Литература

Не будь сукой

Не будь сукой

Не будь сукой

Олаф Уилкинсон. Из Заклинаний

Письмо – это как дрочка…

Ницше. Из Невысказанного

- Сосем-с? Ну и как? – пишу я ей.

- Неплохо. Сейчас это уже третий член в моем рту за эти семь дней.

- Молодец, ну ты прям Анка-пулеметчица. С глиняным, блядь, тромбоном.

- Спасибо, я стараюсь.

Надо мной черепаховое небо, а я в нем – черезпаховый моллюск и меня тошнит мидиевыми пельменями. Как тонко он, сука, однако чувствует – думается где-то далеко насмешливым эхом. Но я же в священной черепаховой супнице, поэтому мне нечего бояться. Любые моллюски – временны. Я это знаю, это же знает моя клоака, что отмерзает на бетонном щите канализации, под ним – тихо, под ним – глухо. Устрицы ворочаются, гнут мою левую бровь, скулу, левый угол рта, но сил у них мало. Боли недогримаса – как жаль. За моей спиной заботливо разбит фонарь Южной магистрали – как? – вы еще не знаете, что именно ТАК! и никак иначе называется эта новая трасса, появление на свет которой я оплакиваю по сей день?!

По грунтовке медленно тащится авто, очередной находчивый романтик едет трахать свою любовь, фары интимно приглушены, он плутает, изображая уверенность, еще один разворот на 180. Между мной и городом бьется в припадке безумства, с неистовством гейзера, фонтан, выбрасывая белую пенную струю метров на двадцать, разметав свою гриву над озерцом, поигрывая подсветкой, как цыганский барон – камнями в перстнях, перстнями, панированными камнями. Вдалеке взрывается салют, долго, упорно, уныло, настойчиво, взрывается. Мне как-то смешно и страшно. Чего празднуем-то? Страшно, но моллюски понемногу успокаиваются.

Вокруг ночная прохлада узорчато смешивается с вонью горелого тысячелистника и трупов мелких животных. Я сморкаюсь и кашляю. Нет больше цепочки далеких огней аэропорта, только вонь, гарь и сухой кашель.

На всей трассе разбит лишь один фонарь – за моей спиной, ибо никакого другого там нет и быть не может.

PS. После, вытерев руку, я понимаю, как мало меня это заботило, заботит и будет заботить.