Литература

Теперь, годы спустя, я могу сказать с уверенностью, что этот спазм сердечной мышцы и был настоящим явлением любви, и продлись он дольше, я бы умер от боли.

Та зима была не самой холодной в моей жизни, но самой пасмурной и длинной.

Первый снег выпал в конце октября, а растаял в далеком апреле наступившего года.

Каждое утро ровно в 8 утра я отводил ребенка в детский сад, и шел на автобусную остановку, на свое тайное свидание.

Она уже стояла там, в ожидании автобуса, который подъезжал обычно в 8.10. Она не носила шапку, просто набрасывала на голову капюшон своего короткого пальто. Мы никогда не здоровались и не прощались. Просто я подходил к ней, и мы стояли рядом, пока не подъезжал автобус. Я подсаживал ее в раскрывшуюся дверь, слегка поддерживая под локоть. Автобус уезжал, и я видел, как за стеклом дверей блестят под капюшоном голубые льдинки ее глаз. После чего я шел на работу, благо, моя контора располагалась на соседней улице. Приходил я раньше всех, и полчаса просто слонялся по офису. Потом бросался к телефону, и набирал ее служебный номер. Она снимала трубку, и на мой тривиальный вопрос «как дела» отвечала «нормально», если в помещении, кроме нее, больше никого не было. Если она говорила «так себе», я вешал трубку. Значит, в этот момент к ней заходил кто-нибудь из сотрудников ее фирмы. Когда я слышал слово «нормально», я читал ей стихи. Иногда свои, иногда кого-нибудь малоизвестного, например, Хуана Маркуса. Стихи она никогда не комментировала, просто слушала. Говорила «звони» или «увидимся» и это было сигналом окончания нашего телефонного общения.

Однажды, в начале февраля, когда я в очередной раз провожал ее к дверям автобуса, она, уже стоя на ступеньке, и держась за поручень, вдруг повернулась, и шепнув: «одну остановку», буквально втащила меня в салон. Мы протиснулись вглубь автобуса, и стали в проходе между кресел, она откинула капюшон. Людей было довольно много, и, когда автобус въезжал на мост, нас порядочно тряхнуло, и толпа, навалившись со стороны водителя, прижала ее ко мне. Я увидел тревожный блеск ее глаз, меня обожгло ее дыхание, когда она губами коснулась моей щеки. Наше случайное объятие длилось всего одно мгновение, автобус выровнялся, пассажиры укрепили свое равновесие. Но именно в момент соприкосновения мое сердце пронзила нечеловеческая боль. Этои была та самая стрела любви. Ни до, ни после, я не испытывал ничего подобного. Это было самое любовное, самое сексуальное, самое чувственное объятие в моей жизни. Я вышел на следующей остановке, легонько пожав ее холодную руку, затянутую кожаной перчаткой.

Вскоре мне пришлось срочно уехать. Вернулся я только через полгода. Холодным октябрьским утром я дождался автобуса, шедшего по тому самому маршруту, только садился я на другой остановке. Она вошла и стала рядом, держась за поручень, не снимая капюшона своего легкого пальто. Я стоял в двух шагах от нее, стоял, неузнанный. Тело стало вдруг негибким и грузным, ноги – ватными, и только глубоко в сердце ныл тупой болью наконечник сломанной стрелы.