет, не надо, меня интересуют новости из-за рубежа.

На экране появилась моя бородатая рожа, и я узнал главную новость дня: анархо-фашист Станеслав Почепа расстрелял на площади перед Зимним дворцом двести несогласных. Среди них были члены правительства товарища Ивана Сяо и сам президент. Главы государств выражают соболезнования семье Ивана.

Потом на экране появилась толстая китаянка и представилась матерью Вани. Как говорицо, нет гавна без пирога.

— Продолжаются поиски красавицы со шпилькой из осмия, — вещала дикторша. — Напомним, что следы оксида осмия были обнаружены в колотой ране, нанесенной работнику аэропорта Шонефельд. Пострадавший, Ашраф Хусейни, по-прежнему препятствует ведению следствия. Полиции удалось установить, что преступник — молодая женщина азиатского типа, предположительно японка. Психологи утверждают, что это разновидность стокгольмского синдрома, и пострадавший проникся симпатией к таинственной гейше.

— Не правда ли, романтичная история? — спросил старый поц.

Я сделал вид, что очень увлечен новостями спорта.

Старый поц встал с моей печени и побрел к своей кровати. Поддернул больничную рубашку и как бы невзначай показал желтоватую тощую жеппу. Типо, хотел улечься поудобней.

И снова:

— Саша!

— Ну?

— А как вы сами относитесь к личности этого Станислава Почепы? Вы в него стреляли, потому что ненавидели, или потому, что это историческая необходимость?

— Это логика естественного исторического процесса, — ответил я. — В Почепу должна была выстрелить эсерка. Он предвидел это и был готов положить себя на алтарь Революции.

— Я вижу, вы еще не до конца избавились от исторического фатализма, — покачал головой старый поц. — Со временем вы поймете, что история многовариантна, она может развиваться и более интересно, чем вам кажется. Надеюсь, вы не рассматриваете историю еще и в телеологическом аспекте?

— Отнюдь, — ответил я, — Я рассматриваю исторический процесс как последовательный набор типичных ситуаций и моделей развития.

— Интересный подход, — кивнул старый поц. — Циклическая парадигма истории, это не лишено здравого смысла. Однако…

— Это не совсем теория Маркса…

— Конечно же, нет.

— Я учитываю и теорию циклов реформ-контрреформ.

— Вам не чужд синергетический подход, — довольно сказал поц. — Я тоже поклонник доброй старой синергетики…

— А вот и я! — крикнул кто-то за дверью.

Голосок у него был тоненький и сиплый, как у мальчика в период пубертата.

В палату влезла деффка без сисек и с темным пушком на подбородке. Деффка потрясла меня за обе руки и просипела:

— Саша, вы очнулись! Я так давно мечтал с вами познакомиться, а когда узнал, что вы тоже поменяли пол, вы для меня стали как сестра! Не могу поверить, что мы с вами в одной больнице!

Я улыбнулся деффке, типо очень рад.

— Как безбожно врут в новостях! — деффка плюхнулась задом на мою печень. — Можно подумать, в России каменный век, о генной модификации никто не слышал, а клиторы режут ржавым ножом!

Я ответил, что в России генная модификация запрещена совсем, и только сила духа помогла Сашэ Кралечкиной превратить свой клитор в хуй.

— Классно! — взвизгнула бородатая деффка. — Так мы подруги? То есть, друзья?

— Лизхен, дорогая, — сказал старый поц. — Чтобы стать мужчиной, мало зарастить пизду.

— Я уже работаю над пещеристым телом, — просипела Лизхен. — Ну, всем гудбай! Си ю!

— Неправильное направление перевода, — сказала таблетка.

Поц умолк на пять минут. Я смотрел кулинарную программу и прикидывал, как съебать до наступления ночи.

— А как он вам… Ну, как мужчина? — спросил поц. — Это правда, что у Почепы было триста наложников?

— Не знаю, не считал, — ответил я и повернулся на другой бок.

— Тиран восточного типа… Да, в вашей теории есть рациональное зерно.

— Это Ванька восточного типа, — уточнил я. — А Стасег чистокровный русский и на одну четвертую еврей.

— То есть, по-вашему, Почепа в данной модели — это Бланк?

Я объяснил, что очень устал и хочу поспать, а посему нашу не в рот ебацо интересную дискуссию лучше отложить на завтра.

— Спите, мой милый мальчик, — согласился поц. — Здесь вам ничто не угрожает. Вы можете расслабиться впервые за много лет. Учтите, я выражаюсь не только фигурально…

От этой фразы мою жеппу свело судорогой, но я широко зевнул и закутался в одеяло.

Я прикрыл глаза и сделал вид, что задремал. Потом я и правда задремал. Прибегал медбратик и пытался поставить мне укол, но я не дался и как бы нечаянно лягнул парнишку со шприцем.

— Оставьте мальчика в покое, — злобно зашептал старый поц. — Вы его уже задолбали своими уколами, дайте парню поспать.

Около шести утра я проснулся. Старый поц храпел на соседней постели, надвинув розовую маску на глаза. Из-под одеяла торчала его тощая нога с огромными вздутыми венами.

Я тихонько выбрался из постели и подошел к шкафу. Там висели мое платье с хиджабом и клетчатый костюмчик старого поца, все постиранное и выглаженное. Я попытался влезть в костюмчик, но у поца был маленький размер. Сбросив больничную рубаху, я напялил платье и хиджаб, пристегнул паранджу и рассовал туфли по карманам.

И убежал.

Страшно было идти по больничному коридору. В больших аквариумах плавала непонятная субстанция, клубилась кровь и лимфа. Вдоль стен плавали человеческие органы разных размеров, а в колонне посреди холла рос целый человек. Точнее, это была стюардесса из того самого порножурнала. Уже потом я узнал, что ее сделали из остатков биоматериала, найденных на места аварии, а пропавшая без вести старушка свалила в США.

Я надел туфли и вышел на улицу.

Как же заебись было в Берлине в шесть утра! Вдоль улицы цвели деревья, симпатичные арабы ездили на уборочных машинах, жирные белки сидели у витрины «кондитерской» и ждали, когда откроют, а большущая лисица растянулась на скамейке и грела брюшко на солнце. Каждая шерстинка лисы отливала золотом, зверюга совершенно не боялась меня и даже не подвинулась, когда я хотел сесть.

Специально для лахов: в Германии больницы не обтянуты колючей проволокой и на вышках не стоят эсесовцы с автоматами. А кондитерская — ну, даже не знаю, как вам объяснить. Это такой экзотизм. В кондитерской продают изделия с очень необычным вкусом, сверху похоже на пену из огнетушителя, только эти штуки можно есть.

Я зашел в кондитерскую и попросил дать попробовать одну штуку.

Девушка выставила мне целый лоток, а сама залезла под прилавок. Вот что значит немецкое гостеприимство! Я сел под цветущей сливой, задрал паранджу и начал слизывать пену с большой круглой штуки. Лиса пристроилась рядом и тоже лизала прямо из деревянного лотка. Белки сидели у меня на плечах и ели с рук. Вопщем, если вы смотрели старый двухмерный мультик про Белоснежку, все это выглядело примерно как он.

Я погладил лису и отправился на разведку.

Что характерно, на многих улицах не было тротуаров и никто не ездил на машинах. Только на самых больших улицах попадались автобусы и электрокары с солнечной батареей на крыше. Паровые котлы транспортных средств не топились по случаю хорошей погоды. Со всех сторон эти агрегаты были резиновые — новерно, чтобы избежать столкновений. В электрокарах сидели молодые и прекрасные блондины. Изредка проезжали турки на великах, а арабское население топало пешедралом, как я. К полудню я устал и присел у полуразрушенной церкви. Мимо как раз проезжал трехэтажный автобус с гидом, автобус остановился, и я влез внутрь.

В автобусе оказалось полно арабов и китайцев. Все попадали на пол, а девушка-гид заорала на непонятном языке. Я вспомнил, что моя таблетка осталась на вороте больничной рубахи.

— Куда ехать? — спросил водитель.

— В Париж, — ответил я.

И мы поехали. Над нами плыли синие гондоны с полоской на боку и надписями по-немецки. Снизу они были похожи на длинную связку сосисок.

Иногда они передавали мне что-то на непонятном языке, а водитель переводил с помощью арабов. Примерно через час сосиски установили личность террориста, то есть меня.

Я сообщил связке сосисок, что не собираюсь никого убивать, а просто хочу повидаться с мамой, моими двумя папами, любимым братом и племянником Ванечкой.

— Нам очень жаль, Саша, — отвечали сосиски. — Но мы не можем разрешить вам преследовать семью диктатора Почепы. Его любовник Михаил и племянник Ваня непричастны к экономическим и военным преступлениям. А мать и двое отцов господина Почепы — всемирно известные узники совести.

— Я и есть диктатор Почепа! — кричал я сосискам.

Сосиски сообщили, что Почепа вчера ночью был расстрелян при попытке к бегству. То есть, сначала автомобиль товарища Почепы попал в перестрелку, потом Почепу вытащили и долго избивали прикладами, а уже в самом конце расстреляли и повесили на фонарном столбе.

— Господа, вы звери! — крикнул я в прямой эфир. — Вы будете прокляты своей страной!

Слезы навернулись мне на глаза. Я сидел на ступеньках автобуса и вытирался хиджабом. Я плакал за себя и за товарища Усаму, за товарища Каддафи и за товарища Хусейна, за товарища Кастро и за товарища Че. Я плакал за товарища Путина и за товарища Медведева. И всем сердцем я жалел бедного заблудшего Ваню.

Слезы текли из моих глаз впервые за много лет. Канешна, у меня часто протекали баллончики со слезоточивым газом, но это не считается.

Я раздвинул створки дверей и вышел из автобуса. Ваще-та, он ехал, но я упал на ноги и побежал, так шта ушибся не сильно. Только платье порвал.

Связка сосисок зависла надо мной, и вниз поехали блондинистые поцы на таких штуках типа качелей. Если вы еще застали «детские площадки», то поймете, о чем я.

Поцы накинули на меня сеть, но из-за угла выехал электрокар ихней скорой помощи. Оттуда вылез поц с розовыми волосами и помчался ко мне. Так я узнал, что он известный правозащитник и активист ЛГБТ-движения, а не просто старая пида.

Старый поц объяснил полиции, что это недоразумение. Саша Кралечкин еще не оправился от последствий ЧМТ и бродил по городу в полубессознательном состоянии.

В бытность свою Александрой он покушался на диктатора Почепу, но теперь испытывает перед Станеславом и его семьей огромное чувство вины, поэтому бессознательно ставит себя на его место.

Я заплакал еще жалостнее и попросил отвезти меня к моей семье. Старый поц разрыдался, повис на мне и шептал мне на ухо, какой я благородный, как я страдал и как теперь все будет хорошо.

Вопщем, меня повезли в город Париж, а мою семью подготовили ко встрече с террористом-транссексуалом.

Париж оказался грязной дырой, населенной индусами и афроамериканцами. Моя мама и два папы жили в сквоте на большом чердаке, мой брат и любовник Миша подрабатывал таксистом, а маленький Ваня где-то шлялся.

Мама притворилась, что не узнала меня, папа Сержик подмигнул и пожал мне руку, а папа Сашик извинился и ушел в туалет. Поц с розовыми волосами долго щебетал о чем-то с папой Сержиком, во дворе дрались арабы, а я слонялся по пыльному чердаку и гонял с карниза жирных неопрятных голубей. Засрали там все, сукины дети.

Миша вернулся с работы, потирая натруженную челюсть. Он сказал:

— А это чо за хрен? — и сел смотреть телевизор.

У Мишы было каменное летсо, он ни единым знаком или взглядом не дал понять, что его волнует моя персона.

Я спустился вниз и приметил мелкого чумазого поца. Его голый крестец напоминал о Мише образца две тысячи сорокового года.

— Оцосать? — спросил мелкий.

Я ничего не ответил.

— Увези меня обратно в Германию, — попросил я поца с розовыми волосами.

— Видишь ли, Саша, — поц почесал розовую шерсть. — Въезд в нашу страну давно закрыт. С тех пор, как население перестало стареть, мы не нуждаемся в рабочей силе. Мы могли бы предоставить тебе политическое убежище, но диктатор Почепа уже убит, а значит, ты можешь вернуться домой, в новую, справедливую Россию.

Засранная голубями мостовая поехала у меня из-под ног.

— Но есть еще один выход, — глупо улыбался поц. — Если ты не против, мой дорогой, несравненный Саша.

— Женюсь, — ответил я.

Мне на таблетку пришло сообщение: «Наш брак здесь недействителен. Люблю. Скучаю. Миша».

И я отправился со старым поцем к алтарю, глотая прозак, потому что я все время плакал, а у поца была с собой баночка в косметичке.

Он притащил меня на какой-то новый мост, который на самом деле старый, и повесил на перила замочек с русской надписью «Саша и Хорст вместе навсегда».

Мне стало нехорошо от такой перспективы, но мой супруг с гривой цвета утренней зари все неправильно понял. Он решил, что я утомилсо и мне не терпицо в номер для новобрачных.

Хорст зарядил свадебным букетом в морду Мише. Миша разрыдался. Я влез в лимузин, невеста воткнула кости рядом, и мы поехали в свое лахофское будущее.

В ванной я тайком доел прозак, лег в теплую воду и заснул.

Проснулся я в больничной палате, а рядом в стеклянной тумбочке плавала подросшая печень.

События вчерашнего дня могли показаться дурным сном, но через всю палату висела растяжка «Советъ да любовъ».

В новостях передавали поздравления герою ЕС Саше Кралечкину. Продолжались поиски красавицы со шпилькой из осмия. На этот раз она взяла в заложники работников небольшого ресторана. Так я понял, что Ване удалось пообедать.

Я волновался и за Ваню, и за Мишу, и за мой бывший кабинет министроф, и за прекрасных новгородских отроков числом триста сорок пять человек. А больше всего я волновался за маленького Ванечку, который имел все шансы стать дешевой блядью. Вопщем, я скучал по своей настоящей семье и всей анархической душой ненавидел крашеного поца.

Я лежал на пластилиновом ложе и думал, как переправить моих возлюбленных в Аргентину или другое благословенное место, а розовошерстый поц сидел на моей печени и спрашивал, можно ли перед операцией оцосать — на счастье.

Тут у меня не выдержали нервы, и я заорал, чтобы меня оставили наедине с моими переживаниями. Старый поц извинился и не лез до самого конца операции. Только потом, когда симпатичный турок затирал мне швы, старый поц намекнул, что неплохо бы испытать его новую простату.

И мы поехали испытывать его простату. Едва мы переступили порог его квартирки, я связал глупого поца и отхайдакал наглую жеппу бамбуковой тростью. Я до половины засунул трость в кишку правозащитника и спросил, как там его простата.

— Отлично, — ответил Хорст. — Но ты мог взять что-нибудь потолще.

Тогда я насцал старому дураку в ебальник и ушел смотреть телевизор, потому что больше там все равно делать нечего.

Старый поц пылесосил ковровое покрытие в спальне. Он сказал, что в целом ему понравилось, но мне еще многому предстоит научиться. Откуда мне было знать, что любят немцы?

И целый месяц я жрал его таблетки, пил из его бара, сцал в его постылый ебальник, привязывал его к батарее, подвешивал к потолку, душил галстуком и вообще развлекал как мог. По утрам мы кормили дворовых белок и огромную красавицу-лису с умными раскосыми глазами. Лиса постоянно ела из моих рук, а на старого поца рычала и чихала.

Очень скоро лисица привязалась ко мне как домашняя собака и даже больше. Она ходила за мной и в супермаркет, и в бассейн, и в сауну, и в бар. Сначала ее отовсюду гнали, но очень скоро лиса стала всеобщей любимицей. Каждую ночь в моей постели спала лиса, а старый правозащитник отдыхал на диване.

И вот однажды старый поц прокрался ко мне как тать, привязал к собственной кровати и чуть не надругался над телом анархиста.

Лиса ударилась оземь и обернулась прекрасным юношей в норковой шубке и бежевых сапогах. Двенадцатисантиметровые шпильки вспыхивали в свете неоновой рекламы.

Я пообещал, что больше не буду хавать таблетки из косметички Хорста, но Ваня не исчезал. Мне требовалось время для выведения препаратов и алкоголя из организма.

В спальне творилось страшное: Ваня наступал, старый поц отбивался, на полу фонил неизвестный дивайс. Очень скоро немец был связан и воткнут головой в унитаз.

Ваня поднял странный прибор, превратился обратно в лису и улегся у меня в ногах.

Утром я понял, что лиса была отдельно, а Ваня отдельно. Старый поц лежал связанный с вибратором во рту, лиса скреблась в чулане, а Ваня сидел прямо в сапогах на моем новом шелковом комплекте постельного белья.

— Они здесь, в подвале, — обрадовал меня Иван. — И чурка, и чукча, и близнецы-жополизы, и финская блядь. Ожидают отправки в Аргентину. Все как ты хотел.

Я окончательно потерял различие между сном и реальностью. Помню только, что выставил товарища Сяо из дома, а на следующее утро сильно болела голова и в квартире появился какой-то левый поцан, чуть красивее Мишы и чуть страшнее Вани. Он стоял, нагнувшись над раковиной, и перекрашивал волосы в человеческий цвет.

Поцан заявил, что я не такой духовный, как ему казалось, и процитировал классика: «Полюби нас черненькими, а беленькими нас всякий полюбит». Вопщем, Хорст стал йуным и симпатичным, и у меня рука не поднималась его драть. «Ты меня больше не любишь, — обижался он. — Вам всем подавай стариков».

Чтобы хоть как-то усмирить свое ущербное либидо, мой супруг устроил научные посиделки. В нашу квартирку набились русские кошелки с крашеными хной кудряшками, несколько старых ахтунгов и русский поц неопределенного возраста, который все время поминал питерскую нечисть. Он утверждал, что знал диктатора Почепу лично, и все время жалел, что не придушил мерзавца в детстве.

Старые поцы и кошелки говорили в основном о русской религиозной философии. Они спорили, есть ли у России особый путь и сможет ли она спасти загнивающий Запад. Из их речей я понял, что Россия — это мифическая сказочно богатая страна, которая страдает только из-за диктатуры отдельных личностей, а так-то в ней все прекрасно и замечательно. Любой немецкий школьник смог бы управлять такой страной, не говоря уже о всяких там кухарках.

Многие хотели послушать выступление оригинального русского философа А. Кралечкина, но я ушел выгуливать лису и весь остаток вечера просидел в маленьком кафе, читая бумажную книгу «Истоки и смысл русского коммунизма».

По телевизору негромко шли новости. Южная часть России добровольно присоединилась к Китаю, Польша получила автономную область Третий Рим, Германия официально вернула Кенигсберг.

Новгородцы, собравшись на вече, решали, откуда приглашать князя — из Швеции, Дании или Норвегии. Россия снова поднималась с колен.

Я достал из кармана остатки правозащитной аптечки, принял все сразу и запил кофе.

Сорри, камрад, я собиралсо тебе рассказать не о том, как все просрать и покончить с собой, а как грамотно съебать из Сраной Рашки, то есть с нашей все еще великой Родины.

Ответ очевиден — выйти замуж за иностранца. Не важно, из ты какой партии, какого пола, с кем предпочитаешь ибацо. Или иностранец, или вообще никак.

Пол они меняют как перчатки. Мой Хорст, например, трижды был деффкой, а теперь — заслуженный донор спермы.

В шестьдесят они могут выглядеть на восемнадцать и наоборот. Ну, мало ли, если встретят годного геронтофила.

А в партии многие вообще не состоят.

Вопщем, бери своего иностранца, камрад, и живи с ним. Как в сказке или как я.