Литература

Мамка веселилась с любовником. Свежая самогонка лилась рекой. Им было хорошо.

- Серёга, будешь? – протягивал дядя Витя мальчику залепленную жирными пальцами рюмку.

Шестилетний Серёжа отводил взгляд в сторону. Горестно вздыхал. Робот-трансформер в его руках тоже был необычайно грустен. Таким его Серёжа ещё не видел.

- Что ты делаешь!? – орала на дядю Витю мамка. – Поставь, бля, рюмку!

- Да я шучу, ёб твою… - расплывалась в улыбке небритая морда кавалера. – Думаешь, я ребёнку самогон дам?

- Вот нахуй и не рыпайся, - усаживалась на табуретку мамка.

- А, Серёга? – подмигивал дядя Витя. – Разве я буду тебя спаивать? Я лучше сам выпью.

Он опрокидывал рюмку в рот. Лез потом за рыбой и, отодрав клок, смачно жевал её.

- Вкусная рыба, - кивал подруге.

- Я нечасто такую готовлю, - отвечала та, польщённая. – Вот уж, для гостя.

- Вкусная, - повторял дядя Витя.

Рыба с подливой – это действительно было редкое блюдо в мамкином рационе. Обычно она обходилась макаронами и манной кашей.

- Серёж, будешь рыбу? – вспомнив вдруг о сыне, спрашивала она мальчика.

Серёжа отрицательно мотал головой.

- Поешь, что ты!

Серёжа снова мотал головой.

- Ты ел чего? Ел?

Серёжа кивал утвердительно.

- Да ел он, ел, - вступал дядя Витя. – Ты, бля, думаешь, он бы молчал, если б не ел?

- Ел? – снова спрашивала мамка.

Серёжа кивал ещё раз.

- Ну смотри. А то доедим без тебя.

Они опрокидывали по новой.

- Но пить, Серёга, учиться надо! – подняв палец в небо, продолжал дядя Витя. - Мужик должен уметь пить. Потому что это в жизни пригодится. А то есть такие – не в то горло у них идёт – что это такое! Умей пить, если ты мужик!

Серёжа превращал робота в боевую машину. В очередной раз. Машина тоже не нравилась ему сегодня.

- Кать, ты музыку поставь какую-нито, ёб твою. А то сидим, бля, как на похоронах.

- Точно, точно, - кивала мамка. – Магнитофон же есть.

Выбравшись из-за стола, она шла к серванту – магнитофон стоял здесь, под стеклом. Включив его и вывинтив громкость на максимум, возвращалась назад.

- У-у-ух! – приплясывала в такт песне.

- Ну-ка, иди сюда, - притягивал её к себе дядя Витя. – Садись.

Садил к себе на колени. Опускал ладонь на титьку.

- Чё, как ты?

- Чё как я?

- Ну, того.

- Убери руку.

Дядя Витя сжимал её крепче.

- Убери, ребёнок смотрит!

- Хули он смотрит. Всё равно ничего не понимает.

- Не смотри, Серёж, не смотри! – хохоча, махала рукой мамка. И прикрывала подол – дядя Витя лез и туда.

- Да ну тихо ты, тихо! – убирала она его руки. – Не сейчас.

- А когда?

- Уложить его надо.

- Ну так укладывай, ёб твою.

- Обожди, обожди.

Освободившись всё же, мамка садилась на свой табурет.

- Щас соседка прибежит, - говорила.

- А мы ей пизды вломим! Где она, за стенкой? Эй, дура ёбаная, пизды хочешь?

- Тише! Тише!

- Что тише? Мы и так, блядь, тише некуда. Серёга! Иди-ка сходи к соседке, скажи, что если она чем-то недовольна, дядя Витя ей пизды даст. Иди, иди.

- Да не выдумывай ты! – орала мамка. – Чё он ей там скажет? И не мешает она пока.

- Я ей помешаю! Кстати, чё это у ней две комнаты, а у тебя одна?

- Такк… Она ведь не чета нам. Благородная какая-то. И родственников кучу прописала. Живёт одна. Я с ребёнком вот в одной комнате, а она в двух.

- Несправедливо! – возмущался дядя Витя.

- Несправедливо, конечно! Только докажи, попробуй.

- Ты, Серёга, как-нибудь придуши соседку, - ржал дядя Витя. – Петельку на неё накинь, и всё. Или масло пролей в коридоре. Она ёбнется и сдохнет. У вас трёхкомнатная тогда будет.

Серёжа клал голову на подушку. Закрывал глаза.

- Спать хочешь? – спрашивала мамка. – Ну давай, раздену тебя. Уложу. К стене, к стене поворачивайся.

- Ты, Серёга, лучше бы бабу завёл. А то с роботом – это, блядь, гомосексуализм какой-то, - трясся от смеха дядя Витя.

- Что ты городишь!? – возмущалась мамка. Но тоже смеялась.

Чуть позже они сношались. На диване – он стоял у противоположной стены. Дядя Витя пыхтел и матерился, а мамка стонала и тоже материлась.

«Однажды, - думал Серёжа, - я возьму топор и зарублю вас всех. Буду кидать куски мяса с балкона, а собаки будут вгрызаться в них и рвать зубами. Потому что я ненавижу вас, твари!»