Литература

Это случилось вечером, через неделю после их свадьбы. Наташина подруга Ксюша долбила по кнопке звонка, сука такая, как будто ее по меньшей мере пытались убить. Неуемная энергия у бабенки. Саша рассмотрел ее унылую лошадиную морду в глазок и побрел натягивать брюки. Наташа накинула шелковый халат и открыла дверь. Саша на дух не переносил эту длинную уродину и затаился на кухне. Его покоробило от манерного тонкого голоса в передней.

— Натусечка, ну как семейная жизнь? А я подарок ваш принесла. — Аж повизгивает, сучка. Делает вид, что радуется за подругу. — В ресторане было бы неудобно, правда?

— Ой, какая прелесть! Спасибо, Ксюха! Ты мой маленький! Иди к мамочке… Их что, два?

— Ага! Чтобы дружили. Натусечка, как я за тебя рада, ты не представляешь!

Звуки поцелуев. Интересно, чего там два? Оно что, живое и светится?

— Саше может не понравиться.

— Ну и хрен с ним. Главное, чтобы тебе нравилось. Я же тебе дарю, а не ему. Правда, они милые? Особенно рыженький?

— Черный тоже ничего. Да ты заходи.

— Ой, я не вовремя, наверное? Я на минуточку.

Саша бесшумно включил новый электрический чайник. Эта рыжая дура в передней ломалась, как писаный пряник. Шла бы в гостиную или выметалась на хуй, так нет, застряла в дверях и пиздит о своем, о девичьем. Сама в пальто, а Наташка простудиться может. Позавчера он краем уха услышал: «И чего она нашла в этом уроде?» На себя посмотри, кобыла. Вот кобыла! На ней самой никто еще не хотел жениться, даже полный урод. Ковырялка, бля. Уже сейчас живет как старая дева. Сколько у нее котов, шесть? Какая-то непонятная подруга из Химок. Все коты у этой Ксюши жили в однокомнатной квартире, и она постоянно подбирала на улице новых. Саша помнил клочья кошачьей шерсти на сиденьях стульев, стойкий запах вискаса и кошачьих туалетов, разбросанные где попало тюбики масляной краски, неприятный оценивающий взгляд хозяйки. Он не смог там высидеть даже полчаса и наврал, что нужно ехать по делам. Где Наташка умудрилась с ней познакомиться? На выставке, наверное. Где же еще? На выставке, где висела ее мазня. От подруги за версту несло котами, краской и несложившейся личной жизнью. Не то чтобы Саша не любил таких людей, нет. Ему по-своему было их жалко, но казалось, что неудача перескочит и на него, если долго с ними общаться. Глупое чувство.

Вода в чайнике забурлила, из передней донеслось:

— Главное – чтобы у каждого был свой туалет. Ты не бойся, они скоро привыкнут. И сразу – «Катсан».

Саша на цыпочках пробрался к шкафчику, достал кружку и растворимый кофе.

— Антиблошиный ошейник и когтеточка, только спроси в магазине, есть ли с корнем валерианы, иначе обои драть будут. Ну, я побежала. — Снова тошнотворное чмоканье в щечку, хлопнула входная дверь.

Саша твердыми шагами протопал в переднюю. Наташка сидела на корточках, наглаживая двух крысят с тощими облезлыми хвостами. Один был черный, другой – рыжий, оба с мутными глупыми глазенками. На котят они походили постольку поскольку. Натка смотрела виновато, исподлобья. Взмахнула пушистыми ресницами.

— Правда, милые?

— Ни хуя не милые. Крысеныши. Пусть эта лошадь их заберет обратно.

— Шурик, не матерись. Они же маленькие. — Наташка обняла его обеими руками, и спине стало приятно и тепло, как на солнце. — Они же пушистые.

— Облезлые.

— Не придирайся. Кошка приносит уют. — Легонько укусила за мочку уха, подлизывается.

— Дерет обои, например, ссыт на ковер. Неебический уют. Короче, завтра извинись и верни ей кошаков. У нас не приют для бездомных животных.

— Дурень, это же подарок. На счастье.

— Счастья полные штаны. Пожидилась купить нормальный подарок, так не дарила бы ничего, я бы еще понял. Денег нет у девушки, ну и ладно. Ну, притащила бы, на крайняк, один из своих шедевров. Но зачем такую подлянку устраивать?

— Она – моя лучшая подруга.

— И что?

— Некрасиво возвращать подарки.

— А дарить помойных кошаков – красиво?

Натка помрачнела и отправилась смотреть какое-то шоу про зал суда. У Саши заныл живот – не кончил. Он покрутился рядом с ее креслом, потянул за поясок халата, лизнул ее колено, пробрался повыше и был послан.

Черный кошак в передней уже налил маленькую, но чрезвычайно вонючую лужицу, а рыжий проскакал в коридор и противно пищал что-то о своем, о кошачьем. Саша отметил, что у него неопрятная, слипшаяся шерсть. Точно, из помойки вытащила, сучара. Он брезгливо приподнял зверька за шкирку, и рыжий засранец вцепился когтями в его большой палец.

— Зайчик, сходи за катсаном! И купи им туалеты с сеткой! — Крикнула Наташка из гостиной.

— И когтеточку, блядь, с корнем валерианы…

— Что ты там говоришь?

— Я говорю: когтеточку этим тварям. Чтобы точили свои поганые когти. — Саша пососал оцарапанный палец и швырнул рыжего в переднюю.

— Приятного полета, Пикачу.

Котят Саша называл то Бивисом и Батт-хедом, то Чубайсом и Черномырдиным. А еще Пикачу и Дарт Вейдером. Рыжий летал со шкафа на шкаф, как охуевший покемон, а черный преследовал его и лихо драл когтями за уши. Саша кошаков так и не полюбил – не за что. Он поддевал их ногой и вытирал лужи, выдавливал им из пакетов «Вискас» в желе с курицей, спотыкался о них с утра, когда они валялись в дверях. Мелкие засранцы среди ночи залезали в постель и дрыхли на Наташиных ногах. Стоило ей пошевелиться, в ступни впивались когти. Кошаки вечно пищали, стонали, выли, шипели, оставляли вонючие кучки под ванной и под креслами, били посуду, прыгали на стол и лезли лапами в тарелки.

Саше было неприятно, что жена все время тискает этих уродцев, таскает на руках, сажает к себе на плечо, как попугайчиков (а руки потом не моет – и его гладит в постели этими же руками, и ест). Мать с детства внушила ему: погладил кошку – помой руки. Как-то он заметил розоватое шелушащееся пятно на Наташиной ключице. Потом такие же пятна появились у нее на запястьях, а вскоре – и на костяшках его правой руки. Котята выглядели неважно, мелко дрожали и отказывались от пищи.

Кто-то из этих тварей напрудил лужу на заднем сиденье по дороге в ветлечебницу. Шерсть рыжего вспыхнула зеленым в ультрафиолетовых лучах. Зеленая кайма шла по кромке ушей, по краям пасти, по носу. Зеленые пятна светились на лапах и спине. Черный котенок не светился – животных с черной шерстью в ультрафиолете не обследовали. У него взяли соскоб эпидермиса, хотя и так было понятно, что это стригущий лишай.

— Покажите руки, — попросил молодой ветеринар Сашу. — Так оно и есть. Я одного не понимаю. Вы, судя по всему, человек не бедный. Как насчет прививок, паспортов? Вы могли купить породистого котенка, а эти как из помойки вылезли. Можно было хотя бы сразу принести их сюда, а не ждать, пока сами заразитесь?

— Это подарочек от одной… — Саше не хотелось материться при враче. — Неудобно было отказываться.

— Ааааа… Помогите бездомным животным… Хорошо, оплатите в регистратуре. Лечить будете?

— А что, можно и не лечить?

— Месяц прошел, говорите? Поздновато лечить. Может, выживут, может — нет. Я вижу, вы не особенно к ним привязаны.

— Еще бы.

Наташа ждала его дома. Интересно, будет она любить этих лишайных тварей теперь? Она так следит за собой…

Котята шевелились в вонючей сумке на полу рядом с задним сиденьем (чехлы придется менять!). Коготочек высунулся навстречу свету, поддел собачку «молнии». За коготочком показалась лапа, потом — рыжая морда. Когда Саша подогнал машину к подъезду и открыл дверь, чтобы выйти, два клубка шерсти перемахнули через его плечо, пронеслись по двору и нырнули под мусорный бак.

— Сидите там, говнюки. Вам там самое место. — Саша запер машину и спокойно направился домой.

Натка сидела, по своему обыкновению, перед телевизором и смотрела про какую-то чужую кухню, хотя готовить сама не умела и учиться не собиралась – они привыкли перебиваться пиццами и кафешками. Она вспорхнула с дивана, грациозно обернулась и продемонстрировала наложенный в салоне макияж. На ней почему-то было маленькое черное платье, обнажавшее милые чуть кривоватые ножки в туфлях на шпильках. Волосы были уложены и залиты лаком с мелкими блестками.

— Ну, где наши киски?

— В пизде. Смылись.

Наташкины ясные глаза заволокло слезами:

— Шурик, они сбежали?

— Ну да, да!

— И где сбежали?

— Во дворе. Не плачь, они лишайные. И ты теперь тоже лишайная, и я лишайный. И эта дура, твоя подружка, тоже лишайная. И когда сраные кошаки вылезут из помойки, я их отнесу этой стерве и швырну ей в морду.

Наташа сдернула с вешалки свой старый плащ. Зачем-то схватила швабру и потащила мужа к лифту.

— Натка, ты чего? Они же заразные! Они сдохнут скоро!

Лифт кто-то держал на своем этаже, и Наташка поскакала вниз по лестнице, цокая шпильками. Вскрикнула – ногу подвернула, ухватилась за перила, повертела больной ступней и поковыляла дальше.

— Кис-кис-кис! — Она кружила у полупустых бачков. — Кис-кис-кис! Бивис, кис-кис-кис!

— А ты для чего так разоделась, мы что, идем куда-то? — спросил Саша, покуривая у машины.

— Отвали, не мешай. — рявкнула жена. Встала на колени прямо в гнилые картофельные очистки и сунула швабру под мусорный бак. Энергично пошуровала туда-сюда и выпихнула упиравшегося покемона. Дарт Вейдер приглушенно мявкал в одном из контейнеров. Натка понесла облезлое сокровище в дом, а Саше велела вытащить черного. В среднем баке был большой зазор между крышкой и самой емкостью, вполне достаточный для тощего кошака. Внутрь этот засранец пролез спокойно, а наружу выбраться было труднее. Его молодые когти яростно скребли металл. Котенок прыгал, долетал почти до края контейнера, но никак не мог зацепиться. В щели мелькали передние лапы с растопыренными когтями, слышны были какие-то глухие удары – башкой он, что ли, брякался об крышку? Помойная душа!

Саша поискал глазами какую-нибудь палку, но ничего подходящего не нашел, а швабру по запарке унесла жена. Вздохнул, нажал ногой на рычаг и отодвинул крышку бака. В нос шибануло вонью. Мусорные мешки полопались от падения, и на дне лежали закисшие арбузные корки, очистки, тампоны, сломанная пластмассовая машинка, чья-то кровавая прокладка, три битые пивные бутылки и одна целая – из-под шампанского. Рядом с прокладкой вспыхнули злые зеленые глаза.

— Иди к папочке, пиздюк. — Саша протянул руку, подавив рвотный рефлекс. Дарт Вейдер немедленно закогтил нежного папочку и зарылся в очистки с головой.

Сзади подошла преклонных лет соседка с мусорным мешком, и Саше стало неловко оттого, что он по-бомжацки роется в помойке.

— Молодой человек, хотите, я вам сачок для рыбы принесу? Мне не трудно.

Полчаса спустя они уже втроем пытались накинуть этот самый сачок на одуревшего котенка, который метался, как черная крыса, из угла в угол и не собирался сдавать позиции. Под конец Саша воровато оглянулся, поднажал и с грохотом опрокинул бак. На асфальт потекла зловонная коричневая струйка, котенок взвыл и вылетел из убежища, взяв курс на проезжую часть. Натка рухнула на него плашмя, прикрыла руками и зарыдала, то ли от усталости, то ли от злости. От котенка разило гнилью, сама Наташа была мокрой от пота, ее колготки порвались, на груди расплылись пятна, волосы выбились из прически и на коленях кровоточили ссадины.

— Сегодня месяц со дня нашей свадьбы, да? — Спросил взмокший Саша. — Ну не реви, пошли домой. Другое платье наденешь, и поедем.

— Шурик, они выздоровеют? — всхлипнула жена.

Они выздоровели. Саша видеть их не мог. Лишай был для него чем-то постыдным, вроде вшей или ночного энуреза. Он даже залеплял пятна на руках пластырем, пока сидел на работе. Когда секретарша спросила, что это, он ответил: «Аллергия». Будь его воля, он давно бы посадил кошаков обратно в бачок и ушел с незамутненной совестью.

Впрочем, кошаки давно отошли на второй план – он редко бывал дома. Выплачивал деньги за новую квартиру, за Наташин серебристый «мерин», за мебель. С каждой зарплаты жена урывала солидные куски то на домашний кинотеатр, то на какой-то гриль, то на платье. Он так и не мог понять, зачем ей бытовая техника: ели они по-прежнему в кафе, пылесосами и модными швабрами орудовала домработница. По профессии Натка была искусствоведом – окончила Гуманитарный Университет Профсоюзов в Питере. Он смутно помнил, что года четыре назад она сидела в какой-то телепрограмме, упакованная в открытое платье, и оживляла своим бюстом беседу пары-тройки старых пердунов. У Натки был небедный папаша в том же Питере, который тоже что-то присылал, дарил, навещал их пару раз в месяц. Ни о какой постоянной работе для нее, естественно, не было и речи. Диплом висел в рамочке над фальшивым камином в папиной квартире на 4-й линии Васильевского острова. Она бегала на какие-то выставки и презентации, писала статьи и зарабатывала энную сумму на подарки мужу.

Саша не особенно любил ее папашу – бывшего снабженца, который еще во времена СССР катался на иномарке. Жлобский папаша…

Он уставал от ночных клубов, от выставок, на которые таскался в качестве эскорта, от того, что не мог поесть дома. Бутерброды на завтрак он умел делать и сам — слабое утешение. По утрам, глядя на спящую Натку, он думал: «Какая же ты все-таки дура!» Немое раздражение вскипало вместе с одиноким чайником на неуютной кухне. Горка немытой посуды вздрагивала на посудомоечной машине – Натка не осилила инструкцию, так что загружал он сам. «Я боюсь техники, как и все женщины» — слабоумная или прикидывается? Быть такого не может. По привычке кидал белье в стиральную машину, которую Натка тоже не освоила. Спохватывался: «Я же люблю ее? Похуй. Не на прислуге женился».

Если просыпался пораньше, кормил и блеющих котов. Кусочки вискаса в желе смачным коричневым говном шлепались в миски, кошаки совали башку под руки, чавкали и вываливали половину на линолеум, заделанный под мрамор. С полу им почему-то больше нравилось есть. Там они ловко подхватывали жратву клыками, размазывали желтый соус по полу и урчали, как пара вурдалаков. Иногда он не успевал задать корм этим тварям, они кидались на хозяина в коридоре, вцеплялись когтями в штанины и драли его ноги своими погаными зубами. Саша пинал наглых скотов, они сатанели еще больше. Помогала только швабра – от нее твари делались шелковыми и бежали в укрытие под ванной. Шваброй можно было как следует врезать кошаку под зад. Швабра была другом человека.

Весной с ним произошло на первый взгляд незначительное событие: позвонила какая-то женщина и спросила, не хочет ли он сменить работу. Работу Саша менять не собирался. Он управлял отделом продаж в своей фирме, и его всё устраивало. Тетка извинилась за настойчивость и пошла на попятный. Намекнула на 25% прибавку к зарплате, на возможности карьерного роста – и мило попрощалась. Да и хер с ней. Он внес пронырливую бабенку в черный список и не вспоминал об этом месяца два.

Лето показало, что 25% еще пригодятся. Женщина не заставила себя ждать. Позвонила на мобильник и предложила встретиться. Милая женщина средних лет, уютный офис. Рассказала в общих чертах про фирму, про его новое место работы. Вроде, интересно. Он даже написал пробный бизнес-план – проект развития предполагаемого филиала в Москве. Встретился с главой фирмы – тоже милый человек; правда, не заметно было, что шеф хочет с кем-то делиться властью. Мужик он был, судя по всему, очень неглупый; обмолвился, что раньше занимался этим сам, а теперь руки не доходят.

Осенью у Саши появилась новая работа. Он честно слил шефу базу данных — и приступил. Ему в нагрузку к продажам дали заброшенный завод и сказали: «Делайте с ним что хотите». Саша не совсем понял, чего от него хотят, но сделал. Долго советовался с друзьями, написал два бизнес-плана по использованию помещений и территории вокруг них – неудобно было отказаться, раз начальник попросил. Изучал производство, смотрел в интернете оборудование, искал книги по этой теме. От долгого повторения почти выучил «СНиП» — санитарные нормы и правила. Оценил до мельчайших деталей состояние этого гребаного здания, провел тендер и уже почти связался со строительной фирмой, как вдруг всё дело свернули, а завод сдали в аренду по частям. Это было глупо, алогично. Три месяца работы пошли псу под хвост. Об него как будто вытерли ноги, но он стерпел. Платили – и хуй с ними.

Еще через месяц позвонила на мобильник та же тетка. Она долго извинялась: «Обычно мы проверяем таких работодателей. Не беспокойтесь, мы скоро подберем вам новое место. Нам самим очень неудобно». На старое место его уже не взяли бы. Шеф выждал две недели и объявил, что им без надобности лишний топ-менеджер. Мразь…

Саша поборол безотчетное желание набить рожу и начальнику, и охотнице за головами, которая так ловко переманила его сюда. Женщина уверяла, что без работы он остался ненадолго. Ее агентство тоже понесло убытки, и она в этом лично заинтересована. (Пусть засунет себе в жопу свои извинения! Сука!)

Когда он собирал личные вещи в кабинете, за окном падали крупные хлопья мокрого снега. Было часов девять вечера – почти все ушли, только охранник курил внизу. Галогеновые лампы придавали светлым стенам мертвенный голубоватый оттенок. Он давно отпустил двух секретарш и остался один на всем этаже. Натка позвонила и позвала в очередной кабак. Он сорвался, впервые наорал на жену за то, что не умеет вести хозяйство. С какой радости он после работы должен постоянно ездить в ресторан? Натка ни с хуя разревелась и швырнула трубку. Сучка… Он ощутил мимолетную радость от того, что поставил ее на место. Минут через десять машинально потянулся к трубке, чтобы извиниться. Занято.

Домой ехать не хотелось. Он попытался снова слить базу, но его пароль не подошел, шеф успел предупредить админа. Жаль, тогда бы он их отымел по полной.

Положил в коробку служебный ноут. Хоть что-то урвал, в магазине за эту модель берут тысяч 40. У него дома был точно такой же, но неизвестно, как пойдут дела. Сварил себе кофе. Кофеварка подтекала, и капли кофе шипели на горячем мармите, действуя на нервы. Ему было страшно. Страшно за себя, за Наташку. Без нее он прожил бы на оставшиеся деньги полгода. Ему одному хватало и десяти тысяч в месяц, а когда-то он жил вообще на шесть. Она, конечно, всё поймет, пожалеет, брякнет папе. Всё устроится. А если нет? А если нет, то что?

Он чувствовал непонятную легкость во всем теле, как будто оно было полым. Мерзли кончики пальцев, кожу покалывало. Озноб или стресс, а может, синдром курильщика… А может, просто страх.

Натка пока не знает. Если эта баба не врет, как тогда, если эта баба и правда устроит его на такую же должность, всё образуется. Наверное. А что делать теперь? Сколько ему ждать? Твари! Твари поганые! Все твари… По старой памяти он сунул в коробку пару пачек офисной бумаги и полный картридж для лазерного принтера. Вещи не особенно нужные в хозяйстве, но всё же. Покидал туда же несколько подарочных ручек и блокнотов, степлер и скрепки к нему, белую замазку и клеевые карандаши. Порылся в ящиках и откопал вполне приличные папки. Ими тоже не стоило разбрасываться. Папки он таскал с работы еще когда был студентом. Хорошее было время… Россыпь канцелярских принадлежностей полностью покрыла спизженный ноутбук. Охраннику все равно поебать, что там в коробке, но это так, на всякий пожарный.

Наташка позвонила снова и, шмыгая носом, сообщила, что домой он может не возвращаться – она идет в клуб на всю ночь. А он пусть подумает о своем поведении. (Прямо как училка начальных классов, которая в далекие семидесятые ругала его за надписи на партах и за нехорошее слово ХУЙ.)

Дома он подвергся очередной атаке голодных котов. Пнул рыжего покемона, не дал им ничего, покурил в туалете и не раздеваясь завалился спать. Коты опять что-то пометили в спальне. Он уже осатанел от вечного запаха мускуса, пропитавшего всю квартиру. Сон не шел, коты выли и носились по просторному коридору. Снег за окном всё падал и падал, и Саша сообразил, что, если не поставит машину в гараж, утром эта жижа замерзнет намертво и при первой же попытке съехать с места повредит бампер, а менять его – лишние деньги. Гаражи были недалеко – через три квартала. Саша купил заодно упаковку пива и малёк водки. Заметил на полке в ночном супермаркете абсент – взял и его. Многовато — а хуй с ним. Про запас.

Коты снова налетели из-за двери. Это было ошибкой с их стороны. Саша поставил пакеты на пол, ухватил извивавшегося Пикачу за заднюю лапу и долбанул глупой башкой об стену. Кот обмяк. Саша швырнул обалдевшее животное через всю лестничную площадку и двинулся на Дарт Вейдера. Черный вжался в угол, чувствуя нехорошие перемены в своей кошачьей жизни. Несмело потерся мордой о Сашину ногу и улизнул на кухню. Пикачу поскребся в дверь. Саша пустил его, и покемон лег на резиновом коврике у порога, насквозь провонявшем кошачьей спермой. Тихий какой-то, непривычно тихий. Саша даже почесал его за ушами. Кот вжался в коврик и стерпел его ласки, слабо похрюкивая и симулируя удовольствие.

Абсент он в этот вечер пить не стал. Позвонил жене – в уши хлынуло испорченное телефоном техно, она прокричала что-то вроде: «Останусь у нее ночевать». Сначала прикончил малёк, заедая венгерским салом с черным хлебом, потом смотрел канал «Спорт» и пил пиво, пока не зарябил пустой экран.

Непослушными пьяными пальцами вынул из коробки заначенный ноутбук и содрал с него логотип сучьей фирмы. Осталось клейкое пятно.

На следующий день Наташка не вернулась. Позвонила и заявила, что едет навестить папу. Всё в порядке, вернется через неделю. Ни словом не обмолвилась про его увольнение, но Саша чуял, что ей уже кто-то рассказал. Какая-то сволочь проболталась.

— Натка, подожди! Хочешь, я с тобой?

— У меня мобильник разрядился!

И ничего. Дрянь… Хотя какая она дрянь? Сам виноват, нехуй было торчать до ночи на работе. Он обнаружил, что она еще в тот вечер забрала кое-какие вещи, на месте не было и одного чемодана на колесах с выдвижной ручкой. Когда Натка звонила, она уже собралась куда-то ехать. Может, к папе. А может, и нет.

На следующий вечер он снова смотрел канал «Спорт», кормил кошаков и пил пиво. Добрался и до абсента, но особого эффекта не ощутил.

Экран плазменного телевизора снова рябил. Саша задремал в кресле, свесив руку с кусочком ветчины, зажатым в пальцах. Пикачу подполз снизу и деликатно обглодал ветчину. Хозяин вздрогнул, его пальцы разжались, и кот нечаянно прихватил его руку зубами. Отскочил, подобрал остатки и убежал в коридор. На ковровом покрытии валялись пивные бутылки и пакетики из-под чипсов. Спящий Саша локтем опрокинул пепельницу, и окурки рассыпались по полу. Дарт Вейдер обнюхал окурок и попробовал на зуб. Хозяин дернулся во сне, что-то вскрикнул: перед ним на годами не мытом паркетном полу лежал труп его пятидесятилетней жены – расплывшейся, со следами разложения на лице. Ее халат был распахнут, и серая масса котов с урчанием отрывала клыками куски мяса. Коты были тощие, полосатые, они заполонили всю комнату, прыгали по старинным шкафам, поднимая пыль, метили в углах, дрались за лучшие куски. Более крупные отталкивали мелких и вгрызались всё дальше и дальше во внутренности трупа. Коты давились жратвой, теребили мясо лапами, шипели друг на друга, кружили около своей добычи, делили территорию. Какому-то счастливцу досталась печень — он загрыз конкурента и гордо унес огромный блестящий кусок, истекающий темной жижей. Саша отдирал котов от тела жены, и коты кусали его самого, выдирая дымящиеся в холодном воздухе обрывки плоти. Какой-то жирный кошак впился в его шею, другой залез на грудь и уставился немигающими змеиными глазами. Саша отчетливо видел коричневые прожилки на зелени глазных яблок животного. Кот помедлил, гипнотизируя, и впился в его губы. Урчащая волна котов стекла с Наташиного трупа и захлестнула его самого, он упал и уронил стакан с подлокотника. На коленях у него спал Дарт Вейдер, а Пикачу приткнулся в ногах. Теплые бока котов поднимались и опускались. Коты грели. Коты тихонько сопели во сне. Саша погладил черного, осторожно встал и переложил уютного кота на сиденье.

Выключил жлобский широкий телик, покурил у окна, открыв фрамугу, понаблюдал за снежинками в свете фонаря и ушел на кухню – его мучил сушняк.

Всю неделю он пил, общался по телефону с той самой женщиной из агентства и от нечего делать играл с котами. Оба бегали за ним, как раньше за Наташкой, терлись об ноги, мурлыкали. Их словно подменили. Жена вернулась постаревшая, притихшая. Ее лицо осунулось, а глаза с темными веками приобрели особый нездоровый блеск, как будто она трахалась с кем-то без передышки всё это время. Он точно знал, что у отца ее не было — папаша гнал какую-то чушь насчет ванной, магазинов и салонов красоты, а потом она перезванивала, но Саша не слышал уличного движения и шума воды. Она явно все время находилась в каком-то одном помещении. В трубке можно было различить женские голоса и стук каблуков по кафелю.

Саша не стал спрашивать, где она провела всю неделю. Он не хотел даже думать об этом. Сам снял с нее шубку, достал припрятанные от котов тапки. Жена отстранила его, побрела в спальню и легла лицом к стене. Он стащил с нее брюки и теплый джемпер, зарылся лицом в душистые волосы на ее затылке. Наташа оттолкнула его снова.

— Не хочешь?

— У меня месячные. Я устала. Мне было плохо в самолете.

— Ладно… Спи. Тебе принести чего-нибудь?

Наташа свернулась в клубочек под одеялом:

— Обними меня. Мне плохо.

Пока жена спала, он ходил как потерянный по квартире. Собрал бутылки, сделал бутерброды (как заебали бутерброды!), позвонил в очередное агентство по найму.

Жена проснулась и позвала его. Попросила посидеть рядом. Он виновато признался, что его уволили. Она ответила: «Ничего. Всё у нас будет хорошо. Ты, главное, не нервничай». Взгляд ее как-то не вязался с «всё хорошо». Саша ждал, сидел рядом с ней на широкой кровати.

— Шурик! — Сонным голосом начала она.

— Что?

— Пообещай, что не будешь злиться.

— Не буду.

— Ты пообещай.

— Ладно. У тебя кто-то другой?

— Дурак ты, Шурик. Совсем тупой. Я же люблю тебя.

Наташа нагнула его голову и прижала к своей груди:

— Не будешь злиться?

— Нет, я же обещал.

— В общем, мне пришлось сделать аборт… Ты что, оглох?

В ее глазах была только усталость – ни тени вины. Она всё сделала правильно, по-своему. Ей незачем было спрашивать глупого Шурика, потому что мужики всё равно не любят детей. Это знают все. Тем более, на втором месяце это даже не ребенок, а маленький скользкий зародыш, как в школьных фильмах по биологии.

— Шурик, я сказала: «Мне пришлось сделать аборт». Что ты молчишь? Не тебе же его сделали! — Жена села и потрясла его за плечи. — Тебе не интересно, почему?

— Нет. — Челюсти свело внезапной судорогой. Плакать он не мог, давно забыл, как это делается. Пошарил на столике у кровати, где была начатая пачка сигарет, закурил, лежа рядом с ней, спросил:

— Тебе не мешает дым?

Наташка рыдала — мелко дрожала под одеялом. Проревелась. Ее Шурик лежал и курил, как последняя свинья, словно ее вообще не было рядом. Курил, как скотина. Лежал и глотал свой поганый дым, как последний подонок. На минуту ей показалось, что рядом — чужой человек, из тех, кого она раньше снимала на ночь в клубах и тихо выгоняла по утрам.

— Чего ты молчишь, сволочь? Думаешь, мне легко? Знаешь, из-за чего это всё? Из-за котов. Из-за этих чертовых котов! Они сказали, это из-за котов. Это кошачья болезнь… Очень редкая… Я не хочу, чтобы мой ребенок родился слепым!

— Понятно. Не тряси меня. — Негромко ответил он.

— Или с поражением мозга. Или вообще мертвым! Тебе понятно?!

Коты сидели рядом, у кровати, и смотрели на хозяйку серьезными зелеными глазами. Пикачу зажмурился от крика и прижал уши. Дарт Вейдер вспрыгнул на кровать и, ласкаясь, пролез под Наташину руку.

— Тебе что, наплевать? Они сказали, у нас еще будут дети. Я не хотела тебя расстраивать. Я собиралась тебе сказать. А ты наорал на меня. Как сволочь. Ты вообще меня слушаешь?

— Токсоплазмоз? — Он аккуратно поднял кота за шкирку и скинул на пол, обнял Наташу и долго гладил по голове, успокаивал, шептал ей что-то.

— Коты не виноваты. Всё так сложилось. Тебя с работы уволили, у меня — это. — Ее голос снова стал ровным и сонным. У тебя есть что-нибудь выпить? И давай посмотрим какой-нибудь хороший фильм. «Четыре свадьбы и одни похороны». Хочешь?

Саша принес полбутылки абсента, засунул кассету в видик. Они сидели у мерцающего экрана в серых сумерках, курили и по очереди отпивали из горлышка. Коты уютно пристроились у них в ногах и Наташа, забывшись, позвала их:

— Идите к мамочке.

Она заметила, как дернулись губы мужа, и отвернулась.