Литература

Он всегда избегал большегрудых. Не то чтобы они ему не нравились, но вот не тянуло как-то. Или случая подходящего не было? На грудь Светланы он обратил внимание ну точно не в первый момент. Глаза, невероятного фиалкового цвета глаза из-под соломенной челки - вот что заворожило. Ах, какие глаза… Поточная аудитория, третий ряд, она садилась на одно и то же место, справа, и глаза оказывались на одном уровне с его глазами, когда он стоял на кафедре. Почти немигающий, очень внимательный взгляд. Теплеющий, когда она смеялась вместе со всеми над его удачными шутками - любил он их вставлять в свои лекции по античной литературе. Еще любил, когда вся аудитория начинала одновременно шуршать ручками, замирала в момент драматической паузы, разражалась смехом - именно тогда, когда он и ожидал, дышала в одном ритме с ним… Аспиранты утверждали, что он пользуется популярностью, его лекции редко прогуливают.

Светлана не прогуляла ни одной. Они виделись только на лекциях, которые он читал для русского и романо-германского отделения филфака. Семинары вел только на классическом, так что - на лекциях. И на экзамене. Дня экзамена он ждал с нетерпением, хотелось побыстрее избавиться от этого глупого клише: студентка и ее профессор, пусть даже молодой и обаятельный. Полгода. Всего полгода, ерунда какая, для него, с его умением сосредотачиваться на поставленной задаче. Потом - экзамен, и их больше ничего не связывает, кроме стен университета. Можно…

Когда в начале следующего полугодия он отыскал между парами Светлану в одной из курилок и заговорил, она совсем не удивилась. Он шутил, она смеялась, потом они вместе спустились в главный вестибюль, Большой Сачок, как называли его студенты, где она и просачковала в его обществе всю следующую пару.

Потом были еще встречи, они старались не попадаться на глаза его коллегам, ему было наплевать, ей, похоже, - тем более, но все-таки не стоило. С ней было с одной стороны безумно легко, она умела слушать, а глаза… Ах, как она умела смотреть… С другой стороны, она никогда не открывалась до конца, мало говорила, он не мог понять, чего она от него ждет… Слов о любви, роман, замуж? В какой-то момент плюнул, стал плыть по течению, от встречи к встрече, стало еще легче.

К себе он решился пригласить ее только месяца так через три. Начались майские праздники, небольшой перерыв в занятиях, они много бродили по Воробьевым горам. "Давай завтра поужинаем у меня?" - слова дались с трудом, он опять не знал, как она это воспримет и чего будет ждать от вечера. Он даже не понимал, девственница ли она. Они много целовались, особенно две последние недели, она не сопротивлялась, отвечала даже с каким-то робким жаром. Ему хотелось большего. Дома Светлана с интересом перерыла его книжные полки, потом они ели, пили, перешучивались, он начал потихоньку возбуждаться, потащил ее на диван, они целовались, он гладил ее большую грудь. Красивую, упругую, он впервые оценил этот контраст - фиалковые глаза, хранящие какое-то детское выражение, и грудь зрелой женщины. Он начал расстегивать блузку, Светлана сама завела руки за спину и расстегнула лифчик, ей было хорошо, он это видел - дышала часто, веки против воли опускались, а грудь напрягалась под его руками. Он сдавил грудь, свел два полукружья, еще раз удивился тому, какие они огромные, зарылся носом в ложбинку…

В голове что-то лопнуло, и накатила темнота.

Терпкий запах полыни. В ушах - стрекот кузнечиков. "Полынь, стрекот" -- этих слов он еще не знает, ему лет пять, может, четыре… Под ногами - песчаная тропинка, камешки колют ступни, он сбежал не обувшись. А когда обуваться, увидел из окна, как тетя Зина повела корову, и через заднюю калитку сразу побежал к ее дому. Сегодня, сегодня он точно узнает, откуда берется молоко. А вдруг коровы им все-таки писают? Бабушка говорит, что нет, не писают, но все-таки? И почему тогда оно такое теплое? Он вчера подставил палец под струйку из пиписьки, она тоже теплая была, как молоко, которое тетя Зина по вечерам приносит бабушке.

Успел. Тетя Зина закрывает ворота сарая. Подзывает его к себе, крепко обнимает, запах от нее - противный, как от дедушки по субботам. Бабушке он тоже не нравится, как почувствует, сразу ругается.

- Тетя Зина, можно посмотреть, как молоко из коровы выходит?

Тетя Зина смеется. Она вообще смешливая, а сегодня - особенно, вон, согнулась от смеха пополам, не удержалась на ногах и упала - прямо в коровью лепешку. Сидит, смеется, пальцем по лепешке водит. Потом машет рукой, поднимается.

- Иди в сарай, я тут помоюсь, приду.

Он в сарае. Тетя Зина переоделась в ситцевый халат, а запах стал еще сильнее. Он внимательно наблюдает, как струйки молока из того, что тетя Зина назвала "вымя", со звоном бьются о жестяные стенки ведра.

- Тетя Зина, а вымя - это коровьи сиси?

Тетя Зина смеется. Потом поднимается, отодвигает ведро, из лейки поливает водой это самое вымя. Поворачивается к нему.

- А ты, маленький, знаешь, что такое сиси?

Ему становится стыдно. Почему-то нельзя говорить про сиси, но он все время об этом забывает.

Тетя Зина усаживается на сено, которое кучей навалено в углу сарая.

- Маленький, покажи, где у тети сиси?

Он подходит, пожимает плечами. Не такой уж он маленький… Тычет пальцем. Тетя Зина берет его руку, кладет себе на… Еще это называется "грудь", но от этого слова бабушка почему-то сердится еще больше, чем от слова "сиси".

- Маленький, пососи у тети сисю… А тетя тебе потом тоже пососет… чего-нибудь…

Он ничего не может понять, но тетя Зина уже усаживает его на колени, расстегивает халат, вываливает огромные сиси, они почти такие же большие, как его голова.

- Закрой глазки, маленький, а ротик - открой…

Тетя Зина начинает водить чем-то жестким и шершавым по его лицу, губам. Он приоткрывает губы, это "что-то" оказывается внутри.

- Поводи язычком…

Он водит. Ему кажется, что сейчас он что-то вспомнит, что-то очень важное, но тетя Зина вынимает сосок, тут же засовывает другой.

- Давай, маленький, соси… Как маму сосал…

Ему делается тепло, хорошо, сонно. Он посасывает грудь тети Зины, уже не чувствует этот противный запах, кажется, вот-вот заснет… Но тетя Зина начинает глубоко дышать, ее живот колышется, он - вместе с животом. Потом она стонет, он пугается, открывает глаза.

Тетя Зина не смотрит на него, глаза у нее закрыты… Он сползает с ее колен, садится рядом на сено. Тетя Зина открывает глаза, поднимает его с сена, стягивает вниз шорты вместе с трусами.

- Маленький, ты только никому не говори, а тетя Зина тебе конфеток даст, сладеньких…

Она наклоняется и его пиписька оказывается у нее во рту.

- Сладенький, - произносит она, отпуская его на секунду. Он садится на сено, тетя Зина наклоняется над пиписькой, опять хватает ее губами… Ему страшно, и как-то хорошо, и опять страшно… А потом внизу вдруг становится горячо, очень горячо, а потом - больно… А потом он ничего не помнит… Помнит только, как пришел в себя от того, что корова теплым шершавым языком лизнула ему лицо. Рядом валялась громко храпящая тетя Зина, халат на ней был расстегнут, грудь - наружу. Он натянул трусы и шорты, побежал домой. Внизу все болело. Голова кружилась. Нестерпимо пахло полынью.

Первое, что он увидел, когда открыл глаза, был испуганный Светланин взгляд. Она стояла над ним на коленях со стаканом воды.

- Саша, что с тобой? Сашенька? Сашенька, ты в обморок упал. У тебя с сердцем все хорошо?

- Было хорошо, -- криво улыбнулся он.

Она не надела блузку, и ее огромная грудь колыхалась над ним.

- Какие у тебя сиси большие, - услышал он себя откуда-то со стороны.

Приподнялся. Снова посмотрел на Светланину грудь. Она попыталась прикрыться, но он отвел руки. Встал перед ней, тоже на колени. Свел груди руками, заставил себя опять зарыться в них лицом...

И его тут же стошнило.

Его рвало, как никогда в жизни - прямо на грудь Светлане, потом, когда она вырвалась и отползла в сторону, -- на колени, на ковер. Он не знал, сколько это длилось, в животе, казалось не осталось ничего. Он начал харкать кровью, и вид крови как-то его отрезвил. Голова прояснилась, он оглянулся. Светланы не было. В воздухе еще оставался запах ее духов, с легкой полынной нотой, но их уже перебивал кислый запах его блевоты. Она ушла.

Он надеялся, что навсегда. Потому что он не вынесет, если еще раз увидит ее фиалковый взгляд, к которому он так привык, да нет, подсел, как наркоман - на иглу… А ниже - эту безобразно огромную грудь, эти сиси