Литература

[Из неопубликованных записей Феликса Б.]

Двоюродная сестра говорила мне, что в Восточной Пруссии, особенно у польской и литовской границ, проживало множество идиотов. Это были поляки, мазуры, кашубы и русские старообрядцы. Они или обсуждали бога и его трудности в общении с ангелами и людьми, или пьянствовали, благо спиртное здесь изготавливали без перерыва и продавали без проблем – зубровку, вишнёвку, крупник.

Пока немцы работали, сии враги империи сочиняли чепуху о том, как однажды упадёт им на головы счастье и покроет их вечной, несмываемой славой.

Недалеко от лютеранского поозёрья, говорила мне сестра, в конце девятнадцатого века была деревня католиков, а потом сгорела.

Возле вырубки тогда жил плотник. Жена его – бывшая гувернантка, выгнанная помещицей за распутное поведение, - обучила дочку Анну грамоте да и померла, потому что существовать в такой глухомани у неё не было сил. А другие женщины в деревне были страшные или замужние, и плотник запил.

Анна была довольно миловидной, с волосами, как пепел, и глазами, как алмазы. Глупости, которыми набила ей голову «образованная» мать, вскоре дали свои плоды. Девушке хотелось не шить и вязать на продажу, а замуж за богатого.

Однажды Анна отправилась в лес за малиной, по пути задумалась о богатом муже и не заметила, как вышла к сторожке старого лесника, про которого говорили, что он колдун. К людям он почти не ходил, всё больше люди к нему, и люди эти были сомнительной репутации. Анна перекрестилась и собралась идти дальше, но лесник уже шагнул на крыльцо, и она замедлила шаги. Из-за его плеча выглядывала Марыля, слывшая в округе гадалкой, неопрятная цыганистая баба с кольцами в ушах. Создавалось ощущение, что у лесника в доме дым коромыслом. Слышно было, как звенят вилки и стаканы и пьяно смеются гости. Лесник спросил, не хочет ли Анна водки, та отказалась.

- Верно, - сказал лесник. – Не пей ни глотка с чужими людьми. – И тотчас же всё стихло. Он взял девушку за руку, и когда она вошла с ним в сторожку, там было пусто и свежо, как после предпраздничной уборки.

- Что отец поделывает? – спросил колдун, садясь на потемневший от времени деревянный табурет.

- Чего ты спрашиваешь, - сказала Марыля, - водку он глушит, и это тебе прекрасно известно.

Из углов послышалось омерзительное хихиканье. Лесник только покачал головой, глядя на Анну так, будто знал про нее всё. А цыганка ушла за перегородку и зашепталась там с кем-то, кого там, при ближайшем рассмотрении, в помине не было.

- Ты, Анна, - сказал лесник, - зря думаешь, что умнее односельчан. Они хотят того же, что и ты, - чтобы пана сгубить, да на его место сесть, да чтоб за это добрый царь по головке погладил.

- А чего я, по-вашему, должна хотеть? – возмутилась Анна. – В монашки пойти, капюшон на голову да коленями на горох? Ни разу не видела, чтоб кому-то от этого легче стало. Если не выйду за богатого – утоплюсь! Отец половину денег пропивает, я хожу в рваном платье, а даже если бы и было хорошее, всё равно некуда в нём пойти.

Лесник с печалью смотрел на неё, так долго, что воздух вокруг них потемнел, а когда рассеялся, Анна увидела, что колдун протягивает ей старое чернёного серебра кольцо.

- Три раза в жизни обладателя это кольцо становится золотым, - сказал он. – Каждый раз это или об опасности предупреждает, или о чём-то очень важном. И каждый раз ты можешь загадать желание, и оно обязательно сбудется, а если находишься в опасности – она минует. Мне когда-то подарил это кольцо один умный человек. Всё, что я загадал, сбылось, и давно пора передать его другому, да всё подходящего не мог найти.

- Пей свою отраву, - сказала Марыля, ставя на стол глиняные кружки с красной жидкостью. Казалось, что это обычный чай из листьев смородины.

- Спасибо вам, - осторожно ответила Анна. – Я пойду, отец заждался.

- Сдохнет скоро твой отец! – закричала ей вслед цыганка. – Нажрётся водки – и сдохнет!

И кто-то невидимый долго смеялся в углах.

Десять дней Анна носила кольцо и думала, что так десять лет можно прождать. И что лесник её, наверно, обманул, ведь ни гроша не взял в уплату, а в этом есть что-то подозрительное. Десять дней Аннин отец пил водку, потом выпил палёной и заболел. Анна пошла к лекарю. Лекарь спал пьяный. Плюнула она в пыль и отправилась домой. Мимо неё с грохотом прокатилась бричка, запряжённая парой гнедых. Правил ею молодой помещик Тадеуш Ставецкий, подтянутый и щегольски одетый. С простонародьем он был вежлив, почти как с немецкими дворянами, но что толку – богаче крестьяне от этого не становились. Заслонившись рукой от летевшей в лицо пыли, Анна увидела, что кольцо у неё на пальце золотое.

«Хочу, чтоб Тадеуш влюбился в меня! – заторопилась она, не веря глазам. – Чтоб женился на мне и поселил в поместье! Чтоб…»

Кольцо опять стало серебряным, с чёрными точками, складывающимися в мелкий непонятный узор.

Мать Тадеуша, вдова, была очень злой женщиной, потому что крестьяне пили, а немцы притесняли её в правах. Тадеуш делами почти не занимался, зимой в Ликке играл в карты, а летом в усадьбе валял дурака. Мать пыталась его женить, чтобы он образумился, но богатых невест уводили пройдохи, а бедные были не нужны.

Обычно Тадеуш пытался угодить матери, ради неё даже поместье ни разу не ставил на карту, но жениться ему хотелось меньше всего на свете. А тут, стоило ему несколько раз увидеть Анну, как он понял, что влюбился, и такова эта любовь, что не нужны ей атрибуты вроде романсов и дрянных стишков в альбом, тем более что ни альбома, ни рояля у Анны не было. Вскоре вся деревня уже знала, что пан завёл себе новую фаворитку. Анну стали бояться, и она очень радовалась. Плотник тоже обрадовался, выздоровел и снова запил. Наконец Тадеуш настолько свихнулся, что отвёз Анну в городской костёл, и там пьяный ксёндз заплетающимся языком прочитал над ними сакральную формулу.

Пани Ставецкая знала об увлечении сына от своих наушников, но не подозревала, что дело зайдёт так далеко. Женитьба Тадеуша привела её в бешенство. Анне казалось, что в поместье происходит то же, что и в доме лесника: везде ей слышался шёпот, хихиканье или обсуждение её вымышленных недостатков, но стоило ей войти в комнату, как всё стихало.

- Может быть, уедем в город? – предлагала она мужу.

- А что там сейчас делать? Мои приятели тоже в поместьях сидят, остались одни немцы, с которыми даже в карты не поиграешь – сразу заметят, что жульничаю.

Теперь Анна поняла, за кого вышла замуж, но вернуться домой было невозможно. Оставалось ждать сентября – до конца лета поляки в город не вернутся. Жаловаться маменькиному сынку Тадеушу на свекровь было бесполезно. Анна опустила голову и печально побрела в гостиную.

- Вам не кажется, дорогая, что ваше новое платье вам не идёт? – встретила её в гостиной пани Ставецкая.

- Да, оно мне широковато, как ни затягивайся, - ответила Анна, собравшись с духом. – Оно подошло бы женщине с менее тонкой талией, такой, как у вас.

На следующий день, когда пани Ставецкая пришла завтракать на веранду, на лице её блуждала усмешка. В бокалы было налито белое вино. Пани Ставецкая на секунду отвернулась, и Анна увидела, что подаренное лесником кольцо стало золотым. «Что бы ни угрожало мне сейчас, - подумала она, - пусть ничего дурного со мной не случится, - и хотела добавить: - И пусть падёт всё дурное на головы тех, кто это замышляет», - но свекровь уже обернулась к ней, и кольцо снова было серебряным.

- Ваше здоровье, пани, - вежливо сказала Анна и выпила бокал до дна, а в вино была добавлена можжевеловая настойка, из-за которой женщины умирают от кровотечения. Прошло несколько часов, сутки, трое суток, а с Анной ничего не случилось.

Сначала свекровь подумала, что кто-то из слуг узнал и донёс Анне о готовящемся отравлении, но вскоре стала склоняться к мысли, что невестка – ведьма: дворяне и крестьяне в этих местах были одинаково суеверны и малодушны.

На другой день пани переоделась в простое чёрное платье и пошла к уже упомянутой гадалке Марыле, которая тоже была вдовой; говорили, что своего мужа она самолично спровадила на тот свет. Стены были увешаны вениками из трав, от запаха которых пани Ставецкая чуть не упала в обморок.

К концу рассказа помещицы Марыля с трудом сдерживала злобный смех.

- Анна – колдунья, - заявила она. – Должно быть, отец её всякому паскудству научил. Ходят слухи, что плотник продал душу дьяволу, чтобы жениться на богатой, но бесы обманули его – подсунули учительницу, которой помещик обещал большое приданое, а выдал полтора пфеннига!

Марыля не могла открыть секрет кольца: за это её ждало бы наказание пострашнее можжевеловой настойки. Но и отказать себе в удовольствии полюбоваться, как обнаглевшая девчонка окажется по колено в грязи, она не могла.

- Что же мне делать? – спросила пани Ставецкая.

- Не скрывайте правду, пани. Скажите вашему сыну, что его жена ведьма, и если он завтра в полночь придёт на опушку леса, то убедится в этом сам.

Тадеуш не хотел в это верить. Он посоветовал матери съездить в Кёнигсберг полечить нервы. Мать в гневе вышла вон, Тадеуш налил штоф водки и задумался. Ему тоже начала казаться подозрительной его поспешная женитьба.

Проснулся он вечером. Очень болела голова, и в ней шелестела одна фраза: «Тринадцатое, опушка леса». Тадеуш с трудом привёл себя в порядок, опохмелился и поехал на опушку. Никого и ничего там не было. Только совы, сверкая во тьме подлыми глазами, пытались ловить мышей.

«Мать совсем сошла с ума», - подумал Ставецкий, и тут из чащи донёсся невнятный шум. Звуки всё приближались, и вскоре Тадеуш услышал за кустами вопли и треск. Удерживая поводья одной рукой, другой он раздвинул ветки и увидел на поляне жуткую вакханалию. Голые мужчины, женщины и малолетние дети плясали, орали и грызли корни деревьев, которые отвечали им бранью на кашубском языке.

Одна из женщин обернулась, у неё было лицо Анны. Тадеуш рванул поводья и поскакал невесть куда, сопровождаемый хохотом и омерзительными звуками скрипки, на которой играл пейсатый чёрный козёл, стоящий на задних ногах посреди поляны.

Только на рассвете Тадеушу показалось, что он нашёл дорогу обратно. Он выехал на край леса, поросший можжевельником. Всё вокруг окутывал странный серебристо-серый туман. Молодого человека так трясло, что он с трудом удерживался в седле. Чёрт, это же не поозёрье, а совсем незнакомая местность, внезапно понял он. Тропинка больше никуда не вела – за плотной стеной тумана вообще ничего не было. Отчаявшийся Тадеуш забормотал молитву:

- Anima Christi, sanctifica me. Corpus Christi, salve me. Sanguis Christi, inebria me, kurwa mac.

Из тумана, не торопясь, вышел бородатый мужичок с корзиной.

- Эй, любезный, - крикнул Тадеуш, - постой! Как попасть в такую-то деревню?

- Да вот же она, - удивлённо ответил мужик, - у вас за спиной.

Тадеуш обернулся, и его стал разбирать истерический смех. Он хотел поблагодарить мужика, но тот уже исчез, только дырявая корзина осталась валяться на земле. Из неё выползали змеи, ужи и жабы.

Дома он не захотел не то что говорить с Анной, а даже видеть её. Говорила пани Ставецкая. Анна требовала разрешить ей увидеться с мужем, и, наконец, он появился в дверях, бледный, как свежевыстиранная простыня, и велел ей убираться.

Анна без устали смотрела на кольцо, но оно оставалось серебряным. Она собрала скромный узелок и покинула поместье. Дети служанок свистели ей вслед, а служанки швыряли бы камнями, если бы это разрешал не только Ветхий Завет, но и общественная мораль.

Направилась Анна не к отцу, а в сторожку лесника. Лесник курил махорочный табак, на столе перед ним лежала библия Мартина Лютера.

- Чему ты удивляешься? – спросил он. – С нами связаться – всё равно что с врачами: заплатить-то заплатишь, а вот вылечат тебя или угробят, один бог знает.

- Я же вам ничего не заплатила, - с ужасом сказала Анна.

- А когда не платишь, и вовсе на хорошее рассчитывать нельзя. Ты скажи спасибо, что я вчера твоего муженька на дорогу вывел, а то Марыля совсем задурила бы ему голову, и сгинул бы он, как пить дать. А там его мать быстро загнала бы тебя в могилу: ведь возможность поломать судьбу у тебя осталась только одна, и ничего умного ты уж точно не пожелала бы.

- Так это Марыля наколдовала? – переспросила Анна, которой вдруг всё стало ясно. – А вы с ней водку пьёте...

- С кем же мне ещё пить? – пожал плечами лесник. – С вашими деревенскими мужиками? Они скучные дураки, а Марыля бесов приводит, с которыми весело.

Анна положила на колени узелок, на узелок – голову и разрыдалась.

- Не горюй, - сказал лесник, - кольцо станет золотым ещё раз.

- А вдруг это случится лет через тридцать, и я тогда буду нищенкой бродить по свету, старая, оборванная, и никаких желаний у меня не останется? Не лучше ли сдохнуть? Жизнь, которая начнется у меня с завтрашнего дня, - это уже не жизнь.

- Одного я тебе не открыл, - спокойно отозвался лесник. – Кольцо можно трижды повернуть и загадать желание. Оно сбудется, но сразу после этого человек умрёт, потому что судьбу торопить нельзя.

- Зачем это? – изумилась Анна. – Когда ты мёртв, тебе уже всё равно, что ты загадывал накануне.

- А ты пораскинь мозгами, как следует, - предложил он.

Дураки и их наследники ещё долго рассказывали, как однажды в августовский полдень вспыхнуло второе солнце. Длинные искры от него посыпались во все стороны.

Тадеуш проснулся от навязчиво яркого света, выглянул в окно и увидел, что рядом с белым диском над кронами лип сияет оранжевый. Ещё мгновение, и ему почудилось, что это не солнце, а женское лицо с узнаваемыми чертами. Тут острый луч коснулся крыши и стал невидимым, и усадьба Ставецких загорелась. Никакой водой нельзя было залить этот огонь. Даже если бы усадьба и все вещи в ней в ней были из цельного мрамора – сгорели бы дотла вместе со своими хозяевами.

Вся негодная католическая деревня пылала, и немцы, проезжая мимо в своих чистых новых пролётках, думали: торф горит. А лесник в сторожке перечитывал трактат Лютера о борьбе с католиками и думал, что теперь обманул и сатану, и бога и обрёл, несмотря ни на что, спасение души.

2005.