Литература

Мост над туманным заливом,

Чувство до боли знакомо…

Закрываю глаза и снова

Падаю в невесомость.

Flёur

«Моя беда в том, что я слишком сильная, и при этом хочу, чтобы мужчина был сильнее, - мрачно думала Машик, натягивая перед зеркалом черные кожаные перчатки. – А где ты сейчас такого найдешь?.. Нет, измельчали мужчины, что ни говори. Да и женщины не лучше. В наше время никто не способен на подвиг. Решительно никто».

-Мария Владимировна, пойдемте уже, - заныла Надя. – Я запарилась.

-Сейчас, - сказала Машик, поправляя шляпу. – Кстати, повяжи нормально шарф. И варежки надень. Холодрыга на улице.

-Да ну, холодрыга… - но все-таки к зеркалу Надя подошла, поправила вязаный черно-белый шарф, натянула на уши плотную белую шапочку, заодно вытащила из-под нее темную челку. Осталась довольна внешним видом.

«Маленькая кокетка», - подумала Машик без злобы.

Они вышли из школы. Яркое-яркое солнце зимнего дня на миг ослепило им глаза, морозный воздух клещами вцепился в лицо, особенно в нос. «Ой-ей-кй!» - весело воскликнула Надя, и прижала рукавички к щекам. Машик осталась тверда, хотя ее пощипало гораздо сильнее: ее уши прикрывала не шапка, а исключительно волосы, потому что на голове у Машика была ее «детективная» шляпа. С проломом, как у франтов в старых американских фильмах. Она купила ее для осени. Настя называла эту шляпу «Прощай, твоя зарплата!», и это действительно было так: прореху, нанесенную сей покупкой, Машик не залатала до сих пор. Потому и не смогла купить себе зимнюю шапку. Ну… не столько не смогла (уж что-то можно было придумать, рублей за двести хотя бы), сколько махнула рукой: дни стояли слякотные, почти осенние, несмотря на начало декабря, и она решила: авось пронесет. А потом на Новый Год сделала бы себе подарок. Или девочки, может, подарили бы ей зимнюю шапку. Они вполне могли бы догадаться. Особенно Оленька.

-Как вы думаете, я что-то займу? – спросила Надя, когда они торопливо, чтобы не замерзнуть, шли по аллее через школьный двор. – Даже если я третью задачу не решила?

-Я тебе скажу по секрету, - усмехнулась Машик. – Мы тут сидели с учителями, пытались решать эти варианты, и тоже не решили.

-Вот гады, - с чувством сказала Надя. – Нельзя давать что-то нормальное…

-Ты в советское время не училась. Вот тогда были задачи так задачи. А сейчас… жвачка для слабоумных.

-А вы тоже не учились. Вам лет двадцать пять, не больше.

-Больше, - Машик хмыкнула. – Уж поверь.

-А вот и не верю, - Надя упрямо тряхнула головой. – А вы у нас будете вести, когда Нина Дмитриевна на пенсию уйдет?

-Нина Дмитриевна, голуба моя, уходит на пенсию уже лет десять. Еще до того, как я в школу пришла.

-Ну…

-Вряд ли я вас возьму. Я сейчас в шестых классах веду. И в пятых. И так нагрузка большая. Чтобы брать седьмой, мне придется кого-то бросить. Да и потом, кто же мне вас даст. В нашей школе учителей математики много. А вы – гимназический класс. Считается, что такой класс могут вести только очень квалифицированные учителя.

-А вы разве нет?

-А я, Наденька, скандалистка. И моральный облик у меня… не очень, - Машик сардонически улыбнулась.

-Кого моральный облик интересует в наше время… - сказала Надя как-то совсем по-взрослому.

-Кого надо, того интересует… Чисто женский коллектив – это, понимаешь… Погоди-ка, это что, остановка?

Они не заметили, как пересекли школьный двор, где в стылом воздухе не осыпался с белых веток заиндевелый снег, и оказались уже у самой дороги. Немудрено, что они ее прозевали: когда приехали сюда утром (кстати, с Ниной Дмитриевной и еще несколькими учениками), было еще темно. Машик сама не знала, куда идти, шла за Ниной Дмитриевной. Теперь она нашла улицу просто по памяти, но проезжая часть оказалась окружена высокими, такими же слегка окаменелыми, как и снег на деревьях, сугробами. Ярко светило солнце, и будочка остановки разве что снегом занесена не была, как одинокая станция в тайге.

По дороге изредка - и очень быстро – проезжали припорошенные снегом машины. Дома по обеим сторонам улицы стояли молчаливые, полуденное солнце отражалось в стеклах. Ни единой живой души на остановке не было.

-По-моему, мы тут будем стоять до посинения, - выразила Надя мысль, которая владела и Машиком.

-Вот что, Надя… У тебя деньги на маршрутку есть? – спросила Машик. И тут же с ужасом сообразила, что у нее самой нет – с тех пор как у нее год назад вытащили из сумочки всю зарплату, она никогда не выходила из дома с большими суммами денег. Это приводило к казусам: иногда она по рассеянности могла денег не взять вовсе. «Ну чисто ребенок!» - сказала бы, наверное, Оленька. Хотя Оленька сама всегда так делала. Как-то Машик условилась с ней пойти после работы по магазинам. Они встретились на остановке…и обнаружили, что обе дружно забыли деньги дома! После чего так же дружно посмеялись, и поехали к Насте, требовать чая с печеньем.

-Есть… - нерешительно сказала Надя. – Только здесь до дома прямая не ходит… Мария Владимировна, ведь не очень холодно! Может быть, пойдемте через Новый Мост? Оттуда до Маяковского уже недалеко, а там и у меня прямые есть, и вы почти на любом до дома доедете…

-Откуда ты знаешь, где я живу? – удивленно спросила Машик.

-А вы с Андреем Синицей на одной площадке. Он говорил.

-А…

Машик прикинула. Действительно, холод уже не так пробирал, как ей сначала показалось, когда они вышли из темного и теплого школьного вестибюля, - только кончики ушей слегка пощипывал. Но ведь волосы их прикрывают – не зря же Машик стриглась под каре. Да и шляпа отнюдь не совсем декоративная. А ноги в теплых ботинках и вообще не мерзнут. Это раньше, осенью, ей жарко было и тяжело, а теперь в самый раз. Так почему бы и не пройтись по мосту? Тем более, что она там еще не гуляла, с тех пор, как его открыли.

-Ты хоть знаешь, где он? – спросила Машик.

-Так видно же! – Надя махнула рукой влево.

Машик посмотрела – и, действительно, увидела: там, ледяной белой полосой между двух рядов деревьев, медленно и вальяжно дорога задиралась к небу.

По мосту идти было хорошо. Холод почему-то очень быстро перестал мучить Машика, и она просто наслаждалась ослепительной белизной всего вокруг. Даже опоры моста, вообще-то светло-серые, стальные такие, как будто посветлели. И небо над головой очень ясное было, но не прозрачной осенней ясностью, когда так и кажется, что вот сейчас улетишь в космос, а ясностью твердой, почти ледяной. Редкие былые облачка на этом небе казались неспешными путниками на пустынной равнине. А может быть, даже не путниками, а, напротив, разбитыми для отдыха палатками.

-Кажется, что им жарко, правда? – спросила Надя, показывая на облака.

Машик только кивнула. Действительно, у нее тоже было такое ощущение: если везде была зима, то в небе царило лето. Жаркое такое.

-Пойдем побыстрее, – сказала она Наде. – А то у меня ноги замерзнут.

На самом деле ноги у нее не мерзли, она даже удивилась. Наоборот, было такое приподнятое настроение. Ничего не беспокоило: не отсутствие денег, ничего… даже то, что Оленька вчера не позвонила.

Вот, кстати! Машик вспомнила, почему у нее с утра было такое плохое настроение. Не только из-за этой олимпиады, будь она совсем неладна (Машик жутко это лицемерие ненавидела: какие еще могут быть олимпиады, если у нее, скажем, в самом лучшем классе только два ученика, которые хоть что-то понимают… и как минимум десять – тех, кто не понимает вообще ничего… и можно сколько угодно говорить о том, что она плохой учитель – да, она плохой – но и удругих ситуация не лучше… а в специализированных школах заранее детей натаскивают, и факультативы ставить есть возможность)… А была Машик сердита, потому что Оленька обещала ей вчера позвонить, да так и не позвонила. Сама же Машие сидела без связи: у нее кончились деньги на сотовом, а заходить пополнять было страшно неудобно. Что касается домашнего, то кабель ремонтировали уже вторую неделю, и бог знает сколько еще это должно было длиться… Но теперь Машик поняла, что больше на Оленьку не сердится. Наверняка пришла с работы жутко усталая, бухнулась спать и забыла обо всем на свете.

Машик представила, что сейчас в школу возвращаться не надо, что, действительно, можно просто лечь и заснуть… так плюхнуться на диван, чтобы пружины застонали… и она почувствовала почти экстатический восторг. Положительно, Новый Мост ей нравился все больше и больше.

На смотровой площадке Надя сказала:

-Давайте остановимся!

Они действительно остановились и посмотрели вниз, на реку. По мнению Машика, там ничего примечательного не было – снег и снег, прорезанный лыжнями кое-где. Сама Машик тоже ездила с классом кататься на лыжах, но выбрала тот район, где Иртыш протекал по Нефтяникам, а уж никак не в центре. В общем, повода восхищаться этой белой столешницей у нее не было. Но Надя воскликнула: «Здорово, правда? Обожаю широкие пространства!» - и Машику ничего не оставалось, кроме как кивнуть, хотя в душе она этому словосочетанию – «широкие пространства» - немало позабавилась.

Потом они продолжили путь. Довольно скоро их обогнал какой-то малыш – может быть, первоклассник, может быть, даже младше. Мальчишка маршировал, весь такой независимый и бесстрашный в пуховичке и шапочке с помпончиком. Из-под шапочки торчали красные, просвечивающие насквозь уши.

-Какой милый, правда? – спросила Надя.

-Хотела бы я с его матерью поговорить, - вполголоса проговорила Машик. – Выпускать ребенка в таком виде в такую погоду… нет, ну ты посмотри, как чешет! Ему же зверски холодно!

-Простите. Я не подумала…. – растерянно сказала Надя.

Машик ей не ответила. Она вдруг вспомнила, как они с Оленькой были у Насти в гостях… лет десять назад, вероятно. День поздней осени был солнечный и нарочито приветливый, а вот под вечер высыпалась на них самая настоящая зима – с хрустящим снегом, инеем, колким морозным ветром и прочими неприятностями. Они же были одеты хоть и в теплые, а все же куртки. Тогда как раз было такое время, что общественный транспорт практически не ходил, и Машик сказала Оленьке: «пойдем через мост пешком!» Действительно, стоило перейти через мост (не Новый, конечно, Нового тогда еще и в архитектурных планах не было, а самый обыкновенный). Мост дрожал от веса машин (девочкам казалось – от ветра), было темно, а фонари светили через один, они жутко замерзли… и все же на середине реки Оленька замерла у перил, как приклеенная. Машик остановилась и просмотрела тоже. Внизу, по черной воде, плыли бело-серые льдины, все какие-то неопрятные и невыносимо гигантские. Одна, самая большая, надвигалась на них медленно-медленно, вальяжно-вальяжно. А за ней двигалось, наверное, с десяток или больше льдин поменьше.

-Как процессия, - шепотом сказала Оленька.

-Ага… - так же шепотом подтвердила Машик. – Героическая процессия.

Если прислушаться, можно было разобрать шум – постоянный, неумолкающий треск – это льдины бились об опоры моста. Его почти заглушали проезжающие по мосту машины, но все же он присутствовал. Девочки стояли и смотрели на плывущий лед, пока совсем не промерзли, до того, что даже пальцы в сапогах оказались шевелиться. Тогда Машик скомандовала: «Бегом – марш!» - и они побежали по мосту, и бежали всю дорогу, пока не оказались у самого Телецентра. Смеясь и потирая замершие уши, они ввалились в весьма кстати подошедший автобус. Он был битком набит, но их тогда это не волновало. Девочки стояли, стиснутые со всех сторон, и время от времени принимались идиотски улыбаться до ушей: не то о льдинах вспоминали, не то о своей пробежке.

В общем, вот так это было, и сейчас Машик вспоминала об этом только потому, что заметила, как отчаянно торопится идущий впереди мальчонка.

-Пошли-ка и мы побыстрее, - сказала она Наде.

Они действительно заторопились, даже почти догнали мальчишку. Машик еще раз подумала с неприязнью, что некоторым родителям она бы и кошку не доверила… потом сразу подумала о своей кошке, у которой до сих пор не было имени (и Машик чувствовала себя за это виноватой). А потом она заметила, как мальчишка вдруг спрыгнул с пешеходной дорожки и рванул прямо через проезжую часть. Это как-то вдруг произошло, Машик даже сперва не поняла, что он делает… Но тут Надя взвизгнула, а сама Машик сообразила, что эта ужасная шапочка, оставляющая открытыми уши, сползает ребенку на глаза. Еще она увидела, разумеется – и услышала – машину, которая не успеет затормозить в нужный момент, и…

Машик сама не поняла, как она оказалась на проезжей части. Но она оказалась, в мгновение ока схватила ребенка на руки и метнулась назад к тротуару… Нет, ей-богу, все произошло слишком быстро, чтобы она могла сообразить, как это так у нее лихо получилось. А машина – серый жигуленок, девятка, резина нешипованная, – промчался мимо.

Машик поставила мальчика на землю и тот, испуганно оглянувшись на нее, бросился бежать со всей силы. Как принято говорить, только пятки сверкали. Наверное, испугался, что его накажут, - и не без оснований. Машик чувствовала себя такой злой, что была способна на какую угодно нравоучительную лекцию.

-Мария Владимировна! – восторженно ахнула Надя. Она смотрела на Машика большими, по-собачьи преданными глазами.

-«Она думает, что я героиня, – подумала Машик как-то вдруг очень устало. - Это потому, что на мне длинное черное пальто, стильная шляпа и по две дырки в каждом ухе. А на самом деле…» Но ни этого, ни чего другого она сказать не успела. Ее ноги поскользнулись на обледенелом бортике, Машик взмахнула руками и упала спиной на проезжую часть. И головой, что самое неприятное. Машик услышала визг тормозов, потом у нее перед глазами вспыхнуло что-то, она увидела небо… И подумала: «Все-таки над мостами небо гораздо шире, чем в других местах».

Настя заканчивала еловые ветки, и уже предвкушала, как она прямо сегодня преступит к Снегурочке. Она уже и забыла, какую радость доставляли ей эти рисунки на стеклах… Сейчас-то на всех подоконниках – и в комнате, и в кухне – стояли цветы и огуречная рассада для Сашиной мамы (у нее в квартире было слишком тесно, и она отправила часть своих дачных причиндалов к ним), так что добираться до стекол – это надо было устраивать целую экспедицию. И так уже третий год… Настя просто не чувствовала себя в силе.

Здесь же окна были большие – рисовать одно удовольствие. А еще большее удовольствие доставляла мысль о том, что по весне нянечки, подоткнув юбки и подвязав косынки, будут тщательно эти стекла отмывать. И то, что Настя задумала изобразить, останется только в памяти маленьких зрителей. Ну и в ее. Уж не квинтэссенция ли это искусства?.. Книга существует только пока ты ее читаешь, картина – только пока ты на нее смотришь. Однако уничтожать вещь всякий раз, когда ты ею насладился – это себялюбие и расточительность, поэтому, конечно, даже самые взыскательные творцы мирятся с тем, что их перечитывают и пересматривают. Рисункам на стекле такое не грозило. Весной их смоют с неизбежностью таяния снега, а то и раньше весны. Может быть, даже в феврале. Но детям они принесут много радости. Настя рисовала здесь уже третий день, и она видела, с какими горящими глазенками детишки выбегают из спальни, чтобы увидеть, что на стеклах прибавилось за то время, когда они вертелись в кроватках и перешептывались, отчаянно пытаясь убедить дежурную воспитательницу, что спят.

Нарисовала Настя вот что (точнее, задумала и пока только вчерне обвела фломастером). Всего окон было три (два в большой комнате, одно – в раздевалке, где стояли шкафчики). На первом в комнате она изобразила Снегурочку, сидящую под присыпанной инеем елке. Снегурочка была без кокошника, он и зеркальце лежали рядом на снегу, как будто Снегурочка только одевалась - готовилась к встрече нового года. Одна рука Снегурочки была в рукавичке, другая – нет («одетая» рука сжимала недостающую рукавичку в пальцах). Рука без варежки была вытянута вперед, и на палец Снегурочке как раз только что присела синица.

На второй картинке Настя изобразила Деда Мороза. Она одела его в синий кафтан – чтобы никто с Санта Клаусом не спутал. Он тоже стоял рядом с елкой, но елка была нарисована целиком, а не только одни веточки, как над снегурочкой. Дед Мороз протягивал ладонь к верхушке елки, и над ладонью у него сияла звезда. Она уже немного оторвалась и приготовилась взлететь на вершину украшенного инеем дерева.

На том же окошке, что в раздевалке, Настя изобразила картину, казалось бы, самую малопонятную детям. Она бы, наверное, и вовсе не стала ее рисовать, но, когда Оленька впервые привела ее сюда, был поздний вечер, и желто-зеленый фонарь, закрепленный на соседнем крыле здания, таинственно светил в маленькую прихожую. Тогда холодов еще не было, морозных узоров тоже, но окно слегка обындевело, и таинственно мерцало. Настя так и замерла. Она сразу поняла, что она хотела бы изобразить на таком стекле…

Сейчас в морозных узорах там блестел нарисованный белый снег. По снегу вилась чуть более голубоватой полосой притоптанная дорога. По этой дороге прямо на зрителя (но еще далеко, за поворотом) неслась тройка. Гривы у коней развевались, а глаза Настя им нарочно закрашивать не стала – чтобы они светились светом от фонаря. Месяц же она в небо повесила, и покрасила его бледно-желтым. Насте думалось: вечером, когда стемнеет, и свет фонаря ударит сквозь стекло, тройка начнет двигаться. А если кто-то будет всматриваться, то даже услышит звон бубенцов.

Зима идет. Новый Год.

Как же Настя оказалась в этом детском саду?.. Очень просто. С месяц, наверное, она намекала Машику, чтобы та все-таки привела бы ее к себе на урок и позволила бы порисовать с детей, но та только рассеянно кивала. Поняв, что от подруги она толку не дождется, Настя было махнула уже рукой и решила рисовать по памяти, как тут ее неожиданно выручила Оленька. Ее отправили на медосмотр в детском саду, где Оленька неожиданно разговорилась с одной молоденькой воспитательницей. Та посетовала, что вот, в прошлом году им практикантка разрисовала стекла, и в этом году дети спрашивают, будет ли такое снова. А сама воспитательница, как на грех, уже лет пятнадцать в руках кисть не держала. Ну вот Оленька, похлопав наивными глазами, сказала, что у нее есть подруга, художница, которая с удовольствием бесплатно разрисует им стекла, если они позволят порисовать ей детей с натуры.

Настя ругнулась на Олю за предложение «бесплатно», но что с детского садика, в самом деле, возьмешь?.. Кроме того, ей ведь нравилось рисовать на стекле. А дети оказались и в самом деле славными. Да еще так совпало, что на работе получилась неделя свободной: в кабинете трубы прорвало. Начальница поворчала и отпустила до понедельника.

Вот сейчас… Тихий час, но воспитательница и нянечка пошли пить чай или что там делать к директору («Курят они там,» - подумала Настя, вспомнив Машика). В спальне, естественно, тотчас поднялся галдеж, но выходить в большую комнату никто не решался. А этот мальчишка решился. Вот, стоит в одной майке и трусиках и смотрит на Настю, склонив голову.

-А эта Снегурочка на врачиху одну очень похожа, - сказал мальчик. – Которая у нас кровь брала.

-Не кровь брала, а прививки ставила, – поправила Настя и удивилась. Ее Снегурочка, действительно, оказалась очень похожей на Оленьку, но это не специально так вышло.

-А у вас телефон звонит, - сказал мальчик, и ткнул рукой в Настин сотовый. Он лежал на воспитательном столике и тихонько гудел, проворачиваясь. Обычно Настя носила его на поясе, но, когда рисуешь и постоянно двигаешь руками, это мешает, поэтому она его выложила.

Настя тяжело, как всякий взрослый, спрыгнула с подоконника, на котором стояла, схватила трубку. Успела еще кинуть взгляд на экранчик, где улыбался веселый снеговичок (Саша недавно установил ей картинку «по сезону») и удивилась совпадению: это была Оленька.

-Настя, солнышко, тут… тут… представляешь, Машик под машину попала!

-Что? – Настя почувствовала, как моментально вспотели ладони.

-Она… ну, возвращалась с этой олимпиады своей дурацкой, поскользнулась и упала на проезжую часть! И… и сотрясение, и…

-Успокойся, говори толком! Она жива?! – Настя почти кричала.

-Да, да, жива! Только сотрясение мозга, и руку сломала, на нее машина наехала, когда она упала!

-На кого?!

-На руку!

-Где она?

-Рядом с моей работой! Ну, ты знаешь, я в поликлинике детской. А она в травме рядом! От вас можно на восемьдесят седьмом…

-Я не дома сейчас, я в этом твоем садике. Так что буду минут через десять. Ты что, там?

-Ну конечно! Машик мне сразу позвонила, взяла у кого-то сотовый и позвонила, ты же знаешь, у нее самой как всегда денег на сотовом нет… но ты лучше не приезжай, ты лучше завтра… белье я сама принесу, что я, белье не принесу?.. А ей все равно еще дней десять лежать, как минимум. Шины они наложили, так что…

-Нет, я приеду, - перебила ее Настя. – Сейчас же. Пока.

-Постой! Заедь лучше к Машику, кошку покорми! У нее кошка голодная.

-Хорошо. Пока. Ты там… не перживай.

-Да я не переживаю! – голос у Оленьки был деловитый, но нервный. – Это ты не переживай. Ты же артистическая натура… - на последнем словосочетании Оленька слегка запнулась.

Настя положила трубку.

-Тетя Настя, а тетя Настя, кто живой, а? – с любопытством, кривляясь и приплясывая на одном месте, как могут кривляться и приплясывать только очень маленькие дети, спросил мальчик.

-Не «тетя Настя», а «Анастасия Павловна», - сурово сказала Настя. – И вообще, тебя это не касается…

Она рассеянно отложила баночку с гуашью и кисть, потом сообразила, что кисточка пятнает лакировку воспитательского столика, и переложила ее на лист бумаги. Надо было пойти разыскать воспитательницу…

Настя вышла в раздевалку и на секунду задумалась. Почему-то она вдруг поняла, что не в силах вспомнить, как пройти в кабинет директора. Да и что, оставить детей совершенно одних, пусть даже и на несколько минут? Это же сущие чертенята, кто знает, что они могут натворить…

Она повернула голову вправо и посмотрела на стекло с уже готовой картинкой. Мало кто помнит, что Дед Мороз ездит на тройке. Все как-то больше верят в этих дурацких карликовых оленей… Да оленям всяко таких саней не вытянуть!

Насте показалось, что зазвенели бубенчики на невидимой оглобле. Она смотрела в пустые глаза лошадей и понимала, что их надо будет все-таки закрасить. Конечно, когда сквозь них и иней будет светить фонарь, это будет здорово, но до того пустые глазницы могут неадекватно воздействовать на детскую психику.

Да и вообще совершенно лишняя картина. Зачем такая? Ты могла бы нарисовать им нормального здорового зайца… С гигантской морковкой. Или с шоколадкой.

Настя подошла к окну, прижалась лбом, руками к стеклу. Лицо обожгло холодом.

Она понятия не имела, сколько простояла так, только шум за спиной усилился.

-Анастасия Павловна!

Настя обернулась. Воспитательница этой группы – не та, молодая, с которой договаривалась Оленька, а друга, полная и в кудряшках, – стояла в прихожей. – Господи, что у вас с лицом! И зачем вы испортили картину!

Настя посмотрела на стекло. На верхней оглобле саней отпечаталось большое некрасивое пятно от ее лба, на одном из бортов саней – явственный след ладони. Сама же ладонь была зеленая. Настя догадалась, что, наверное, у нее на лбу сейчас пестрое пятно.

-Я умоюсь, - сказала Настя нетвердым голосом. – Все хорошо. Правда. Я завтра доделаю.

Да уж. Если ты берешься за какую-то работу, ее надо делать хорошо.