Rambler's Top100
fisting
упырь лихой, явас ебу, гальпер, а также прочие пидары и гомофобы.
... литература
Литературный портал создан с целью глумления над сетевыми графоманами. =)
Приют
мазохиста!


Убей в себе графомана



kerzach

Многогранник (для печати )

Только влюбленный имеет право на звание человека

А.Блок

Романтика – слово для идиотов.

Геббельс

На столе стоит стеклянная банка с ртутью. Кто-то положил в нее розу. Я сижу напротив, забравшись с ногами на стул, и пристально изучаю растение. Роза бледнеет, красная краска отходит от сворачивающихся лепестков. Лицо озаряют молниеносные ретроперспективные вспышки. Твоя стройная талия, хрупкие плечи, нежная мочка уха, шелковая кожа щеки, уголки сладких губ, гладкий подбородок, тонкая шея… Сознание затягивается в бездну темно-синих глаз, где-то вдалеке играют озорные огоньки зрачков, точно форватор надежды. Я мчусь к ним в кромешной тьме, разрезая мрак неопределенности тонким лучиком наивной веры. Бешено грохочет сердце, проводки нервов проносятся мимо, переплетаясь между собой.

Космическая скорость искажает пространство, стрелки часов начинают вращаться в обратную сторону, цифровые индикаторы обнуляются и уходят в минус

R:

Твои губы приближаются ко мне с роковой неизбежностью. Еще через несколько секунд я почувствую их пленительную сладость, твой игривый язычок проникнет в меня, и я стану безнадежно наркозависимым. Пока что я еще не знаю этого; упиваюсь возбуждающей мягкостью твоего тела на своих коленях и чувствую, как нежные подушечки женских пальцев играются в моих волосах. Для меня все это сейчас впервые. И, вероятно, поэтому так необычно.

Воздух наполнен ароматом твоих духов. Я не раз буду вспоминать их потом, понуро шатаясь по улицам или ощущая их в метро, буду тщетно выискивать твои загадочные глаза среди серой толпы, натыкаясь на колкие взгляды, исполненные равнодушия и цинизма.

Словно зачарованный я смотрел на твои мечтательно закрытые веки, любовался тонкими линиями бровей, строгим контуром носа. Изображение вспыхивает в красном негативе. Я снова вижу стол и розу из банки с ртутью. Зрачки расширяются. Да нет же, это ты, мое солнышко… Черное. Металлическая роза покрывается ржавчиной. Красная жидкость в стеклянной банке.

…Кровь?

Изображение взрывается на сотни осколков. Чувствую, как ты крепко прижимаешь меня к себе. Твои глаза по-прежнему закрыты, настырный язычок проникает глубже. Страстно целуешь меня. Я робко глажу твои плечи… шатеновые локоны… Над нами синяя мякоть июльского неба. Ни одного облачка. Задумчиво смотрю на яркое солнце и понимаю, что вижу его в последний раз. Оно никогда больше не будет таким же наивно-мультяшным, с косыми лучами, нарисованными фломастером и кривым диском, старательно закрашенным желтым карандашом. Оно будет другим.

Ты жадно целовала меня, словно высасывала из меня что-то, а я скользил взглядом по твоей груди, пикантно выглядывающей из-под оранжевой маечки, и думал, как же в сущности все это грубо и механически примитивно…

Внезапно все резко оборвалось. Ты игриво пощекотала меня своим носиком. Широко улыбаясь от беспричинного счастья, я тонул в твоих глазах. Ты направила мои руки себе под одежду. Помню, как поцеловал родинку на твоей шее и снова посмотрел в небо. Солнца уже не было.

- Может перейдем в комнату?

- Давай, - очнувшись от оцепенения, кивнул я.

Внезапно небо начинает покрываться трещинами, синяя краска сыплется вниз, точно засохшая акварель… А твое лицо очерчивается прямоугольной рамкой, оно черно-белое…

Я схватил банку и со злостью разбил об пол. Слух разрезал невыносимый стон отчаяния. Я упал на колени, закрыв уши. Ртуть скатывалась в маленькие серебристые шарики у моих ног. Металлическая роза корчилась в конвульсиях. Изображение. Треск. Стол, черепа, книги, все предметы, которые были в каюте, скатились по резко накренившемуся полу вниз. Я больно ударился головой об стену, руку пронзила острая боль. Из бутона металлической розы высунулась острая челюсть. Я закричал и отбросил цветок в сторону. Из вены текла кровь. С невероятным трудом мне удалось добраться до двери. Я вышел на палубу.

Случилось то, что неизбежно должно было произойти: наш исполинский танкер цивилизации терпел крушение и медленно уходил на дно, выбрасывая в море нефтяную пленку социума. Я подошел к бортику, посмотрел вниз. Связанные друг с другом системой сложных отношений, коммуникаций, неразрешимых дилемм, люди отчаянно звали на помощь, извиваясь, словно горстка дождевых червей в консервной банке.

Нефтяная пленка безнадежно залепила их глаза, в свете прожекторов фальшиво поблескивали радужные пятна социальных ролей, институтов, корпоративных отношений, политических партий, бюрократических операций… Было достаточно одной маленькой искры, чтобы все это вспыхнуло и превратилось в ад. Уютный танкер цивилизации лопнул, и теперь беззащитные люди оказались выброшены в холодное море трансцендентальности.

Парящие в воздухе хвостатые ящеры хватали горстки людей, подбрасывали в воздух и жадно заглатывали в свою ненасытную утробу. Возросшие в авторитете священники предлагали для спасения шлюпки веры, но людей набивалось в них слишком много, и они шли на дно. Души суицидников парили в небе обезглавленными стаями небольших птиц. Они не знали, куда лететь и только испуганно кружили над танкером, пока их не сжирали хвостатые ящеры.

На верхней мачте висел распятый трупик ребенка. Иисус так и не смог придти к нам второй раз, его убили абортом.

Я нервно смеялся. Меня тошнило, из головы лезли сотни ржавых гвоздей. Мир умирал. И я погибал вместе с ним.

- Дай руку, - окликнул меня незнакомый голос. Я обернулся.

В лицо вонзился железный крюк. Мощная цепь поднимала мое мертвое тело высоко в небо. Разбитый танкер цивилизации скрывался в морской пучине, из нефтяной пленки социума торчали ледяные глыбы разбитого айсберга технического прогресса, они загадочно блестели в лучах искусственных прожекторов. А хвостатые твари пожирали людей. И никто не мог спастись.

*

- Это очень грустно, когда ты любишь человека, а он… он равнодушен к тебе… Это так грустно, - Анисимов с хрустом заломил себе пальцы. – Вот вы не поверите, грудь так сжимается порою по ночам, что чувствуешь, как ребра царапают сердце. В эти моменты становится очень трудно дышать. Я встаю с кровати и… бегу на кухню, а потом долго пью воду из стеклянной банки…

Анисимов вытер нос длинным крючковатым пальцем, глубоко вздохнул и вдруг разревелся, обхватив клыкастую морду боковыми щупальцами.

- Ничего вы не понимаете, суки! Ничего вы не понимаете… Я… Я люблю и ненавижу ее… Порою мечтаешь так… что все будет хорошо… Мы проснемся однажды вдвоем в одной постели, утреннее солнце, улыбаясь щекочет глаза, а рядом, совсем рядом ощущаешь притягательную нежность ее молодого тела. Сочные губы принесут твоим щекам ни с чем не сравнимую свежесть, тонкие пальчики бегут по груди… До чего ж хорошо, Господи… Проведешь ладонью по ее мягким волосам…

Анисимов шмыгнул носом; через силу сглотнул ком, образовавшийся в горле.

- А потом откроешь глаза… Одни серые угрюмые лица вокруг… Кто-нибудь из прохожих толкнет тебя с силой и обматерит…

Анисимов, покачнувшись, с грохотом слетел со стула на пол.

- И ты понимаешь, что ничего на самом деле нет… Что… Что… Самое страшное – ты не нужен ей… Если бы вы только знали, какого это…

Рот Анисимова дрожит, по щекам текут слезы.

- Я-то ведь что… я просто любил ее… Но, видимо… Видимо я слишком многого хотел взамен….

Щелкнув, зажглась настольная лампа. Перед глазами зрителей Анисимов – ущербное создание, восседающее на стуле. Вместо ног вниз свешиваются восемь скользких щупалец, костлявые руки в наручниках закрывают лицо редкой уродливости, в дыре, проломленной в рогатом черепе, поблескивает загнивающее мозговое вещество. Сухое тело, испещренное шрамами и язвами, перекореживают судороги. Человекоподобное существо тяжело дышит, на лицо натянут пропахший блевотой кожаный намордник.

- Так можно все-таки поподробнее, с чего все началось?

Камера резко оборачивается в противоположную сторону. В металлическом кресле, закинув ногу на ногу, с холодным беспристрастным выражением на лице сидит женщина средних лет в медицинском халате. Красный уголек сигареты светлячком порхает в воздухе, она стряхивает пепел на пол.

Существо мучительно застонало.

- … Мы… Мы познакомились в интернете, ведь я же говорил вам, говорил! – Анисимов в сердцах сплеснул щупальцами. – Мы познакомились в интернете, понимаете, в интернете, доктор…

Глазные яблоки существа вылезли из орбит.

- Мы общались около месяца, понимаете, около месяца она не видела моего настоящего лица… А потом, потом…

Анисимов громко чихнул, в сторону разлетелись крупные капельки слизи.

- Потом мы встретились. Это был теплый солнечный день 23 июля…

*

Я выхожу из метро. 1 missed calls. Сиппец щщи, мне звонила ты, зай, а я то ли не слышал, то ли… А ведь так здорово было бы услышать твой голос. Я иду с опущенными глазами, вглядываясь в грязь на дороге. Беспонтовая брутальная осень. Обломный день. Именно! Сегодня эстетически обломный день.

Я еще порадовался в душе, что мы не поговорили – иначе все равно бы ведь неизбежно поссорились. Но что-то извне все-таки подстрекает меня отправить пару наводящих смсок. Я сворачиваю в один из тихих дворов и замедляю шаг. Дети играют в войну. Я очень жду твоего звонка. Они убивают друг друга пластмассовыми автоматами, которые им подарили мама-с-папой на новый год. Закусил губу, присел на лавочку. Я жду твоего звонка. Они убивают друг друга.

Тут сложнее… Я хотела своим звонком поднять настроение тебе, но тебе это, я так поняла, не надо. 12.09.05 / 18:14:20

Все внутри меня скрипит по швам. Ну почему я туплю. Снимаю бейс, одеваю на колено. Провожу рукою по голове.

- Да все!! Он мертвый уже давно!!

- Ни фига!!!

- Я его убил!!!

- Нет, я!!!!

Значит надо четче выражать свои мысли и желания. И вообще, была бы я – не я, обижалась бы еще неделю. А я такая вся добрая. И все быстро забываю. Надоело. 12.05.09 / 18:23:33

Холодный ветер треплет мою рубашку. Я молчу, отрешенно концентрируясь на точке предложения. Чем-то она очень походит на одну из тех родинок.

- Неправда!! Я жив!! Я жив!!

- Т-р-р! Бах-Бах!!

- Все! Вот теперь понял? Мы тебя ра-ра-стреляли!

- Так нечестно, я жив!

Элегическая осенняя грусть обволакивает меня. Поднимаюсь, спрятав руки в карманы, иду к общаге. Мимо меня проходят две девушки качественной внешности, одна из них, правда, азиатка.

- Мы с тобой дружить не будем!

- Давайте заново, короче!

- Цу-Е-Фа!

- Цу-Е-Фа!

Детские голоса становятся все дальше и неестественней. Рев машин заглушает все живое. Останавливаюсь перед зеброй. Красный.

Я в первую очередь девушка! По-моему давно пора это осознать. 12.09.05 / 18:33:47

Зеленый. Поправляю бейс, иду мимо груды металла на колесах. Эти твари готовы размазать меня по асфальту, как не болт делать. Сегодня эстетически обломный день.

Т.е. девушка тебе не нужна? Конечно, вам очень нравится друг женского пола. Только о моих чувствах никто не задумывается. Спасибо. 12.09.05 / 18:38:51

Я в нуле. Присаживаюсь на остановку. С ненавистью испепеляю взглядом какую-то самодовольную рожу на рекламном щите. Потом обхватываю голову руками, закрываю глаза. Мне очень плохо.

И еще, видимо я недостойна тебя, раз не понимаю твоей тонкой ранимой души. Я не та, кто нужен тебе. Извини за все. 19:04:43 / 12.09.05

Ударяю ладонями по деревянным доскам скамейки, вскакиваю, и иду в подземном переходе. Ничего не замечая вокруг себя, с трудом различаю кнопки телефона, светящийся экран мобилы импульсивно расплывается в моих слезящихся глазах, задетый за живое, пишу что-то горячо эмоциональное в ответ, кажется, даже что-то с матом, типа «Хуйня! И в пизду мою тонкую ранимую душу Мне просто, просто нужна…». Ты. Ты, мое милое солнышко. Налетаю на встречных прохожих. Или они на меня. Я ничего. Совсем ничего не замечаю. Но интуитивно предполагаю, что ноги автопилотом все-таки выведут меня к общаге. Экран телефона загорается в руках, обжигая кожу.

Я буду с тобой… 12.09.05 / 19:27:10

Ростки позитивных мыслей вырастают в ослепительно белые ромашки под дождем многоточия твоего последнего сообщения. Ромашки среди ущербного поля сорняков… Я представляю тебя, лежащую рядом, ты нежишься, купаешься в лучах теплого солнца.

Засовываю ключ в замочную скважину, проникаю внутрь комнаты. # 66(6).

# # #

Глубокая ночь. В свете тусклой лампы я растворяюсь в твоих глазах – за мной наблюдает фотография, приклеенная к потолку.

- Андрюх, а что это?

- Где?

- Ну на потолке, глаза чьи-то.

- Ах, это… Высший разум.

Я мечтательно закрыл веки. Щелкнул выключателем. Темнота. Ветер что-то нашептывает мне в окно. Буквально в метре от меня лежат два мужских тела. Одно из них задрало колени под одеялом; второе трансцендентно разговаривает само с собой, периодически вскрикивая. Через стенку – еще три таких же, как и мы. Над нами, и снизу нас, и в коридоре – кругом тела. Тем не менее я бесконечно одинок и далек от них всех. От тел.

Лежу, подложив руки за голову, тихим шепотом разговариваю с Богом. Я благодарю Бога за многое. За то, что он дал мне этот славный день. За то, что я проснулся сегодня. Почистив зубы, заточил йогурт из пластиковой баночки, послушал IFK. Поблагодарил за то, что у меня еще не кончился сахар, что я дошел даже до инста, допустился к лабе, и мой новый лабораторщик – подозрительного вида рыжеволосый тип, даже подписал ее выполнение. Поблагодарил за то, что сегодня поругался с тобой. Понаблюдал за детьми, которые убивали друг друга из пластмассовых автоматов. Помирился с тобой. И в очередной раз убедился, как сильно ты дорога мне, милая. Слава тебе, Господи.

Я перекрестился первый раз.

Перекрестился второй раз.

Перекрестился третий раз.

Аминь.

Через закрытые веки ощущаю инородный трансцендентный свет. Слух сверлит мелодия бравого гимна России с чудесной полифонией образца телефона нордической выдержки – 8310-ой нокии. Обломки ночной тишины падают на пол. Нажимаю на кнопку вызова.

- Привет, мое солнце. Не спишь еще?

- Не-е-ет.

(Дебильно улыбаясь, выхожу из комнаты, в темноте цепляюсь за шнур, опрокидываю на пол тостер. Спокойной ночи, соседи)

- Как ты?

- Я… в порядке, зай, а ты?

Вожусь с замком. Замок безусловно не открывается.

- А мы сегодня с Крис закинулись грибами. По 30 штук. Так здорово… Знаешь, будто мой голос живет независимо меня. Как бы такая амеба, слизняк, движется по разноцветным тоннелям, вытекая из дырочек телефона и освещая все вокруг радужным светом.

Я взобрался с ногами на стул Скользнув глазами по зеркалу, невольно отметил радужные пятна на своем лице, которое расплылось в несуразной улыбке.

- Ну что ты смеешься?

- Все вокруг такое новое, необычное. Вот реально, ощущаю себя сейчас такой маленькой девочкой, а комната вокруг такая большая. И каждый предмет в ней по-своему интересен.

Скрипят пружины. Витек поворачивается к стене, тихо вскрикивая.

- … А в углу, в углу комнаты маленькие человечки… Ну что ты молчишь?

- (неуверенно) Человечки?

- Да! Не веришь?

Смотрю прямо перед собой.

- А здесь передом мной тонкая дверная щелка, через нее проникает яркий свет из коридора. Если прищурить глаза, то…

- Слушай, здорово! У меня тоже так бывает!

Затем под влиянием Кастанеды, я долго гружу что-то о том, что человечки – это стражи другого Мира. Отдельная реальность полным ходом. Ты соглашаешься. Мы молчим. Я представляю в темноте твои глаза, начинаю вглядываться в них.

- Опять ты молчишь. А у меня (тревожным тоном) начинается паранойя.

- Что такое, галчонок?

- Кто-то стучит. Очень рядом.

- Поль, ты знаешь, а я тоже слышу.

- (с неподдельным удивлением) Правда?!!

- Да, моя ласточка.

- Андрюш, а может… ты знаешь что это?

- Знаю, милая.

- Что??

- Это стучит мое сердце.

Молчание. Ты глубоко вздыхаешь. Явно чувствую, как несколько крупинок меня витают в твоих легких. Это потрясающее ощущение.

- Я не напрягаю?

- Котенок, как ты можешь меня напрягать, не говори ерунды.

- Ну мало ли.

Тишина.

- Паранойя все не проходит. Пойду посмотрю в окно, увижу много интересного.

- Спокойной ночи, Поляночка, целую тебя.

Безжизненные гудки в трубке. Диалог оборвался. Я сижу с прижатым мобильником к груди и смотрю на Божественный свет в дверной щелке. На шее покачивается холодный крестик. Перемещаю свое тело в темноте и укладываю его в пред-анабиозное положение.

# День следующий #

Я тоже очень люблю тебя. Очень. 13.09.05 / 1:27:38

Размеры комнаты заметно расширились.

2. Суицидальный сентябрь

Андрей, что там с Мишей?! Почему его отчисляют? Он сказал, что ты знаешь. 13.09.05 / 21:07:24

Изрешеченный насквозь свинцовыми пулями буквочек вопросов, я агонизирую на койке, истекая предчувствием чего-то недоброго. Из-за чего его отчисляют… Наркота, распиздяйство. Что я еще сделаю? Попал, конечно, стос, конкретно. Мне очень жаль, но я-то что смогу сделать в данной ситуации, осложненной вдобавок ко всем радостям еще и тем, что этот мудел решил покончить жизнь самоубийством.

На фоне недавнего грибного передоза, когда его еле откачали за девять часов – я не сомневаюсь в том, что у него хватит сил для реализации этого злорадного и ущербного в корне своем плана. В самом деле, что ему мешает вместо 120 грибов сожрать 150 или 200? И самое главное – что я могу сделать в этой невъебенной ситуации, находясь в Москве, за туеву кучу километров от Питера, где старина Гоблин решил самопроизвольно склеить ласты.

Да, я знаю! Он собрался свести счеты с жизнью. Бля, я уже сама на измене. А вдруг? Он же дурачок у меня. Что делать? 13.09.05 / 21:19:44

Лежу, массирую лоб. Сказал бы я что, бллин, сиппец щщи…

Набираю какое-то нелепое сообщение, отправляю Гоблину. Типа не надо, стос, мы должны жить и аналогичная банальщина.

Зачем я вру себе? Ведь я действительно согласен в глубине души с ним, что жить не стоит, и самое главное – ради чего? Ради чего жить?

Мы крутимся, как белки в колесе, шестереночки, микросхемки настенных часов эпохи. Когда секундная стрелка совершает оборот (опять же, благодаря нашим усилиям – мы тремся боками друг о друга, невольно заставляя крутиться каждого) – весело верещим, отмечая новый год.

Крутимся дальше, изнашиваемся, нас заменяют на новых. Кому-то доведется увидеть, как свой полный оборот совершит часовая стрелка. И радуясь заветным ржавым 12-ти ударам молотка, затаив дыхание – загадываем желание, чтобы мастер плеснул побольше масла именно на наши оси – чтобы легче было вращаться. Миллениум… И ради этого мы живем.

Сейчас я буду долго и упорно ебать мозги Гоблину о том, что уходить еще рано. Хотя в общем-то не хотел. Но я – такая же шестереночка, часть этого механизма. Анархистка дала мне импульс, и клацая по клавишам, я уже уверовал в то, что не переживу, если этот мудозвон отбросит коньки.

Жизнь одного человека. Как это ничтожно мало, и в тоже время бесконечно важно и гордо.

И ТЫ ПРОСТИ. 21:25:57 / 13.09.05

Пизда! Я не на шутку завожусь, представляя сейчас Анархистку. Если меня бросает в мандраж, то у моей девочки сейчас немалая истерика.

- Да ты охуел что ли совсем, первостатейный гондон?!! Ты подумал о ней, ебанный ты пидор?! Ты подумал о ней, гнида? Стос, она не переживет этого, а значит не смогу пережить и я… В общем вот что, уебыш, я тебе не прощу этого, не прощу, слышишь, гондон?!! Ты должен жить, мудел! Блять, ты должен жить!! Возьми наконец себя в руки, ты же не дурак! …Она ведь любит тебя, аты хуй клал на всех и все?? Да, сволочь? Он хуй на всех клал. Пожалей ее стос, очень прошу, блять… ну не нужно… Мы должны жить…

Я иду в уголок задумчивости, под звуковое сопровождение журчащей струи, читаю фанатский слоган на стене:

Как много девушек красивых,

И все они у Спартака,

Чуть-чуть похуже у Торпедо

И супербляди в ЦСКА.

Меня начинает немного подгрызать совесть. А что если я обманул Гоблина? Ведь может он ей на болт не нужен на самом деле? Что если я наебал его? Но ради чего тогда жить? Ради чего?

Ради нее.

Какая бы она не была.

Сижу на подоконнике, представляю Киру… Нет, черт, как я мог подумать… Она тоже любит его. Она очень сильно любит ЕГО. ДА ОНА ОБЯЗАНА ЛЮБИТЬ ЕГО!!!

- Стос, мы обязательно должны встретиться. Все вчетвером. Ты, наша любимая Кирочка, Поля и я. Мы встретимся, все вместе. У тебя все разрешится. Гоб, ты должен жить, чтобы увидеть ее глаза, сверкающие слезинками счастья. Все это сложно и дерьмово вокруг. Но подумай о ней, стос. Вы идете в двоем в лучах весеннего солнца, этот комочек нежности и тепла жмется к тебе, ты обнимаешь ее, целуешь, жадно глотаешь воздух. И все в ней дышит только любовью к тебе.

Любовью к тебе.

Я грустно улыбаюсь. Пожалуй, ради этого действительно стоит жить.

Громыхаю подтяжками, надо пробить ночную вылазку до магаза, денег на мобиле совсем не осталось, а мне еще нужно пожелать спокойной ночи Линочке.

Друг, ради нее я сделаю все, что смогу. Даже буду жить. Но мне плохо. 13.09.05 / 22:24:52

Волком смотрю на вечерние огни Кантемира, потом вдруг размягчаюсь с каждым шагом и расплываюсь в улыбке. Беспричинная радость разрывает грудь, выбрасывая ошметки эмоционального содержимого в лоно холодной ночи.

Мы должны жить, стос. Пока есть они. Мы будем жить.

Триперти сдох.

Доброе утро, мой милый! Сегодня такой хороший день, и так хочется к тебе… 8:18:47 / 14.09.05

Прищуриваюсь от бьющегося в глаза яркого солнца. День сегодня, правда, потрясающий. Я не могу усидеть на месте. Все во мне так и рвется к тебе одной, ласточка… Будь моя воля, я бы уже давно был на ВДНХ, запрыгнул бы в автобус и мчался к тебе в Королев, но есть ряд некоторых объективных факторов, набросивших на меня петли и удерживающие в инсте. Нужно дождаться семинара по физике. А сейчас я зажигаю на лекции по диффурам.

12.40

13.40

14.40

!!!15.40!!!

- И на 61-ой странице, граждане хорошие, ознакомьтесь, там есть две формулы, они вам в хозяйстве пригодятся.

Бессипа. Где звонок? Пора уже, пора.

О да!! Радиационное изучение в несколько рентген прошибает мое тело. Дергаюсь с места, накинув сумку на правое плечо. Очертя голову несусь по накуренной лестнице.

Пятый – четвертый – третий

/ а на лифте не судьба была?

Второй

/ в самом деле?

На болт!!!

Первый. Вышибаю к чертям дверь, бегу по территории института. Прокручиваюсь на вертушке, нарочно тупо улыбаясь кислым рожам военных на блокпосту, не сбавляя шаг, двигаюсь к метро; встречный прохладный ветер треплет рубашку.

Скоро, очень скоро, солнышко, я увижу тебя. Осознание этой мысли так радует меня, что грудь светится счастьем; чертовски обидно, что я не могу двигаться со скоростью света; мятежный дух мой бьется о прутья клетки тела, тщетно норовя вырваться за его пределы. Я ухожу в полный автопилот, бестолково улыбаясь по пути людям. Каширка. Зеленая. Павелецкая. Коричневая. Проспект. Рыжая. ВДНХ. Заветное ВДНХ.

Всплываю из подземки на улицу. Миновав ларьки и разрозненные группки людей, встаю в очередь на маршрутку до Королева. У водителя выпадает из рук зеленая лента с билетами, разматывается и по ступенькам падает в лужу.

Минут через десять мы трогаемся. Я достаю из рюкзака убийственное детище русского неоавангарда – «Страшный суд» Вика Ерофеева, под рев двигателя погружаюсь в чтение.

Когда я оторвал глаза на 156-ой странице, мы въезжали в город. Вот и памятник самому Королеву. Подозрительный мужик проносит в карманах эйч мимо поста УВД, или наоборот – идет закупаться, причем денег на ширево у него, судя по сложным щщам, явно не хватает. Граффити НБП на нордической улице Карла Маркса. И дома кажутся такими знакомыми… Я спрыгиваю на Болшево. По переходу сиппую на другую сторону. Тот самый подземный переход… Мне почему-то представляется одиночное эхо твоих шагов, когда ты идешь с утром на работу.

Одновременно с этим в голове вспыхивают вспышки давок в царях – по приезду электрички на 6.30 из Серпы. Забираюсь в автобус, атакуя водителя вопросом – довезут ли меня тут до бывшей фабрики первого мая. Водитель кивает головой. Довезут. За страшноватыми заборами мелькают крыши частных домов, мы едем по небольшим узким улочкам. Честное слово, не знаю почему, но что-то подтолкнуло меня встать и выйти на следующей остановке. Пройдя всего пару шагов, я остался приятно удивлен: Московская 27. Нордическое здание олдовой закалки скрывало в себе несколько фирм. В том числе и твой офис, солнышко, где должно быт сейчас пребывала ты сама. Я присел на лавочку перед железными воротами, раскрыл Ерофеева и продолжил читать, поглядывая время от времени на часы.

16.45 С предприятия выходят домой грыжи улыбающихся теток. Я усиленно комбинирую: а вдруг ты выйдешь не одна, а я сижу тут не по теме на лавочке. Решаю все-таки перебраться на остановку и ждать тебя там.

17.15 Панически озираюсь по сторонам. За все это время у меня уже было четыре галлюцинации, будто в толпе идущих с работы людей я видел именно тебя.

17.25 Легкий мандраж начинает одолевать меня. Глаза скользят по буквам, но смысл прочитанного отскакивает, как от кирпичной стены.

А вдруг тебя уже забрали?

За тобой кто-то заехал на машине, а я, сидя в метрах ста на остановке, уткнувшись в книгу – разумеется этого не заметил. Дрожащими пальцами набираю какую-то запутанную мессагу с целью все-таки внести ясность, где ты сейчас. Встаю с остановки, сиппую мимо нордического красного здания. Жадно заглядываю в открытые окна, тупо надеясь увидеть тебя.

Я скоро с работы выйду 14.09.05 / 17:31:42

Широко улыбаюсь от своего счастья. Значит ты еще не уехала, и радостное чувство предстоящей встречи заставляет меня поскорее вернуться на остановку, чтобы с еще большим энтузиазмом продолжить читать Ерофеева.

Буквально в метрах десяти от меня – пост УВД. Кучка мусоров, посмеиваясь, смотрит в мою сторону.

18.05 200-я страница. Закрываю книжку. Смотрю на белый комок расплющенной жвачки у меня под ногами. Все, ты не придешь. Тебя кто-то забрал на машине. Либо папа, либо он.

Теплый поцелуй обжигает мою щеку.

Черт, неужели?

Поднимаю глаза, взгляд мой замутнен, но сознание сразу же фиксирует фиолетовый цвет твоей курточки. Ты стоишь передо мной, улыбаясь.

- Привет, солнышко.

- Привет, зай!

К остановке подъезжает автобус, на который мы, естественно забиваем и непринужденно разговариваем, дожидаясь следующего. Ах, милая, ласточка. Я чувствую, как вырастающие крылья упираются в ткань рубашки.

Воспользовавшись моментом, когда ты выпускаешь дым сигареты, фокусируюсь на твоих глазах. Ты улыбаешься. И я улыбаюсь в ответ. Желтая маршрутка. Мы залезаем в микроавтобус и едем в Болшево.

Глажу твою руку. Задумчиво наблюдая за движением секундной стрелки на твоих часах. У меня еще есть около десяти минут - в уме прикидываю я, еще десять минут. Это так много и… в тоже время бесконечно мало. Отвлекаюсь от часов. Наши взгляды встречаются. Времени больше не существует. Есть только твоя нежная кожа на тонких пальчиках и черные угольки кошачьих зрачков. Устало улыбаешься. Ну разумеется, я не в теме, ты после работы, а тут еще я со своими навязками… Автобус останавливается. Мы спускаемся в переход. Ты говоришь, здесь не ловит мобильный. Ненавистный переход. Каждый раз, когда ты звонила мне после работы, он прерывал наш разговор…

Сейчас, милый, я пройду переход, а потом тебе перезвоню.

Переход заканчивается и, наверно… Ситуация раскладывается в радостной для меня комбинации – мы встаем в очередь за сигами. Как я благодарен этим четырем людям перед нами, благодаря им, я получаю дополнительное время – возможность подольше побыть рядом с тобой. Ты берешь две пачки «собрания», мы идем к строящейся раздолбанной дороге. Все внутри меня сжимается в мучительном ожидании. Считаю последние шаги. Сейчас, сейчас ты остановишься и скажешь. Черт. Смотрю под ноги.

- Ну что, ты на автобус? Или со мной?

- А можно? – с надеждой поднимаю глаза.

- Это не близко в общем-то… Пойдем, если хочешь.

В буквальном смысле подпрыгиваю на месте. Подумать только! Я шагаю вместе с Полей по Королевским улочкам до ее дома.

Мы болтаем обо всем на свете: книгах, друзьях, наркотиках.

- Так зачем ты все-таки употребляешь их?

- Это трудно сказать словами.

- И все-таки?

- Они помогают найти мне что-то новое в себе. С ними я чувствую себя другой.

- А вот здесь у нас бандитское кафе…

Наблюдаю тебя в профиль, любуясь черненьким хвостиком.

- Ты покрасилась?

- Нет (улыбаясь)

Смотрю на каштановую челку.

Уникальное сочетание, потрясающе контрастирующее с темным хвостиком.

- Ах да, забыл, ты ведь линяешь.

Я первый раз шел этим маршрутом, и все же он показался мне довольно коротким. Как-то совершенно неожиданно, мы напоролись на крестообразную многоэтажку.

- Вот и мой дом.

Обречено киваю головой. Останавливаюсь, заранее уверен – что теперь все

- Нет, это не мой подъезд, нам надо с другой стороны зайти. А там, в пятиэтажках живет Трудная…

Бросаю мимолетный взгляд на серые кирпичные здания. Последние финальные метры до железной двери твоего подъезда, и все воспринимается так странно, в замедленной раскадровке, отпечатывая черно-белые фотоснимки и скидывая их в ровную стопочку мозговой корки.

Детская площадка, припаркованный металлолом автомобилей, граффити на стене крестообразного дома «Я люблю тебя, солнышко», с датой 97-го года, ступеньки, клавиатура домофона и… твоя фигура, улыбающиеся глаза, взирающие на меня. Механическое чирикание открывающейся двери. Меня охватывает внезапная эйфория, раскручивающаяся маховиком мысль, которую я толком не успел обдумать, а сразу высказал, вернее нет, буквально взмолился:

- Линок, а можно с тобой. Хотя бы на твою дверь посмотреть.

Снисходительно пожимаешь плечами.

- Пойдем.

Солнышко, я безгранично тебе благодарен! Крысой прошмыгиваю внутрь, за тобой. Озираюсь по сторонам, пока ты возишься с почтовым ящиком, не веря своему счастью – еще несколько теплых минут, проведенных с тобой, свет мой… Мы заходим в лифт, и как только закрываются двери, начинаем целоваться. Я закрываю глаза.

Первый – второй – третий – четвертый – пятый.

Лифт не заклинило. А жаль… Мы стоим на лестничной площадке. Ты тянешься ко мне, я срываю кепку, скидываю рюкзак и жадно, жадно пью тебя, мой нежный котенок, поглощаю пьянящую свежесть твоих губ. Перемещаюсь вниз, целую шею; глаз фиксирует стремительно увеличивающуюся Эйфелеву башню на медальоне, останавливается на ней, а затем падает внизззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззззз,

В глубокое и таинственное ущелье грудей, но путь мне преграждает серая кофточка.

Осторожно ощупываю холмик левой груди через серую ткань… Ты берешь мою руку и направляешь ее себе под кофточку.

Котеночек, моя ладонь, как легкий пузырек воздуха, скользит по гладкой коже, пока не нащупывает лифчик. Милая… Ты задираешь кофточку и извлекаешь из-под лифчика левую грудь. Стою ошеломленный. Что-то стремительно пикирует вниз по мусоропроводу, громыхая на весь подъезд. Шум стихает. Провожу пальцами по бархатному соску, глубоко втягиваю воздух в легкие. Если не ошибусь, то на тебе сейчас тот же самый лифчик, который я расстегивал тогда, первый раз 23-го… Милая…

Буря эмоций поднимается во мне, ты тянешься к молнии на джинсах, а я страстно мну, ласкаю, целую, кусаю твою грудь, играясь с обожаемым розовым сосочком. В этот самый момент двери лифта открываются и на лестничную площадку вторгается какая-то старуха. Ты молниеносно одергиваешь кофточку, лисичка; опускаю руки, но стою с расстегнутой ширинкой. Оба мы замерли, находясь близко-близко друг к другу, как ледяные фигуры и смотрим в кардинально разные стороны. Ты здороваешься со старушкой, поправляя волосы. Я виновато улыбаюсь, предпочитая не встречаться с ведьмой взглядом. Щелчок дверного замка. Тишину нарушают удары летящих по мусоропроводу предметов.

- Зай, а что у вас там? – киваю головой в сторону дальней двери у окна.

- Пойдем.

Вот оно, уединенное место. Здесь нам точно никто уже не помешает. Ты закрываешь дверь, я поспешно скидываю ветровку. Ослепляющая белизна выглядывающей из-под лифчика груди… Обхватываю сосок губами, начинаю осторожно посасывать, лаская пальчиками твой животик. Голова кружится от башнесрывательной радости. Жадно покусываю твою грудь, солнышко, ты сладко постанываешь, что заводит меня еще больше. Прижимаю тебя к стене. Твоя правая ножка между моих ног и напряженный болт упирается как раз в нее. Рука хаотично скользит по животику, все ниже и ниже. Галчонок, ты помогаешь мне, опуская руку под черную юбочку. Подушечки пальцев тут же ощущают пьянящую приятную шероховатость волосков на лобке. Трудно подобрать слова для моего внутреннего состояния в этот момент. Играюсь пальчиками… Вдруг совершенно неожиданно проскальзываю во что-то очень сочное, трогательное и теплое. Это отдельная Вселенная. Весь я, все мои чувствительные органы, сенсоры и комочки нервов перемещены в пальчики левой руки. Нащупываю маленький бугорок. Нагло щекочу его. Ты закрываешь глаза. Я понимаю, что мне стоит убыстряться. Ты ритмично подергиваешься, что бешено заводит меня. Так длится еще несколько минут.

-----------------

Стою в ожидании лифта. Украдкой смотрю на тебя. Почему-то мне кажется, что твоя головка виновато опущена и выглядишь ты до того одиноко и жалостно, что мне хочется поднять тебя высоко-высоко, к самому солнцу. Одновременно с ударом твоей двери открывается лифт. Захожу в него, как в газовую камеру и нажимаю на кнопку активации ядохимикатов: «1».

----------------

Вдыхая ее сладостный аромат, исходящий от моих пальцев, я лицезрел кровавые облака заката. Это был пиковый момент моего счастья. Я открыл банку и сделал серию жадных глотков. Автобус тронулся.

*

Женские пальцы осторожно легли на рубильник.

Свет. Яркий свет. Пожалуйста, не надо! Только не электрошокккккккккккккккк…

КРЫСЫ ПОЛЧИЩАМИ ЛЕЗУТ ИЗ ЧЕРЕПА. Крысы. ИМ ТЕСНО, ОНИ ТОЛКАЮТ ДРУГ ДРУГА, ОНИ ВЕРЕЩАТ, ЦАРАПАЮТ КОЖУ НА ЛИЦЕ. СБЕГАЮТ ВНИЗ, А ДАЛЬШЕ В РАЗНЫЕ СТОРОНЫ… ИХ ЦЕПКИЕ КОГТИ РВУТ ВЕНЫ, И НАРУЖУ ИЗ РАН ВЫПОЛЗАЮТ белые черви. ВСЕ ТРЯСЕТСЯ ПеРеД ГлАзАмИ.

Я люблю Линочку.

ЯлюблюЛиночкуЯлюблюЛиночкуЯлюблю

ЛюблюлюблюлюблюлюблюлюблюЛиночку

ЛиночкуЯлюЛиялюНочкублюЯЛиблюнокъ

Люячбниуюлноублюлчккноуляняляблюлчкк

Запах жженого мяса.

ЭЛЕКТРОНЫ СЛОВНО ПИРАНЬИ ПЛЫВУТ ПО ТОННЕЛЯМ ПРОВОДОВ И ВГРЫЗАЮТСЯ В МОЗГ, ЖАДНО РАЗДИРАЯ ИЗВИЛИСТУЮ МЯКОТЬ НА маленькие СЕРЫЕ КУСОЧКИ.

2 х 2 = 4 2 х 3 = 6 3 х 7 = 21 8 х 8 = 64 4 х 5 = 20

5 х 3 = 15 9 х 2 = 18 6 х 9 = 54 4 х 7 = 28 3 х 9 = 2

2 х 7 = 14 7 х 5 = 35 6 х 6 =36 9 х 5 = 45 4 х 3 = 12

Бог есть.

В глазах темнеет.

Дым струится от черной обгоревшей головы существа; его сильно трясет.

КАКИЕ-ТО маленькие СМЕШНЫЕ МУЛЬТИКИ ПРОНОСЯТСЯ В ЭЛЕКТРИЗОВАННОМ МОЗГУ. Гитлер с несуразно большой головой и маленьким телом на тоненьких ножках. Он бегает и прыгает на белом фоне с пляшущими черными линиями, которые извиваются клубком змей. На фигурку Гитлера изрыгает пламя крылатый дракон с головой Сталина. Гитлер загорается и убегает. На листе бумаги раскидывается озеро. Гитлер прыгает в него, но оказывается, что он попадает в адский котел с кипящей смолой. Бумага начинает чернеть. Языки пламени движутся к центру с четырех углов. Листок сворачивается в черный скукоженный комок нервов. Он расширяется, заполняя собой пространство. Одной рукой я выламывал себе зубы, а другой давил на зрачки. Глаза лопались и с шипением вытекали токсическим веществом по разодранной коже из раковин опустевших глазниц.

Buffer Overflow

- Уберите это ничтожество поскорее, - женщина закурила новую сигарету. – Следующий.

Ты вырезала мою голову большими ржавыми ножницами и наклеивала на картон. Потом отрезала правую ногу и приклеила ее рядом. Белые капельки клея ПВА поблескивали на свету, напоминая почему-то сперму. Скоро вещество засохнет и неприятной сухой корочкой покроет тело. Примерно также черствеют наши чувства друг к другу. На деревьях уже не было листьев. Раскинув крючковатые сучья, они росли из промерзшей земли пучками обрубленных нервов.

Заширившись от иглы останкинской телебашни, небо излучает позитивный голубой цвет.

Все вокруг кажется таким маленьким, неестественным. Брось камень – разлетится вдребезги. Земля затаила дыхание. Ноябрь уже накинул капюшон и тихой поступью палача подкрадывается со спины. Он не виноват. У него такая работа. Очень скоро он взмахнет своим топором и нанесет роковой удар. Мир треснет на две половины, отделенные друг от друга сумерками.

Мы уйдем туда вместе с тобой, взявшись за руки, чтобы исчезнуть навсегда, когда с неба полетят снежинки первого снега. Мне даже не грустно. Не обращай внимания, если по моим щекам текут слезы. Поцелуй меня последний раз и уходи, с каждым шагом растворяясь в тумане.

А я расползусь кусочками в желудках червей, моим перегнившим телом обогатится земля. Так я переживу зиму. А весной на этом месте вырастет много псилоцибиновых грибов. Ты придешь. Я знаю. Сядешь на корточки, воткнешь крестик из палочек в сырую почву и начнешь есть грибы. А потом мы снова будем вместе.

Слова медленно обретали плоть.

Она появлялась не вся, постепенно.

Я стоял на фоне заката.

Не в силах совладать с ритмом Вселенной.

Она родилась в глубине моих мыслей,

В ее нежной груди мое сердце бьется.

А на глазах слезы нависли.

Серебряная крошка дождя с неба льется.

Мы оба были мечтою друг друга.

Мы существовали только в словах.

Но она тянет ко мне свою тонкую руку,

Свежая, как летний дождь на губах.

Твои ноги

ласкает

морская

вода.

Пейзаж навечно в память отметится.

Но

роковой

строчкой

гремят

поезда.

Мы никогда больше не встретимся.

Всё написано, придумано, снято.

Банально, но все же хотел попросить

В таинственном свете твоего теплого взгляда

Постарайся

Меня

Скорее

Забыть.

Все написано, придумано, снято.

Банально, но любовь по-прежнему корежит сердца.

Как ураганный ветер гнет груды металла,

Она сметает циничную усмешку с лица.

Беспонтовая рифма горчит

как клюква.

На

что

И где

я

её выменял?

А на губах четыре

заветные буквы.

Твоего

Сладкого

Имени.

Вещи возвращаются на свои места.

И я уже не хожу как потерянный.

Вращаясь, оно перемалывает всех и всё.

Шипастое колесо времени.

Все написано, придумано, снято.

Фальшивые идолы из грязных банкнот.

Нет, я не буду ломать себе пальцы.

Я включу немецкое порно

И буду слушать слипкнот.

Я

предоставлю

бывшим романтикам

Помешивать болотце

Своего внутреннего мира

И, отражаясь в зеркалах, собственной многогранности,

Доедать

Оставленный

Кусочек зефира.

Две пересекшиеся линии.

Торжество

Божественного смысла и простоты.

Озаряясь светом ядовито-зеленого инея,

Во мне царит дух

буддийской

пус

то

ты

Всё. Написано. Придумано. Снято.

Нет предела идиотизму и тупости.

Сколько бы ни жил человек на земле,

Он будет совершать и писАть глупости.

Облаченный в черный балахон, ноябрь разбивает мое лирическое пианино увесистым молотом бытового цинизма.

Все. Больше ничего нет.

Вслушиваясь в собственные шаги на сухом асфальте, я вырезаю из пространства желатиновые кубики, ссыпаю их в мешок опустевшего сердца: нужно запасать духовную пищу на зиму. Будет что вспомнить.

*

- Оригинально! Карта для кемперов, а на полу написано: «No kempers!», - сказал Витек, стекла его очков маньячно сверкали в моих широко расширенных зрачках.

В целом мне было все-равно. Я отрешенно брел по грязной дороге из картины Ф.А. Васильева «После грозы» (1868), ботинки хлюпали по лужам.

Да, неужели я приехала бы, если б было не так? 21:16:19 / 27.09.05

Мозги разрываются на куски. Я только нравлюсь тебе. Нравлюсь. Не более. Просто нравлюсь. Какая-то симпатия эротического порядка? Или что еще? Я много раз спрашивал себя об этом, заглядывая в кошачьи глаза. На потолке висит твоя фотография. По гладко-синему телу небосвода бегали серые тучи. Солнце пропало. Все неизбежно свидетельствовало о том, что дымок не примет меня. Так в общем-то по сути дела и произошло.

Я ощущал себя загнанной крысой в целлофановом пакете с желтым токсическим клеем. Я пытался вырваться за пределы ограниченного скукоженного пространства, которое раздражало своей ядовитой желтизной. Но у меня ничего не получалось. Я напрасно рвал, грыз зубами стенки треклятого пакета, пытаясь вырваться наружу и доказать, что я на самом деле не такой, я другой. И сказать я хотел все совершенно иначе.

Все хорошо, милый! Правда! 21:04:16 / 27.09.05

Котенок… Меланхолично склонив голову, она сидела на скамеечке в метро. Я подошел с розой. Одной-единственной розой и протянул тебе. Я чувствовал, что делаю все не так. Я должен был упасть на колени и подарить тебе целый букет ярких пышных цветов.

Поцеловала меня в щечку. Нежно. Я прикоснулся к твоим губам, осторожно отпил, поднял глаза к потолку. Согретое твоим взглядом сердце забилось учащенней.

Лес находился от дороги в метрах десяти. Босые ноги приятно щекотала сырая трава. На языке, на руках присутствовал вкус твоего сладкого тела.

Ты лежишь рядом со мной. Голая. Мне очень хочется войти в тебя. Второй раз. Но тебе пора. Ты одеваешься. С умилением наблюдал за тобой. Потом вдруг сел на корточки и, обхватив лицо руками, заплакал.

Плакал долго, навзрыд. Во рту ощущался привкус гаша.

Конечно, встретимся, милый! Я просто совсем сплю… 22:18:30 / 27.09.05

- А вообще здесь у вас довольно уютненько, - отметила Мутная, наблюдая зеленые обои в комнате общежития.

Состояние было поршневым. То вдруг все чернело в глазах, опускаясь в тесный карцер депрессии, то вдруг за спиной вырастали крылья – и радужные мотыльки мыслей взлетали до самого солнца, теплые лучики которого неожиданного пробивались сквозь тучи.

- Сегодня я изменил свое отношение к человечеству!

- Пафосно

- Это ты дельфина добавил?

- Кстати, пиво кончилось…

- Что за девушку ты приводил сегодня, Гном?

- Она из Королева.

- У меня было четыре девушки из Королева.

- Сереги нет. Серега ушел в качалку.

Я медленно расстегивал пуговички на бирюзовой блузке.

Л.

И.

Н.

А.

- Ты очень похожа на немецкую актрису.

Я продолжал плакать. В лесу щебетали птицы. Мне дико хотелось ударить по окружающему пространству, как по воде. Чтобы оно разлетелось к чертям с брызгами. И бить так много-много раз, по этой холодной гладкой поверхности цинично-бытового равнодушия.

Впрочем, я хотел слишком многого, забыв о самом главном – мы были всего лишь любовниками. Дым мыслей завораживающе клубился, поднимаясь по прозрачным пластиковым стенкам черепа к верху…

Мы сидели перед общагой. Докуривали последнюю плюху. Я уже знал, что он встречает тебя на ВДНХ.

Я разрыл сырую землю руками. Извлек червяка. Тварь забавно извивалась в моих пальцах. Зрачки были шляпками псилоцибиновых грибов, которые росли на светлой поляне белков. А красные венки – запутанная сеть ниточек грибниц.

Я крепко вцепился зубами в ненавистную поверхность целлофанового пакета. Голова кружилась от клея. Мне удалось прогрызть маленькую щелку в пространстве. Почему-то мне сразу вспомнились твои сладкие розовые половые губы. Я начал жадно лизать сочную щелку. Это было не передаваемое эстетическое наслаждение. Щелка расширялась вместе с твоими зрачками, поглощая меня всего до самого кончика хвоста. Я проскользнул внутрь, в теплое лоно тоннеля. Опьяняющий запах в темноте наполнял грудь жизнеутверждающим смыслом. Я выполз и встал на задние лапки ровно перед памятником Дзержинскому. Ядовито-желтое пятно на плаще Железного Феликса разъедало глаза. Да и сам он, чего говорить, выглядел убого. Меч, оплетенный дубовыми венками, смотрелся в частности удручающе. У нас с Феликсом было много общего. Мы оба были никому не нужны. Как и гранитный Сталин с оббитым носом. Нам ничего не остается как только напиться, ребята. Компания набиралась потрясающая. Брежнев, Маркс… В середине попойки подтянулся бюст Ленина. Мы и его угостили.

Нам ведь не жалко. Русские на войне своих не бросают.

Милый, ты не представляешь себе, как я сегодня плакала… Но сейчас все хорошо 25.09.05 / 01:05:25

Я соскреб остатки раздавленного червя с подошвы ботинка, оценил их, убогие, циничным взглядом, лежащие на испепеленной земле. Брутальный символ сегодняшнего дня.

- День удался!

Мы стоим перед метро. Смотри друг на друга. Все было быстро. Как вспышка. Я даже не успел ничего почувствовать, кроме оставшегося тяжеловесно-ржавого куска печали.

Я люблю тебя. Я очень люблю тебя. Котенок, ну не уходи. Не уходи же. Долблюсь о пуленепробиваемое стекло, разбиваю лицо в кровь и, рыдая, размазываю красную жидкость пальцами. Поцеловав меня, ты удалялась.

Я вывел на стекле кровавую свастику и сполз на землю.

Я рвал грибы, жадно поглощал их. 5, 25, 40. Сбился со счета. Грибы были безвкусно мерзкими. Череп окаймил прицел снайперской винтовки.

Он выстрелит неизбежно. Он видит тебя, а ты его нет. Он утопляет курок. Жестяная пивная банка слетает с пня, вращаясь, падает в траву. Шипящей струйкой наружу вытекают остатки жизни. Они испаряются. Поднимаются высоко-высоко и выпадут на землю осенним дождем, заполняя влагой скорби впадинку следа ботинка. В пузырящейся мутной воде плавают остатки раздавленного червя.

Смачно причмокивая, Витек застегнул ширинку. Потыкал стволом винтовки мертвое тело. Спрятал грибы в карман и побежал вглубь осеннего леса.

У него было 54 фрага.

Outro

Ты неотразимо красивая, солнце. В ней что-то было от Ахматовой. Держа сигарету в левой руке, ты переводила кошачий насмешливый взгляд с объектива камеры на меня и обратно. Темные каштановые волосы. Бирюзовая блузочка. Котенок, ты сдержала свое обещание… Картинка подергивается, переворачивается вверх ногами. Ты задумчиво поворачиваешь голову, затем наклоняешься ближе и выпускаешь дым в объектив камеры. Shut Down.

PS Немцы пьяно гудели на Красной площади. Куранты отбивали семь. Маленький мальчик с книжкой. Книжка крепко прижата к груди. Он стоит босой, в какой-то потрепанной шинельке. Пластмассовые стаканчики мелодично шуршали на ветру об горлышки забытых бутылок.

Я исподлобья взирал на кроваво-красные звезды и чувствовал поднимавшуюся волну стихийного национализма. В расширенных зрачках застыли погасшие угольки надежды. В вечернем сентябрьском воздухе витала неуловимая частичка удолбанного оптимизма. Бутылка перекатилась по всему вагону, громко ударилась об дверь. Витек перезарядил винтовку. Улыбнувшись, протер прицел носовым платком. Смысл жить дальше был.

Все это страшно, но ведь кто-то должен думать.

Всем неприятно, но ведь кто-то должен слушать.

*

Я очень хочу сейчас твое тело. Я жадно хочу тебя. Страстно хочу. Я АДСКИ хочу твое тело. Хочу войти в него и не уходить. Долго-долго. Упираюсь спиной в холодную стену, пальцами расцарапываю лицо. Я один в закрытой комнате, освещенный тусклым светом лампочки на потолке. Ну почему? Почему? Почему?? Я неимоверно хочу кончить в тебя в эту минуту. Вся платоника, все чувства выветрились. Осталось одно голое сырое мясо, несуразно натянутое на кости и припадочно катающееся по полу.

Я громко, отчаянно зову тебя. Срывая голос, выкрикиваю твое имя. Звуковые вибрации рикошетят от стен и ударяют мне в пах с еще большей силой. Скрючившись, лежу на полу и, рыдая, шепчу имя, заветное имя… Ты не услышишь. А даже если и услышишь – все равно не придешь. Сука! Вбиваю кулаками в пол метафизические гвозди. Сука! Сука! Сука! СУКА! Начинаю шипеть сквозь зубы, а после перехожу на обезумевший крик. Встаю с пола, разбегаюсь, с силой ударяюсь об стену. Еще раз. Еще. Еще. Еще! Еще!! Ещееее!!! Отлетаю далеко назад.

Через мутную пленку от слез на глазах замечаю твою фотокарточку. Теплая улыбка. Каштановая челка волос, спадающая на лобик. Твои глаза, словно детонатор, зажигают во мне новую искру желания. Забившись в угол, сижу, обхватив руками колени, пялюсь в противоположную точку на стене. Вихрь глубокого и тотального самоотвращения размазывает куски сердца по внутренним стенкам груди.

Я хочу. Я хочу слишком многого. Твое тело, оно как сладкий торт под стеклом. Такое же аппетитно-недосягаемое. И тогда я начинаю жадно лизать языком стекло, представляя, будто бы мой шершавый орган вкуса скользит по твоей шейке. Останавливается на пышной груди.на пышной груди,ый спышной груди. ыком стекло, представляя, будто бы мой шершавый орган вкуса скользит по твоей шейке ласкает бархатный сосочек. Целую золотой крестик. Нежными поцелуями спускаюсь вниз по сладкому животику, пока наконец язычок не наталкивается на будоражащую сердце шероховатость волосков на лобке. Закрыв глаза, жадно провожу языком по твоим половым губам. Еще. Еще раз. Еще. Еще! Мм, сладенькая моя… Еще!! Ты моя самая лучшая… Еще! Еще!! Еще!! Такая аппетитная и сочная, ммм… Обрывки мыслей блевотными порциями сочились из мозга, затекая в трещинки черепа…

Ещееее…еее..ее…е…. Я давился ими, я выблевывал свои мысли наружу, сквозь слезы слизывая белую сперму с пола. Ееееееееееееще… Я размазывал сперму по лицу. Тело содрогалось от беспричинного холода.

В проблевавшейся черепной коробке кристаллизовывалась первозданная пустота. Вакуум. И тогда, сидя на коленях перед лужицей собственной спермы, я завыл, крепко сжав в кулаки пальцы. Я выл долго и продолжительно, выворачиваясь с каждой долей секунды наружу. Со всеми кишками, черными обугленными костями, гниющим мясом и червивым сердцем.

Я выл, зная, что меня никто не услышит кроме каменных стен. Но я доверял им и раскрывался перед ними полностью, до последней буквочки «Я» своего душевного алфавита. Других слушателей у меня не было.

Я закончил выть, когда уже чисто физически был не способен производить на свет какие-либо звуки. Глазные яблоки с застывшим выражением черной тоски и боли в зрачках, раскатились по разным углам комнаты. Обрубки пальцев стремительно сгнивали от невозможности прикоснуться к тебе. В багряной лужице крови отражался тусклый свет свешивающейся с потолка лампочки. Что-то заискрило, а затем все погасло.

Наверно, пробки вышибло

*

С дребезжанием в темноте включается монитор. На железном столе в пустой комнате стоит ноутбук, перед ноутбуком – пепельница. И потрескавшаяся банка с ртутью. Из пепельницы к потолку поднимается тонкая полосочка дыма.

Раздается гулкий щелчок мышки, на мониторе запускается проигрыватель фильмов. Стрелка курсора быстро пробегает по панели настроек. Вид – во весь экран. Монитор заливается черной краской. Затем появляется размытое изображение, снятое любительской видеокамерой.

Объектив бегает по полу, зеленым потертым обоям, полкам с книгами, по бело-сине-красному флагу, повисшему на стене. Пытается сфокусироваться на темноволосой девушке в бирюзовой блузке, но девушка наклоняется куда-то вниз, выпадая из кадра. Камера следит за ее движениями.

На заваленном всевозможным хламом столе девушка что-то осторожно нарезает ножичком. Встречается взглядом с объективом, весело улыбается. В руках девушки возникает сигарета. Она осторожно прощупывает ее пальчиками. Потом насаживает на дымящийся кончик кусочек только что отрезанного вещества и засовывает сигу в отверстие, проделанное в нижней половине пластиковой бутылки.

Она меланхолически оценивает наполняющуюся дымом прозрачную емкость и одновременно с этим улыбается кому-то за кадром, что-то говорит. Затем отвинчивает пластмассовую крышечку и вбирает в себя весь дым из нее. Мечтательно закрывает глаза.

Камера спускается по блузке вниз, скользит по аккуратной серенькой юбочке, останавливается на ногах. Ярко вспыхивает солнце. Объектив дрожит и падает вниз, снимая теперь несколько под углом уходящую вдаль дорожку пола, и металлическую ножку кровати. Откуда-то сверху перед объективом падают черная футболка, блузка…Мимо пробегает испуганное насекомое, по всей видимости таракан. Подтяжки, оранжевый лифчик, джинсы. Целая гора одежды вырастает перед объективом за несколько минут. Женская юбка накрывает камеру и все погружается в темноту…

------------------------------------------------------------------------------------------------------

Время делится на два типа. Когда любишь и время, когда у тебя нет любви. Время, когда любишь: бесконечное. Ты погружаешься в него как в теплую ванну и не замечаешь ничего вокруг кроме нее. Время, когда нет любви, серым песком высыпается где-то над правым ухом. Это замкнутое, пугливое время, которое всегда куда-то торопится и при этом, как правило, никуда не успевает.

Переход из серого времени в светлое проходит плавно и совсем безболезненно. Песок начинает высыпаться из твоих часов медленнее. Ты этого не замечаешь, а просто чувствуешь, как с каждым днем растет твоя симпатия к объекту любви. Она разделяет твои чувства, стрелки встают и наступает непередаваемая словами эйфория.

Если ты, конечно, действительно любишь.

Ты до того рад, что забываешь самое главное: НИЧТО НЕ ВЕЧНО.

Рано или поздно эта короткая, но очень увесистая фраза саданет тебя с треском по черепу.

Ты просыпаешься в темноте. В полной прострации. Первые мысли в воспаленном мозгу, конечно, о ней. Ты пытаешься встать, а за шею тянет какая-нибудь удавка вроде «между-нами-все-кончено». Количество букв здесь обычно не влияет на удушающий эффект.

Через некоторое время: пару часов или недель тебе удается освободиться от удавки. Ты бредешь в темноте, еле волоча ноги, а в груди звенят осколки разбитого сердца. Слепой, исполненный жалостью к самому себе ты ползешь в тоннеле безвремения, уверяя себя что еще «не все потеряно» и что «все будет хорошо». Свет от догорающей свечки неразделенной любви выведет тебя в твое старое давно забытое время. С ненавистью оно вопьется в твое иссохшее тело колючими минутными стрелками. А потом ты заживешь по-старому, круглой шестеренкой вращаясь в четко отлаженном механизме, смазывая оси ностальгическими слезами.

Еще можно начертить ее имя на асфальте и, спрыгнув с высотного дома, погибнуть в полете от грибного передоза. Я уверен, после смерти тебе откроется много самых разнообразных перспектив. Думаю, гореть в Аду все-таки не самое страшное… Чем испытать холодное равнодушие в глазах человека, которого ты очень сильно любишь. Фибры твоей души сначала дрожат, а потом замерзают. Тебе очень холодно, пальцы коченеют и становится трудно писать. Ты бросаешь ручку и тихо плачешь, думая, что никого больше не сможешь полюбить в этой жизни кроме нее.

Разумеется, это будет неправдой и юношеским пафосом. Или еще какой-нибудь тупой комбинацией палочек и крючков на бумаге, которые даже на одну треть не могут сейчас передать всей трагедии твоего состояния.

Улыбайтесь, серые стены! Смейтесь надо мной, угрюмые камни! Скоро, очень скоро я буду одним из вас…

*

Мое извращенное самолюбие сегодня было удовлетворено до максимума. Мало друзей, так еще любимая девушка признала, что я псих. Последний день осени. Погода решила взъебаться (зачеркнуто). Я сорвал сегодня Линкину фотографию с потолка, мотивировав свои действия в глазах соседей по комнате, как крах высшего разума и торжество человеческих чувств над холодным интеллектом, который, как известно, против наркотиков.

Очень трудно писать: голова утопает в полурасплавленной массе тела; восковые кляксы от пальцев заляпали всю бумагу. Все это солнце, такое умирающее, измученное, будто это трагическая осенняя душа покидает вместилище природы, чтобы потом опять вернуться через год.

Шиз закрыл тетрадку, спрятал под кровать. Потерев шею, подошел к зеркалу. По ту сторону царапанной поверхности на окружающий мир взирало ущербное существо. Очень худое, с мешками под глазами, в футболке с изображением Че Гевары.

Шиз, как в общем это следует из его погоняла – ненормальный уебок, который все время из-за чего-то грустит. Иногда он, конечно, радуется, но такие моменты случаются довольно редко. Гораздо чаще вы можете встретить его в метро в неизменной шапочке с номером 52 этот укурок что-то усиленно ищет на грязном полу, засунув руки в карманы своей потертой куртки.

Окружающим Шиз пытается внушить, что он злой. Для этого каждый месяц он бреется наголо и говорит, что ненавидит черных. На самом деле это неправда, в жизни Шиз и мухи не обидит. Но, вероятно, из-за этой показной колкости у Шиза совсем нет друзей. Да и кто захочет иметь дело с этим вечно обдолбанным отморозком с расширенными зрачками.

Так вот, пока мы говорили обо всем этом, Шиз успел одеться и выйти из комнаты, где раздается ржач соседей, которые достали тетради Шиза из-под кровати и, комментируя, читают их содержимое. Скажу по секрету: Шиз очень хочет стать писателем. Поэтому он не ходит на лекции по утрам, а сидит в комнате и все что-то старательно пишет. Разумеется, это законченное графоманство, но если б вы знали, какое значение эти тетради имеют в жизни Шиза.

Мы спускаемся по накуренной лестнице вниз, где на подоконнике сидят сатанисты. Шиз недолюбливал сатанистов, потому что зачастую они подшучивали над ним. Долбанув ногой в деревянную дверь, мы оказываемся на улице. Прохладный ноябрьский воздух наполняет легкие. Вдалеке виднеется темное пятнышко. Шиз движется в сторону метро. Не трудно предположить, что подруг у Шиза не было. Ну если только не считать Анархистку, с которой они встречались раз месяц на ее лестничной площадке. Круг общения Анархистки ограничивался панками, музыкантами-лузерами и наркоманами. Шиз умудрялся совмещать все три категории одновременно и еще искренне относился себя к нацикам, так что Анархистке он был интересен вдвойне. Шиза в Анархистке привлекала ее припизднутость, которая скорее всего носила возрастной характер, а не постоянный, как у него. Кроме того, в Анархистке было именно то, чего так не хватало Шизу – жизнеутверждающий оптимизм. Не общайся Шиз с Анархисткой, он бы уже давно скопытился.

Шиз заходит в метро, и теперь стоит на платформе, дожидаясь поезда. Трудно представить, сколько раз в своих мыслях он пытался сигануть с нее вниз.

Как истинный националист, он признавал только одну любовь: любовь к Родине. Но все изменилось тем роковым летом, когда Шиз познакомился с Линой. У Шиза никогда не было секса с девушкой, а Лина мечтала совратить девственника. Так оно все и произошло. Нелепо и глупо. Удовлетворенный Шиз попытался забыть Лину, которая не испытывала к нему ничего ровно кроме одного вечера.

Началась осень, а образ очаровательной девушки продолжал занимать воображение Шиза. Здесь будет уместно напомнить, что у Шиза была дурацкая привычка все время из-за чего-нибудь загоняться. Из-за того, что у него совсем нет друзей, из-за засилья евреев в российском правительстве, из-за того, что кто-то резко выразился в его адрес.

Всю осень мысли Шиза были устремлены к ней одной. Шиз ездил в ее подмосковный город после института, встречал ее с работы, провожал до дома, где она целовала его у подъезда, а потом напивался в автобусе, возвращаясь обратно в свою серую общагу. Все было очень здорово…

Шиз вышел из метро на противоположной части города, сел в маршрутку. Нездоровым взглядом уперся в окно и сейчас записывает свои мысли транслитерацией на мобильный, сохраняя их в формате смс по 160 символов.

«Эмоции человека – это кубик-рубик. Если у нормального человека они упорядочены и собраны, то у меня на каждой грани хаотический узор наркоманской расцветки. В грудь залито несколько килограмм свинца. Это жгучее желание – снова увидеть ее… Быть рядом с ней, ласкать ее хрупкую нежную руку… Оно приобретает форму наркологической зависимости. Последний раз я видел ее в начале ноября…»

Шиз отвлекся от телефона и уперся в стекло, чтобы никто не видел, как он плачет. Шизу было очень больно. Он помнил заветы старины Геббельса, которым искренне верил, о том, что романтика – слово для идиотов, но чувство, зародившееся в нем летом и достигшее своего апогея осенью, вытеснило все остальное. Шиз жил только этой девушкой, которая была совсем безразлична к нему. Холодок прошел по телу Шиза.

«В полости моей груди вырос цветок. Этот цветок есть любовь. Глупое сорное растение, корни которого тем не менее распространились сложной сетью по всему телу. Ему нужен свет. Животворящий свет ее загадочных глаз. Без него цветок погибнет, высосав из меня все соки. Каждая моя клеточка стонет от желания видеть ее, находиться рядом.

Шиз смотрел на яркие огни города и бесившую искусственность рекламных щитов. Начинало смеркаться. Шиз очень боялся опоздать. Неизбежно надвигавшаяся темнота пугала его. Чего он ждал? Что хотел услышать? Реплики о том, что Шиз – тряпка и любовь нужно заслужить? Шиз потер запотевшее стекло. Уже совсем темно. Он не успеет. Да и не сможет он ничего изменить. Чувство жалости – единственное, на что он может рассчитывать.

Холодные огни автомобилей проносились мимо. Шиз помассировал усталые глаза. Быть может, он и…

Выросший фаллос белой ракеты знаменовал прибытие в ее город. Уже совсем стемнело. Что он ищет здесь? Что? Глаза слезились. Беспричинный страх сковал тело.

Ее не будет, зачем ты приехал сюда, Шиз, зачем… Все кончено. Вот ее фигура. Она кого-то ждет. Но нет, не тебя. Всех кого угодно, только не тебя. Подбеги к ней, придурок, расцелуй, скажи как любишь ее. Ну же, валяй, Шиз! Вжал голову в плечи. Да на тебя даже посмотреть страшно!

Свет фар. Машина. Хлопок двери, вмятиной отпечатавшийся в груди.

Прощай, Шиз. Красные огни поморгают тебе напоследок. Оставь эту девушку, Шиз. Оставь этот город. Оставь свои мечты, Шиз, такие же глупые и нелепые, как ты сам. Что ты забыл в этом холодном городе? Тусклый свет уличных фонарей? Замерзшие пальцы? Придурок, чуть под машину не попал!

Да, Шиз, это железная дверь с домофоном. Что ты забыл внутри? Тот лифт, в котором вы целовались… Брось, Шиз, ее там точно нет. Да и зачем она тебе. Шиз, уходи.

Что ты делаешь, пишешь? Зачем. Segodnya ne polychitsya peresechsya vecherom chasov v 8?

Шиз остановился. Что тебе нам прислали в ответ, придурок? Умри. Гнида. Ты в полном нуле. В полном.

Так сукин сын, куда это ты собрался? Ну да, это тот самый подъезд, в котором ты терся на первое сентября. Даже банка для окурков на подоконнике та же. Дай-ка я прочитаю твои мысли, Шиз. Думаешь о том, что здесь неплохое место, чтобы засесть со снайперской винтовкой, а потом… Блин, осторожно, ступенька. А потом пристрелить ее со «своим». Всего две пули… Перестань, мы оба знаем, что это бред. Ты не умеешь стрелять из винтовки. Не знаю, почему, Шиз, а мне бы очень хотелось, чтобы сейчас пошел снег. В ночь с тридцатого на первое.

Молчишь. Да не убивайся ты так!. Она не стоит того… К чертям, что я несу… Шиз, ты прекрасно знаешь, что я сейчас обманываю тебя. Нивротыбацца, да мы с тобой одно целое. Сиамские близнецы, не пришей к пизде рукав. Шиз, братишка, дай обниму тебя. Это девушка не нашего с тобой полета. Давай по пиву, что ли и на автобус до Москвы. Это будет нелегко, Шиз, но ты справишься. Ты забудешь ее. Холодное пиво освежит твой мозг. Придешь в общагу, врубишь любимый breathe, зареевишься. И все будет хорошо. Завтра будет лучше, Шиз. А сейчас, давай выпьем за нее, дружище.

*

Я жил, заранее обреченный на медленное сгнивание. Как мокрый от дождя листок, который после сухо шуршит под ногами и рассыпается в пальцах, а ветер разносит маленькие кусочки далеко-далеко. Но они уже до того маленькие, что никто их не видит. Да и никому они попросту не нужны. Будучи осенним листком, было бы замечательно застрять в темных волосах у какой-нибудь девушки. Хотя все это ненадолго – заметят – сразу смахнут. Кому нужны сухие листья? Эта осточертевшая перхоть на плечах осени? Подноготная сентября… Путь один – вместе с дымом в небо. Почти как у заключенных Дахау. Только у меня нет перспективы вылететь через трубу, потому что братские кучи осенних листьев сжигают под открытым небом. Последняя мысль перед тем, как твое тело перейдет в дым связана почему то с тем, что, сгорая, ты даришь людям тепло. В некоторой степени это оправдывает убогое существование листа и умирать становится легче. Но кому я больше всего благодарен – так это детям. Стать частью их творческого замысла, кирпичиком «работы из природного материала» - это единственное, что может наполнить жизнь капелькой божественного смысла. Я очень благодарен детям. Они возьмут тебя заботливыми теплыми руками, отнесут домой…

Если ты приглянулся детям, то это вообще о много говорит. Это значит, что несмотря на ущербность какая-то трогательная трагикомическая эстетика, красота – присутствуют в тебе. Иначе почему именно тебя выбрали из всех этих миллионов обреченных мучеников сентябрьского ада…

Твое тело смажут клеем и приложат к белой бумаге. Ослепляющая лампа дневного света на выставке детского творчества. Теперь ты не просто лист, а предмет искусства. Ты часть тела ежа… Не ты один. Штук десять вас тут таких счастливцев. Глаза-угольки, ножки из палочек, красная пуговка носа… Улыбается ежик, композиция смотрится позитивно. Веселый ежик идет по осеннему лесу за грибами. При этом абсолютно не ощущается скорбь суховатых листьев, из которых образовано тело ежа.

Я часто пытаюсь подбадривать себя. Самовнушением вдалбливать в голову – что все на самом деле хорошо. Но леденящий холодок смерти, растущая пропасть неизбежной гибели возвращает чувство реальности. Кружась, пролетел на ветру несколько метров и упал на лавочке. Напротив меня человек с тяжелым крестом на плече. Убитое выражение, застывшее на белом каменном лице, делает нас почти союзниками. Или друзьями. А над головой серое небо с черными точками птиц.

Разумеется, я сильно утрирую сейчас, но согласитесь – мы все умрем. Чтобы родиться заново. Или никогда больше не родиться. Увлеченные придуманной самими же для себя суетой люди забывают про смерть, отгораживаясь от нее хламом жизнеутверждающих ценностей. Другое дело, когда она дышит тебе в спину. Когда от холода, как струны, начинают дрожать каждая косточка. Давящий крест на плече. Так хочется, чтобы кто-то любил тебя, находился рядом… Но нет такого существа. Время не то. Осень. И на тяжелый крест каменного человека уже не сядет ласточка. Ласточка счастья. Ее уже нет. На каменных губах библейского страдальца не проступят трещинки усталой улыбки. Сильный порыв ветра уносит меня в свинцовое небо, море суицидальных перспектив.

По каменному лицу Иисуса потекли слезинки сентябрьского дождя. С разорванной грудью и оторванными крыльями под скамейкой, где только что пребывал я, лапками к верху лежала мертвая ласточка.

*

Холодное. Круглое. На расстоянии десяти сантиметров. Вода. Вода в стеклянной банке. Прозрачная. Полноценная. Имеющая форму вода в стеклянной банке. Прозрачная. Капельки влаги на блестящей поверхности.

Я прикасаюсь губами к стеклу. Прозрачная поверхность запотевает. А на губах вкус. Вкус плавленого поэлителена. Знаешь, мне сегодня так грустно, послушай, не уходи от меня. Останься. Пожалуйста, побудь со мной еще немного. Мне холодно.

Щелчок настольной лампы. Дезорганизованные пузырьки воздуха на стекле. Будто звезды. Галактики. Их много. И банка. Она. Она зелено-голубая. Зелено-голубая стеклянная банка с водой. Пузырьки воздуха, разбросанные в воде. Их так много. Они разные. Как мы с тобой, честное слово.

Мне очень не хватает тебя. Подношу лампу в плотную в банке. Зелено-голубое. Солнечное. И пузырьки, пузырьки воздуха точно снежинки. Они никак не могут долететь до земли и парят в полной невесомости своих мыслей в воде.

До чего же хорошо. Только немного грустно, что рядом нет тебя. Мне больно. Пальцы такие большие. Они переламываются и хрустят. Я вижу их. Я вижу их через воду. Пальцы. Лампочка.

Лампочка отражается в воде. Мне очень грустно. Правда. Я не могу так. Я сколопендра. Сколопендра, плавающая в маленькой стеклянной банке. Ярко-голубое пространство лазурного небосвода и жидкость, вода, много воды. Кислородное голодание, достигшее максимума.

Я хочу спрятаться от света, шевелю ножками, плыву. Я пытаюсь, я хочу скрыться, но я слабый, я слишком слабый, не могу, я сколопендра. Я бегаю по круглому дну. И свет. Яркий. Зеленый. Голубой. Свет. Он меня погубит. Не смотрите, не смотрите на меня! Отвернитесь! Мрази! Дегроды! Суки! Паскуды! Бляди!!!

Пузырьки. Пузырьки воздуха. Я жадно глотаю их. Я сколопендра.

*

Я - Чупакабра. У меня длинные когтистые пальцы, я живу на болоте в лесу. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. У меня длинные когтистые пальцы, острые клыки, я живу на болоте. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я живу на болоте, там, где тепло и сыро.

Я пью кровь. Пью кровь людей. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я хочу умереть. У меня большие длинные клыки и когтистые пальцы, я живу на болоте, там, где тепло и сыро. Я очень хочу умереть. А еще у меня есть хвост. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра.

Я никому не нужное существо из космоса. Меня хотят убить. Я пью кровь. И живу на болоте. У меня есть хвост. И рога. Я страшный. И злой. Очень страшный и очень злой. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра.

У меня есть крылья. И перепонки на пальцах. Я пью кровь. Я существо из космоса. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. E4E5K8G1CA5H8 Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра.

Я – Чупакабра. Маленькое, скользкое, холодное. У меня когтистая кровь; я живу на лесу в болоте. Я ненавижу вас всех. Всех ненавижу. Всех. Всех. Всех. Всех. У меня есть хвост. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра.

Ползу. Медленно. Подкрадываюсь сквозь заросли. Над головой небо, приколоченное шляпками гвоздей. ЯяяяЯ Чупакабра. Я – Чупакабра. Мерзкое, скользкое с когтистыми пальцами. Я ненавижу всех. Я хочу умереть. Я пью кровь. Я из космоса и живу на болоте, там, где тепло и сыро. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра. Я – Чупакабра.

Мясо. ВыпрыгивМЯСОваю из заМЯСОрослей иМЯСОвцеМЯСОпляюсь в него, сочное, свежее, живое МЯСО!!! Клыки вонзаются в нежную шею. Кровь наполняет мое существо. Скользкое холодное, когтистое, крылатое, но не летающее.

Мясо. Я так люблю мясо. Я хочу умереть. Убейте меня. Я – Чупакабра. У меня есть хвост. Я живу на болоте, там, где тепло и сыро. У меня есть хвост, рога и крылья. Я – Чупакабра.

Маленькое, скользкое, злобное. Синий диск завис над полем. Это прилетели за мной. Я существо из космоса. Я – Чупакабра. У меня есть хвост. Я пью кровь и когтистые пальцы.

Мое тело теряет массу. Оно как воздух. Я поднимаюсь вверх. Люди… Вы такие маленькие. Передвижные контейнеры с кровью. Я так хочу умереть. Я – Чупакабра. Существо из космоса. Заберите меня отсюда! Пожалуйста! Кто-нибудь! Заберите! Я – Чупакабра!

Свет исчез. Я падал, наблюдая удалявшийся в небо голубой диск, пока он не превратился в одну из маленьких звездочек. Они не узнали меня. Не забрали с собой. Они улетели… Я – Чупакабра. У меня есть хвост, длинные когтистые пальцы и крылья. Крылья! Я попытался взмахнуть ими, но земное притяжение магнитом тянуло мое скользкое холодное тело вниз.

Я вытянул шею. Из вспоротого живота торчали вилы. Кровь стекала по чешуйкам и капала, впитываясь в маленькие трещинки сухой почвы. Я – Чупакабра. Маленькое, холодное злое. Я так хочу умереть. Я живу на болоте, там, где, тепло и сыро.

На следующий день газетные заголовки пестрели сообщениями о поимке загадочного хвостатого существа с длинными когтистыми пальцами. Весь мир облетела фотография странной крылатой рептилии, поднятой на фермерских вилах. Кто-то говорил, что это антихрист.

*

Жук бегает по внутренним стенкам черепной коробки. Тревожное завывание ветра за окном. На душе тепло. Сердце учащенно бьется. Твои глаза, как крылья загадочной бабочки-махаона открыли передо мной сегодня Новую Вселенную. Через них я увидел мир по-другому.

Бестолково хожу по комнате от стены к стене. Быть может, еще ничего не будет. Радужные грезы блаженного сна развеет холод морозного утра. И, проснувшись, мои босые ступни поранятся об осколки несбывшихся надежд. Кто знает…

Оно бегает в моей голове маленьким зеленым жуком. Неопределенность. Свет уличного фонаря меркнет и… загорается вновь с новой силой. Ночной ветер ласкает гладкую поверхность сугробов. И неуловимое красное сияние в небе. Тишина. Жук перебегает в голове с одной стороны на другую, скребется мохнатыми лапками о стенку черепа. Окна многоэтажек застыли в абстрактном узоре.

Неожиданно, понимаю, что жук на самом деле – и есть я сам. А тело и череп – лабиринт, в который меня случайно запрятали. Нелепо. Глупо. Я замкнут сам в себе.

Тонкий ствол замерзшей березы покачивается на ветру. Мне становится очень жалко ее. Жук начинает бегать по кругу быстрее. Мысли. Невидимые льдинки мыслей витают в ночной панораме, гонимые ветром. Самые разные. Оранжевые, красные, черные, синие. Снежинки.

Удивительно, но я сливаюсь со спящей природой и чувствую себя одним целым с ней, будто нахожусь внутри себя. Вспышки галлюцинаций становятся ярче. Я лежу на полу в темноте. Мне страшно. Неопределенность сжимает и в то же время разносит на куски усталое сердце.

Завтра… Может, мы будем уже неинтересны друг другу, может, мы поругаемся, а возможно… возможно, просто не встретимся. Я намеренно стараюсь разуверить себя. Ничего не будет, дурак, успокойся. Пламя души гаснет. На время. Тишина… А затем вспыхивает с новой силой. И жук бегает, как ненормальный в моей голове. Я ничего не могу с ним поделать. Я думаю о тебе.

Слышите? Жужжание крылышек.

Я открыл глаза. Где-то здесь, в темноте, твоя улыбка. Я знаю, сейчас она сформируется из маленьких катышков, пылинок, линий на потолке. Заискрит ослепляющим жемчугов зубов и живительная энергетика сладостных губ вливается в меня через глаза.

Жук успокаивается, умолкает. По моим щекам текут слезы. Господи, неужели это правда?

*

Ее мягкий взгляд скользит по твоей убитой физиономии. Ты знаешь, что ее на самом деле нет, и ты сам все придумал, но опиум чувств уже завладел твоим сердцем.

Ее не было.

Единственное, что осталось – фотография на потолке. Лежа, ты смотришь на нее, улыбаешься, ощущая на подушечках пальцев пленительную мягкость шатеновых локонов. Поворачиваешь голову чуть набок и теряешься в бездонной Вселенной ее взгляда. Ты купаешься в лучах беспричинной радости, по разорванной груди разливается живительное тепло. И дышится так глубоко, часто, что окрыленный, забываешь на пару минут, что ты всего лишь рыба, выброшенная мощным приливом на берег.

Ты сам все придумал, ее не существует. Есть только черно-белая фотография на потолке. Тихо стучит сердце. Телефон молчит. Последний окурок затушен. Ты сам не до конца понимаешь из-за чего грустишь, вернее это уже совершенно неактуально и давно пора похоронить весь этот бред. Но сладкая романтическая галлюцинация настигает тебя снова и снова. Ты подсел на особый наркотик. Название его до предела пошлое, избитое, исковерканное. Оно звучит на радио, в песнях, похожих одна на другую, этим занимаются герои кинофильмов, его безжалостно эксплуатируют и продают. Оно пестреет своей заглавной «Л» на страницах дешевых книжек… Но самое страшное – что ты неосознанно подсел на это дерьмо. Незаметно, случайно. Ты полюбил то, чего нет, подсел с небольшой дозы ее пленительного тела.

Сжимаешь, разжимаешь пальцы. Хотя бы маленький коробок поцелуев или немного колес с ее нежным голосом, чтобы было легче слезть… Ничего. Только фотография презрительно смотрит на тебя сверху, как стонет каждая клеточка твоего измученного организма в жажде быть рядом с ней.

Все это глупо, нелепо… Не зная что делать, ты берешь ручку и начинаешь покрывать бумагу какими-то символами, отдаленно выражающими твое внутреннее состояние.

Увлеченный, забываешь о фотографии и вообще обо всем. Ты просто пишешь, как ебнутый, утопляя демона своей ломки в крючках и палочках языка. Он стонет, ты добиваешь его градом многоточий. И скоро на душе становится легче. Ручка и бумага. Такое бесполезное с виду, но временами очень хорошее средство от безысходности.

23.07.2005 – 28.03.2006



проголосовавшие

Для добавления камента зарегистрируйтесь!

комментарии к тексту:

Сейчас на сайте
Пользователи — 0

Имя — был минут назад

Бомжи — 0

Неделя автора - факир

Ж и Д
Ключик Жизни
Пишет слово. Пишет два.

День автора - Владд

Театр
Геррантокоб
Чойбалсан
Ваш сквот:

Последняя публикация: 16.12.16
Ваши галки:


Реклама:



Новости

Сайта

презентация "СО"

4 октября 19.30 в книжном магазине Все Свободны встреча с автором и презентация нового романа Упыря Лихого «Славянские отаку». Модератор встречи — издатель и писатель Вадим Левенталь. https://www.fa... читать далее
30.09.18

Posted by Упырь Лихой

17.03.16 Надо что-то делать с
16.10.12 Актуальное искусство
Литературы

Непопулярные животны

Скоро в продаже книга с рисунками нашего коллеги. Узнать, кто автор этих охуенных рисунков: https://gorodets.ru/knigi/khudozhestvennaya-literatura/nepopulyarnye-zhivotnye/#s_flip_book/... читать далее
19.06.21

Posted by Упырь Лихой

19.06.21 Непопулярные животны
19.06.21 "Непопулярные живот

От графомании не умирают! Больше мяса в новом году! Сочней пишите!

Фуко Мишель


Реклама:


Статистика сайта Страница сгенерирована
за 0.033114 секунд