Литература

(последний звонок)

Фокс позвонил вечером.

- Гном! Завтра у «Дисконта» в 14.00!

- А зачем так рано?

- Неважно! Ты пойдешь?

Отказываться было неудобно. Тем более, это была первая встреча выпускников. В общей сложности начиная с лета я не видел знакомых глумливых рож.

На белых стенах центральной библиотеки пестрели надписи, выведенные чей-то дрогнувшей рукой: «Смерть коням и мусорам», «Цой – Бог».

«Счастливое босоногое детство», - прочитал я в глазах маньяка-обрубка, безрукое и безногое тело которого вез дед бомжового вида на санках. Потом обернулся и еще пару секунд простреливал взглядом горбатую спину деда-бомжа.

Я миновал поток машин и теперь стоял перед «Дисконтом». Мне всегда не нравилось это буржуйское место. Тут всегда было слишком много народу и шумно. А еще тут катали замученных детей на лошадях. Удручающая картина. Барабанные перепонки…

В ушах звенело. Музыка, удары дверей, люди, топот, скрип тормозов. Все вливалось в меня как в помойную урну. Мой взгляд расфокуссировался, и я стоял как конденсатор, вбирающий в себя всю отрицательную энергетику этого злополучного места.

- Андрюхххха! – голос железного дровосека и удар тяжелой клешни-манипулятора мне по плечу произвели прямо-таки громоотводное действие.

Ядовито-красные пятна в глазах разом срослись в целостную картинку. Это был нечеловек Лехха. Рядом с ним стоял Баркович. Немного погодя подошли Федос, Леший, Гив. Мы стояли и стебались над Пилей, который по загадочным обстоятельствам не пришел. А потом подтянулся Фокс. Мы шли кучей малой, громко ржали над Гивом, а он нес всякую поебень. Все было как обычно.

Фокс сказал, что нужно купить цветы Викторовне, нашей классухе. Я согласился. Все согласились. Лехха с Фоксом двинули на вокзал за цветами. Мы с Лешим и Федосом пошли их догонять. Но они шли слишком быстро, поэтому мы сбавили шаг и зашли на почту. На почте мы скинулись на клей, а еще Леший купил себе марки. В завершении я забежал на телеграф и отправил телеграмму Кэт: «Приезжай завтра Гном».

Когда я вышел из телеграфа, то застал Федоса и Лешего, они стояли на четвереньках и ели снег. Я тоже встал на четвереньки и начал есть снег. Сначала он казался мне холодным, сводило зубы, и я даже боялся, что простужусь, потом понял, что мы всего лишь собаки. Когда мой мозг проглотил эту мысль, и она растеклась зеленым бульончиком, впитываясь в щели моей корки, мне стало так грустно, что я чуть не укусил подошедшего Лехху с букетом металлических прутьев.

Все втроем: я, Леший и Федос сбросили шкуры и мутировали обратно в людей. Потом впятером мы пошли к школе. Фокс посмотрел на часы, но новых сообщений не было. У меня дико крутило живот. И хотелось лечь спать прямо вот здесь.

На крыльце школы замурованные в бетонные сваи стояли 123-й и Слидер. Мы поздоровались, и проследовали внутрь. Леший упал на ступеньке и больно ударился носом. Было слишком темно. Я нашарил пальцами выключатель, провел с ним несколько манипуляций, завершившихся треском зажженного фитиля.

Искорки падали на заплесневелый пол.

Свежие такие искорки.

Я посмотрел в глаза Фокса. Но не увидел там ничего. Они были черными. Абсолютно черными и мутными. Только изредка на поверхность всплывали пузырьки, идущие от разлагающихся где-то в глубине подсознания трупных мыслей. Я перевел взгляд на Лешего. Его глаза были черным как стенка. 123-й, Слидер, Гив, Федос. Леший, Фокс, Леший, Фокс, Леший, Фокс. Все завертелось. Но куда бы я ни бросал взгляд, везде натыкался на эти заплывшие черной тушью глаза.

Зомбированным жестом Фокс поднял указательный палец вверх. Я перевел взгляд к потолку, на который он указывал, и увидел нашего завуча Большую Маму. Она была прибита к потолку никелевыми гвоздями, глаза отсутствовали. Вернее, окровавленные глазные яблоки были насажены на большие никелевые гвозди, которые торчали из глазниц Большой Мамы. Она вертела головой из стороны в сторону, кричать или говорить она не могла, рот ее был набит черным творожистым веществом, а губы сцеплены погнутыми никелевыми гвоздями.

Изо рта у Большой Мамы, через небольшую щелку между двумя никелевыми гвоздями свешивался фитиль, который с каждой секундой укорачивался. Искорки падали в темноте, освещая безжизненные лица моих бывших одноклассников, и , глядя на них, мне вспоминался новый год, когда мы жгли бенгальские огни у искусственной елки.

Фитиль догорел, свет скрылся где-то во рту у Большой Мамы. Шипение прекратилось. И все на несколько секунд замерло, после чего…

Мы сидели в очерченном школьным мелом круге за двумя составленными вместе партами. По ободу круга, как солнечные лучи были разбросаны железные прутья.

«Уругвай», – сказал Леший.

«Уругвай», - повторил Гив.

«Уругвай», - пробубнил Слидер.

«Уругваййй», - прошипела наша классуха, учительница математики Татьяна Викторовна и вонзила крест, образованный из двух циркулей в учебник Ананасяна, который лежал по середине двух составленным вместе парт.

«Уругвай», - заискивающе пропищал Барков.

«Уругвай», - пробасил Лехха.

«Уру, уру гвай! Гвай!», - истерически заикаясь, выдала Ася.

«Уругвай», - заключил 123-й.

«Да пошли вы все на х.й!!!» - заорал я и треснул кулаками по парте.

Сильный ветер ударил в заклеенные окна, вдребезги разбив стекла, учебник Ананасяна стал покрываться оранжевым инеем.

«Уругвай-уругвай», - прокудахтала химичка и полила покрывающийся инеем учебник какой-то дрянью из конической колбы.

Ветер шевелил волосы, но всем было наплевать. Глаза всех сконцентрировались на кресте из циркулей, который сначала медленно, а потом все с большим угловым ускорением начал вращаться вокруг собственной оси.

«Уругвай! Уругвай!», - приговаривала физичка, похлопывая в ладоши.

Мою левую руку взял сидевший рядом Фокс. Другую руку взяла классуха Татьяна Викторовна. Я попытался вырваться, но все было безнадежно: они держали меня словно в тисках. Невменяемые, ведомые каким-то сатанистским инстинктом, с черными, не выражающими эмоций глазами, они все взялись за руки, продолжая тупо повторять: «Уругвай! Уругвай». Крест из циркулей уже порядочно раскрутился, пробурив учебник геометрии Ананасяна по геометрии на полширины.

- Свет! – сказал физичка.

Из-под циркуля брызнул яркий столб белого света. Мельчайшие пылинки воздуха поблескивали в нем, осаждаясь на лицах бывших одноклассников. Их физии были направлены на столб слепящего света, который к тому времени уже порядочно разросся, разгоняя черную мглу.

Из столба проглядывали три темных силуэта.

Они шли откуда-то издалека, ближе, ближе, ближе, ближе…

Зажатые руки немели, а взгляд метафизическими никелевыми гвоздями был прибит к столбу света, где двигались три мистические фигуры.

Гулким слизистым эхом расплылся в затхлом воздухе скрип колес. Это была учительница географии ТДК. Она сидела в инвалидном кресле. Из развороченной челюсти торчали пучки жженых проводов, на месте левого уха в черепную коробку врезался кусок сетевой платы. Рядом с инвалидным креслом ТДК стояла директриса и Смешная.

«Уру-уру-гвай! – совиным голосом повторяла директриса.

А Смешная глупо и беззаботно посмеивалась.

«Звук!» - сказала физичка.

Смешная достала громкоговоритель и, соединив его с проводами, торчавшими из развороченной челюсти ТДК, замерла в лирическом экстазе.

«Синенькая юбочка, ленточка в косе, кто не знает Любочку, Любу знают все. Девочки на празднике соберутся в круг, а как танцует Любочка….»…..

«УРУууУУуГВАЙЙ!!!» - захрипела ТДК в громкоговоритель, вскочила с инвалидного кресла и, разрывая все провода, запрыгала, завертелась, затряслась в ритуальной пляске.

«УРУууУУуГВАЙЙ!!!» - поорали хором все сидящие за столом.

ТДК кружилась и трясла головой.

Я не мог больше видеть все это безумие, с силой рванулся так, что руки оторвало. Кровоточащие, они безжизненно повисли в ладонях Фокса слева и Татьяны Викторовны справа. Сужающиеся зрачки зафиксировали вращающийся крест из циркулей, после чего, с кровавыми брызгами меня засосало в покрывшийся рыжим инеем учебник Ананасяна.

«Ужасно, просто ужасно» - повторял Ананасян. Он ходил по туалету из стороны в сторону, заламывая пальцы за спиной, я с интересом наблюдал его действия, сидя по-турецки скрестив ноги на унитазе. Ананасян подошел к окну и посмотрел через ржавые решетки на улицу. От трубы школьной столовой в серое небо уходили клубы черного дыма.

Было 19 марта, кажется.

Я в свою очередь пытался медитировать, сконцентрировавшись на окурке, лежащим под раковиной. У Ананасяна кровоточил правый висок, у меня все тело было в ссадинах и синяках. Только что мы бегством спасались от коней, ублюдки подрезали нас на лестнице с третьего этажа и успели немного подразукрасить. Тем более что у них были аргументы, а у нас – нет.

Никакой атрибутки на нас не имелось, но кони тем не менее почему-то приняли нас за спартачей. Только сейчас, когда выдалась минута другая, все хорошо обдумав, я понял, что они правы: мы действительно были мясом, всего лишь мясом с потерянным ценником.

За дверью послышалось тяжелое дыхание и топот. Ананасян выдернул водопроводный кран и встал напротив ветхой двери туалета, приняв боевое положение.

В дверь долбанули ногой.

- Сейчас разбегаемся, - проговорил Ананасян.

- Где встречаемся? – спросил я.

- Кабинет номер 12.

- Это информатики?

В дверь долбанули снова. На этот раз каким-то увесистым предметом, по всей вероятности огнетушителем.

- Да! – успел кивнуть Ананасян, прежде чем дверь была вышиблена в мыло мощным ударом двух гриндеров, кони ввалились в наше временное пристанище.

- МЯСО!!!! – заорали кони. Мне стало не по себе.

Лысый череп первого накрыл водопроводный кран Ананасяна. Второму я ударил в живот, а после отчислил на болт апперкотом. Третий врезал огнетушителем мне по спине. Я упал на заблеванный кафельный пол, дождь ударов бейсбольными битами обрушился на тело.

Ананасян успел отскочить в сторону – удар огнетушителем вдребезги разбил раковину. Кто-то из коней в дверном проеме бросил бутылку с зажигательной смесью. Бутылка залепила прямо в затылок бритому укурку с огнетушителем. Пострадавший дико заорал и, размахивая горящими руками, выпрыгнул в окно, выбив к чертям решетку. Воспользовавшись моментом, Ананасян юркнул в открывшийся выход и по карнизу начал перемещаться до следующего незарешетченного окна. Часть коней кинулась догонять Ананасяна. Я подобрал один из выброшенный огнетушителей и, размахивая им, стал медленно передвигаться в сторону вентиляции. Ноги не слушались, весь кафель был залит кровью, передо мной стояли три коня, хищно просверливая своими маленькими глазками.

«Мясо…» - подумал я, бросив в коней огнетушитель, запрыгнул в вентиляцию.

Я полз безоглядки, боясь остановиться. Наконец, встал и прислушался. Идут, милые, не отстают. Свернул вправо и очутился на улице. Разносящий радиоактивные пылинки ветер бил в лицо. Я стоял на карнизе, вжавшись в кирпичную стену. Появившаяся в небе стайка мышиных курсоров заставила замереть. Я стоял и не двигался, но тут что-то зашебуршало в вентиляции, из квадратной дырки, из которой я вылез пару минут назад, высунулась лысая физия одного из коней.

- Мясо!!! – заорал недоносок.

Мышиные курсоры, кружившие высоко в небе дрогнули и начали с диким криком пикировать вниз. Ничего не замечающий кроме меня конь, вылез из вентиляции и встал на карниз. Вот он уже достал бутылку с коктейлем Молотова, но тут… БуДуХ! Был располовинен воткнувшимся в стену курсором. Переставляя ноги, я принялся скорее удаляться. Следующего Коня ожидала еще более жестокая участь: на него налетели сразу три мышиных курсора. Один схватил его за голову, другой за левую руку, а третий за правую ногу. В итоге они порвали его как куклу. Больше кони уже не вылезали.

Внимание мышиных курсоров переключилось на меня, и я даже слышал их неспешный шелест в небе. Вот и первые окна! Кабинет истории. С решетками, черт! Из другой вентиляции, рядом со мной высунулась рука с ножом, попыталась пырнуть меня в бок. Я дернул напавшего за руку и вытащил его из вентиляции. Нетрудно предположить, что это оказался очередной конь. С протяжным криком этот ублюдок полетел вниз, но достигнув земли ему так и не довелось: на полпути его перехватил несущийся стремглав мышиный курсор.

Я миновал тем временем еще пару окон и наметил для себя уже (наконец-то!) незарешетченное, в которое можно было бы вполне пролезть, но до того самого окна оставалось еще метра два… В глаза полетела пыль и куски серого кирпича: с психозным криком один из курсоров впечатался в стену прямо передо мной. Я потерял равновесие и, пробалансировав немного на карнизе, полетел вниз. Оооп! Перехватывает меня чья-то рука. Конь! Но нет, это не отвязанный футбольный хулз (на мое счастье), а всего лишь учитель информатики – Анатолий Николаевич. По такому вот прозвищу: Конь. Он затащил меня в кабинет номер 12.

Ананасян был уже там. Разбив окно, он начал отчаянно отстреливать злополучные курсоры из ассемблерной пушки (мало весила, но была плохо откомпилирована, что проявлялось в сбитом прицеле). Заткнув уши, дабы не слышать предсмертных криков подбитых Ананасяном курсоров, я окинул кабинет информатики ностальгическим взглядом. Все было по-прежнему, с момента моего выпуска практически ничего не изменилось: 13 компьютеров и сервак с Линуксом на четырех дисках, которые Конь заказал по почте (он любил заказывать всякое барахло по почте).

- Ну как, Анатолий Николаевич?!! – спросил я, пытаясь перекричать выстрелы.

- Да лучше не спрашивай! – удрученно ответил Конь, - одни бездари!

Тут он посерьезнел и сел за 13-ый компьютер.

- Вам нужно проникнуть в Столовую. В системе образовался временный сбой, этим воспользовалась ваша классуха и, используя диспропорционированную биоэнергетику твоих бывших одноклассников ей удалось активизировать вирус ТДК из скрытых подсистемных библиотек.

- С какого болта ей понадобилась ТДК? – спросил Ананасян, отходя от ассемблерной пушки.

- А черт ее дернул, не знаю, - пожал плечами Конь, - захотела порутить систему на старости лет.

- Без всяких отлогательств! – Конь хлопнул в ладоши и затолкал нас с Ананасяном в какой-то металлический шкаф.

- Сейчас я переведу ваши тела из кодировки Windows в КОИ8-Р и в теле червя зашлю на сервер Столовой. Оказавшись в столовой просто проверните пару шестеренок внутри печки.

В шкафу было холодно. С этими словами Конь включил мясорубку. Заработал насос, и в прозрачном шланге, полетели мелкие кусочки мяса. Они летели так беззаботно и самозабвенно, как летят сухие желтые листья на ветру осенью.

Конь смотрел и радовался.

Далее кусочки мяса попадали в черную коробку с надписью «измельчитель», а оттуда по оптоволоконному проводу внедрялись в USB-порт…

Проделав несколько манипуляций, Конь цокнул клавишу ввода.

01101

Абв

гдЕжзик

Лмнопрст….

Эюя

Я

Я

Я

…………………………………………

Я пребывал внутри липкой вязкой субстанции и практически не видел своего тела, но интуитивно осознавал, что размеры головы, особенно затылочной части, увеличились в несколько раз по сравнению с туловищем.

Все вокруг было красным, багрово-красным. Я вытянул руки перед собой, широко растопырив пальцы и, преодолевая вязкость среды, соединил ладони вместе. Я проделал эту операцию несколько раз, до того она мне понравилась. Потом оттолкнулся и выполнил кувырок через голову.

Мои движения были неспешными, плавными и предельно гармоничными. Несмотря на плохую видимость, здесь было тепло. И вообще, мне тут нравилось. Я решил как следует изучить местность, оттолкнувшись ногами, поплыл в неизвестном направлении.

Через немного погодя увидел перед собой инородное тело. Оно всплыло так внезапно, что я обмочился в буро-красную жидкость от неожиданности. Приглядевшись, я опознал объект. Это был всего лишь зародыш Ананасяна, он висел в пространстве, беззаботно скрестив ручки и ножки. Глаза были закрыты большими веками.

Я хотел подплыть ближе и вмазать леща в его непомерно здоровую голову, но почувствовал резкую боль в области живота. Наклонившись, заметил белую кишку, тянувшуюся от меня, и скрывавшуюся в омуте буро-красной жидкости. Такая вот длинная была, эта кишка.

Тут все передернулось. Я ударился головой о верхнюю стенку, больно прикусив язык. А потом был острозазубренный диск, который кромсал пространство, нарушая его линейность и вязкость. Моя кишка наматывалась на диск, я вертелся, постепенно приближаясь к зазубренным краям. Дело принимало суровый оборот, тем более, что откуда-то сверху в глаза посыпалась вафельная стружка.

Червяк полз, прожирая слои вековой пыли. С третьего этажа на первый, где согласно установленным директивам он должен был самоликвидироваться, выбросив двух диверсантов. Разумеется, сам червяк был далек от всех этих хитростей, это было запрограммировано изначально в его генетическом коде, к которому он не имел доступа. И вот сейчас, белый и скользкий, ведомый природным инстинктом, шестиметровый червь полз, прекрасный в своем уродливом великолепии, по лестнице, сжирая слои пыли.

Шурша кольцами, он прополз мимо кабинета истории, где, закрывшись на ключ, сидела Галина Витальевна, обхватив колени под подоконником. По кабинету ходил, натыкаясь то и дело на парты подслеповатый Герыч. Через каждую минуту он вынимал из-под пальто игрушечное ружье и стрелял резиновыми пульками, которые разрывались в полете на десять частей, в каждой было 23 с половиной эмбрионов игловидных психососов, при попадании в материю они вызывали ее немедленное аддитивное текстурное размытие.

Расплющенный стол слился с полом. Доска уродливой кляксой стекала под потолок, прогибающийся от тяжести лампочек. И везде, всюду торчали иглы. Иглы.

«Иглы!!!» - рыдала Галина Витальевна, а Герыч совершал очередной крестный ход по текстурно размытому кабинету истории. Вот он снова вытащил свое ружьишко из-под черного пальто с заплатками. Куда, куда он попадет в этот раз?

Но червяк полз дальше. На первом этаже в раздевалке висели дети, насаженные на крючки. Время от времени приходили усталые родители, отдавали гардеробщице номерок, принимали мертвые тела детей, клали их в черные пакеты и уходили в Столовую, шумно волоча мешки по полу.

В коридоре перед Столовой стояли Низ и Гетра, обнимаясь и пробивая поцелуйчики друг другу. При появлении несущегося червя они чудом успели вжаться в стены, а шестиметровая мразь тем временем, разбивая вдребезги посуду и круша столы сеяла семена дестроя и хаоса. Поварята ретировались с диким криком, ныкались по углам.

Червяк дополз до середины Столовой и, проламывая потолок, вытянулся вертикально в полный рост.

Подслеповатый Герыч с отсутствующим видом целил в район подоконника, где пряталась запуганная до смерти Галина Витальевна. Но тут пол под его ногами в прямом смысле взорвался. Куски проломленного бетона брызнули в воздух, а вместе с ними и Герыч. В этот самый момент он неудачно выстрелил себе прямо в колено. Голова червя протаранила Герыча, и тот растекся по ней радужными гелевыми чернилами. Галина Витальевна принялась нервно плескать руками. В Столовой было отчетливо слышно жужжание внутри червя.

Белая плоть его покрылась пупырышками, местами пробежала дрожь… Затем последовал ряд конвульсивных сокращений мышечных колец, и червь затрясся в эпилептическом припадке. По животу проступила красная полосочка, а после с диким жужжанием из разорванной утробы червя вылетел острозазубренный диск. С секунду рубя воздух Столовой в пустую, он спикировал по окружности вниз, отрубая головы, руки, а случаем и разделывая надвое карликов-поварят.

Из утробы червя выпрыгнул я. Лужа крови, перемешанная со слизью, хлюпнула под ногами. Я зажмурился и помотал головой. Болели глаза, да и сетка была перегружена. Рядом со мной, неудачно, лицом прямо в кровавое месиво, угодил Ананасян. Адаптация к окружающей среде после пребывания в теле червя проходила несколько осложненно.

- Корнями не пахнет! – заключил Ананасян, пощупав ноздрями воздух.

- Бежим! – крикнул Красный.

Звонок трезвонил безумолку, нагнетая обстановку массового психоза. Дети бежали из школы, поднятые по аварийной тревоге. До выхода, к сожалению, добрались далеко не все: часть погибла в давке, другие остались лежать, поваленные оглушительным трезвоном звонка.

Красный немного отстал от толпы: он знал, что впереди узкий коридор, и что через него пробьются только самые стойкие, а ему рисковать было незачем. Малый подошел к подоконнику и дотронулся до батареи. Батарея стала уходить вниз вместе с куском пола, на котором стоял Красный. Через пару минут батарея опустилась в сырое подвальное помещение. Красный громко чихнул и зажег факел. Торопливо семеня по каменным ступенькам винтовой лестницы, он спускался все ниже и ниже, пока-а-а-а-а-а. БудУх!

Одна из ступенек не проломилась. Красный рукой нашарил в воде факел и попытался зажечь его, но факел не загорался. Глаза мало-помалу начинали привыкать к темноте. Красный стоял по колено в канализационной воде, в воздухе царила невообразимая вонь.

«А вдруг сюда сливаются отходы из столовой?» - подумал Красный, и ужаснулся, но вспомнив про дымящуюся трубу на фоне серого неба с воронами успокоился: «Не будь дураком, у нашей столовой не бывает отходов».

Потом он достал из заднего кармана джинсов помятую карту и принялся рассматривать ее, посветив зеленой подсветкой от мобильника. «Все сходится», - сказал сам себе Красный, засовывая карту обратно. – «Нужно двигаться по тоннелю прямо». Он захлюпал ногами.

«Стоп! Кто захлюпал ногами?!» - испуганно насторожился Красный.

Он продолжал двигаться по течению. Красный обернулся и увидел Его. Темный силуэт с водопроводным краном вместо головы и в черной мантии с длинными рукавами.

«Уругвай! Уругвай!» - заорал Красный. Спотыкаясь, он побежал, проклиная себя, что выбрал этот скрытый от обывателей путь. Тут он зацепился ногой за какую-то железную раскоряку, пролетел пару метров по инерции и рухнул с брызгами в воду. Красный попытался подняться, но не смог: чья-то крепкая рука утопила его голову в мутной воде. Красный нервно барахтался, он задыхался. Его подняли за волосы. Он увидел перед собой двух людей в противогазах и камуфляже. Красный открыл рот, чтобы просить о пощаде, но грязная воды хлынула в глотку, он захлебнулся.

До люка оставалось полтора метра.

- Осторожно, ребята, люк! Не ходите по люку! – скомандовал Савок.

- Раз! Два! Три! По люку не ходи! – принялся бурчать заклинание Витя, держа себя пальцами за маленькую пуговку на рубашке.

На улице перед школой толпилось много детей, нервно кричали учителя. Звонок по-прежнему продолжал не прерываясь звонить, даже здесь, на улице его было отчетливо слышно.

В середине дня позвонил неизвестный, сказал что в школе заложена бомба. Подъехали машины милиции, из них вышли омоновцы со специально обученными собаками. На крыльце их встречал ОБЖшник Савок, седой, квадратный и с красной рожей.

- Ну, ребята, уж не подкачайте, только на вас вся и надежда.

- Будем стараться, Владимир Васильевич. Правда, Штольц? – омоновец похлопал овчарку по ушам.

- Присядем на дорожку, - предложил Савок..

Омоновцы расселись кругом на крыльце перед школой и закурили махорку.

- В путь, братцы! – Савок хлопнул себя по коленям и встал.

Поднялись и омоновцы. Ровно, друг за другом они забежали в школу. За самым последним Савок закрыл дверь на засов и подбежал к ученикам.

- Ребята! Внимание! – кричал Савок, сложив руки в рупор у рта. – Просьба построиться всем в шеренги из четырех человек и следовать за мной! Сохраняйте спокойствие! Ситуация под контролем.

Нехотя, ребята собрались, как просил Савок. Подъехал фиолетовый грузовик..

- Отлично, отлично! Разгружайте, хлопцы! – прохрипел сбившимся голосом Савок.

С десяток старшеклассников принялись вытаскивать из кузова ящики, в них были зажигалки.

- Быстрее! Быстрее! – бормотал Савок, поглядывая на небо.

Через несколько минут дети стояли длинной ровной колонной шириной в четыре человека, в руках у каждого была зажигалка. Черное пятно заползало на Солнце, начинало темнеть. Савок посмотрел на часы.

15:29

Тихо! – пробасил он. На улице установилось гробовая тишина. Подул ветер. Несколько раз коротнула молния.

- За мной! – скомандовал Савок, - Включить зажигалки!

Дети чиркнули зажигалки. Уже порядочно стемнело, и были видны только сотни огоньков, которые плотным кольцом обступали запертое на засов здание школы номер девять.

Низ агрессивно размахивал тесаком. Ананасян бросил в него стол.

- Беги! – крикнул он, с силой кидая стул на спину долговязому Низу, тот распластался на полу, постанывая от боли.

Я прыгнул на гусеничную дорожку. Она была завалена черными мешками с трупиками детей, которые сюда притаскивали родители из раздевалки. Дорожка ускоренно двигалась в сторону печки, внутри которой по инструкции Коня мы должны были провернуть какой-то заклинивший механизм. У меня перед глазами возник поваренок. Оглушенный ударом кастета он отскочил на плинтус. А в ушах по-прежнему трезвонил, добираясь до глубочайших струнок души, школьный звонок.

«Последний звонок», - вспомнилось мне, как мы сидели тогда в пиджаках с цветами, смеясь над своим идиотским видом, а на сцене пела какая-то дурочка.

Черный мешок рядом зашевелился, из него выскочил бледный первоклассник и вцепился клыками мне в шею. В этот момент лицо обдало жаром. Мы нырнули в печку. В глазах все вдруг залилось красным, ярко-красным. Низ вскочил с пола, размахнулся тесаком, но Ананасян вовремя пригнулся, и острое лезвие перерубило нежную шейку Гетры, которая умирая, успела вонзить Низу в глаз скальпель.

Я изловчился и сбросил мертвого первоклассника с шеи. Неприятно вереща, он ударился спиной о механизм, стоящий до этого неподвижно. С исполинским стуком и ревом заработали шестерни, которые затянули оскалившегося трупера в холодные объятия смерти. Я попытался вытереть пот со лба, ноне смог, так как лба у меня уже не было. Сам того не замечая, я стал дымом, который неспешно поднимался по трубе вверх.

Где-то на полпути я увидел столб света изнутри, вернее этим столбом света был я. В предсмертной пляске, взявшись за руки прыгали по часовой стрелке ТДК, директриса и Смешная. Лица бывших одноклассников и классухи за пределами светового столба различить было трудно. Они покрылись слишком плотным слоем пыли. Я продолжал подниматься вверх, пока наконец не выскочил из трубы и завис в небе. Круг из сотней огоньков окольцовывал школу. Это были дети, идущие против часовой стрелки в каком-то трансе. Солнце, небо, асфальт, ТДК, школа, Савок, дети - все погружалось в транс.

«Последний звонок», - еще раз вспомнил я, клубясь.

Звонок смолк.

Омоновец тронул стволом автомата лежащую без чувств на полу развороченного кабинета истории Галину Витальевну.

БДЫЖЩ!!!!

Взрывом меня разнесло на миллиарды маленьких черных пылинок. То тут, то там прыгали силуэты черных горящих человечков. И мусора, и кони, их было не отличить. Я пожалел, что забыл карандаш. В висках стучали колеса железнодорожных составов. Груженные наспех человеческим материалом они ехали прямиком в ад.

«Перезагрузи компьютер!» - орал горящий Ананасян, долбясь о стекло монитора. – «Перезагрузи компьютеррррррр…..»

«Рррррр», - затрещал в системном блоке винчестер, моргнула лампочка. На черном экране замельтешили белые буквочки:

[network]

Bios=29375653

[TTFontDimenCache]

0 4=2 4

0 5=3 5

0 6=4 6

0 7=4 7

0 8=5 8

0 9=5 9

0 10=6 10

0 11=7 11

0 12=7 12

0 13=8 13

0 14=8 14

0 15=9 15

0 16=10 16

0 18=11 18

0 20=12 20

0 22=13 22

[drivers32]

Hello, world!

Цой придвинул клавиатуру и напечатал: «В начале сотворил Бог небо и землю».

Мне чудом повезло, что я находился под клавишей «К», которая не была задействована в данном предложении. По соседству со мной лежал раздавленный под «Е» Лехха и Баркович под «А».

Цой задумался. Воспользовавшись заминкой, я перебежал под клавишу «Р», находиться на одном и том же месте было небезопасно. Стоя под «С» мне приветливо махал Леший.

«Земля же была беСвидна и пуСта», - Цой посмотрел на монитор, нахмурив брови. При виде того, что осталось от Лешего, я сокрушено провел ладонью по лицу. Гив перебежал под backspace.

Цой обрушил увесистый указательный палец на кнопку со стрелкой, backspace. Он долбил ее шесть (шесть!) раз, прежде чем довел каретку и удалил с экрана злополучную «С». Голубые кишки Гива свешивались с треклятого бэкспейса. Слезы невольно наворачивались на глаза. Я перебежал под «Щ». Цой быстро клацал пальцами по клавиатуре. На экране появилось в итоге: «Земля же была безвидна и пуста, а тьма над бездною». Издалека раздавались стоны умирающего 123-его. Клавишей «Ю» ему раздавило ноги, часть тела, в котором еще теплилась жизнь лежала под «Б». Я подбежал, встал на «Ь» и протянул руку.

«Ну же, давай!!» - заорал я, пугаясь собственного крика.

Цой напечатал: «И Дух Божий носился над водоЮ». 123-й сравнялся с землей.

Я стоял под клавишей «6» и лицезрел красные пятна: все, что осталось от моих бывших одноклассников. Под «Shifтом» заныкался Ананасян. Мы оба прекрасно знали, что не встретимся, поэтому помахали друг другу на прощанье рукой. Цой безучастно посмотрел на потолок, потом припал к клавиатуре.

«И сказал Бог:». На экране появились две точки. А нас с Ананасяном уже не было. «Да будет свет. И стал свет», - высунув язык, увлеченно печатал Цой. «И увидел Бог, что он хорош, и отделил Бог свет от тьмы». А потом появилась Катя.

------------------------------------

*Примечание: Двоеточие рождается комбинацией двух клавиш: «Shift + 6».

** Телеграмма все-таки дошла во время.

Мой мозг стремительно всплывал вверх, удаляясь от растущей нефтяной кляксы воспоминаний. Последнее, что оставалось: вскарабкаться по стеклянным стенкам банки, перелезть и плюхнуться в соседнюю, с чистой водой. Стенки были скользкими. Я карабкался вверх, но в самый ответственный момент падал обратно в жидкость, которая становилась все более мутной; она покрывалась ностальгической пленкой и затягивала меня в водоворот прошлого. Мозг, словно большой больной моллюск барахтался изо всех сил, но мутная вода впитывалась в корку, дышать становилось труднее.

Зеленые вспышки молний прекратились. На небе проступили звезды. Вдруг одна из них, самая яркая полетела вниз. Я загадал желание. Звезда становилась все крупнее и крупнее. Через пару секунд в банку с мутным раствором угодила левая голень Ананасяна с учебником, примотанным к ней медной проволокой. Мой мозг подлетел вместе с брызгами высоко над банкой. На время завис в невесомости собственных мыслей, а потом устремился вниз, на встречу новому и неизвестному. Лишь бы не угодить в старую банку. И обдуваемый ветром я понял, что еще не все потеряно.

------------------------------------

*Примечание: УРУГВАЙ, Восточная Республика Уругвай, государство в Юж. Америке. Омывается водами Атлантического ок. 178 тыс. км2. Население 3,3 млн. человек (2000), главным образом уругвайцы. Городское население 88,7% (1996). Официальный язык — испанский. Верующие в основном католики.