Литература

Она опустилась на скамейку и противно положила ногу на ногу. Уходить было лень. Оставалось надеяться на то, что она свалит отсюда сама.

- У тебя нет сигареты? - выразительное лицо, живые глаза. Отвечать было лень и ковыряться в сумке в поисках пачки тоже.

- Не курю.

- Зря.

Навалилась на спинку скамейки, сощурила глаза, будто пытаясь кого-то разглядеть в дальнем конце парка. Высокий лоб, прямой нос, губы и подбородок - искусно вылепленные и отшлифованные контуры. Она это прекрасно знала.

- Ненавижу все эти случайные знакомства. Я Лариса, - перевела взгляд на меня, просканировала всю. Отвечать не хотелось, потому что для чего? Все повторится снова. – А ты, наверное, какая-нибудь Маша или Ксюша.

- Виталия.

Она засмеялась.

- Это что-то новенькое, - Открыла сумочку, и я даже знала, что она ищет там сигареты. Пачка «Уинстона». В ноздри пробирался знакомый запах тлеющего табака.

- Бля, угораздило нарваться на транса, - она еще посмеялась. – А так вроде по всем признакам баба...

- Да пошла ты, - просто мать хотела мальчика. А выродилась я. Она так и говорила – «выродилась». Поэтому я Виталия. Поэтому она называла меня своим любимым странным мальчиком или омерзительной девочкой в зависимости от настроения. Я до сих пор задаюсь вопросом – неужели она так сильно меня ненавидит? Я давно разучилась помнить ее лицо, потому что оно было, как тысячи других. У меня никогда не было папы. Зато у матери всегда было много подруг. Когда они приходили, мать выгоняла меня на улицу. Там часто гуляли девочки. Нет, конечно, мальчики тоже были, но их было меньше. Но это волновало не очень сильно, потому что мне нравились девочки. Я знала, это как-то неправильно, что они мне нравятся. Поэтому приходилось притворяться и делать вид, что мне нравятся мальчики. Зато с девочками мы всегда ходили вместе за дом в туалет.

- А мальчики тебе совсем не нравились?

- Нет, нравились, конечно. Но как-то по-другому. Я спрашивала у матери, почему так. Она смотрела на меня белым лицом и говорила: «Потому что ты должна была быть мальчиком». На этом мои вопросы и наши разговоры «по душам» заканчивались.

- А в первый раз у тебя был мальчик?

- Да. В 16 лет. Все одноклассницы рассказывали, какой у них был первый парень. Мне тогда показалось, что, значит, так надо... У него это, кажется, тоже был первый раз. Я оказалась слишком активной и делала все неправильно. Он сказал, что я дура патологическая и ему показалось, что я его изнасиловала. Больше он не звонил, на мои звонки не отвечал. Я тогда подумала, что это я ненормальная.

- А девочки у тебя были?

- Да. Только они всегда пугались в моей комнате.

- Чего?

- Там на стенах маски. Много. Разные. Всех, кого я знала и не знала. И еще другие маски, которые мне дядька привозил и разных стран. Он каждый раз говорил мне «Смотри. Они неживые и они твои». У дядьки был странный юмор... В итоге мои девочки предпочитали мою мать, - неудивительно: подобное тянется к подобному. Сначала мне казалось, что это лица, потом я понимала, что это – всего лишь гипсовые белые слепки, в пустых глазницах тускло блестело стекло. Они теперь тоже есть в моей коллекции.

- Они тебя не понимали?

- Типа того.

- Ты была бы очень красивым мальчиком...

- Отвали, а?

Она снова меня разглядывала, прищурив глаза. Губы слегка кривила усмешка. Между пальцами сигарета. Уже вторая, что ли. Длинные ноги, худощавая фигура, первый размер. Красивая девочка Лариса.

- Хочешь, я попробую тебя понять? – это что-то новенькое. Может, не зря у девочки лицо? Или мне так только кажется? Мне вообще часто кажется то, что я хочу видеть.

- Да пошла ты. Я не хочу, чтобы меня понимали. Все слова – это то же, что мы спускаем в унитаз. Ты сейчас встанешь и пойдешь по своим делам. Я – по своим. Всё, давай, вали.

Лариса усмехнулась, от этого ее правый глаз стал уже левого. Потом затянулась и тонкой струйкой выдохнула дым мне в лицо. Сука. Но живая. Мне всегда нравились такие.

- Я все-таки попробую. Где ты живешь?

Я жила там-то и там-то, только объяснять ничего не собиралась. Я поднялась и не оглядываясь зашагала к выходу из парка. Лариса, конечно же, пошла за мной. Я слышала осторожные шаги и недовольное молчание. Сладкая девочка Лариса. Если только ты меня поймешь... если только окажешься не такой, другой...

Она наконец-то поравнялась со мной. Мы шли молча. Также молча ехали в маршрутке, а потом шли грязными дворами к моему дому.

Я привела ее в свою комнату и закрыла дверь. Матери не было. Лариса разглядывала стены с явным интересом. Никакого испуга или криков «Ты ебанутая!» Она и правда могла быть другой...

- Я могу сделать тебя счастливой. Все, что хочешь. Как только хочешь. Если ты останешься со мной. Но если ты уйдешь к моей матери, мне придется лишить ее тебя...

Лариса, не спрашивая, достала сигарету и закурила. Тишина. Она улыбнулась, разглядывая меня, как будто в первый раз. Прошла и села на кровать, снова закинула ногу на ногу.

- Ты и правда ненормальная. А я до последнего думала, прикидываешься. Песец, меня угораздило нарваться на ненормальную, – Лариса засмеялась. – А ты покажешь мне свою мать? Судя по рассказу, она еще та...

Меня ослепила какая-то вспышка; то ли в мозгу, то ли она и правда была... Я на секунду зажмурилась, мошки в глазах и звон в ушах... Дежа вю...Я боялась посмотреть снова.

Из маски на меня смотрели стеклянные синие глаза. Она молчала, а они смотрели на меня, закапывая меня в вечность. Мне захотелось стянуть с нее эту маску. Дернула. Сначала просто. Потом сильнее. Я пыталась ногтями оторвать эту маску от ее лица. Никак. Она смеялась, звонко, колокольчиково смеялась, показывая матово-белые зубы...

В кольца свивались черви, вырастая в жирных лоснящихся змей, перекатывавшихся по полу, встающих в «зет». Чудовища – подобие головы без лица и та сторона, которая гадит; больше ничего. Они были везде. А вокруг - россыпи ее смеха. Я могла убежать, но там, за дверью, были еще. Такие же. Десятки, сотни, тысячи стеклянных глаз в масках. Я могла искать других, но поняла давно – искать можно долго, все бессмысленно. Я могла закрыть глаза – не видеть было проще всего. С некоторых пор я всегда выбирала последний вариант.

Моя коллекция стала больше на одну единицу.