- Ещё одного дэбила откачали! – отец Пантелеймон принялся вертеться на кровати, пытаясь хоть немного ослабить ремни. – Суки-бляди! Это ж додуматься надо – торен в школе держать. Конечно, жрать будут! Гигантская борода священнослужителя, в которой застряла засохшая кожура солёного помидора, пришла в движение одновременно с непомерных размеров животом. Змейка капельницы спряталась в сальных, спутанных волосах, словно боясь, что отец Пантелеймон вырвется и порвёт её, тоненькую и слабую, несущую в себе совершенно бесполезный для разлагающегося изнутри тела физраствор. Из последних своих подвигов святой отец помнил лишь то, как колотил по спинам приехавших за ним санитаров нательным крестом, орал на матушку и таскал за волосы сына Егора. Именно Егор, придя из школы и обнаружив папашу в совершенно непотребном виде, вызвал неотложку. В палате отец Пантелеймон принялся буянить и материться за что и был связан, и прикручен к койке. - Молеста Варшавски, Молеста Варшавски! – гундел взъерошенный Блюмберг, сидя на холодном бетонном подоконнике. - Заткнись, жидовская морда! Угораздило в этот раз! Суки-бляди! – отец Пантелеймон плюнул в Блюмберга, но попал в бритоголового, татуированного Змея, который приготовился было тасовать новенькую колоду, сработанную из двух рулонов туалетной бумаги. Змей зависал в психиатрической, куда был переведён из следственного изолятора, уже два месяца и не без успеха симулировал какое-то пограничное состояние. - Слышь, борода, - прокляну! – Змей плюнул в ответ и попал Пантелеймону точно в лицо. - Молеста Варшав… Злобно заворчал замок, в палату брызнул лиловый свет и в дверном проёме появились три фигуры: замечательный силуэт санитара Петюни, мощные округлости завотделением Николая Семёновича и сморщенное нечто, облачённое в безразмерную, мешковатую, синюю пижаму. - Это ненадолго, - Николай Семёнович успокаивал пижаму, - совсем ненадолго! Интоксикацию тебе снимем, полежишь, отдохнёшь… - Уебу-у-у-у!!! – завыл отец Пантелеймон при виде врача. – Суки-бляди! Синяя пижама поспешно спряталась за обширную петюнину спину. - Ну, ну! – завотделением осторожно потянул новенького за руку. – Он же привязан, ты не бойся! Смотри – никто не боится! Правда, ребята? - Молеста, правда, Варшавски! – уверенно подтвердил Блюмберг и пустил тоненькую струйку слюны себе на колени. - Вот видишь, - Николай Семёнович подтолкнул пижаму к центру палаты. - Видишь? – Он сделал плавный, отточенный десятилетиями, шаг назад и ловко выскользнул в коридор. - А… - пижама попыталась повторить манёвр завотделением, но наткнулась на кулак Петюни. Кулак пах йодом и краковской колбасой. – Мама… - пижама ойкнула и грохнулась на пол. - Вы тут не очень-то! – Петюня продемонстрировал кулак сидельцам. – Койку ему покажите…чё да как… - Да, бля, командир, ща пропишем – не сцы! – Змей замахал на Петюню рукой. – Не буйный он? Звать-то как? - Ва-а-а-ся! - санитар издал булькающий звук, очевидно означающий некое подобие смеха, хлопнул дверью, и для проформы посмотрел в глазок.
***
- Ну, чё, братан, родители сдали? – партнёр Змея по буре – чернявый, раскосый Джамал, по кличке “Хошимин”, спрыгнул с кровати, плюнул в Пафнутия и подошёл к двери. Хошимин подозревался в четырёх изнасилованиях. Чтобы не кантоваться в СИЗО он легко взял на себя ещё пять, и моментально попал в палату на третьем этаже панельного здания, расположенного на границе лесопарковой зоны. Новичок молчал. Он шмыгал носом, щурился и пытался чихнуть. Хошимин развернулся и ребром ладони резко ударил его по шее. - Надо отвечать, когда старшие спрашивают. Или вас там - в школе только таблетки жрать учат? - Я не хотел…- Вася тёр глаза. – Это всё… - Да, да, да!!! – Джамал расхохотался, показывая круглые кукурузные зубы. – Вот блядью, буду, пацаны – он к нам дурь какую-нибудь притащил очередную. В прошлый раз кто был? - Молеста, баран, Варшавски! – отозвался Блюмберг. – Молеста, Алишер, Варшавски! Молеста, Алишер-Хозяин, Варшавски! - Точно – баран! – подтвердил Змей. – Заебались мы его потом отсюда выпроваживать! Чурка-то хитрая оказалась – Сам откинулся, а животину свою – нам! Три пачки сигарет отдали в третью палату, чтобы к себе забрали. Ты понял, олень? Три! Пачки!– он подскочил к Васе. – Кого притащил, я тебя по-хорошему пока спрашиваю?! - Эль Гато… - Уебу! – отец Пафнутий снова заворочился на шаткой, привинченной к полу железной койке. - Кого? – Джамал схватил новенького за волосы. – Это чё за хуйня ещё? - …Воландо… - Молеста, летающий кот, Варшавски! – живо прокомментировал Блюмберг, наматывая слюну на грязный палец. - Бля-я-я-я!!! – Змей пнул Васю в живот. – Где эта падла? - Я…я не знаю. Он меня сюда привёл… - Ой, ёб! – Джамал зажал челюсть ладонью. – Не отвертимся теперь! - Где? Эта! Падла?! – Змей изготовился для очередного пинка. - А-а-а!!! За окном, наверное…- новенького вытошнило прямо на пол. – Он летает! Я хотел, чтобы он мне стихи к олимпиаде написал… А он меня сюда! - Стихи-и-и-и!!! Суки-бляди! Сознание хотел изменить, богомерзкая вша? Тебе вату вставили вместо мозгов, а ты – наебать всех вздумал? Кого, тварь ты ползучая? Кого?!!! – отец Пафнутий набрал в рот слюны и смачно влепил плевок в левую васину щёку. - А-а-а!!! - Эй, Блюмберг, - Хошимин выдернул ладонь из волос, - глянь, никого за окном нет? - Молеста, есть, Варшавски! – охотно подтвердил Блюмберг. – Молеста, Эль Гато Воландо, Варшавски… - Уебу-у-у-у!!! За окном развивались полы халата модного цвета “осока”, сквозь толстые прутья решётки можно было разглядеть треники и чёрные сланцы с бронзовой окантовкой. - Он? – Змей кивнул в сторону пришельца. - Он! – Вася закивал головой. – Точно он! - Зови! – Джамал открыл расхлябанную форточку. - Его? Сюда? - Зови, гандон! – Змей больно ткнул Васе под дых. – Твои тараканы – ты и зови. - Эй, - Вася хрипел и кашлял. – Ле… Левонтий, Эль Гато, как тебя? Фигура за окном сделала виртуозный пируэт и влетела в палату прямо через решётку. - Здес-с-с-сь! - Православные! Это – ехидна! Наба-а-а-ат! На кол его! – отец Пафнутий вопил и раскачивал койку. - Молеста, ехидна, Варшавски! – Блюмберг отвернулся, чтобы не видеть мерзкую, покрытую бурой шерстью, вытянутую морду с бегающими масляными глазками. - Я здесь, мой друг! – повторил Эль Гато и склонился в реверансе. - Фу, блядь! – Змей принялся ладонями разгонять воздух. – Несёт-то как! О-мбрэ, нахуй, китайское. Точно, пидор… Наших как бы не того… - он сделал страшные глаза. Джамал перекрестился и принялся нашёптывать молитву, произнося, однако, вместо “Отче наш” и “Твоё” - “Темучин” и “Аз Ту”.
***
- Я вижу, что ты уже познакомился с молодыми людьми? – Эль Гато мерзко улыбнулся и попытался взять Васю за руку. – А они не хотят написать тебе стихи? Вася оттолкнул мохнатую лапу, неуклюже перекинул тело через пустую койку и спрятался за обшарпанной тумбочкой. - Уберите его от меня! – он умоляюще посмотрел на Змея. – Я это… я не хотел. - Пидор! – констатировал отец Пафнутий. – Это тебе на всю жизнь теперь. Жюль Верн, суки-бляди! Верно? - А то! – Змей подмигнул Васе. – Те чё – не знаешь? Кого в первый приход увидел – тот с тобой на всю жизнь! Да, кошара? Левонтий учтиво поклонился, прижав лапу к груди. - Как на всю жизнь? – Вася затрясся. – А у вас чего - тоже кто-то есть? - Да уж не такие…- Хошимин презрительно посмотрел на Эль Гато, - …пидоры! - Молеста, не такие, Варшавски! – Блюмберг принялся размазывать слюни по грязному оконному стеклу. Вася ошалело смотрел то на отца Пафнутия, который подозрительно молчал, то на Змея, тасующего карты. Джамал открыл дверцу своей тумбочки: - Э! Выходи, хорош дрыхнуть! – он пошарил рукой внутри и извлёк заспанного кролика в пёстрой гавайской рубашке. Кролик лениво потянулся, зевнул, показав острые вампирские клыки, и, не мигая, уставился на Эль Гато. - Левонтий! – незамедлительно представился кот и попытался сделать очередной реверанс, но получил от Змея хороший пинок. - У котов кровь кислая! – резюмировал Кролик. – Я лучше спать пойду. - Заяц-Вампир! – Джамал схватил Кролика за уши. - Я – Кролик! – нехотя протянул Кролик. - Заяц! – подтвердил Джамал. – А, Блюмберг? - Молеста, заяц, Варшавски! – согласился тот, рисуя на стекле портрет Троцкого. Васю трясло. Он теребил полы пижамы и тихо поскуливал. - Я домой хочу! - Все хотят, отрок, - отец Пафнутий тяжело вздохнул. – Но денег у нас… Из его бороды высунулась уродливая мордочка с забавным свиным рыльцем, мохнатыми торчащими ушами и миниатюрными рожками. - Съебись! – святой отец зашевелил животом. - Сам пошёл на хуй! – чертёнок выбрался из бороды, уселся на пузо своего хозяина и принялся болтать ногами. Вася завыл, взяв какую-то совсем уж высокую ноту. Чертёнок покопался в бороде, достал стограммовую бутылочку дубовой настойки, на этикетке которой мелким шрифтом было написано: “ООО “Гиппократ” Средство для роста волос. Втирать в голову. Не употреблять внутрь”, взболтал суррогат, хрустнул крышкой и осушил ёмкость одним глотком. - Молеста, ослепнешь, Варшавски! – прокомментировал Блюмберг, старательно выводя революционные контуры плеч. Чертёнок бросил бутылку на растрескавшийся линолеум и икнул. Одеяло, свисавшее с койки Змея, зашевелилось, скрипнула панцирная сетка, и из-под кровати показалась кондовая серая шапка. - Кокованя вздремнул, однако! – палату наполнил запах скошенной травы, болотной тины, свежей сосновой смолы и пороха. – Ну, что, добрые люди, отобедать пора. Здоров будешь, хозяин! - И тебе – лыжню! – Змей пожал руку крохотному мужичку в армяке, подпоясанном измочаленной верёвкой. К верёвке тонкой, но крепкой, бечёвкой была привязана сушёная оленья нога с серебряным копытом. Кокованя поправил берданку и принялся рассматривать Левонтия. - О прошлом годе я бобкэта взял – такой же здоровый был - прости, господи. Еле до дому допёр! Чего зыкаешь? – он погладил копыто. - Поймал я оленя-то! Внучку вот замуж выдал – сестричкой здесь работает. Деда одно – не забывает! Вася обхватил колени руками и, стуча зубами, принялся нашёптывать “Влача стихов злачёные рогожи”. - Молеста, Есенин, Варшавски! – отозвался Блюмберг, заштриховывая кожанку. Левонтий, стоявший всё это время посреди палаты, присел на пустую койку, застеленную коричневым верблюжьим одеялом. - Какое замечательное общество! – он почесал за ухом. – Я, право, очень рад! - Уебу! – отец Пафнутий извивался и скрипел зубами. – Изыди, пида! Изыди! Кокованя отвязал ногу, размахнулся и изо всех сил саданул копытом по полу. В стороны брызнули маленькие, белые, шершавые диски. - Трамал, однако, сегодня! – Кокованя зачерпнул пригоршню таблеток и отправил их в рот. – Фкуфнотифся! - Молеста, трамал, Варшав… – загундел Блюмберг. - Русский, трамал, русский! – Джамал поднял пару таблеток, повертел в руках и выбросил в форточку. – Ты бы планчику добыл, что-ли, борода?! - Пути Господни неисповедимы, - вмешался в разговор Пафнутий. – Благодать Божья снизойдёт… - А пошли вы… – перебил его чертёнок. – Скучно! Вот в шестой палате три ведьмочки проживают. Это – гут! Они бражку из опят своим варят – девочки под балдой целый день ходят. Им ваши колёса… Вася вскочил и принялся колотить в дверь: - Домой! Пустите! Пустите, фашисты… суки-бляди! Левонтий подгрёб к себе ногой кучку таблеток и посмотрел на Кокованю: - Вы не возражаете? - Тебе бы промеж глаз…- мечтательно протянул охотник. – Да шкуру на чуни! Знатные бы тапки вышли. - Фи! – Эль Гато явно обиделся. – Почему вы… - Молеста, чуни, Варшавски! – Блюмберг одним движением нарисовал кобуру. - Молеста, террор, Варшавски! - Перестаньте! Прекратите! – Вася закашлялся. – Сколько можно издеваться?! Я-не-хо-чу! Хошимин закусил губу: - Надоели они нам, пацаны? Надоели! Надо балаган прекращать, а, Один? - Один… - Вася присел на корточки. – О-Дин! - Блюмберг, запиши пидарасов! – Змей отбросил колоду. – Только под разными номерами. - Молеста, триста триллиона ровно, Варшавски! – Блюмберг извлёк из-за пазухи конторскую книгу в пластиковом переплёте. Выпуклые, колючие буквы на обложке гласили: “Список Сущего №199065432”. - Молеста, животные, Варшавски?! – уточнил Блюмберг. - Да! - Молеста, Гор, не против, Варшавски? - Молеста… Тьфу, падла! – Джамал сплюнул на пол. – Нет! - Молеста, Велес, Варшавски? - Согласен, - отец Пафнутий кивнул головой. - Молеста, всё, Варшавски! – торжественно объявил Блюмберг. Джамал снял с плеча белое вафельное полотенце. - Оно, выходит опять – Варшавски! – Кокованя взвёл оба курка. Левонтий пал на колени: - Господа… Вася стоял на четвереньках и бился головой о дверь. - Шалишь! - Хошимин обхватил его горло полотенцем. - На чуни! – Кокованя облизнулся, погладил ложе и прицелился. Выстрелы слились с Васиным хрипом – получился хиленький, дохлый бит, который неожиданно завибрировал пшикающими звуками, словно на сковородку с кипящим маслом капали холодной водой. Последним, что увидел Вася, были искрящиеся треники Эль Гато.
***
- Вот видите, коллега, - Николай Семёнович выключил магнитофон и вынул беруши из ушей, - четырнадцать минут. - Поразительно! – невысокий человек в очках и белом халате водил карандашом перед васиными глазами. – В сознании! Адекватен, по-моему, вполне. С торена его так? - А-а-а-а-а-а!!!!!!!! – Вася, выпучив глаза, орал на выдохе. - Тихо, тихо! – завотделением погладил его по голове. – Всё уже, всё! - И никаких капельниц… - задумчиво произнёс человек в очках. - Восемнадцатый случай за полгода! – радостно закивал Николай Семёнович. - Послушайте, коллега, а что это значит - “Молеста Варшавски”? Честное слово – обезьяний язык. Вроде бы тоже славяне… - А чёрт его знает! – Николай Семёнович почесал затылок. – Здесь, понимаете, такое дело – дал я племяннику машину на выходные, а он кассету в магнитоле оставил. Я слушаю – понять ничего не могу. Звоню. А он смеётся, говорит: “Вникай, дядя, в польский рэп – приобщайся к хип-хоп культуре! А ещё лучше – психам своим поставь!” - И? - Ну, я в целях эксперимента… И - результат! Результат, коллега! Они говорят - боль такая, что ломка - ординарный запор просто… - Можно? – человек в очках нажал на кнопку “Eject”. - Конечно, конечно! – Николай Семёнович замахал руками. – Это копия! Оригинал у меня в сейфе – там и качество лу… - Конечно, лучше! – человек вынул карандаш из хлюпнувшей, опустевшей глазницы. – Это – бесспорно. Не так ли, молодой человек? - Молеста, так, Варшавски! – Вася смахнул со щеки хрусталик. – Молеста, ваш хвост, Варшавски! Молеста… Эль Гато Блюмберг! |
проголосовавшие
комментарии к тексту: