Литература

Василий Ионович Шепелявин был в своем дворе личностью легендарной. Можно даже сказать – знаковой. Любил крепко выпить. Впрочем, нет – не так. Василий Ионович получал глубокое аморальное удовлетворение от злоупотребления алкоголем. И ничуть этого не кичался. Имел жену, Клавдию Сергеевну, в девичестве – Мейхер. Впрочем, она его имела чаще и жестче. Бывало, ее воинственный клич слышала вся улица, не исключая располагавшегося через дорогу частного сектора.

Были у них и дети, в количестве четыре штуки: два на два от каждого из известных в природе полов. Дети Василия любили. Он также, по-своему, был привязан к ним. Бывало, проснется с перепоя, а по нему как тараканы дети ползают и смеются.

-Тятя! Тятя! А ты опять обблевался!

И смеются, черти полосатые.

-Идите в пизду, спиногрызы хуевы, -дипломатично отвечал им отец, -Без вас вижу.

В общем, высокие отношения царили в семье Шепелявиных.

Однажды, после небольшой алкогольной прогулки, длинной – вчетверо суток, Василий Ионович заявился-таки домой. Лучше бы он этого не делал. Клавдия Сергеевна, та, что в девичестве – Мейхер, была настроена решительно и агрессивно. Что и вылилось в ожесточенную, но короткую схватку, финальной точкой в которой стал фантастический по силе и точности удар справа сковородкой. Шепелявин пришел в себя только через пару часов. Опять обблеванный и весь в детях. Наследники целого балкона пустых бутылок требовали ласки и прибывали, как всегда, в чрезмерно веселом расположении духа.

-Тятя, тятя!

За стеной обильно и громко кончала известная и не менее легендарная Машка-фелляция. Кто такая или что такое эта фелляция, никто толком не знал. Но все четко знали, что Машка сосала и делала это со знанием своего дела.

К ее протяжным: «Ааааа…оуоууу…ебт…да! Еби! Еби! Еби!», очень гармонично добавлялся вой озабоченного кобеля, этажом выше.

-Бездуховные твари, -пробурчал озабоченный духовностью Василий. В его испитом мозгу не укладывалось, как можно трахаться с утра, предварительно не опохмелившись. О том, что можно жить не опохмеляясь, с ним лучше было вообще не заговаривать. Не верил. И мог дать в морду. За святотатство, так сказать.

Меж тем, суровая реальность в виде головной боли и прилипшего к небу языка, брала свое.

-Тятя, тятя! Тебе наша кошка на голову насрала!

И смеются, черти полосатые.

-А ну-ка, поймайте мне эту гулящую манду. Ща я ей сам на голову насру.

Отроки смеялись от души. Они любили тонкий отцовский юмор. Но кошку, на всякий случай, поймали. Потому что знали – шутки с батей плохи. Не поймают кошку, может и им на головы насрать. Ионович был такой. Способный человек.

Опохмелившись двумя бутылками теплого пива «Жигулевское», он опять сблевал, чем вызвал неподдельный восторгу своих детей. И тут Ионовича озарило. Дальше так решительно не могло продолжаться. Скрип пружин, охи, вой треклятого пса и безудержное веселье спиногрызов, плюс изрядная взбучка от благоверной супруги – все это в мозгу Василия отозвалось тупой безысходностью и глубокой потребностью в высоком. Прям здесь и прямо сейчас. И тогда он решился. Для начала заперся в детской и не открывал ни под каким предлогом. Клавдию ласково величал «сукой помойной», правда только через дверь.

-Болта вам, телепузики хреновы!

Так он реагировал на просьбы детей выдать им хотя бы игрушки: потертого, с дыркой в промежности, плюшевого медведя, трех красноармейцев красного цвета, стопку замусоленных вкладышей и кусок деревяшки, который, в зависимости от обстоятельств, был посохом, винтовкой, мечом и просто хренью. Вася был неумолим.

Целый день он просидел над столом, слюнявя разноцветные карандаши и неистово малюя ими нечто в детском альбоме. Сюжеты картин (не больше и не меньше) были самыми разнообразными. Тут была и продавщица Соня, что работала в гастрономе на углу и была непревзойденным мастером в делах обвеса, обсчета и недолива. В общем, та еще сука была.

Были здесь и его товарищи, с которыми Василий регулярно занимался мониторингом водки. Именно так, а не иначе, Шепелявин и компания называли процесс потребления алкоголя. Больно уж им нравилось невесть где услышанное слово – мониторинг.

Была и жена, Клавдия Сергеевна. Она представала в несколько неожиданном свете, а именно – обблеванная и вся в детях. А своим шедевром Василий Ионович считал автопортрет. Вот уж где сказалась дремавшая долгие годы гениальность.

Увы, сказка не могла продолжаться вечно. Пока Ионович воспевал в себе Ван Гога, хитрая и коварная супруга пришла к выводу, что дверь нужно ломать. Что успешно и сделала. Увидев мужа над грудой шедевров изобразительно искусства, она прокричала:

-Сублимируешь, обмудок несчастный?! И немедленно уебала его неизменной сковородкой. Когда Вася пришел в себя, все было кончено. Кошка обосрала все рисунки, что, конечно, придало им определенного колорита, но абсолютно лишило изначальной ценности.

С горя Шепелявин пил пару дней. А потом в нем проснулся Макаренко. И решил он научить детей своих жизни. Откушав в одно рыло пол литра беленькой, он, воспользовавшись отсутствием жены, заявился домой и заявил буквально следующее:

-Хватит мля, на шее сидеть у отца. Суки, мля. Идите и познавайте жизнь, хуевые членососы. (Последнее, особо оскорбительно. Одно дело быть членососом. И совсем другое, быть неудачником даже в этом деле)

После чего выдал детям коробок спичек, пачку «Ватры» без фильтра, пару бутылок пива и приличных пиздюлин.

Никакие уговоры, даже: «Тятя, тятя! Мы обосрались!», не подействовали на него.

-Талифе куме. Встали и пошли, робинзоны крузы хуевы. Познавайте жисть.

В общем, спустил их с лестницы, а сам завалился спать.

Вечером пришла Клавдия Сергеевна, та, что в девичестве – Мейхер, и привела за собой вереницу познавших самостоятельную жизнь, обосравшихся, чумазых и плачущих детей. И, соответственно, вставила пиздюлину уже самому «воспитателю хренову».

И тут на Василия Ионовича снизошло откровение №2. И брызнули из глаз его горькие мужские слезы. И закатал он правый рукав. И съездил этой самой рукой благоверной супруге прямо в ухо, от чего последняя изрядно охренела и присмирела. И бросил он пить водку…

А перешел на портвейны и прочие крепленые вина. С тех пор, в семье Шепелявиных восцарили патриархат, любовь и всеобщее уважение.