Литература

МЕШОК

КОМУНАЛКА

Стеблин открыл глаза. В пространство кругозора тягучим, плавленым пластмассам втек знакомый интерьер помещения: на тумбочке в углу комнаты работал телевизор – по «Первому каналу» тупил КВН; на оконном подоконнике, задыхаясь от июльского солнца, стоял горшочек с гортензией, еще немного еще чуть-чуть и он вполне мог превратиться в экземпляр чьего-то гербария, на столе, у томика Кафки, вырисовывался силуэт ополовиненной бутылки пиво, на полу, визуально съедая большую часть пространства, стоял мольберт - с холста на молодого человека смотрело лицо некой обнаженной, бесконечно уродливой женщины. Картины вообще были повсюду, они громоздились по углам, тянулись вдоль стен помещения и висели на его стенах. Нельзя было сделать и шагу, чтобы не наткнутся на них. Мебель, если не считать раздвижного кресла, тумбочки и узкого гардеробного шкафчика в комнате практически отсутствовала. К вяло-гнетущей атмосфере помещения также примешивались и запах анаши, и пьяные голоса, доносившиеся с улицы от одной из многочисленных забегаловок и, в довершении, незримый, но явный образ Полковника, жившего где-то там - в подсознание самого Стеблина.

Переводя взгляд с пивной бутылки на хохотавшего на экране Ярмольника молодой человек задавался тем же вопросом, каким по утверждению Шекспира в свое время мучился датский принц, но только вместо «быть или не быть?» его вопрос можно было сформулировать иначе: «повесится или нажратся?». Так или иначе невесть бог какой выбор. К счастью ход этих мыслей вскоре оборвала музыка и приятный мужской баритон раздавшийся следом: «Ах, грибочки лузерные, в солнце шляпки золотые, не расти вам более в лесу. Под навесом кроны свода, молвите: прощай свобода, - я домой вас унесу». Мелодия, то замирала в воздухе, то словно из ниоткуда возникала вновь. Знакомый дефект любимой грампластинки Мареева, которую тот в связи с нежданным боблом и своим хорошим настроением частенько вставлял в свой доисторический аппарат. Ни закрытая дверь, ни кирпичные перекрытия не мешали распространению звука.

Недолго посидев на месте, дабы собраться с мыслями, Стеблин встал, но прежде чем выйти за дверь очередной раз проверил на месте ли мешок. Естественно, что мешок с надписью «Сахар 100кг» оказался на своем прежнем месте, а именно в шкафу для одежды, прикрытый во имя конспирации различным тряпьем. Покончив с этим, Александр вышел.

За дверью его личной жилплощади тянулся длинный коридор типичного общежития: рама велосипеда «Кама», спущенный футбольный мячик, большой деревянный короб, под крышкой которого гнили десятки килограммов картошки, кеды, кроссовки, галоши, вешалки для одежды, - все это, тянулось параллельно друг другу вслед за галереей дверей, начинавшейся от входной и заканчивавшейся на углу поворота на общий туалет и ванную комнату. Дверь№7 была приоткрыта. Невзирая на день комнатенка была овеяна мраком как и зловоньем тихо и гнетуще сочившимся наружу. Нагромождение хлама начиналось с порога и буквально поглощало пространство. Своеобразная пирамида способная затмить и пирамиду Хеопса состояла в основном из банок с неизвестным содержимым, одежды, книг, испорченной аудио-видео техники, а также ржавой металлической койки каким-то непостижимым образом вклиненной меж всего этого, и росла до самого потолка, оканчиваясь лишь громоздкой коробкой работавшего граммофона. Помимо музыки и запахов из этой с позволенья сказать берлоги, доносились шорохи и писки. «Здесь водятся монстры», - всякий раз проносилось в голове Стеблина, когда он проходил мимо.

У кухни он встретился с девушкой. Она не видела его; чуть опершись об дверной косяк плечом, Оля своими большими полными мечтательного эротизма глазами смотрела куда-то в сторону. На секунду Стеблин застыл на месте и невольно залюбовался ею.

- Как можно быть такой… - Он попытался подобрать подходящие как ему казалось слова. – …такой… такой… такой аморально-прекрасной, - наконец заключил он.

Оля обернулась; ее прохладное выражение лица, озарилась внезапной улыбкой.

- Уже проснулся?

- Я спал?

- Не знаю, я стучала.

Стеблин пожал плечами:

- Значит, спал. А что тут у нас происходит? У Гриши праздник? Новый год? Так вроде б лето…

- Сам погляди.

МАРЕЕВ

Оля отстранилась и Стеблин, перекинув голову через ее плечо, выглянул на кухню. По сальному, местами оттопыренному линолеуму скользило некое необратимо-верткое тело. Гротескный вид Мареева, а это конечно был он, был достоин и мхатовской сцены. Вообще-то он и был актером, правда бывшим, но по его собственным словам лет так тридцать назад он даже учувствовал в постановках самого Эльпшмэна в партнерах Смагина и Рудзековской, правда, было ли это правдой или всего лишь фантазийным удовлетворением былого тщеславия Гриши, никто толком не знал.

Представьте себе эту бывшую звезду театра, этого советского Джонни Депо начало периода застоя. Ничего не осталось от этого в прошлом красавца: спина его теперь смахивала на коромысло, лицо – на безжизненную маску, в глаза навсегда заползла пустота, сальные волосы плашмя лежали на плечах, кисти рук, можно было сравнить с клешнями, ноги – с ходулями. Все это, плохо вяжущееся друг с другом и потому комичное и притом при всем как бы выставленное напоказ, скользило в начищенных до блеска штиблетах, выглядывая наружу из-под сукна самого настоящего смокинга, который Мареев одевал, как и в торжественные дни, так и в те, когда устраивал себе большую стирку и носить кроме этого старого смокинга заплатами на локтях у него было просто нечего. Он все еще рассчитывал как-нибудь сбыть смокинг с рук, но на непроизвольном развале у моста, где торговали всем, что и в голову никому не придет покупать и где Мареев проводил большую часть своего времени, смокинги давно перестали пользоваться спросом, если конечно пользовались таковым когда-либо вообще.

- Fuck! – вырвалось из Стеблина при виде такого Мареева.

- Знаешь Шурик, я тоже рад тебя видеть, - не оборачиваясь, откликнулся тот.

- День рождение? - не без интереса рассматривая постепенно накрывавшийся блюдами стол, поинтересовался Стеблин.

- Да.

- И сколько тебе?

- Не мне, Саша, - усмехнулся Марев. - Ким Чин Иру.

- Это типа факт или метафора? - вставила свое слово до этого молчавшая Оля.

- Не то и не другое, это, молодые люди, мой гребаный образ жизни.

Оля рассмеялась.

- А откуда бобло? – спросил Стеблин.

- Помнишь, я тебе часы предлагал за стольник? - Мареев резко повернулся. - Там еще двуглавый орел выгравирован был. Ты отказался, сказав, что тебе как великому поэту на время как-то начхать.

- Ну, было дело.

- Так я их в ювелирку отнес на Солнечной, так мне «очкастые» за них не сто рублей, а сто бакинских откинули. Представляешь, сразу сто!

- Fuck!

- Не то слово Шурик, не то слово…

- Я же говорила - золотые, а ты дурень не верил, - стукнула кулачком в плечо Стеблина Оля.

Недолго постояв на месте, понаблюдав за виртуозными движениями Мареева, ловко сервировавшего стол, и отметив про себя: а все-таки у чувака есть талант, Стеблин двинул в ванную комнату, но долго там не задержался. Прикрыв покосившееся над раковиной зеркальце рукой, чтобы лишний раз не встречаться с собственной физиономией, он умылся другой и, начав и закончив еще некоторые процедуры, вскоре вернулся обратно.

БЛИЗНЕЦЫ

Звуки музыки, голоса или просто случай, но объявились близнецы. Подобно двум маленьким макакам вскарабкались они вверх по оконной решетке, благо был первый этаж и своими маленькими хитрыми глазками следили за происходящим со стороны улицы.

Есть такое утверждение «Дети цветы жизни». Не знаю, кому первым пришло оно в голову, может, мужчине, может, женщине. Не суть. Все так, кто бы спорил, но есть подозрение, что знай этот человек братьев лично, он, скорее всего навсегда распростился бы с радушными ассоциациями. Цветы?.. Ну, уж нет! Единственное с кем и можно было сравнить Пашу и Валеру, так это с двумя маленькими дьяволятами, чей злобный дух был взлелеян в недрах самой преисподние. Оба мальчика были чрезвычайно маленькими для своего возраста, но уже имели пивные животики, одутловатые лица и до потешности писклявые голосочки, как правило, совершено не вязавшиеся с теми словесными баррикадами, мрачными опусами, тщедушными фразачьками, - словом всем тем, на что были богаты языки обоих братьев. Эти двое стали бы отличными помощниками автору стремящемуся отточить свое мастерство в диалогах, если б конечно не довели того раньше времени до могилы или, что тоже не ахти, до гостеприимных покоев психиатрической клиники. Что и говорить, близнецы были на высоте всегда, и поднятую некогда планку ниже определенного уровня уже не опускали. Помнящие люди даже утверждали, что когда Паша и Валера появились на свет, то на одном из островов, то ли Средиземного то ли Красного моря, громыхнул вулкан - и погибло много людей. Конечно, два этих события вряд ли были друг с другом связаны, но одно то, что между ними проводилась некая параллель само по себе могло многое рассказать об этих двух маленьких монстров.

Разумеется, что столь темные и нетривиальные личности, даже если б очень захотели, вряд ли долго смогли спокойно провисеть на одном месте. И, действительно, вскоре началось то, что начиналась всегда, стоило только Марееву и братьям пересечься на одном месте.

СТЕБАЛОВО

- Гриша богатенький Буратино? Гриша, где костюмчик раздобыл? Гриша на вокзале попой торговал?! Сколько Гриши «ары» за попу откинули? - затянул первый из братьев свою излюбленную песню.

- Гриша сам кому хочет даст, - даст и сдачи не попросит, - тут же отозвался другой.

- Да, Гриша, не попросишь? Гриша крутой?! Крутой Гриша, покажи слоника… В городе зоопарка нет, а на слоника посмотреть ай хочется!

- У Гриши не слоник, а мамонт, в школе надо учиться.

- Да сам он, мамонт… великосветский пиздюк!

- Да, Гриша – пиздюк?

- А ты смотри не смотри, свой от этого все ровно не вырастит, - не сдержавшись, вклинялась в этот фантастический диалог Оля.

Паша и Валера смолкли, переглянулись, после чего как ни в чем небывало, стебалово продолжилось вновь.

- Гриша, ну покажи, - не сказал - простонал один из братьев. Я тебе за зрелище пятачок дам. - В его руке появилась монетка, и он звучно ударил ей об ржавый метал.

- Да не ломайся Гриша, ты же у нас давно не девочка.

Оба брата заржали.

Это произошло быстро, причем настолько быстро, что не один из братьев поначалу даже не сообразил, что именно произошло, а когда они спохватились, то разжавши руки, с визгом попадали вниз.

Мареев неспешно поправлял штаны, за окном обиженными голосами раздавались чудовищные проклятья, а что касается Ольги и Александра то они, не сдерживая себя ничем, хохотали над произошедшим.

Когда близнецы убрались восвояси, и за окном все стихло, девушка повернулась к Александру лицом и сказала:

- Знаешь, когда-нибудь придет день - все изменится. Я буду сидеть в своем роскошном кожаном кресле в моей не менее роскошной гостиной, пить шампанское и вспоминать… Но тогда, этот день, эта жизнь, будут казаться мне не произошедшей со мной реальностью, а фантазией, или сном мне когда-то приснившимся.

Стеблин отреагировал мгновенно:

- Мечтать невредно, сидеть в роскошном кресле и пить шампанское буду я.

ЮБИЛЕЙ

Сели за стол, в конечном счете, столь глобальное событие как «юбилей Ким Чин Ира» требовало к себе определенных, вполне известных в народе церемоний.

Мареев был одним из тех людей, что живут, чтобы пить, пьют, чтобы жить, Стеблин скорее из тех, кто солидарен всегда, везде и по любому поводу, а что касается Оли, то она была простой русской девушкой, которая в тот день испытывала скуку.

Выпили за «Ким Чин Ира» - раз.

Выпили за «Ким Чин Ира» - два.

И продолжили за «товарища Кима» - три.

За время распития первой бутылки водки случилось следующее: Мареев сходил к себе, сменил пластинку, вернулся, долго и нудно разглагольствовал о счастливом советском прошлом, охаял смутное настоящее и даже заглянул в потаенное будущее; Оля рассказала две душещипательные истории из жизни студентов провинциалов, пожаловалась на низость стипендии, вошла в дискуссию с Мареевым; что же касается Стеблина, то единственное на что сподобился его ум, так это выудить из себя давно покрывшийся плесенью анекдот о крокодиле Гене и Чебурашке. Впрочем, смеялись все.

Так была испита первая бутылка водки, и Мареев сходил за следующей. Именно в этот момент, как черти из табакерки снова объявились близнецы, правда, на этот раз уже не за кованой решеткой окна, а прямо на общей кухни, - оба бледные, с испуганно-недовольными выражениями лиц. Глядя на них, складывалось впечатление, что братьев преследовал докучливый призрак.

- Довыкабенивались подлецы, - не без толики злорадства протянула Оля.

- А вот и не балуйся мальчик… - довольно что-то пережевывая, промычал Мареев.

- Грохнули, кого-то? - равнодушно поинтересовался Стеблин.

- Мусарка, наряд, облава… - в унисон простонали братья, показывая гримасами изменившихся лиц насколько неотвратимо-отвратно им предстоящее бедствие.

- Как наряд? Кому наряд? Сюда наряд? – чувствуя, как в жилах леденеет кровь, пробормотал Стеблин.

Близнецы не ответили, однако по ухмылкам исказившим их лица и без того стало ясно, что адресом наряд не ошибся.

НАРЯД

Говорят, у времени в зависимости от душевного состояния человека есть удивительное свойство - растягиваться или напротив сокращаться. В связи с этим, ненамного ошибившись можно утверждать, что для Александра следующая минута протекла вечностью и вместила в себя целый калейдоскоп событий, ощущений, нюансов. Это был и поспешный уход Оли. И нездоровый хохот прыгающих по кухни близнецов все повторявших одну и ту же фразу: «а Сашу наконец-то, расстреляют». И участливый взгляд хрустящего корнишоном Мареева. И беспокойные метания самого Стеблина по замкнутому пространству. И его мысли о том, что если бы не первый этаж и не решетки на всех окнах, то можно было бежать, а так выхода нет. И его туманные предположения, сколько ему дадут и по какой статье. Наконец, он свалился на прежнее место. Выхода не было. Он чувствовал себя слабым, жалким, растерянным.

- Предупреждал же тебя Шурик, не связывайся ты с этими людьми, они ведь не люди.

Почему-то в этих словах Мареева, который остался, так как скорее предпочел бы умереть от вражеских пуль, нежели отдать свои сокровища на разорение захватчиков, чувствовался потаенный, неясный, но именно поэтому пугающий смысл.

Стеблин нервно закурил, открыл рот, хотел ответить, но не успел этого сделать, так как откуда-то издалека донесся характерный скрип открывшейся входной двери.

По деревянному настилу коридора вихрем пронеся грохот кирзовых ботинок. На секунду повисла тишина, а в следующее мгновение раздался звук вынесенной с петель двери. И все смешалось: вопли, мат, возня, грохот чьих-то заваленных на пол тел… И вдруг все снова стихло, словно не происходило вовсе, а лишь пригрезилось двум разгоряченным алкоголем умам.

Стеблин и Мареев недоуменно переглянулись. Затем, Мареев сделал знак рукой, причем настолько загадочный, что вместо своего понимания вызвал только усмешку на лице Александра. Потом уже Стеблин одними только губами попытался что-то объяснить Марееву, но и тот его не понял, отмазавшись пожатием плеч. Наконец Стеблин указал пальцем на дверь, и мужчины поднялись.

Отсюда, через узкий проем между дверью и ее косяком длинный и пыльный коридор общежития виднелся как на ладони и они могли не беспокоясь быть замеченными следить за происходящим со стороны.

У двери №12, той самой комнаты, что с недавних пор снималась выходцами с Кавказа, образовалась настоящая свалка. От обилия персонажей, чем-то напоминавших героев американских мюзиклов, захватывало дух. Тут были и сами постояльцы с Кавказа: двое у стены, один на полу, уткнувшись лицом в неровную поверхность настила. С десяток как не более автоматчиков, все в униформе, в черных масках с прорезями для глазниц; меж ними, осыпая проклятьями, металась седовласая очень растрепанная женщина. Ни Стеблин, ни Мареев, никогда до этого в жизни не видели этой женщины. Также здесь присутствовала приличная семейная пара, интеллигенция с этажа выше, и игравшая в данном спектакле роль понятых. Они стояли как бы в сторонке, как бы совсем ни причем, и у них был такой вид, что складывалось впечатление, что им самим грозит удел постояльцев. А в довершение меж присутствующих заинтересованных и не очень ходил человек или вернее сказать совсем не человек, что одним только своим видом придавал сцене наибольшей утопичности. Он был щеголь, он был в сером, и командовал всем этим парадом.

«Ну вот, блядь, дожился, - рассуждал про себя Стеблин, следя за перемещениями длинного и лысого хвоста, - а прав был батька, надо было в школе учиться. Учился бы, какие сейчас проблемы, имел бы профессию, работу, законный заработок, а вследствие этого и семью. Нормальная жизнь, нормального человека. Ни долгов, ни странных знакомых, ни крыс-гигантов расхаживающих по коридору. Вот они галлюцинации, первые признаки грядущей шизофрении!»

КРЫСА

- Слушай Гриш, - прошептал Стеблин Марееву, - ты случайно водку ни у Гонзы на оптушке брал, а то они с братом свое пойло на димидроле замешивают. Плохая водка у них, очень плохая, от нее голова трещит и глюки, как шампиньоны лезут.

- Обижаешь, - откликнулся Мареев все тем же заговорщицким шепотом. - Я знаешь, Шурик, с твоими хлыщами не якшаюсь. Я всю эту сволочную да расфуфыренную братию на дух не переношу. А если ты меня обижать из-за крысы вздумал, так это ты зря, я и сам ее сейчас вижу, а совместных галлюцинаций в природе не бывает. Это нонсенс!

- Точно видишь?

Мареев, видя сомнения Стеблина, вместо слов предпочел осенить себя крестом.

- Фух, - облегчено выдохнул Стеблин, - а я думал все, крыша окончательно съехала.

- Ну, крыша может и съехала, и может уже давно, но суть в другом: генная инженерия существует, секретные эксперименты ведутся и их безобразный плод мы сейчас с тобой Шурик и можем созерцать.

- Да иди ты…

- А кто это, по-твоему, комиссар Мегре что ли?

Стеблин, открыл рот, но запутавшись в собственных мыслях, предпочел просто ткнуть Мареева в бок, что видимо должно было означать, чтобы тот замолчал. Тот так и сделал, и теперь каждый из мужчин сам был волен строить догадки, кем на самом деле был странный пришелец и что его появление могло означать?

Пришло время, и компания из коридора стала медленно расходиться. Сначала призраком, словно ее и не было исчезла никем неопознанная женщина. Затем, одного за другим вывели подозреваемых, что, впрочем, не помешало выходить им с видом осужденных. После, исчезли и автоматчики; последние из них вынесли из комнаты задержанных некие опечатанные коробки, чье содержимое так и осталась тайной. С облегчением, словно сбросив с плеч невидимый груз, поспешили к себе и «семейные» сверху. Ушли все, а вот крыса осталась.

Покрутившись недолго на месте, она развернулась в сторону кухни и неспешной походкой двинула по направлению мужчин. Не ждавшие такого подвоха бедолаги, поспешили усесться на свои прежние места.

Марееву было в общем все равно. Он был уже не в том возрасте, да и не в тех кондициях, чтобы чему-то пугаться. Стеблин же напротив, заметно нервничал, напряжено вслушиваясь в каждый доносившийся до него шорох. Напрасно, ведь крыса как наверное и полагается их брату, двигалась абсолютно бесшумно, и лишь только движения хвоста, который некуда было девать и который подобно змее тянулся за ней следом, изредка предательски выдавал ее присутствие.

Подобно тени и также неуловима как она, проскользнула она на кухню. Неспешно проследовала к окну, от него обратно и, покрутившись чуток, замерла, вперив красные, как угольки, глазки в присутствующих.

- Ну что тут у нас происходит? - начала неторопливо она и с усмешкой. - Великое заседание фронды? Все пьем? Да, небось не только пьем, но и травку покуриваем? Тут у вас такой фан стоит, что ей богу заболеть можно.

Мужчины быстро переглянулись. Отвечать пришельцу решил старший:

- Это все горцы, что ваши увели - начал Мареев, - а мы с Александром здесь совершено не причем. Мы к вашему сведению интеллигентные люди и никогда не позволили себе чего-нибудь предосудительного. Больше того, скажу…

От внезапного хохота крыса сбрызнула прямо на себя, но быстро взяв себя в руки, сказала:

- Да клоун вот ты кто, а не интеллигентный человек, и костюмчик у тебя между прочим соответственный. А что касается тебя, клоун номер два - перевела она взгляд на Стеблина, - то твоя физиономия, мне кажется хорошо знакома. Поправь меня, если я ошибаюсь. Ты Стеблин Александр Владимирович 1983 года рождения, он же, Маклауд, он же, Семнадцать мгновений весны, он же, Шурик со вторника по субботу. Босяк, шалопай и лузер каких захочешь найти, а все равно не получится. Ведь так?

- Наводили обо мне справки?

- Отнюдь. Я сам себе справочное бюро и знать некоторые вещи по сути является моей профессией, а это так – крыса взялась за плечики своего костюма и чуть приподняла вверх, - для куража и антуража. Я знаю и это, я знаю и то, что лежит на поверхности и что скрыто от взгляда, о чем говорит кто непоподя и то, о чем не расскажет ни одно СМИ. К примеру, мне известно кто такой Полковник, больше того, мы все вместе большие друзья. Сечешь, о чем я тебе толкую?

Стеблин резко встал, но тут же осел обратно, голова его закружилась. Он мог догадаться об этом и раньше. Он ждал когда наконец придут за мешком, пил всю последнюю неделю и ждал, и вот, наконец, дождался. Правда, что за мешком «сахар 100кг» к нему наведается большая серая крыса, он никак не мог предположить. А между тем перед Александром стояла воистину легендарная личность, полумифическое полуреальное существо о чьем существование твердили все тогдашние газеты. Он появлялся то тут, то там, многоликий и ловкий и всюду успел наследить, но негде не был пойман, осужден, но всюду ему давали только одно по праву заслуженное им имя. И так опустив лишнее можно утверждать, что перед Александром нервно поводя хвостом, стоял не кто иной как легендарный Разносчик заразы.

- Разносчик?

- Ну не Моня Лиза же, блядь.

На этот раз Стеблин поднялся решительно, и уже ни о чем не думая, как лунатик, двинул к себе. Краса двинулась следом.

МЕШОК

- Мерзко здесь у тебя, и рисуешь ты соответственно, - заключила она уже в коморке Стеблина.

Проигнорировав эти слова, хозяин направился к шкафу и вытянул из него полный мешок. Проволочил мешок по полу, он поставил его прямо возле ног хвостатого пришельца, а после, отойдя в сторону, взял со стола бутылку пива, начатую им с утра и так недопитую впоследствии, и прильнул к ее стеклянному горлышку. Всасывая в себя теплую, давно потерявшую вкус жидкость, он краем глаза следил за пришельцем. Крыса была занята. Засучив рукава, она сунула лапу в мешок и, недолго пошурудив в его недрах, вытянула обратно. В когтях уже был сжат небольшой, вздутый от содержимого пакет. Вернее сказать, сразу пять полиэтиленовых пакетов натянутых друг на друга и прилежно сплавленных в местах входа. Воспользовавшись когтем как ножом, крыса поднесла чувствительный носик к разрезу и, вдохнув в себя, через паузу заключила:

- Зараза.

- Так оно и есть, - кивнул Стеблин.

- Здесь все?

Александр, молча, отвесил очередной кивок.

- Ну, тогда все о-кей, мы в хороших.

Крыса развернулась и, закинув за плечо мешок, двинула к выходу.

- Постой, - окликнул ее Стеблин.

- Ну, что еще?

Стеблин неловко мялся на месте.

- Знаешь, - наконец, начал он, - я вот в последнее время все думал… ну вот… - Стеблин на секунду замолчал и сплюнул в пепельницу. - Короче… - На его лице возникла глуповатая улыбка. - Короче передай полковнику, что все баста, я в этом больше не участвую, пусть ищет себе новых уродов.

Крыса удивлено пялилась на него, и вдруг быстро-быстро как это порой случается с невротиками заулыбалась.

- Уродов конечно много, но в отличии и от других уродов ты Шурик должен полковнику еще и бабки, и бабки не маленькие.

- Я отдам.

- Хату продашь? – саркастично протянула Крыса.

- Стеблин сглотнул:

- Неважно. Передай полковнику, что в следующий вторник он свое получит.

По хитрой мордочке крысы скользнуло удивление, однако вида она не подала:

- О-кей.

Разочарованно пожимая плечами, она повернулась и отягощенная своей ношей двинула к выходу, но все же, прежде чем выйти напоследок сказала:

- Ты Шурик фильмы про бандитов смотришь? Смотришь наверняка. Помнишь, что в них по ходу сюжета с второстепенными персонажами приключается. Ну вот, если не помнишь, то вспоминай, - вспоминай и думай и долго думай Шурик. Не думаю, чтобы Полковнику понравилось то, о чем ты мне сегодня сказал.

Сказав это, Крыса исчезла.

ФИНАЛ

Некоторое время Александр все еще продолжал стоять на месте, застывши в нелепой позе так, что если бы кто-нибудь из посторонних заглянул к нему в этот момент, то ему наверняка бы показалось, что время в коморке Стеблина остановилось - так силен был этот фотографический эффект. Но вдруг молодой человек вздрогнул, подался вперед, а еще через мгновение уже содрогался от хохота. Потом, когда внезапный порыв иссяк, Александр заложа за спину руки и скрестив пальцы рук замком, двинул по комнате. Он шел, он был мрачен, он смотрел себе вниз под ноги и делал круги. Бюст обнаженной женщины постоянно мелькал перед ним. Александр не видел его, не замечал, потому что думал, мысли же его были тайной. Это молчаливое хождение по кругу, чем-то напоминавшее хождение пони по арене цирка, длилось, по меньшей мере, десять, а может и все пятнадцать минут. Уже доносились голоса близнецов, снова напавших на Мареева и снова дразнивших его, снова слышалось звучание грампластинки - не хитрая мелодия и заунывный напев, а Стеблин все еще продолжал фатально-ограниченный помещением путь. Уже позже, то ли устав от бессмысленного хождения, то ли найдя решение волновавшей его задачи, он присел на кресло, протянул руку к столу, хотел было взять бутылку, но вспомнив, что та пуста, изменил решение, и его рука нащупала томик Кафки. Секунду он держал подарочный, обтянутый кожей томик в руках, но вдруг его пальцы разжались, словно эта книга была раскалена. Томик упал на пол. На лице Александра отразилась гримаса недоумения. В этот момент ему что-то почудилось, что-то такое странное, не совсем обычное, в миг завладевшее им. В этот момент он как бы ощутил себя вовсе реальным человеком, не лицом с биографией, а скорее персонажем, жертвой чей-то мистификации. Но это ощущение, в котором жила толика мистики, почему-то показалось ему скорее забавным, чем пугающим - он лишь усмехнулся ему, а усмехнувшись, развалился на кресле.

Он лежал на спине и смотрел как над ним простирается потолок.

Потолок раскачивался, словно он был морем, словно по этому морю пробегали волны, и Александру казалось, что одна из них вот-вот настигнет его, подхватит и унесет за собой. Таили краски. Расплывались обманчивые силуэты. Где-то над головой возникла зияющая воронка – некий водоворот, как гигантский вакуумный насос всасывающая в себя все пространство. Исчезли мольберт и стол, картины и стены. Но вот и воронка исчезла, видимо всосав саму себя, и в итоге превратившись в медленно ползущую черную точку. Но и черная точка ползла совсем недолго, так как вскоре расправив продолговатые крылышки сорвалась с места и, жужжа, исчезла за раскрытой форточкой окна.

Убаюканный музыкой Стеблин уснул и ему приснился сон, сон который часто снился ему в последнее время. В нем Александр видел округлый по форме и праздничный по своей сути стол, огромный красивый торт всегда стоял на его середине, искушал взгляд… и вдруг появлялись они. Они мельтешили и мельтешили, то срастаясь в единый серый комок, то распадаясь на отдельные части. Одни крысы кружились вокруг торта, другие наподобие древних войной штурмовали его стены, а третьи, что-то не поделив, бросались друг на друга и устраивали меж собой кровавую схватку.