Литература

Одно из лучших творений, созданных в симбиозе человеками и природой – это Осень в Петербурге. Покрытые слизью здания нежнейше крошатся. Темнокожие люди в ярко-оранжевых жилетах собирают опадающие листья при помощи граблей. Влажная почва пахнет грибницей и болотом. В трещинах асфальта копошатся заторможенные муравьи.

А я брожу неподалеку, пинаю кучи листьев. Выхожу из парка, ступаю мимо рядов некрасивых зданий. Ржавые решетки, растрескавшаяся краска на дверях, под трещинами видны следы прошлых покрасок. Покрытые слоем пыли окна. Облупившиеся дверные косяки и рамы. Покосившиеся остовы хибар. Испещренные обрывками объявлений столбы и стены. Я стараюсь не думать ни о чем, кроме того, что вижу прямо сейчас. Это не кажется сложным занятием. Невозможно – на самом деле. Безобразно разбросаны старые деревянные поддоны.

Я на рынке. Тут продают всякую ерунду. Значки советской эпохи. Часы с портретом Путина на циферблате. Жемчуг поштучно. Бабулька продает платки. Косматый мужичок сидит прямо на земле; он продает разнообразнейший хлам. Пластинки, кинескопы, рваные книжки про ковбоев, бижутерия, зубные боры. Есть тут развал с порнографическими дисками и кассетами. Доисторические порнофильмы для приятных господ. Возле «Волги» (модели тридцатилетней давности) разложены на полипропиленовых мешках курточки и пуховики. Из некоторых уже лезет пух – китайская гадость. Седовласый дядька, морщинистый, в каждой морщинке въевшаяся пыль – он продает швейцарские часы 1896 года. Я ничего не собираюсь покупать. Просто меня приманивает эта грязь, эта трэш-эстетика. Расслабленно брожу, разглядываю всякую всячину, что-то хватаю, щупаю. Пытаюсь все это ощутить, утонуть в хаосе предметов, прочесть их истории, увидеть их насквозь. Натыкаюсь на собрание непристойных статуэток. Грудастые девы совокупляются в различных позах с сатирами, пан играет на своем авлосе, фарфоровые эрекции. Очень приятный на ощупь фарфор. Я вспоминаю рекламу южно-корейских кукол: размер ребенка, нежная кожа, многослойные стеклянные глаза, шарниры-суставы, раскраска и одежда на любой вкус. В моих руках оказалась статуэтка-подросток. Девочка лет двенадцати. Длинноногая, нескладная немного, несуразные ступни и запястья, нелепая поза. Она стоит на коленях, спина выгнута дугой, голова откинута, как у жертвы, правой ручкой она прикрывает глаза. В крохотных очах столько томления, что у меня в животе немного теплеет. Я испытываю голод, тянущий мои внутренности своими жирными пальцами, цепляющийся за кишки, щекочущий простату. Мне плохо, лучше не бывает. Я вспомнил о ней. Эта искусственная фигурка напомнила мне Лару. Я пытаюсь сокрыть свое смущение и охватившую меня страсть. Но еще сильнее впадаю в странное состояние ломки. Очень плотское состояние, когда бросает из жара в холод, и наоборот. Я поставил статуэтку на место, на глаза навернулись слезы. Страдание о том, что было и о том, что никогда не случится.

У нее на пальце пластмассовое колечко. На ней короткий сарафанчик, на груди аппликация – смеющийся Микки-Маус. Я помню ее еще совсем мелкой, когда она дрыгала ножками в колясочке. Я даже помню ее, когда она слюнявым ртом хватала соску. Сейчас она хороший спокойный ребенок. Лара показывает, как она нарисовала карандашами маму, папу и брата. Ножки похожие на кочергу, ручки похожие на грабельки, тельце – размазанная амеба. Много ярких пятен, какие-то неуместные цветочки и слишком улыбчивое солнце. Мне картинка нравится. Ведь ее нарисовала Лара. А она маленький ангел.

Я дружу с Давидом, он брат Лары. Мы играем во дворе в баскетбол, скачем возле единственной корзины. Наш баскетбол жестче, чем настоящий, мы толкаемся, финтим, балуемся. Иногда в пылу игры боремся, но не серьезно. Чтобы набраться мастерства, мы смотрим записи дворовых игр на видеокассетах. Потные негритосы ловко обманывают друг друга, вертятся как юла, быстро мечутся по площадке. Особенно захватывающие моменты показаны в замедленной съемке. Еще мы учимся делать трюки на BMX-е. Коленки и голени разбили в кровь.

Когда Давид, или как он хочет чтобы его звали – Дэйв, уходит делать уроки, я играю с Ларой. Она мне нравится. У нее на шее красивая родинка. Босоногая дурашка, мы прыгаем на кровати. Она меня щекочет, я катаюсь по полу. Случайно дал ей затрещину, прощу прощения. Лара принесла конструктор LEGO. Мы строим огромный замок. Чтобы Лара могла доставать до его верхних ярусов, я приношу с кухни табуретку. Хрупкая постройка выглядит очень красиво. Когда каркас готов, мы заняты декоративными деталями. Газон из зеленых пластинок, человечки из разных наборов. Я очень доволен проделанной работой. Но моя помощница пошлепала пяточками по полу, уходит, забросив стройку. Я иду за ней в детскую. Лара торопливо поднимает платьице, спускает трусики и садится на горшок. Ангелы тоже обладают физиологией.

Мне семнадцать лет. Я не знаю, что со мной происходит. Меня выгнали из нормальной школы, я подделал оценки и пришел учиться в вечернюю школу. Совершенно не могу понять, какие чувства связывают меня с матерью. Уже давно горячая детская привязанность сменилась нежной снисходительностью. В школе мне никто не навязывает ничего. Я узнаю только то, что я сам хочу узнать.

Иду по улице, со мной за ручку две малолетки. Одной двенадцать, второй четырнадцать. Я прекрасно вижу, какое будущее их ожидает. Четырнадцатилетняя девица мне не нравится, уже испорченная, слишком развязная. А та, что помладше, меня привлекает. Ее зовут Настя. Я разговариваю с ней, делая умные паузы. Она убеждена, что я размышляю о ее душе.

Настя пробуждает во мне демонов, которые заставляют раздеть ее, затем набросать на жесткой зернистой бумаге ее портрет углем. Тело подростка, ручонки раскинуты в стороны. Сосцы смехотворно торчат. Свет падает из окна, боковое освещение, прекрасно. Ее губы такие пухлые, что не смыкаются окончательно. Веки уставшего ребенка и ломкие ресницы. Я прорисовываю тонким угольком каждую неровную тень от ресниц. Но не могу передать бархатистость кожи. Это не визуальное ощущение, а тактильное. Переворачиваю ее, провожу ладонью по ее ребрам, поглаживаю небольшие угловатые ягодицы. Худышка. Она убаюкана моим голосом. Лежит на животе. Мой разум отказывается верить чувствам. Отказывается верить в то, что крошечные волоски на крестце у маленькой Настеньки могут быть так величественно прекрасны в лучах солнца…

Лара мне встретилась совершенно случайно. Теперь я нечасто гуляю с ее братом. У него свой круг приятелей и собутыльников, у меня свой. Лара подросла. Она выгуливает маленькую собачку. На Ларе ярко-алое короткое пальтишко, и теплые белые колготки. На голове у нее смешная бардовая шапочка с кисточкой. На ногах сапожки. Она похожа на милого гномика. Лара говорит, что ее мама заболела. Рассказывает что-то про то, как каталась на роликовых коньках с подружками. Она нежный ребенок. Но мои мысли в беспорядке. Я бегу к Насте. Только она может меня спасти от хаоса, усмирить мою ярость. Осуждать без лицемерия те проступки, которые ты совершил и в которых нашел источник неожиданной сладости, очень трудно.

Чуть не покончил с собой из-за Лидии. Тупая всеразрушающая безответная любовь. В моей телеологической схеме бытия образовалась брешь. Среди разрозненных вихрей боли, горестных озарений – я продираюсь сквозь липкое время. Я никому не нужен. Я одинок.

Но я могу жить. Могу находить смысл в каждой прожитой секунде. Смотрю на Лару, восхищаюсь ее красотой. Прямые русые волосы блестят на солнце. Длинные гладкие ноги сияют. Тугие шорты обтягивают упругие ягодицы. Ее идеальные икроножные мышцы напряжены. Она как пружина, сжимается и резко распрямляется. Она переносит вес тела с одной ноги на другую. Милое личико, как в замедленной съемке поворачивается ко мне. Она улыбается. Бьет теннисной ракеткой уже порядком потрепанный мяч. Мяч ударяется об стену и возвращается к ней на растерзание. Лара великолепна. Плечи и ключицы - само совершенство. Длинная шея увенчана прекрасной головкой. Огромные глаза излучают радость. Витальная энергия струится сквозь ее тело. Одного взгляда на нее мне достаточно, чтобы быть счастливым целый день. Я ее люблю больше всех на этом свете. Ее кожа – золотой шелк. Я вознес ее на невообразимую высоту, как божество, как великолепное творение, как ценное достояние. Она ловит мяч и подходит ко мне. Мы мило болтаем. Я разглядываю родинку у нее на шее, это сводит меня с ума. Лара запыхалась. Она тяжело дышит. Моя выпотрошенная душа ищет исцеления в ее чистой красоте. Я зачатый, выношенный, исторгнутый в слизи, вскормленный, вспоенный, дышащий, выросший, влюбленный, отринутый, разбитый. Вижу смысл жизни в том, что могу видеть улыбку этого ребенка.

«Ты неудачник – но я люблю с тобой ебаться».

Во мне пробуждается сексуальная ярость. Наташа стоит передо мной, снимает бюстгальтер. Ее плоть напрашивается на синяки. На ее теле немало красивых шрамов. Я хватаю ее за волосы. Повалив на пол, разглядываю. Старые синяки стали желтеть. Набрасываюсь на нее. Кусаю ягодицы. Мну груди. Покрываю страстными поцелуями ее тело. Она меня царапает ногтями. Трусики вымокли, я их с нее сдираю, ткань трещит. Мы целуемся, кусаем губы, стукаемся зубами, сталкиваемся носами. Губы болят от таких поцелуев. Наташа сжала бедра. Я ей говорю, что люблю ее; тогда она размыкается, открывается мне, отдается.

Она работает с моей мамой в одном офисе. Бухгалтерша. Но мне она очень нравится. Пара месяцев ожесточенной ебли заставляют писать сонеты для любой невзрачной сучки. После секса мы становимся вялыми, лениво двигаемся по квартире, кушаем, какаем, смотрим мультики, теребим друг другу половые органы.

Я двигаюсь с ней в одном ритме. Мы идеально настроены друг на друга. Она укачивает меня в колыбели своего таза. Два сильных потных тела, соединенные в плотский механизм. Правильные детали, четкие движения. Она всегда кончает подо мной, иногда несколько раз. Порой мы так много ебемся, что просто отключаемся, теряем сознание в процессе. Но не сейчас, мы только начали. Я в неистовстве оргазма разъединяюсь с ней. Брызги летят ей на груди, на лицо, и в конце просто ползут по животу.

Люблю смотреть на спящую Наташу. Она становится такой невинной, спокойной, смирной. Когда она спит, выглядит как красивый покойник. Труп меня не может предать или причинить мне боль. Мне нравится смазывать среди ночи ее влагалище, медленно входить в нее. Она продолжает спать, ворочается. Иногда я вставляю ей в попку. Но это редко, только если она делала клизму перед сном. Меня забавляет водить членом по ее лицу, когда она так беспомощна. Погруженная в беспокойный сон женщина. Я документирую вес наши склоки и противоречия, запечатлеваю все наши блаженства. Провожу сложное исследование. Нарекаю ее Обезьяной.

Когда Наташа уезжает, я отправляюсь на работу. Случайно так совпало, что я вышел на улицу в то же время, когда Лара идет в школу. Я ее провожаю. У нее на лице грим, попытка накрасится. Все ее мысли о предстоящем ЕГЭ. Болтает о всякой подростковой бредятине. У нее ревнивый парень, у нее тупые подруги. Стандартный набор детской хуеты. Я чувствую себя неловко. Лара мне все еще нравится. Хотя ее кожа уже прожарена загаром из солярия, хотя она пытается размалевать свое лицо, как престарелая проститутка. Зачем закрашивать слоями штукатурки, свою великолепную красоту? Пора с ней разойтись. Мне на работу, ей в школу. На ее щеке, чуть подкрашенный тональным кремом прыщик. Родинка на шее сводит меня с ума. Я знаю, что мы еще встретимся не раз:

-До встречи Лара.

Она отвечает:

-Удачи тебе.

Эта ее улыбка! Сквозь все нагромождения культурного уродства – я вижу ее настоящее лицо. Непритворное. И это видение – лучше любого секса. Это лик пречистого ангела.

Обезьяна ушла из моей жизни окончательно. Лидию я иногда вижу, и мы мило проводим время за разговорами. Периодически натыкаюсь на Лару, как и раньше. Я больше не хочу страшных отношений, скандалов, невменяемого блядства. Я успокоился.

Идем с Ванькой по Невскому проспекту. Купили ароматизированные сигариллы. Ванька фотографирует рабочих – те живописно развалились прямо на тротуаре, усталые люди. Рабочие не рады нашему вниманию, кидают в нас камнями. Уходим от погони. Зашли в Дом Книги, рассматриваем альбомы Антона Корбайна, Ричарда Аведона, Хельмута Ньютона. Я увлеченно листаю сборник лучших фотографий Боба Дилана.

Потом мы зашли в РусФото. Там небольшая выставка, нас пропустили бесплатно. Рядом с нами оказываются две девушки. Я негативно отзываюсь о художественной ценности некоторых фотографий, просто говорю: «Пойдем, бля, пожрём, тут хуйня одна». Девицы принимают мои оскорбления на свой счет. Одна побагровела, вторая гневно посмотрела на меня.

Мы пришли в Zoom. На стене перед входом висит плакат, толпа людей с фотоаппаратами, огромная толпа, уходящая за горизонт. Внизу подпись: «Слишком много фотографов». Ванька стыдливо прячет в чехол свой Olympus. Красивый юноша стоит за стойкой, наливает в стаканы коньяк. Мы прошли в зал для некурящих. Непринужденная молодая официантка садится на пол у нашего столика. Мы мило беседуем. Обмениваемся шуточками. Заказываем пожрать. Официантка уходит, повиливая попкой.

Это заведение существует под лозунгом: «Ты то, что ты читаешь». Вдоль всех диванчиков проходят полки с книгами. Иван листает юмористический комикс про «Боженьку и Адама». Я рассматриваю альбом, в котором представлены анатомические зарисовки Леонардо да Винчи. Нам принесли виски. Мы пьем и беседуем. Я рьяно пытаюсь объяснить, почему меня бесит серость масс. Привожу примеры из трудов Ортеги-и-Гассета, краткие, чтобы было яснее. Меня пугает отсутствие элементарной грамотности у большинства людей. Ведь в демократическом обществе – право голоса есть у каждого, не зависимо от уровня образования.

К нам присоединились две девочки. Пришла после работы Аля – подружка Ивана. Аля привела свою сослуживицу (Дарью) с очевидной целью, познакомить меня с ней. Они обе занимаются реставрацией старинных документов. Дарья села рядом со мной, я заглянул в вырез ее кофточки. Размер этак третий. Но сиськами меня не проймешь. Дарья конечно милая и добрая – но мне не нужная. А вот Аля мне нравится. Она занудная немного, но зато классно готовит и хороша собой. Внешность у нее конечно обычная, но меня радуют крошечные прожилки на ее висках. Бледность делает ее похожей на мраморную статую. Ванька живет с ней уже год.

Зашел разговор о моем недавнем увлечении. Ах, этот нежный ребенок. Альбина могла бы быть моим домашним животным. Она прекрасна какой-то асексуальной красотой. Я все равно не смог бы трахнуть ее, слишком она мелкая. Ее масса в два раза меньше моей. Она весит всего тридцать пять килограмм. У нее очень непривычное тело, которое хотелось бы воспевать и восхвалять…

Собрался съездить на море. Сейчас на маршрутке до железнодорожной станции, а потом на электричке до курорта. Там меня встретит Диана, с ней будет ее младшая сестра, недавно приехавшая из Ингушетии. Ее младшая сестра мне нравится. Она красивая, хотя в этот момент носит второго ребенка.

С автобусной остановки идет Лара мне навстречу. Издалека она кажется принцессой. Но подходя ближе, я различаю несовершенства. Лара краснеет, смущенно прикрывает рот. У нее слегка опухшее личико из-за недосыпа. Смазана тушь. На ней надето короткое платье и босоножки на высоком каблуке. Я разглядываю ее ножки. Лара объясняет мне, что едет с выпускного, поэтому всю ночь не спала. «Платье порвала», – показывает она мне. Ткань разошлась ровно по шву сзади. Я вижу трусики. Беру Лару за талию, говорю, чтобы бежала в душ и отсыпалась. Она уходит. Смотрю ей вслед. Мне как-то грустно.

Целый день буду думать только о ней. Это чувство сильнее страстей и горестей. Я за нее беспокоюсь, я готов окружить ее любовью. Но ей это не нужно. Хотя откуда мне знать. В этот момент - я безупречен. Надел солнцезащитные очки и понес свою радость и боль дальше.