Литература

ОПАСНОСТЬ

Шум впереди заставил меня спрятаться за обгорелым, изрешеченным пулями остовом автомобиля, передернуть затвор автомата, снять с предохранителя...

Вот уж поистине век живи – век учись. Мог ли я подумать в школе, что мое увлечение стрельбой и сборкой-разборкой автомата на дополнительных занятиях по НВП (спасибо тебе Цап-Царапыч), позволит мне через двадцать с копейками лет сохранять свою жизнь значительно дольше, чем это получилось у большинства моих биологических собратьев!

Блин!

А ведь еще несколько месяцев назад все было совсем иным. Я жил в своей трехкомнатной квартире в городе Аксае, это в двух шагах от Ростова-на-Дону, ездил в Ростов за дисками, писал всякую чушь в ЖЖ, осваивал эпистолярный СМС жанр, жаждал встреч с представителями противоположного пола, ездил в Старочеркасск на дачу, жрал шашлыки, иногда улучшая свой и без того гомерический аппетит травкой... В общем, жил как любой нормальный сорокалетний мудак, у которого хватило ума не отягощать себя женой и детьми и не убивать все свое время, с чрезмерным усердием добывая забавные бумажки, именуемые деньгами.

Наверно, надо что-то сказать об Аксае. Это был небольшой на сколько-то там сотен штук жителей городок, который наши администраторы из последних сил удерживали от слияния с Ростовом, что было бы выгодно и полезно для всех, кроме разве что самих администраторов. Самое высокое здание у нас 16-ти этажный дом. Несколько улиц заасфальтированы, а главная до сих пор носит название «Проспект Ленина». Визитной карточкой Аксая является полное отсутствие приличных кафе, а также общественных туалетов и ливневых канализаций. В результате в качестве туалетов аскайчане используют все, включая еще не оборудованные домофонами подъезды домов, а любой более или менее сильный дождь превращает Аксай в нечто похожее на побережье в какой-то там Азии после цунами. Больше об Аксае рассказать, наверно и нечего.

Несколько слов о себе? Пожалуйста.

Как я уже говорил, я – сорокалетний мудак с диктофоном в кармане и калашом на груди. Достаточно умный для того, чтобы избежать той смирительной рубашки, которую обычно принято называть узами брака и достаточно ловкий для того, чтобы избежать появления на свет тех мерзких тварей, которых у нас принято называть детьми. Пожалуй, больше о себе сказать мне и нечего. Так что если бы не та хрень, разделившая этот Мир на «до» и «после», я бы вообще не заслуживал более или менее пристального внимания, а так… Как говорится, на безрыбье…

Ну да пора, наверно, переходить к делу:

Опасность… В наш болотно-аксайский мирок она заявилась, как китайская армия в тыл врага. Говорят, именно китайцы придумали третий вид тактического поведения (не знаю, как эта фигня правильно называется там у военных). До них военным хватало всего двух вещей: наступления или обороны. Китайцы же придумали просачивание. Мелкими группами по пять-шесть миллионов человек они незаметно просачивались в тыл противника, и когда те успевали опомниться, у них в тылу уже несколько веков как бурно цвели китайские города, со своими китайскими городовыми…

Если смотреть на все это ретроспективно, можно сказать, что впервые Опасность появилась в нашем зачуханном городке (я имею в виду Ростов) в виде некоего предчувствия или массового подсознательного томления обывателей. Народ как-то сразу… правда что в едином порыве, начал готовиться к будущим неприятностям. На улицах слишком уж… истерично что ли… заговорили о предстоящем дефолте и деноминации; росте цен на продукты; втором пришествии большевиков; новом китайском вирусе, который обязательно всех погубит; о ценах на отмывание кармы и прочей подобной ерунде. Народ заряжался паническими настроениями, как шахты метановыми парами. Не хватало искры в виде слуха о прекращении поставок соли из Украины, чтобы вся эта масса, выпучив глаза, бросилась сметать с прилавков весь залежалый товар, громить кавказцев (ныне они сменили евреев в плане вины за все и про все) или устраивать хороводы вокруг церквей с обязательным барбекю из свежезажаренного грешника-дробь-еретика.

По телевизору продолжали нести чушь о тарелках, о предстоящей смене полюсов, о надвигающихся эпидемиях и катаклизмах, нашествии демонов и очеловечивании пингвинов. «Звезды» продолжали заниматься всякой фигней, а очередные Павлы и Риты, сменившие Марианн и Гомесов с Альбертами, продолжали выяснять свои олегофренические отношения. При этом словно сговорившись, СМИ полностью игнорировали первые капли предстоящего кровавого дождя, который уже очень скоро утопит весь этот спальный мирок. Разве что немного пожевали тему зарывшихся под землю в ожидании конца света последователей какого-то духовного отца-шизофреника. Да и то, скорее, от неспособности найти какой-либо более интересной темы для засерания обывательских мозгов. А, тем не менее, уже можно было разглядеть признаки приближающейся Опасности…

Из подворотни выскочила стая бродячих собак, возглавляемая боевым лохматым барбосом размером с овчарку. Бросив настороженный взгляд в мою сторону, он побежал дальше своей дорогой. Остальные псы последовали за ним, даже не удостоив меня взглядом. Такое презрение со стороны собак меня только радовало. Не хватало еще открыть стрельбу в центре Ростова (а дело было на пересечении Пушкинской и Ворошиловского), тем самым громогласно заявив о своем присутствии.

Путь был свободен, и я двинулся дальше, прислушиваясь, приглядываясь и принюхиваясь, словно шпион в тылу врага…

Вопреки сложившемуся стереотипу первыми забили тревогу не желтопрессные журналюги, - они прозевали таки сенсацию № 1 для всего человечества, - а блогеры. Нет, СМИ постоянно сообщали о вновь вспыхнувших по всей Европе машинах и магазинах; о небывалой еще по своей жестокости резне среди футбольных фанатов; об участившемся насилии над детьми и росте детской преступности; о переходе Латиноамериканских стран на путь социализма; и еще множестве подобных «о…». Все это, включая мусолинье темы конца света давно уже стало одной из надоевших реалий бытия.

Но именно блогеры первыми заговорили, причем достаточно аргументировано о надвигающейся «крейзи-эпидемии», чем, кстати, и приблизили ее начало. Она вспыхнула буквально в считанные дни после того, как эту тему подхватили опомнившиеся СМИ. С прилавков магазинов были сметены все товары первой, второй а также и третьей необходимости. В магазинах воцарился социализм с его очередями, спекуляциями и торговлей из-под прилавка.

А потом…

Вот только чем больше я оглядываюсь на прошлое, тем больше убеждаюсь, что никакого острого массового сумасшествия не было и быть не могло. Люди всегда были сумасшедшими. Только раньше их безумие носило характер броуновского движения: Одни ехали на карьере; другие на бабках; третьи на сексе; четвертые на здоровом образе жизни; пятые на карме, боженьке и прочем спасении души; шестые на «Россия для русских!»; седьмые… И раньше легко можно было выйти из дома и получить смертельный удар по голове, ни за что, только лишь потому, что кому-то в этот момент было скучно; или же получить в карман пакет с наркотой или патрон в багажник машины только лишь потому, что кому-то в форме приспичило улучшить показатели своей работы; или же попросту взлететь на воздух в автобусе, на базаре или в собственном доме исключительно потому, что некая группа уродов именно так понимает справедливость и патриотизм…

Опасность попросту упорядочила, поляризовала коллективное безумие, придала ему единое направление…

А, может, наоборот, принесла излечение? Открыла людям глаза?

Ведь если хорошенечко разобраться, адекватное поведение основной массы людей было следствием неадекватного взгляда на Мир, как на нечто стабильное, незыблемое, безопасное, где если что и происходит, то только всегда с другими, и если «правильно» себя вести, то можно жить долго и счастливо и умереть в один день. Да спросите у стариков: многим из них жилось вполне уютно и спокойно даже в те времена, когда людей отправляли в лагеря по разнарядке, чтобы лишний раз не платить им зарплату.

Опасность же заставила людей увидеть Мир опасным, нестабильным, полным сюрпризов и, самое страшное, НЕИЗВЕСТНЫМ. В результате этот, как раз таки, более адекватный взгляд на вещи вызвал предельно неадекватную реакцию у людей. Такие уж мы дуболомы…

Как это ни странно, но мой любимый винный магазин на пересечении Пушкинской и Ворошиловского (разумеется, я не о Макдоналдсе) оказался относительно целым и, что совершенно меня поразило, в нем не было ни одного человеческого трупа, ни луж запекшейся крови, ни даже следа от мозгов на стене. И более того, подвал с особенно дорогими винами остался цел (это я выяснил ранее).

Подождав немного у входа, я вошел внутрь. Ненавижу пересекать дверные проемы – в этот момент вероятность получить пулю или удар ножом высока как никогда. Конечно, на мне были каска и бронежилет, но оставались еще руки, ноги и шея, а в условиях полного отсутствия медицинской, да и любой другой человеческой помощи, любое более или менее серьезное ранение грозило стать смертельным.

Войдя в магазин, я остановился возле подвала и понял, что не сделаю больше ни шага. Мои обострившиеся инстинкты говорили, что там кто-то есть, а любое столкновение с себе подобным грозило смертельной опасностью…

Предтечей или своего рода артподготовкой Опасности стали вызванные шумихой вокруг «крейзи-эпидемии» беспорядки, прокатившиеся по всей стране. Как это было совсем недавно во время солевого кризиса обезумевшие люди сметали с прилавков магазинов все, что могли унести, а там, где этого «всего» было мало или продавцы долго возились на кассах, вспыхивали драки, в мгновение ока перераставшие в массовые побоища. Улицы стали похожи на окрестности стадиона после какого-нибудь суперматча. Начались погромы, причем громили не только кавказцев и цыган, но и всех, кто не принадлежал к нужной вере или не проявлял должного патриотизма, то есть, не хотел громить других или попросту вступать в ряды… А в ряде городов были разграблены и сожжены чуть ли не все аптеки, как «рассадники детоубийственной мерзости».

Страна стала похожа на захваченный беснующимися выходцами из Алжира пригород Парижа. Надо отдать должное властям. В отличие от французских демократов они не стали церемониться с распоясавшейся кодлой. И на какое-то время им даже удалось восстановить порядок.

Аксай, слава богу, безумие обошло стороной. Ментам, конечно же, хватило работы и у нас, но во времена моего детства, когда были в моде баталии район на район, случались эксцессы и посерьезней.

Когда же властям удалось навести порядок…

Резонно решив, что лучше уж остаться без вина, чем без головы, я, надев предварительно противогаз, запустил в подвал позаимствованную у ментов шашку со слезоточивым газом. Буквально через минуту оттуда выскочило кашляющее существо. Удар прикладом отбросил его к стене, где оно и продолжило откашливаться и блевать. Других квартирантов в подвале не было.

Существо оказалось девчонкой, как потом выяснилось что-то около 17-ти лет. Чумазая, растрепанная, с безумным выражением лица. Забившись в угол, она смотрела на меня исподлобья. Она выглядела точно так же, как я в первые дни Опасности. Тогда я куда-то несся, что-то ел, где-то спал… То, что я выжил вполне можно считать свидетельством несостоятельности главного принципа естественного отбора: «выживает сильнейший». Я никогда не был сильнейшим, скорее, неудачником и размазней, настоящим маменькиным сыночком, неспособным даже найти более или менее приличную работу.

-Пойдешь со мной, - сказал я, пытаясь скорчить приветливое выражение лица.

Прогулку в подвал я решил отложить до более благоприятных времен, так что пришлось довольствоваться более дешевым вином. Сунув в рюкзак пять бутылок израильского вина, я вручил его девахе, и мы отправились в сторону «Красноармейской» улицы, где я оставил машину…

Для меня глашатаем Опасности стала Птеродактельша – мать умершего от передозировки приятеля. Она была помешана на карме, целительстве, большевизме и христианстве, и всех, кто попадался к ней в лапы пыталась утопить в потоке слов. Обычно, при виде ее я терялся в наиболее безопасном направлении, но в тот день она свалилась точно снег на голову. Поймав меня за руку, она долго рассказывала о своей политической борьбе, а потом, перейдя на доверительный шепот, сообщила:

-Сегодня ночью ко мне приходил Руслан (сын). Он сказал, что наши правители отворили врата ада, и теперь стоит ждать беды…

Разве мог я тогда подумать, что ее слова окажутся пророческими!..

Дорога домой отняла от силы минут тридцать. Так гибель цивилизации стала своего рода избавлением от пробок на дорогах, светофоров, ментов и прочей мерзости в виде двойных сплошных и ограничений скорости. Остановившись у ворот, я подождал, пока радостно залает Бармаглот, и только после этого вышел из машины…

Этот дом на «Поле чудес» - есть такое место на краю Аксая, - я обнаружил несколько дней назад. Каким-то чудом он оказался цел. Это была поистине великолепная находка, настоящий дар судьбы: Высокий забор, бронированная входная дверь, вместо привычных решеток на окнах рол-ставни, огромный гараж. А самое главное – колодец и бензиновый электрогенератор. Ключи торчали в замке – видно, хозяева бежали в спешке, поддавшись всеобщей панике.

На цепи во дворе дома я обнаружил предельно отощавшую, но все еще живую помесь бультерьера с сельдереем, которая и получила имя Бармаглот. Вообще, надо быть последней тварью, чтобы оставить вот так на цепи пса. На следующий день я подключил водопровод к колодцу (в сарае валялся прекрасный водяной насос), а газовые приборы к баллону. Так у меня появился дом со всеми удобствами.

Увидев незнакомое существо, Бармаглот насторожился, но, услышав команду «фу», вновь принялся демонстрировать свой веселый, общительный нрав.

-Тебе сейчас нужно выкупаться и найти что-нибудь надеть – твое тряпье годится разве что на помойку. В ванной есть средство от вшей и прочих тараканов. В общем, приводи себя в порядок, а я пока приготовлю нам пожрать.

Пока она мылась, я приготовил лук с яйцами. Если, когда вы нарветесь на этот текст, (если на него вообще кто-нибудь когда-либо нарвется), у вас под рукой будет репчатый лук и яйца, попробуйте это блюдо. В идеале оно выглядит так. Много лука кладется на сковородку в кипящее сливочное масло. Добавляется соль, перец душистый, сахар (примерно в 2 – 3 раза больше, чем соли), лимонный сок. Когда лук достаточно хорошо поджаривается, добавляете яйца из расчета одно яйцо на две луковицы. Все это постоянно помешивая, дожариваете до полной готовности. Вот и все блюдо. К этому чуду кулинарии я открыл бутылку израильского рислинга.

Гостья вышла к столу, когда я заканчивал сервировку стола. Купание ее преобразило. И, несмотря на нелепый спортивный костюм, в котором поместилась бы, наверно, дюжина таких, как она, выглядела она значительно лучше.

Примерно 165 см рост. Короткие темно-русые волосы. Худая. Размер 44, не больше. Лицо осунувшееся – сказывался голод и плохие условия жизни. Грудь маленькая. Ноги длинные. Размер ступни 36. Была ли она красивой? Трудно сказать. После нескольких месяцев воздержания и одиночества даже Эйнштейн показался бы классной бабой. По этому поводу мне сейчас вспомнился «Робинзон Крузо», а именно попытка автора объяснить рациональными соображениями нежелание Робинзона убивать козу. Какая там рациональность, какие мысли о молоке! После стольких лет одиночества в ней он увидел бабу, которую можно того. Тем более, что многие пастухи этим не брезговали. Позже по этой же причине он спас Пятницу и даже забрал его с собой на «Большую землю».

Наш ужин прошел без единого слова. Изголодавшись, она набросилась на еду и поглотила свою порцию буквально за минуту. Затем выпила залпом вино. Подавилась, закашлялась… Я налил ей еще. Она выпила и притихла, поглядывая на меня с нескрываемым страхом в глазах. Так мы и сидели друг напротив друга. Она боялась меня. Я боялся ее. Что делать, если Опасность сыграла роль этакой дьявольской волшебной палочки, которая враз исполнила все низменные желания людей.

-Ладно. Иди спать. Я сплю на втором этаже в правой спальне. Ты можешь спать в любой другой комнате.

Конечно, я мог бы в приказном порядке уложить ее и в свою постель, но я еще не опустился настолько. К тому же мне всегда было важно, чтобы женщина хотела и хотела меня, а иначе с тем же успехом можно попросту поупражнять руку.

Всю ночь она проревела, как белуга. Скорей всего плакала впервые с тех пор, как Опасность походя спустила ее жизнь в унитаз…

Мое же первое свидание с Опасностью произошло в одном из аксайских супермаркетов. Менты тогда уже полностью контролировали город, и хотя по улицам еще шлындали усиленные патрули, в городе было значительно безопасней, чем, например, в день десантника или чемпионата по футболу.

Людей в наскоро отремонтированном после беспорядков магазине было не много, но и не так, чтобы совсем никого. Люди ходили с тележками или корзинками, рассматривали товары, что-то возвращали на полки, что-то клали в корзины (тележки)… Короче, вели себя так, как в нормальное время ведут себя нормальные покупатели.

И вдруг совершенно безумный, я таких раньше никогда и не слышал, женский вопль:

-Опасность!!!!!!!!!!

И уже в следующее мгновение…

Они убивали друг друга с остервенением покусанных в полнолуние омоновцами футбольных хулиганов. Меня же инстинкт заставил броситься на пол за прилавок с мороженой рыбой, а потом, когда все это прекратилось, бежать прочь через служебную дверь, она оказалась открытой, чтобы убраться раньше, чем приедут менты, щедрые на тумаки, как деды Морозы на подарки…

Ну и ночка! В соседней комнате рыдает навзрыд гостья. Видно еда, вино, относительная безопасность и хорошее отношение заставили оттаять ее эмоции, и теперь с опозданием она вкушает все то горе, которое было задвинуто на заднюю полку сознания. На улице ей вторит Бармаглот, жалобно выводя свою собачью песню. Мне тоже тоскливо, к тому же хочется спать, но уснуть под этот дуэт выше моих сил.

Поэтому я встаю с кровати, включаю свет, ноутбук. Достаю из кармана штанов (они висят на стуле) диктофон…

По мне, так надо быть с прибабахом, чтобы избрать для себя писательство в качестве основного занятия. Более шизоидными мне кажутся только отечественные врачи и учителя, добровольно обрекающие себя на жалкое существование на такую зарплату. Писать же сейчас (я надиктовываю на диктофон а потом перепечатываю на ноутбуке этот текст), когда все потенциальные издатели, скорее всего, уже успели друг друга перебить, интернет с его самиздатом канул в прошлое, а так называемые вероятные читатели больше предпочитают практические пособия вроде учебников по выживанию и гражданской обороне, может только конченый идиот вроде меня. С другой стороны, подобная деятельность оказалась хорошей профилактикой для мозгов, без которой я бы, наверно, сошел с ума (если конечно я этого еще не сделал)…

Первую волну Опасности я пережил совершенно случайно. Она прокатилась по Ростову (а, скорее всего, и по всей планете) месяца через три после побоища в супермаркете, которое, как и еще несколько мелких в масштабах предстоящей беды инцидентов, были отнесены к кошмарам прошлого. За это время жизнь успела войти в привычную колею, а от былых беспорядков не осталось никакого следа. Не вспоминали о них ни на улице, ни в СМИ. Люди словно боялись, что любое упоминание о недавно пережитом кошмаре заставит его повториться вновь, и все строго соблюдали своего рода молчаливое соглашение.

В тот день я был с друзьями на даче. Ел мясо, смотрел, как они пьют вино, страстно любил какую-то даму, ее имя я позабыл спросить… Назад возвращались уже около одиннадцати. Я развез друзей, поставил машину в гараж… Вернувшись домой, я понял, что дома у меня уже как и нет. На нашу пятиэтажку, как и на две соседние рухнул пассажирский самолет с полным комплектом людей на борту. В тот день самолеты падали на землю, как осенние листья. Такое, блин, 11 сентября.

Не могу описать свои ощущения. Вроде когда читаешь о чем-то подобном в книгах, все кажется складным, и ты даже начинаешь проникаться горем героев, но когда это происходит с тобой… Я стоял на том месте, где меня остановили спасатели и тупо смотрел на развалины жилья, украшенные обгорелыми останками самолета, багажа и людей… И тут кто-то, как тогда в супермаркете, как заорет:

-Опасность!!!!!!!

Не долго думая (откуда только силы взялись) я оттолкнул преградившего мне путь мента и бросился к завалу. Там я нырнул в первую подходящую дыру…

Меня разбудил запах еды. Видно, устав от белужьей доли, гостья решила взять на себя роль хозяйки. Я же как дурак заснул прямо за ноутбуком. Теперь шея будет ныть весь день, и это еще в лучшем случае.

Зайдя на кухню, я охренел, насколько эта девчонка сумела преобразить помещение. Она буквального вдохнула в кухню жизнь, при этом я, хоть убей, не могу сказать, что и как она для этого сделала. На столе уже стоял завтрак: салат, чудом возникший из ничего, жареная картошка и что-то вроде аладьев с джемом.

-Привет, - сказал я, - будем знакомиться? Я – Роман, - сообщил я, ткнув себя пальцем в грудь, подражая героям фильмов про путешественников и дикарей, - а ты? – Мой палец теперь указывал на нее.

Она оказалась Катей, бывшей студенткой первого курса бывшей экономической академии. В Ростов приехала из какого-то там района, я так и не подружился с географией, дома остались родители, брат и сестра. У сестры недавно родился малыш… Вспомнив о родне, она заплакала.

Не зная, как себя вести в этой ситуации, я молча прижал ее к себе и принялся гладить рукой по голове, пока она не успокоилась…

После завтрака я притащил запасной бронежилет и каску.

-Надень это, - попросил я.

-Зачем? – испугалась она.

-Пойдем искать тебе барахло. Или ты до конца жизни собираешься носить этот спортивный костюм. Так он тебе не идет.

-А ты?

-Мой панцирь уже под курткой, - сообщил я, расстегивая джинсовую куртку и демонстрируя свой бронежилет. – Сейчас без этого нельзя. Мало ли долбанутых снайперов шляется по округе.

-Знаешь, в девяностые годы Аксаем заправлял Федя Топалов. Был у нас тут такой бандит, - рассказывал я по дороге, - так вот, годах в восьмидесятых, когда он еще учился в школе и был еще обычной шпаной, отец подарил ему воздушку. И как-то раз с этой воздушкой Федя приехал купаться на канал. Толи воробьев поблизости не было, толи еще по какой причине, но в качестве мишени выбрал он купающихся детей младшепионерского возраста. Стрелял он тогда, надо сказать, плохо, но одному детенышу умудрился попасть таки в голову.

-Какой ужас!

-Детеныш был с тобой полностью согласен. Получив пулькой по черепу, он закатил настоящую истерику, и Федя, чтобы его успокоить, разрешил ему пострелять из воздушки по своим, то есть его пионерским приятелям. Ты бы видела, с какой радостью он взялся за дело!

-Заем ты мне это рассказываешь?

-А чтобы ты знала, что таких вот любителей пострелять от нечего делать сейчас развелось масса… В общем, хочешь жить – помни об этом.

-Моменто море?

-И об этом тоже…

Я вжимался в стены своего убежища, проклиная судьбу за высокий рост и внушительные габариты, а вокруг творилось нечто неописуемое. Человеческие крики, стрельба, надрывный вой двигателей, визг тормозов, звуки ударов бьющихся автомобилей и сыпящегося разбитого стекла. Потом все стихло, но я продолжал слышать весь этот кошмар, словно он записался в память и прокручивался, прокручивался, прокручивался…

Наверно, если бы не угроза смерти от жажды и голода, я ни за что не покинул бы своего убежища.

А когда вышел… Вот уж действительно смешались в кучу конелюди… Повсюду было уже начавшее вонять месиво из человечины крупного помола, ставшее главным блюдом за праздничным столом детей природы. Мухи, вороны, собаки… все, возблагодарив Господа за хлеб их насущный, жадно объедались человечиной, громко обсуждая что-то за трапезой. Вот уж точно кому трагедия, а кому и наоборот. Земля словно бы праздновала день Освобождения от двуногой заразы, которая чуть было не отправила ее в тартарары.

Наверно, некоторые отдельные фрагменты этой всепланетной картины навсегда врезались в мою память. Стоит только закрыть глаза, как я вижу раздавленного ребенка с торчащим шоколадным батончиком из глазницы; или беременную женщину со вспоротым животом, умирая, она инстинктивно пыталась спасти своего ребенка, тельце которого лежало рядом на ложе из материнских внутренностей; или… Таких «или» было множество, слишком много, чтобы сойти от этого с ума…

Первая она же основная волна Опасности уничтожила бОльшую часть человечества буквально за несколько дней. Те же, кто сумели ее пережить…

У нас и раньше с наступлением ночи город превращался в царство уродов, как в каком-нибудь фильме про вамприов оборотней и прочую нечисть. На улицу выползали зомби, которые, шатаясь, бродили по улицам и нападали на ближних, в тщетной попытке утолить нескончаемую скуку. Другие уроды собирались группами во дворах, орали дикими голосами до утра, гадили в подъездах и оставляли после себя шприцы, пустые бутылки, упаковки из-под «колес», презервативы, блевотину и прочий мусор. Еще одни уроды, выпучив безумно глаза, носились по улицам на машинах, снося деревья, столбы, пешеходов и других таких же уродов в железных гробах, дорогих и не очень.

Теперь же, после того, как море крови вышло из берегов, а любые карательно-сдерживающие механизмы в виде органов правопорядка остались в прошлой эре, оставшиеся в живых, за малым, может быть, исключением, разделились на два больших лагеря. Одни, опьянев от крови и безнаказанности, подобно мифической нечисти воспылали жаждой убивать. Другие, кого кровь испугала до смерти, забились в страхе по норам и тоже готовы были убить каждого, кто приблизится к ним достаточно близко, но уже из страха быть убитыми.

В результате любая встреча с себе подобным почти гарантированно превращалась в смертельный бой.

Я оказался придурком испуганным.

Моя психика, резонно решив, что так называемый интеллект будет ей только помехой, полностью отрубила все системы, отвечающие за работу рассудка и эмоций. Ничего лишнего, одни инстинкты. Я не соображал, не чувствовал боли, жары или холода…

Инстинкт направил меня в магазин, где я нажрался какой-то гадости, затем заставил меня искать оружие. Не знаю, сколько я нарезал круги по городу, пока не нарвался на перевернутый омоновский автобус. Там я нашел калаш, патроны, бронежилет и каску.

Как долго я просуществовал в режиме автопилота? Большую часть времени я трясся от страха, забившись в какую-нибудь нору, а когда голод выгонял меня из убежища, бродил по городу, пока не натыкался на не совсем уничтоженный ларек или магазин. Там я быстро набивал себе брюхо, хватал, что мог унести и вновь забивался в какую-нибудь нору.

Со временем психика начала постепенно возвращаться в нормальный режим работы. Я начал чувствовать боль, страдать от некачественной пищи, мерзнуть ночами…

Когда же включился рассудок…

Вас когда-нибудь тошнило от омерзения к самому себе? Я вдруг обнаружил себя в подвале одного из полуразрушенных домов. Моя одежда… Мало того, что я ее не менял и не мылся все это время, так я еще и гадил под себя! Вот и попытайтесь себе представить, каково это, будучи человеком, который как минимум раз в день принимал душ, обнаружить себя в таком вот хронически засранном в буквальном смысле слова состоянии?

Выблевав все, что было в желудке, я бросился прочь из подвала, ворвался в первый попавшийся дом… Тогда я и понял, что еду и воду надо искать не в разграбленных магазинах, а в домах, куда и перекочевало все более или менее ценное содержимое торговых точек.

Обнаружив мыло и несколько больших бутылей питьевой воды, я сбросил с себя одежду и принялся с остервенением мыться, израсходовав на себя все запасы воды. Затем я состриг а потом сбрил весь тот ужас, в который превратились мои волосы на голове и подмышками.

И только уже после этого я вспомнил о том, что мне нужно что-либо надеть. В том доме я не нашел ничего на себя, кроме несуразного женского халата и комнатных тапочек.

Теперь, когда ко мне вернулась способность соображать и испытывать эмоции, моя жизнь превратилась в настоящий проктологический кошмар: куда ни глянь, везде сплошная бескрайняя жопа. Как я тогда завидовал героям литературы и кино, умеющим в любой ситуации найти выход из положения! Я же совершенно не представлял, что делать в сложившейся ситуации. Какое-то время я просто бесцельно шатался по городу. Как долго? Не знаю, я не считал дни…

Наверно, даже в самом шизофреническом сне Аксай невозможно вообразить одним из мировых центров моды. Базар, пара небольших магазинчиков на весь город, где можно что-либо купить из одежды, вот, пожалуй, и все… Да и те находились в противоположном конце города и были, наверно, совершенно разграблены. Так уж сложилось, что аксайчане традиционно выезжали за покупками в Ростов, благо, на автобусе до центра Ростова не более 40 минут, да и то, чтобы купить что-нибудь приличное надо было перебывать чуть ли не во всех магазинах города. И это в лучшие времена! Поэтому одежду для Кати мы решили поискать в ближайших домах, благо на «Поле чудес» мародеры еще не захаживали. Но и здесь удача заставила нас здорово попотеть. Мы уже решили плюнуть на это дело, когда набрели на один замечательный дом. Там была большая гардеробная комната, набитая женской одеждой Катиного размера. Даже обувь была того самого 36-го размера. Похоже, хозяйка обладала отменным вкусом и не стесняла себя в деньгах… Посовещавшись минут пять, мы забрали все – пришлось несколько раз приезжать на машине… А заодно загрузились по полной косметикой, парфюмерией, прочими дамскими прибамбасами… Все только супер и почти новое.

Дома Катюша устроила грандиозную примерку с демонстрацией нарядов.

Немного косметики, прическа, и ее было совсем не узнать. Ей шло абсолютно все. Она любовалась обновками, а я любовался ей. Мы позабыли про все, даже про еду. И если бы не тактичное покашливание Бармаглота…

В конце концов она остановилась на строгом брючном костюмчике и туфельках на высоких каблуках. Наверно, она бы и спать легла не раздеваясь…

Но главное было в другом. Увлекшись примеркой, она на какое-то время позабыла о пережитом горе. Ее глаза заблестели тем блеском, который так сводит с ума… На какое-то время она стала такой, какой была раньше: милой, жизнерадостной, энергичной…

Большинство людей по своей природе бараны. И если в обычное мирное время это не особенно бросается в глаза, то в случае всеобще беды, они инстинктивно сбиваются в отары, готовые пойти куда угодно за любым козлом.

Это и вызвало вторую волну Опасности. Оставшиеся в живых сбивались в стаи, и… То там, то здесь начиналась беспорядочная стрельба. Когда все стихало, там можно было найти только свежие, еще теплые трупы и массу полезных вещей.

Все это продолжалось до тех пор, пока люди не превратились в одиночек: одиночек трусов или одиночек убийц.

Хотя наверняка были и такие как Станислав Ежи Лец и Виктор Франкл. Оба, будучи евреями, оказались в немецких лагерях смерти во время войны. Оба не только выжили, но и сумели…

Большую часть своих афоризмов Станислав Лец придумал за колючей проволокой лагеря смерти. Вот некоторые из них:

«Некролог был бы отличной визитной карточкой.

Обычно ступает по розам тот, кто топчет грядки.

Есть пьесы настолько слабые, что они не могут сойти со сцены.

Молчащих людей нельзя лишить слова.

Среди карликов время от времени вспыхивает эпидемия слоновой болезни.

Плоскость взаимопонимания - идеальное поле битвы.

Мысли освобождены от таможенной пошлины? Если не выходят из границ.

Действительность можно изменить, фикцию приходится выдумывать заново.

И смирительная рубашка должна соответствовать размеру безумия.

Если твой противник сделал ложный шаг - будь осторожен. Вы танцуете под одну музыку.

Дух времени порой страшит даже атеистов.

Почему я пишу такие короткие фразы? Потому что мне не хватает слов!»

С 1942 по 1545 год Франкл был узником нацистских лагерей смерти. Находясь в более чем жутких условиях он не только сумел выжить и сохранить себя как личность, но еще и умудрился организовать психологическую помощь среди заключенных и написать в уме свою ставшую впоследствии наиболее известной книгу «Психолог в концлагере»…

-Как ты относишься к шашлыку из голубей? – спросил я Катю, едва она, сонная, выбралась из своей спальни. На ней была новенькая пижама, в которой она выглядела как-то… по-особому трогательно, что ли… и опять же новые мокасины.

-Что?

Похоже, она еще не совсем проснулась для участия в викторине.

-Предлагаю устроить выезд на природу с поеданием шашлыка из голубей, - вернулся я к разговору за утренним чаем.

-А их разве едят? – удивилась она.

-Еще как! Что, никогда не пробовала?

-Нет.

-А я периодически баловал себя.

-А где ты брал голубей?

-Ездил охотиться на коровник. Любишь стрелять?

-Если честно, не очень. А еще я не умею их чистить.

-Ощипывать. Это я беру на себя.

-А может лучше курицу или свинину? – Неуверенно предложила она, - голуби как-то… - она замолчала.

-Магазинных кур больше нет, а домашние слишком жесткие. Их только варить. Со свининой еще сложней. Попробуй ее найди, эту свинью. А потом… Ты умеешь их потрошить?

-Никогда не пробовала, - ответила она, поморщившись. Видно, попыталась представить себя в этой роли.

-Вот и я не пробовал. К тому же всю свинью мы не заберем, да нам ее и хранить негде, а убивать зверя ради небольшого куска мяса…

Мне действительно было жаль почем зря убивать животных. Когда же я нарывался на туши варварски убитых из-за килограмма двух мяса или просто ради интереса животных, я мысленно благословлял Опасность за то, что она почти что избавила от нас эту планету.

Еще через пять минут разговора Катя была согласна. Бармаглота уговаривать вообще не пришлось.

Через час, погрузив в машину одноразовую посуду, шампуры, воду, овощи с соседской грядки и воздушку с оптическим прицелом – стреляет тихо и на голубя в самый раз, - мы уже патрулировали улицы Аксая, в надежде нарваться на пасущихся голубей.

Мне легко удалось подстрелить с десяток непуганых птиц, и мы двинулись дальше, в сторону Дона (река), туда, где нам в наследство были оставлены пара прекрасных катеров.

Переложив все в катер и спрятав машину подальше от чужих глаз, мы помчались «с ветерком» вверх по Дону – там было несколько просто созданных для отдыха небольших островов.

Мы плясали возле костра, ели прекрасно получившихся голубей с гарниром из овощей, запивали их немецким рислингом, купались в Дону, валялись на берегу, смотрели как Бармаглот, счастливо улыбаясь во весь свой собачий рот, гоняется за бабочками… И ни о чем не думали. Мы словно бы вернулись назад во времени, в ту, теперь уже окончательно прежнюю жизнь…

Опомнившись после шока, я на какое-то время превратился в падальщика. Я забирался в пустующее «бронированное» жилье и там ждал. Выстрелы в притихшем городе разносились очень далеко, и стоило мне услышать беспорядочную стрельбу, как я, не забывая о собственной безопасности, отправлялся туда, в очередной очаг Опасности. К моменту моего появления живых там уже не было, зато были целые залежи продуктов, медикаментов, полезных вещей… Я брал то, что мне было нужно и убирался оттуда, стараясь избежать встречи с другими падальщиками.

В то время в моей голове вертелись совершенно шизофренические мысли на тему, как дальше жить.

Необходимо, на полном серьезе думал я, оборудовать прочное, автономное жилище с несколькими тайными выходами в виде подземных ходов. Находиться оно должно вдали от караванных путей, в каком-нибудь пустынном, в смысле безлюдном (можно подумать, где-нибудь еще было людно), месте. Лучше всего, конечно, было бы обнаружить военный бункер, один из тех, что были построены на случай ядерной войны. Там и еда, и бетонные стены, и прочая необходимая для сносного существования хрень.

Хуже всего, размышлял я в другой раз, обстоят дела с медикаментами. Любое, даже самое лучшее лекарство имеет свой относительно короткий срок годности, так что максимум лет через пять ни о какой медицинской помощи можно даже и не мечтать. О народной медицине тоже можно не вспоминать. В условиях, когда даже горячий чай (скоро он тоже кончится или пропадет), мед или молоко нужно было еще суметь добыть, говорить о более экзотических способах самолечения вообще не имеет смысла. Относительно лечебных трав… нужно не только знать их в лицо, но и иметь представление о том, где они могут произрастать. А если учесть, что расплодившаяся в последнее доопасное время кодла травников, знахарей и прочих шарлатанов уничтожила все в радиусе сколько-то там километров вокруг любого населенного пункта…

Оставалось только выращивать мак. Опий – прекрасное обезболивающее, к тому же он снимает симптоматику в случае целого ряда заболеваний. Ну а если, не дай бог, что-либо серьезное… На этот случай у меня под рукой всегда была пара-тройка гранат…

Если я только пригубил из чаши Опасности, то Катя испила ее до дна. До всего этого она снимала с подругами дом где-то в районе Центрального рынка Ростова – трехкомнатную постройку советских времен с удобствами во дворе. Сначала их было трое, но позже к ним присоединились подруги, родственницы… В общем, число постояльцев выросло до семи. Такая вот гиперкоммунальная квартира со всеми вытекающими последствиями… Но это было временно, к тому же когда тебе 17, все это переносится достаточно легко.

Тем более, что в ближайшее время ее ждали совершеннолетие и свадьба. Так что когда пришла Опасность, будущее представлялось ей полным надежд и радужных перспектив.

Когда все началось, они были дома. Спорили из-за какой-то ерунды – кто-то что-то куда-то не положил, или взял, или наоборот, положил, но не туда… Типичные коммунальные разборки… Они были настолько увлечены грызней, что опомнились только тогда, когда стекла посыпались из окон от взрыва гранаты во дворе, и сразу заговорил автомат.

Синхронно выполнив команду «лежать», они вжимались в пол, умирая от страха. К счастью, их дом Опасность обошла стороной.

Затем был Великий Драп.

Обезумев от ужаса тотальной бойни, выжившие, хватали самое ценное и бежали прочь, подальше из этого проклятого богом места. Откуда же им было знать, что бежать больше не куда, что повсюду на Земле творится одно и то же, что…

Словно полчища кочующих муравьев люди заполнили городские улицы. Хотя нет, кочующие муравьи движутся организованно, тогда как охваченная паникой толпа… Скорее, это было похоже на селевой поток, состоящий из людей, скарба, автомобилей… Каждый в этой куче-мале был сам за себя и одновременно двигался вместе со всеми, стараясь выжить в начавшейся давке. Люди сносили все на своем пути. Потребовалось всего несколько минут, чтобы дороги стали забиты искореженными автомобилями, брошенными или потерянными вещами и телами затоптанный людей. Когда на основных магистралях движение стало, люди перекинулись в городскую капиллярную сеть… Среди водителей находились и такие, кто, увидев впереди на перекрестке движущийся перпендикулярно им сплошной людской поток, вжимали педаль акселератора в пол, стараясь на скорости преодолеть это препятствие из человеческих тел. Некоторым это удавалось, другие увязали в убитых и раненых. Тогда толпа вытаскивала всех, кто был внутри этих машин и буквально разрывала на части…

Возможно, в других условиях при своевременном вмешательстве ментов и военных, все могло бы происходить совсем иначе, но ни тех, ни других в городе просто не было. Опасности понадобилось всего несколько часов, чтобы уничтожить все мировые армии и структуры охраны правопорядка руками их же личного состава…

Удивительно, как Земля не погибла от стихийно начавшейся ядерной войны. Хотя, наверно, крошащие и шинкующие друг друга люди были попросту не в состоянии ввести в компьютеры необходимые комбинации символов для запуска ракет.

Поддавшись всеобщему настроению девчата похватали деньги и документы (совершенно ненужное в сложившейся ситуации барахло) и бросились прочь, еще не зная, куда. У порога Катя нашла своего жениха. Когда пришла Опасность, он, видно, бросился к ней, но так и не сумел преодолеть каких-то несколько последних метров. Кто-то срезал его очередью из автомата…

Селевой поток отнесся к девчатам на удивление благосклонно. С самого начала, зажав их со всех сторон такими же совершенно сумасшедшими беженцами, он заставил их держаться вместе, а когда они устали настолько, что не было сил держаться на ногах (человеческие потоки двигались без остановки, и растоптанные тела слабых плотным слоем покрывали дорогу – таков был последний след умирающего человечества), не дал им упасть…

Повезло им и тогда, когда селевой поток накрыла новая волна Опасности. Это выглядело так, словно кто-то сбрасывал на людей невидимые бомбы. И каждый раз, когда взрывалась такая бомба, в радиусе поражения все принимались неистово убивать друг друга, а все, кто находился за пределами зоны поражения пытались бежать, падая и погибая под ногами толпы… Девчат же такой взрыв выбросил живыми на берег людской реки. Им оказалось кукурузное поле за давно уже ставшей непроходимой лесополосой, вдоль которой и текла людская река. Измученные, они рухнули на землю прямо среди совсем еще юных побегов кукурузы, не имея ни сил, ни желания встать… Только после нескольких часов отдыха они вспомнили, что давно уже ничего не ели и не пили. Так голод и жажда стали теми двигателями, которые заставили их идти дальше через поля, прочь от дороги, прочь от людей, прочь от самих себя…

Совершенно случайно они набрели на какую-то одинокую избушку, построенную из разного хлама. В избушке была подключенная к газовому баллону двух конфорочная печка, картошка, спички соль… А совсем рядом из земли бил родник с холодной вкусной, чертовски вкусной водой. Эта находка заставила их воспрянуть духом. Картошку было решено варить в мундирах – на что-то более сложное ни у кого не было ни сил, ни терпения.

Несмотря на то, что картошке так и не дали довариться, она показалась им верхом кулинарного искусства, и даже то, что она была слишком горячей и обжигала рот, не мешало девчатам жадно есть.

Сразу после еды Кате приспичило в туалет. Едва она присела в ближайших кустах, как кто-то в избушке завопил:

-Опасность!!!!!!!!

А потом…

Катя не могла, не желала в это поверить. Неужели судьба, столько раз каким-то чудом спасала им жизнь только ради того, чтобы похоронить их здесь, в этой глуши? Это было за пределами ее понимания. Так и не решившись войти внутрь, Катя побрела прочь, куда глядели глаза, и несли ноги...

Спустя какое-то количество кальп, все дни стали для Кати одним огромным кошмарным днем, она очутилась в родных местах. Вот только от дома остался лишь обгорелый остов. Разбитый автомобиль стоял поперек дороги всего в нескольких шагах от пожарища. Мертвых тел не было, но их вполне могли растащить голодные птицы и звери. Больше всего на свете Кате хотелось поверить в чудо, но она была умной девочкой и понимала, что чудес не бывает, особенно таких.

Не зная, что делать, она вернулась в Ростов. Пряталась в каком-то склепе, выбираясь только затем, чтобы найти еду, а однажды забрела в какой-то подвал… Там мы с ней и встретились.

Все это она рассказывала по дороге домой…

По мере того, как я привыкал к новой жизни, я все чаще задавался вопросом: а что будет потом? После, когда Опасность станет одним из множества исторических событий? Сумеют ли выжившие создать нечто вроде нового общества, и если да, то каковы будут их главные ценности? Какими будут те гвозди в носу, которые станут определять статус человека? Деньги? Вряд ли они будут что-либо значить. Золото? Бриллианты? Драгоценности? Скорее всего, да, вряд ли люди потеряют интерес к различного рода цацкам. Даже если мир захватят ополоумевшие богомольцы или большевики. Еще, конечно, оружие, инструменты, знания…

Так, набивая брюхо и обустраивая себе жилье, я не забывал собирать и припрятывать драгоценности, инструменты, оружие, учебные пособия, чертежи, техническую документацию… Чуть ли не каждый день я делал очередной схрон, превратившись в этакого забавного двуногого хомячка, делающего себе запасы на зиму. Не забывал я и о пище духовной в виде музыки, книг и ДВД-дисков.

Но ни Опасность со всеми ее кошмарами и ни перспектива дальнейшего одинокого прозябания во чреве трупа цивилизации не вызвали у меня такого потрясения, как одна мысль или откровение... Я тогда, помнится, рылся в центральной библиотеке на Пушкинской в поисках более или менее ценной литературы… И вдруг, ни с того ни с сего, буквально на ровном месте…

Я вдруг понял, что в моей жизни ничего принципиально не изменилось. РОВНЫМ СЧЕТОМ НИЧЕГО. Нет, я не пытаюсь отрицать некоторые изменения на бытовом уровне вроде отсутствия водопроводной воды, газа и электричества, но те же лишения ждали бы меня, захоти я перебраться в деревню.

Остальное же все оставалось прежним.

Страх? Он не покидал меня с самого детства. Сначала я боялся одиночества и темноты, потом больших пацанов, потом нарваться на кого-то в чужом районе (за это могли запинать и до полусмерти), потом ментов, хулиганов, бандитов, пьяных… Потом армии и тюрьмы… Когда я ночью нарывался на незнакомых людей, я начинал автоматически готовиться к нападению. И я был таким не один. В Аксае практически не осталось домов без железных дверей, решеток на окнах и домофонов в многоквартирных домах. Люди всегда боялись ближнего, а те, кто не боялся, жили нахлобучив розовые очки на нос.

Одиночество?

Но я всегда был одинок. У меня никогда не было той близости, при которой можно всегда оставаться самим собой, не лукавить, не быть «дипломатом», не пытаться строить из себя кого-то еще… Всегда между мной и кем-то была некая маска, особенно между мной и мной…

Мы были дома. Только что вернулись с охоты на духовную пищу – набрели на магазинчик с приличным ассортиментом ДВД, а потом заглянули в библиотеку. Я сортировал наши трофеи, а Катя читала наиболее яркие перлы из какой-то книги по параноидально-народной медицине, и мы вместе смеялись до слез. Мы настолько потеряли бдительность, что не обратили внимания на лай Бармаглота. Потом была автоматная очередь и короткий жалобный собачий вой. Катя испуганно бросилась ко мне…

Подожди здесь, - сказал я, посадив ее на пол подальше от окон – рол-ставни вряд ли спасли бы ее от пули – а сам осторожно подошел к входной двери и посмотрел в глазок.

Во дворе хозяйничали трое мужиков. У одного из них был автомат, еще у двоих карабины. Тот который был с автоматом пнул ногой мертвое тело Бармаглота и скорее всего сострил. Ответом стал дружный смех. Меня накрыла волна ненависти. Не знаю, как я удержался от того, чтобы не броситься на них прямо там, во дворе дома. Но инстинкт самосохранения, а с ним у меня все было в полном порядке, заставил меня ждать, внимательно наблюдая за ними в глазок.

Покрутившись во дворе и не найдя для себя ничего интересного, они убрались. Я бросился одеваться. Катя попыталась, было, меня остановить, но я рявкнул на нее так, словно это она была виновна во всех моих неприятностях.

Найти их не составило большого труда. После недавнего дождя земля была мокрой, и след от колес их внедорожника сумел бы разглядеть даже слепой. Остановились же они всего в нескольких кварталах от нашего дома. Машину, черный «Хаммер», они бросили у ворот. Еще две стояли во дворе. Из открытого окна слышался смех, крики, детский плач… Дом мне понравился. Железная дверь, на окнах всех этажей решетки…

Вернувшись домой, я взялся за изготовления коктейля Молотова. Катя предпочитала меня не трогать, а мне тогда было не до нее.

Конечно, всю эту компанию можно было бы закидать и гранатами, но это была бы для них слишком легкая смерть.

Глубокой ночью, почти перед рассветом (как в фильмах про войну) я вышел на тропу войны. Как я и предполагал, они и не подумали о том, чтобы выставить часовых. Надежно подперев дверь каким-то бревном, - я нашел его во дворе, - я поджег тряпки в бутылках и побросал их в окна, стараясь кидать так, чтобы пожар вспыхнул сразу в нескольких комнатах. Это было мое первое убийство в жизни, но никаких кошмаров, как обычно об этом пишут или показывают по ТВ, я не испытал. Я сделал то, что должен был делать, и все, что я чувствовал тогда, было связано с горем утраты самого близкого существа во вселенной, каким стал для меня Бармаглот.

Вернувшись домой, я сел возле его тела и завыл. Я голосил, точно баба на похоронах…

Я и не заметил, как ко мне подошла Катя. Она села рядом, обняла меня, протянула чашку горячего чая, заставила выпить…

Не думаю, что я был каким-то там нелюдимым или необщительным человеком. Скорее наоборот. Я всегда легко знакомился, вступал в разговор, был интересным собеседником, умел понравиться женщинам... Но я не был и тем, кто стремится всегда быть с кем-то, только чтобы не остаться наедине с собой. От себя, в смысле от своего общества меня никогда не тошнило. Более того, едва я узнал, что есть такая вещь, как самодостаточность, именно она стала моей главной целью. И я сумел стать интересным для самого себя.

Нередко групповому убийству времени по предварительному сговору или без я предпочитал общество книг, фильмов или же просто медитировал или размышлял на какую-нибудь тему… Общался же я только тогда, когда общение могло принести либо удовольствие либо пользу.

Поэтому исчезновение ближних не стало для меня такой уж непереносимой трагедией. А возможность бесплатно черпать духовные сокровища как из магазинов и библиотек, так и из частных коллекций, сделала меня неимоверно богатым человеком, по крайней мере в собственных глазах.

Единственное, по чему я действительно скучал, была пара любимых ростовских ресторанов, где за вполне умеренные деньги можно было получить настоящее наслаждение от еды…

Если меня вполне устраивал простейший ДВД-плейер, и относительно нормальный телевизор, (я и в кинотеатре после их возрождения бывал каких-то пару раз), то Катя кино любила смотреть в кино. Поэтому мы, обшарив половину Ростова, обзавелись настоящим крутым проектором и восхитительной звуковой системой. Затем мы вынесли из будущего кинотеатра всю мебель, оставив там только удобный диван и небольшой стеклянный столик.

Я проходил мимо кинотеатра. Катя не закрыла дверь, и я совершенно механически туда заглянул. Я увидел каротину из прошлого, тот погибший, «доопасный» мир.

Катя сидела, забравшись с ногами на диван и обхватив колени руками (диван стоял так, что я видел ее сбоку). На столике стояла вазочка с каким-то десертом и чашка с горячим кофе. Катя с увлечением смотрела на экран, где похожий на Брюса Виллиса человек в очередной раз спасал Мир. Ничего не делая для этого, Катя наполняла комнату чем-то, что не имеет названия, чем-то совершенно неуловимым. Чем-то домашним, спокойным, уютным, родным… чем-то, что отличает твое, близкое, родное… Лучше, наверно, я не скажу.

Этого мгновения, этого мимолетного взгляда мне хватило, чтобы понять, насколько я соскучился по всему этому, как сильно мне его не хватало. Осторожно, чтобы не развеять очарование этого видения, я приблизился к Кате. Я сел перед ней на пол и уткнулся лицом в ее теплые голени – на ней были бриджи до колен. Тепло ее тела наполнило меня тишиной, блаженством, благодатью… Я ни о чем не думал, ничего не боялся, ничего не хотел… Я словно парил в пространстве ее внутренней красоты. Мне стало так хорошо, что я заплакал. Слезы лились по щекам, я же боялся пошевелиться чтобы их вытереть, чтобы не дай бог не спугнуть это накрывшее меня состояние… Катюша положила мне на голову руку, начала играть моими волосами, гладить меня по голове. Я словно бы стал ей, слился с ней в одно целое, проник в самые потаенные уголки ее души, одновременно открыв для нее всего себя… По крайней мере так чувствовал я. Когда же ЭТО закончилось, я, переполняемый чувствами, поцеловал ее верхнюю часть ступни, сразу же за вырезом мокасина. Непривыкшая к подобным проявлениям чувств, она отдернула ногу.

-Что с тобой? – спросила она.

-Все хорошо, глупенькая, ты даже не представляешь, как все хорошо…

А буквально через минуту мы уже страстно срывали друг с друга одежды…

Вот так начался самый счастливый период моей жизни. Я был влюблен, влюблен до безумия, влюблен до патологического состояния счастья, влюблен, как… забыв обо всем, мы почти не вылезали из постели. Мы «Разговаривали» прикосновениями, поцелуями, взглядами. Слова сделались совершенно ненужными. Они были слишком блеклыми, слишком казенными, слишком…

Мне нравилось заботиться о Кате, баловать ее, по возможности исполнять все ее желания и капризы. Я избавил ее от домашней работы. Сам убирал, сам готовил, сам стирал и гладил ее вещи. Я готов был целовать следы от ее обуви на земле, настолько мне было хорошо. Я был счастлив, счастлив, как никогда. И в первую очередь потому, что она отвечала мне взаимностью. Правда, ее немного пугала бушующая во мне страсть.

Я всегда полагал, что главное мировое зло или лучше даже сказать Главное Мировое Зло – это не правительство, не террористы, не чума или холера, не войны и глобальные катастрофы, а наши родственники и соседи. Как часто я мечтал о том времени, когда в моей жизни больше не будет вопящих под окнами, словно их режут, детей; не будет врубающих на полную громкость по ночам музыку в своих авто недополовозрелых кретинов; не будет гадящего в подъездах быдла; не будет бесноватых футбольных психов, устраивающих каждый раз после победы или поражения «нашей» сборной репетицию конца света! Признаюсь, когда Опасность уничтожила всех этих тварей, я вздохнул с облегчением. Но о том, что я обрету счастье после того, как основная масса людей перебьет друг друга, я и подумать не мог. И, тем не менее, скажи мне кто, что может все вернуть назад, и при этом я никогда не увижу Катю, я, не задумываясь, всадил бы в него пару обойм, а потом бы вбил в сердце осиновый кол и отрезал голову, чтобы точно наверняка…

-А тебе не приходила в голову мысль о ребенке? – спросила за чаем Катюша.

Этот обычный и вполне естественный для «того» времени вопрос заставил меня сначала подавиться чаем, да так, что мой нос стал руслом настоящей чайной реки, а потом несколько секунд смотреть на нее выпученными глазами и по-рыбьи открывать и закрывать рот.

-Погоди. Надеюсь ты не?.. – спросил я, немного придя в себя. Мне было страшно не то, что представить, но даже произнести это слово вслух.

-Если ты об этом, то я не беременная, - обиделась на такую мою реакцию она.

-Катюша, милая, ты даже представить себе не можешь…

-Отчего же, - оборвала меня она, - ты просто не любишь детей, а заодно и меня. Можешь не бояться, я не стану тебя напрягать.

После этих слов она хотела встать из-за стола, но я не дал ей этого сделать. Схватив ее за руки, я…

-Пойми меня, Солнышко, ни я, ни ты, и никто другой не смогут помочь тебе с родами или абортом. Ты умрешь, умрешь вместе с ребенком, и я этого действительно боюсь. Ты не представляешь, как я боюсь потерять тебя! Ты – это все, весь мир, вся вселенная, вся моя жизнь…

Приближалась зима, и с каждым днем все острее вставал перед нами любимый вопрос Чернышевского. С одной стороны, наш дом был прекрасно приспособлен для комфортного проживания в любое время года. Достаточно было утеплить трубу, по которой мы качали воду из колодца и залить в отопление воду, и все, дом к зиме готов. Газа, около сотни баллонов стояли в гараже, должно было хватить более чем с лихвой. С электричеством тоже не было никаких проблем. Вот только зима – это всегда снег, а снег – это следы. А следы… Следов оставлять нам было нельзя. А это могло означать лишь одно: стоит выпасть снегу, и мы обречены сидеть дома до следующей метели или до оттепели. Радовало лишь то, что зимы в Ростове обычно слякотные, с частыми оттепелями и дождями. Вот только из каждого правила есть исключения, и по закону подлости…

Единственной альтернативой был переезд куда-нибудь в Тмутаракань, где и в лучшие времена вероятность встречи с двуногим существом сводилась к нулю. Уж там точно можно следить (в смысле оставлять следы), сколько душе угодно. Вот только вряд ли там можно обеспечить себя удобствами, да и с продуктами не все так просто. Не говоря уже о том, что зимой надо топить печь, вот только вряд ли кто успел перед смертью запастись углем или дровами. Опять же оставался тот самый закон подлости, согласно которому какую-то мразь обязательно занесло бы к нам на огонек. И тогда…

Однажды, еще до знакомства с Катей я имел несчастье наблюдать за подобными отморозками. Дело было в парке имени Вити Черевичкина, (по крайней мере когда-то он назывался именно так). Прямо на летней сцене трое отморозков развлекались, пытая и насилуя самыми неимоверными способами пожилую женщину. От страха, боли и унижений она кричала так, что от одного только ее крика можно было сойти сума. Тогда у меня была позиция, с которой все это было видно, как на ладони. У меня был автомат и дикое желание воздать этим тварям по заслугам. Но страх оказался сильней – у них могли быть приятели, которые, услышав выстрелы... Не имея сил уйти, я досмотрел до конца это представление, а потом долго ненавидел себя за проявленное малодушие. И нарвись на наши следы подобная гоп-компания…

Короче, зимовать мы остались дома…

Я готовил чай, когда Катя ворвалась на кухню.

-Там… Там что-то происходит! – взволнованно выпалила она. – Пойдем, ты должен это увидеть.

Она схватила меня за руку и потащила во двор, даже не дав толком одеться, и лишь принципиальная разница в весе, я весил что-то около двух ее, позволила мне остановить ее в прихожей.

-Не суетись под клиентом, - сказал я.

-Пойдем, ты должен это увидеть! – Настаивала она.

-Что?

-Не знаю, но это важно.

Я не стал рассуждать о том, что раз ей не ведомо «что», откуда она может знать, что это «важно». Вместо этого я сказал:

-Хорошо. Давай на это посмотрим, но только не со двора. Не хочу, чтобы мой скальп украсил чей-то пояс. Пойдем.

Сказав это, я повел ее на чердак, где было буквально созданное для наблюдений за улицей вентиляционное окно. Вооружившись чем-то средним между подзорной трубой и телескопом, я принялся ждать, когда появится то, что так взволновало Катю.

Прошло не больше минуты, прежде, чем я услышал нечто буквально выбившее меня из колеи. КТО-ТО ГОВОРИЛ В МЕГАФОН!!! Что именно они пытались сказать, я не разобрал. Но это было не важно. Важно было то, что кто-то разъезжал на специальной машине по улице и передавал через репродуктор какое-то обращение к немногим выжившим.

Минуты через три в поле зрения появилась машина. Она остановилась у дома напротив. Из нее вылез молодой парень с листком бумаги формата А-4 и тюбиком клея. Приклеив лист бумаги к воротам, он вернулся в машину, которая двинулась дальше, передавая через равные промежутки времени свое обращение к вероятно существующему народу.

Мне стоило большого труда в течение следующего часа удерживать Катю в доме, которая, подобно Александру Матросову, неудержимо рвалась грудью на амбразуру. Наконец, когда я решил, что никакая опасность нам не угрожает, мы вышли из дома.

На листке бумаги настолько крупными буквами, насколько позволял размер листа, было напечатано скорее всего то самое обращение к народу, которое они и передавали при помощи репродуктора:

ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ! ВСЕМ, КТО ПЕРЕЖИЛ ОБРУШИВШИЙСЯ НА НАС КОШМАР! ВСЕМ, КТО ВЫЖИЛ, КТО ОКАЗАЛСЯ СИЛЬНЕЙ ОБСТОЯТЕЛЬСТВ!

ДОВОДИМ ДО ВАШЕГО СВЕДЕНИЯ, ЧТО ОПАСНОСТЬ ОТСТУПИЛА. БЕДА МИНОВАЛА, А УЧЕНЫЕ ИЗ БАРНАУЛЬСКОГО ИССЛЕДОВАТЕЛЬСКОГО ЦЕНТРА СУМЕЛИ НАЙТИ НАДЕЖНОЕ И ЭФФЕКТИВНОЕ СРЕДСТВО ОТ ОБРУШИВШЕЙСЯ НА НАС БЕДЫ. МЫ СНОВА МОЖЕМ БЫТЬ ВМЕСТЕ! МОЖЕМ СТРОИТЬ НОВОЕ ОБЩЕСТВО! МОЖЕМ ВОЗРОЖДАТЬ ГОРОД! МОЖЕМ ЖИТЬ НОРМАЛЬНОЙ ЧЕЛОВЕЧЕСКОЙ ЖИЗНЬЮ!

И МЫ УЖЕ ПРИСТУПИЛИ К ЭТОМУ! МЫ СТРОИМ НОВЫЙ МИР В ПОСЕЛКЕ «РАССВЕТ». МЫ ПРИГЛАШАЕМ ВСЕХ. ПРИХОДИТЕ! ПРИХОДИТЕ ВСЕ! У НАС ДЛЯ КАЖДОГО НАЙДЕТСЯ ДЕЛО, НАЙДЕТСЯ ДРУЖЕСКОЕ ПЛЕЧО И КРЫША НАД ГОЛОВОЙ! У НАС ЕСТЬ ВРАЧИ И МЕДИКАМЕНТЫ! И ОГРОМНЕЙШЕЕ ЖЕЛАНИЕ ВЕРНУТЬСЯ КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ К НОРМАЛЬНОЙ ЖИЗНИ.

Катюша обрадовалась как ребенок, впервые столкнувшийся с настоящим дедом Морозом. Она запрыгала на месте, захлопала в ладоши, а потом бросилась мне на шею, точно героиня советского кино, узнавшая о капитуляции Германии. По ее щекам текли слезы радости.

У меня же была реакция с точностью наоборот. Не то, чтобы я был неисправимым пессимистом, да и детство у меня было вполне ничего. Вот только, как показывала история, строительство нового мира зачастую было более кровавым процессом, чем даже разрушение старого. К тому же Опасность отбросила нас на сколько то там веков назад, и перспектива окончить свои дни в каком-нибудь неосредневековом кошмаре мне совсем не улыбалась. К тому же идея «возрождения из пепла» наверняка была связана с идеей о буме рождаемости, а я совсем не хотел, чтобы Катю посадили на цепь и заставили непрерывно рожать, точно она муравьиная матка. И это не говоря обо всех этих «господу помолимся», от которых меня тошнит еще больше, чем от футбольных фанатов и возрожденного козачества.

Хотя вряд ли серьезно стоило опасаться религиозной диктатуры – самой страшной из диктатур. К счастью, Опасность свела такую возможность практически к нулю. Дело в том, что, когда все это началось, богомольцы всех мастей и рангов бросились в свои храмы, решив, что Конец Света, о котором они так долго говорили, наконец-то настал. Заперев себя в храмах, богомольцы тем самым принесли свою последнюю жертву богам.

-Ты псих! Ты чертов сумасшедший псих! – Накинулась на меня Катя, так и не дослушав до конца мое устное сочинение на тему «Почему у меня такая рожа». – Почему ты во всем видишь только плохое? Неужели не может быть такого… что мы выжили. Мы пережили Опасность, и теперь нашлись другие, такие же, как и мы, люди, которые просто хотят жить нормальной жизнью, хотят забыть о пережитом кошмаре, хотят…

-Катюша, иди домой, - оборвал я ее монолог.

-А ты?

-Пойду, посмотрю, что за Эдем они там строят…

В свое время я, борясь с растущим животом, исколесил на велосипеде всю округу, так что подкрасться к «Рассвету» с наветренной стороны мне не составило большого труда.

Давно я не видел такого количества людей. Их было за пятьдесят или даже за сто человек. Глядя на них, я, наверно, чувствовал себя так, как почувствовал бы Робинзон Крузо, перенесись он в мгновение ока со своего острова на какую-нибудь демонстрацию трудящихся в Пекине. Около двух недель я с утра до поздней ночи наблюдал за этими людьми, и то, что я видел, вполне подпадало под понятие нормальной жизни. Они много работали, восстанавливали поселок, готовились к весенней посевной, и так далее. Они не выглядели чрезмерно счастливыми, как безмозглые сектанты или слишком усталыми или грустными, как рабы. Их никто не охранял, никто не контролировал, никто не заставлял силой работать. Они выглядели совершенно нормально, естественно, натурально, и это вызывало у меня все большее недоверие. Возможно, Катя права, и я действительно стал психованным параноиком, боящимся даже собственной тени.

Не знаю, насколько бы растянулась моя разведка, если бы не случай или воля богов. По дороге в наблюдательный пункт я нос к носу столкнулся с женщиной чуть старше сорока лет на вид. Одна была одна, и еще больше растеряна, чем я. Придя в себя, я схватил автомат, передернул затвор и направил ствол в ее грудь.

-Заткнись! – Как можно более свирепо рявкнул я, предупреждая ее крик.

Это подействовало.

-Хочешь жить? – Спросил я. Вот уж точно глупейший вопрос.

Она испуганно закивала головой.

-Тогда делай, что я скажу, и все будет хорошо. Ты поняла?

-Что… Что… вам… нужно?.. – Выдавила она из себя.

-Хочу задать тебе пару вопросов.

-Вы меня не убьете? – спросила она, посмотрев на меня полным мольбы, надежды и неверия взглядом.

-Двигай вперед, - приказал я, указав направление стволом автомата.

Я усадил ее в машину, отъехал на относительно безопасное расстояние от «Рассвета», после чего приступил к допросу.

-Рассказывай, - приказал я.

-Что рассказывать?

-Все. Кто вы такие. Откуда здесь взялись. Кто главный. Какому богу молитесь. И так далее. Только прежде, чем откроешь рот, посмотри внимательно на Станиславского, - сказал я, сунув ей под нос ствол автомата. – Учти. Свое излюбленное «не верю» будет говорить он. Только вряд ли тебе удастся обмануть его больше одного раза. Ты поняла?

Она согласно кивнула.

-Я превращаюсь в слух.

Она рассказала, что все они из разных мест. Всех их нашел и собрал некто Павел Михеич, ученый, долгое время сотрудничающий с Барнаульским исследовательским центром. После того, как Опасность миновала…

-А с чего вы взяли, что Опасность миновала? – перебил ее я на этом месте.

-Павел Михеич нам объяснял, но я не очень хорошо поняла. Вам лучше спросить у него.

-Вряд ли у меня это получится. Продолжай.

После того, как Опасность миновала, Павел Михеич сумел сколотить гигантскую по нынешним меркам коммуну. Живут они большим колхозом – иначе просто не выжить. Никакой идеологии. Никакой политики. Никакой обязательной религии. Личные отношения, вероисповедание и так далее – все это частное дело каждого жителя коммуны. Все отношения строятся на добровольной основе. Короче говоря, колхоз – дело добровольное, и каждый может покинуть его когда угодно, но самоубийц среди них нет.

-Да? А чего ж ты тогда шлялась одна без оружия и охраны?

-Мы не думали…

-А зря. Я не самый страшный отморозок на этой планете. И если вы не хотите, чтобы вас перерезали здесь, как кур, обеспечьте себе достойную охрану.

-Вы ведь меня не убьете? – спросила она, не веря в положительный ответ на этот вопрос.

-У вас действительно есть врачи? – спросил я вместо ответа.

-Да. И все необходимые медикаменты.

-Ладно, дорогу видишь? – спросил я, показывая на начавшую зарастать когда-то достаточно людную проселочную дорогу, по которой стада «КАМАЗов» возили тырсу из карьера, а военные гоняли солдат на стрельбище.

-Вы правда меня отпускаете?

-Хочешь, чтобы я передумал?

-Нет.

-Тогда идти. За час-другой доберешься. И старайся не попадаться кому-либо еще на глаза. Второй раз может и не повезти.

Оставив ее в полях, я бросился домой.

-Собирайся, - бросил я Кате, едва переступив порог дома.

-Что случилось? – Испугалась она.

-Мы сматываемся.

-Скажи мне, что случилось.

-У меня был контакт с цивилизацией «Рассвета». У нас чуть больше часа. После нас начнут искать.

-Что ты наделал?

-Ничего.

-Ты никого не?..

-Задал несколько вопросов и отпустил. Иначе у нас было бы больше времени. Собирайся.

-Ты точно ничего такого не сделал?

-Ничего. Или мне поклясться на Библии?

-Тогда почему ты так боишься?

Потому. Знаешь, как англичане охотились на лис?

-Что ты им сделал?

-Ничего.

-Рассказывай, или я никуда не поеду.

Я рассказал.

-Ты точно ее не тронул?

-Ты мне не веришь?

-Тогда почему мы убегаем?

-Потому что не хочу быть преждевременно одомашненным или трагически убитым. Собирайся! – рявкнул я на нее.

Спустя сорок минут мы уже мчались по Московской трассе. В машине только самое необходимое. Позади покинутый рай. Впереди… Катя демонстративно со мной не разговаривала. Ну а мне было не до ее обид.

-Ну и куда мы едем? – снизошла она до разговора со мной.

-Не знаю.

-У моего деда была пасека. Небольшой дом в степи. Это недалеко от Орловки.

-Дорогу знаешь?

-Могу показать. Или пустишь за руль?

-Давай для начала остановимся пообедать. Я умираю, хочу жрать.

-А я не голодная.

-Ты же ничего не ела.

-Меня немного тошнит. Возможно, это от нервов.

-Ты уверена, что в порядке?

-На все сто.

Но она не была в порядке. Тошнота только усилилась. Начались боли в кишечнике. Поднялась температура. Когда я попытался прощупать низ ее живота, она закричала от боли.

-Прости, милая, но похоже у тебя аппендицит.

-Что?

-Поехали. У этих ребят есть врачи.

-Но мы…

-Тебя, по крайней мере, они спасут.

В этом я не сомневался. Зачем кому-то отказываться от молодой вполне здоровой женщины без каких-либо репродуктивных проблем. А если верить истории, то женщины всегда были желанной добычей, такой же как оружие и драгоценности. Что же касательно моей судьбы, то (я сам не могу в это поверить) тогда я об этом не думал. Даже если мне было суждено потерять Катю для себя, это в любом случае было лучше, чем потерять ее вообще, да еще и таким нелепым способом.

Я резко развернул машину и помчал на полной скорости назад. Каждый раз, когда я ловил выбоину, катя громко стонала. Ей становилось хуже на глазах. Несколько раз мы чудом вписались в поворот. А один раз чуть не перевернулись, когда какая-то тварь бросилась нам под колеса…

Они все же вняли моему совету. Перегородили дорогу парой грузовиков, выставили вооруженную охрану. В какой-то степени это облегчало мою задачу.

-Остановившись на безопасном расстоянии (продолжи я ехать, они наверняка бы открыли огонь), я вытащил Катю из машины. Ей было плохо очень плохо.

-Я умираю… - не то спросила, не то сказала она.

-Нет, солнышко, здесь есть врачи. Они помогут. Они обязательно помогут…

Верил ли я в это? Не знаю. Во мне словно все отключилось. Только самое необходимое. Как тогда, когда я спасал свою жизнь.

-Ей нужен врач! – закричал я, боясь, что испуганные часовые откроют по нам огонь.

-Ей нужен врач!

Она не была тяжелой, но я… Я не был атлетом. По крайней мере я был не настолько сильным, чтобы пронести ее весь путь. Вот только на отдых у нас времени не было. Говорят, в состоянии шока человек способен на все. Я бежал, а сам боялся упасть, боялся, что руки мои не справятся, что я…

Я так и не заметил, что мое зрение переключилось на черно-белое изображение. Не понял, что вижу только узкое пятно перед собой. Не понял, что мой слух перестал воспринимать что-либо вообще. Я даже не заметил, как ко мне подбежали люди, и им фактически силой пришлось вырывать ее у меня из рук.

-Помогите ей, пожалуйста помогите… - повторял я, не видя тех, к кому обращался.

Потом, когда что-то во мне осознало, что Катя уже больше не у меня на руках, резервные механизмы отключились, и я, теряя сознание, рухнул на грязный холодный асфальт… Последней была мысль о том, что похожую сцену я видел когда-то в кино.

Или…

27 06 08