Литература

Зайчишка, осторожно, подбежал к упавшей ветке. Принюхался, прижал ухо. На него незамедлительно каркнула ворона. Он был неприлично маленький, даже суп не сваришь. Ворона и то казалась больше. Он побежал дальше. К полянке, ловко исполняя маневры , между каких-то уж слишком огромных, в этом году грибов. Ворона полетела за ним. Стараясь своей немаленькой тенью, закрывать его от толерантного весеннего солнца. Ему казалось, что вот так вот бежать и есть смысл и радость существования. Он старался быстрее, не жалел совсем лапок. Иногда ему не удавалось перепрыгнуть небольшую лужу или зазевавшегося ежа. Тогда он морщился, но все равно бежал быстрее. Впереди показалась полянка. Ворона, потеряла его из виду и улетела на север. Они всегда улетают на север, когда хотят побыть в одиночестве. А когда раненные или старые то на юг. Умирать.

- А ничего, что мы ушли и не сказали никому? Семен Критоньевич злиться будет. Как представлю его лицо, глазища эти, хочется под лавку спрятаться.

- Да ничего. Не заметят. Мы вернемся скоро. Я вон Ваньку Корчагина предупредил, если что он скажет, что мы на путные заготовки пошли.

- А ты Ивану верный друг?

- Хороший. Уважаю я его. Он механизатор толковый. На войну ходил. Когда самогон выпьет то Катьку по лицу не бьет. И он меня уважает. У нас все ребята хорошие. Но Ваньку все по особому любят, красным чувством. А что спрашиваешь? Нравиться?

Светка Бубнова засмущалась, но ее молодое тело еще больше почувствовало весеннюю негу. Она закатила глаза и повалилась на траву. Запрыгали кузнечики. Серега Лопахин попытался словить одного.

- Вокруг хорошо так. Как и не апрель. А я вот все равно боюсь. Не хочу, что бы как тогда. Не хочу, что бы пороли снова. Мне не больно совсем. Нет. Но стыдно. Потом на танцах не подходит никто. Как чумная стоишь, потом к березкам плакать.

- Ну сама же виновата была. Надой подымать надо. А ты спустя рукава. Думаешь нам на это смотреть хочется. Семен Критоньевич, думаешь, радуется. Ему больнее всех. Это не нас, его каждый раз палкой по спине. Да ты не расстраивайся, забыли уже про тот случай все.

- Спасибо Сережка, что взял меня. Я давно на тебя смотрю. Когда ты на тракторе своем рядом проезжаешь, я прям дурная становлюсь. Вымя из рук выскальзывает.

Светка засмеялась. Лопахин сел рядом с ней. Достал из корзинки молоко, свежий хлеб, стаканы, небольшую бутылку солярки, смешанной с травами и колодезной водой. Что и говорить, статный он мужчина. Кудри вьются, топорщатся густые усы, глаз зоркий, внимательный. Спас прошлым летом из колодца Лёнку Круглова, ему пропуск в город дали. Но приехал оттуда не важный совсем. С идеями, с рубахой новой. Такому и красное чувство подарить можно и на блуд пригласить не зазорно. Сергей и сам, если к правде сесть близко, смотрел на Светку всегда тепло и с перспективой. Да и было на что глянуть. Сильные руки, грудь упругая, простое лицо, мысли правильные. Молодая еще, но не беда, главное не порченная. Семен Критоньевич, сам бывает засмотрится. Но ему и положено.

- Серёжа, расскажи в городе как было? У нас ведь только ты там был и председатель. Он интересно рассказывал, но вот умолчал многое.

- Правильно там все живут. О нас думают, ходят. Улицы мощенные, в магазинах мыла много и конфет, электричество везде. Хорошо меня принимали, табаком угощали, слушали внимательно, спрашивали. А когда говорил, записывали в бумагу все. С Александром Требуховом познакомился. Это поэт такой. Я волновался немного. А он зашел весь такой цельный из себя. В сюртуке, шапке енотовой, на шее крест позолоченный и лик Божий на нем не как у нас, а по его лицевым формам выполненный. Трость его, даже паренек обученный держал. Подошел он значит, ко мне и говорит: «Горд познакомится, жму руку Вашу с гордостью и благоговением. Мы кто поэты? Грязь улиц, лицедеи, хлеб нам совестно есть. То ли дело человек рабочий. Вот кому солнца не жалко. Вот кого история помнить будет. Я что, написал пасквиль, стих написал, и где он. Забудут все его. А ты человек! Деталь тобой сделанная, поле вспаханное, пшеница собранная. Она памятник тебе. Ты – свобода наша. Красные флаги они из таких вот людей сотканы. А без тебя – и я ничто, и мира не будет. ». Так вот точно все и сказал. Я почему запомнил все. Его слова записали тут же. Мне дали потом, сказали выучить и от себя ничего не добавлять. А он банку открыл жестяную, порошок белый на стол высыпал. Понюхал, сказал для здоровья доктора выписали. Достал бумагу, по краям с позолотой и написал в мою честь стихотворение. Я его теперь всегда с собой ношу. Вот так вот.

- Ой Сережка, интересно то как. Я вот как ты рассказывал, все своими глазами видела. А стихотворение прочтешь? Я так послушать хочу. Все что хочешь сделаю. Прочитай. Ну прочитай.

Света придвинулась к нему совсем близко, взяла за руку. Лопахин налил в стаканы солярки, отломил хлеба. Они выпили.

- Прочитаю. Обязательно прочитаю. Но момент, он более торжественный должен быть. Понимаешь, глупенькая?

- Понимаю. Ой смотри, смотри, смотри скорее. Зайчонка! Маленький какой!

- И быстрый, вон как несется.

И действительно, зайчонок в одно мгновение пронесся мимо и скрылся в высокой траве. Солнце выходило в зенит. На краюху хлеба приземлился большой жук. Лопахин смахнул его, выпил еще, предложил Свете, но она отказалась. Он погладил ее колено своей крепкой, жилистой рукой. Задрал подол сарафана, и стал медленно подниматься выше. Поцеловал в губы, второй рукой сжал молодую грудь. Сжал сильно, но ласково. Как держался за руль трактора, как сжимал руку товарища, которого давно не видел. Как держал на демонстрации транспарант. Поцеловал еще раз, отстранился. Посмотрел своим внимательным взглядом на Свету. Она опустила глаза, сказала что-то тихо и неразборчиво. Застенчиво сняла через голову сарафан.

- Нравлюсь?

- Нравишься. Очень нравишься. – Сергей быстро скинул рубаху. У него на груди была премиальная татуировка. Среди густой пшеницы, ехал трактор его модели. Из трубы валил густой пар. По бокам трактора росли красивые металлические крылья. Чуть ниже надпись. «С.П. Лопахину от товарищей из 10-ой трудовой коммуны». Света провела по наколке рукой. Расстегнула брюки, сняла и отбросила их в траву.

-Давай только не по рабочему. Давай как в городе, а?

В глазах Сергея вспыхнул огонек раздражения. Он дал Свете несильную пощечину. Она захлопала большими, зеленными глазами.

- Не смей больше. Рабочие люди – делают все как полагается. – Он отодвинулся. Потянулся к брюкам. Достал махорку и скрутил себе папиросу.

- Не дуйся. Я не буду больше. – Света поцеловала его в щеку. Погладила загорелую спину. Сергею нравился ее запах. Он начал ее нюхать. Нюхать ее щеки, потом грудь, подмышки, бедра, наконец влагалище. Он старался вдохнуть в себя побольше и в тот момент был похож на загнанную лошадь.

- Говори! Говори, что подобает.

- Войди в меня, товарищ! Возьми мое рабочее тело, не щадящее себя для дела великого, для дела святого, для дела партии путь освещающей. Сожми мои соски, а-а-ах – Лопахин уверенно вошел в нее. Она почувствовала как по телу проходит первая волна наслаждения. Сразу видно, каким опытным он был. Девки часто шептались об этом в перерывах, но теперь она имела возможность во всем убедится самостоятельно. – сожми мои соски, пусть они кровоточат пламенем революции. Они вскормят новых, лучших людей. Более преданных чем мы. Даааа…ещё…еще….Сереженька…да….Еби меня правильно, так ты будешь бороться за правду, так ты будешь строить вечное. Дари мне красное чувство, наполняй меня семенем равенства. Наполняй меня семенем братства. Наполняй меня семенем воцерковленного имперского социализма. Пусть мое горячее нутро станет твоим домом…..быстрее….ударь меня…..еще…..еще раз….схвати за волосы…да….да….да….Я блядь тебе и жена верная. Я мать земли твоей, имей же меня, еби меня крепко, еби меня легко. Делись моей плотью с верным товарищем. Молись бородатым богам. Еби и молись….да….о Боже…о Боже….о Господи…чудо….чуда хочу…кончай в меня….наполняй меня….Сережечка хочу тебя…чуда твоего хочу…Гони от меня ересь языческую, гони страхи буржуазные, во славу Императора, во славу Отечества, во славу Партии. Бей хуем своим русским, бей меня по щекам, по лицу бей. Плакать от радости буду. А ты бей меня. Слезы мои пусть на землю родную падают. Пусть славиться отечества флаги, пусть ….как же сладко….разорви меня на части…давай же…родной, любимый….пусть звезда модернизации горит вечно. Спасибо тебе товарищ! Поклон тебе низкий от рода бабского. От пизды, блудливой русской. От сердца спасибо. Люби же государство родное, как меня только что. За семя твое богатырское спасибо. Славься Русь. Аминь.

Лопахин выдохнул и повалился на траву. Он тяжело дышал. Вытирал с лица слезы. Налил себе полный стакан. Выпил. Закурил.

- Ты чего плачешь?

- Когда молитву блуда слышу, каждый раз в сердце что-то дергается. Так свободно внутри становится. Не могу сдержаться. А ты сказала так хорошо. Душевно. Как надо.

- А правду говорят, что в городе не надо во врем блуда молитву читать?

- Не знаю. Я не блудил с городскими. У Критоньевича спроси. Он точно знает.

- Я когда молитву читала, представляла не тебя. А вот того поэта. С тростью и в енотовой шапке. Ты прости, но мне так хотелось.

- Ничего. Это можно.

- Прочитай мне его подарок. Пожалуйста.

Cергей оделся, кинул Светке сарафан. Потом вынул из нагрудного кармана, аккуратно сложенный вчетверо листок и начал читать:

Моему другу и брату Лопахину Сергею.

Проснись рабочий!

День новый тобою отмечен

Твоей закаленной рукою

Куётся большая страна

Для Вас

Для народа

Гудки пароходов

И стук телеграфа

И звон проводов

И рокот машины

Улыбка любимой

Тоже тебе

Мы -люди, мы - братья

Мы – исповедь Бога

Мы горы раздвинем

Построим дороги

Построим заводы

Во славу себе

Мы пашню засеем

Свободой и правдой

С единою верой

Умрем за неё!

Cвета плакала, закрыв лицо руками.

- Господи, господи. Все же про нас. Как в душу глянул.

- Енотовую шапку за так не подарят.

Сергей обнял ее. Она немного успокоилась. Так они и сидели. В крепких объятиях весны. На горизонте появилось странное пятно. Оно какое-то время было неподвижным. Через мгновенье, показалось, стало приближаться. Стало видно облачко дыма, растущее над ним. Послышались необычные звуки. Как будто сто отборных, голодных свиней одновременно накинулись на добычу. Так иногда звучал трактор Лопахина, когда его заправляли плохой соляркой.

- Сережа, что это?

- На трактор не похоже. Звук у наших другой. Тут лязга много, и дыма тоже много. И дым этот не как наш, он более черный.

Фигура приближалась. Стали видны очертания. Нечто, было похоже на огромную механическую повозку. Какие, в изобилии, Сергей видел в городе. Только у этой спереди был хобот. Она двигалась быстро. Рокот становился всё оглушительнее.

- Серёжа, мне страшно.

- Не бойся. Наши небось чего новое опять напридумали. Я в городе подобное видел. Всё нормально.

Машина остановилась метрах в тридцати от них. Внутри работал мотор. От этого звука Лопахину стало спокойнее. Он поправил рубаху, на всякий случай выкинул бутылку с соляркой подальше в траву.

- Света причешись! Вдруг люди солидные. А ты растрепанная вся.

Света достала из корзинки маленькое зеркальце и стала приводить себя в порядок. Спереди машины открылась дверь. Из неё стали выходить люди. Выглядели они не как здешнее. Сергей не видел таких ни в коммуне, ни в городе. На ногах у них были высокие ботинки, до блеска начищенные, из хорошей кожи. Такие ботинки носили только военные и духовенство. Черные, длинные плащи тоже были из кожи, они блестели на солнце и волочились по земле. На ремне слева висел хлыст, справа какое-то оружие продолговатой формы, ослепительно белое, особенно но фоне черных плащей, с множеством ручек и рычагов. Какое Сергей не мог разобрать. На голове ничего. К тому же, все они были обриты наголо. Лица перепачканы, наверное в саже, подумал Сергей. Вышло незнакомцев четверо и они с аристократическим достоинством направились к Сергею и Светлане.

- Иностранцы что-ли?

- Да откуда в наших краях взяться таким? Попы. Точно попы. Просто форму новую ввели. И побрили зачем-то. А нам еще манифест не пришел по этому случаю. Надо будет Критоньевичу рассказать. Пусть запрос отправит.

Когда лысая компания подошла достаточно близко, Сергей выпрямился, перекрестился и представился.

- Сергей Петрович Лопахин. Механизатор 10-ой трудовой коммуны. – толкнул локтем Светку. Та тоже перекрестилась, и протараторила очень высоким голосом.

- Светлана Ивановна Бубнова. Младшая надойщица 10-ой трудовой коммуны. Рады приветствовать в Малых Якушах. – зачем то, отойдя от принятого протокола добавила она.

Незнакомцы не двигались. Лица их были сосредоточены. Только сейчас Сергей заметил, почему их вид казался ему жутким. Абсолютно белые глаза. Без зрачков, такие как у слепых людей. Волос не было не только на голове, не было бровей, не было и ресниц. Слишком длинные пальцы, на руках не единой мозоли. На плечах и на груди иностранные знаки различая. Белые орлы, парящие над скрещенными саблями. Он почти незаметно повернул голову к Светлане и шепотом сказал:

- Светка беги. Быстро беги. Быстрее того зайчишки. Это нехристи. Беда будет. Чую

Он сделал шаг навстречу. Никто не двигался. Потом еще один. Потом еще. Набрал воздуха в грудь. Закричал и бросился на ближнего к нему сосредоточенного гостя. Они повалились на землю. Света бросилась бежать. Сергей бил чужеземца по лицу. Тот не сопротивлялся. Его товарищи, не обращали на это никакого внимания. Внезапно лежавший сделал незаметное движение ладонью и отбросил Лопахина в сторону. Его тело описало красивую дугу и неестественно приземлилось в нескольких метрах правее. Второй снял с пояса хлыст и размашистым движениям ударил убегающую Светлану. Удар перерубил ее пополам. Света ничего не почувствовала. Просто разделилась надвое и упала. Третий развернулся и пошел обратно к своей работающей машине.

Стемнело. На полянку выбежал зайчишка. Сначала подбежал к неподвижному Сергею. Долго смотрел ему в открытые, пустые глаза. Потом подбежал к Свете. Поморщился, так и стоял застывший. Над поляной летали вороны. Теперь их было много. С ними кружила и утренняя знакомая. Покружив немного, стая полетела на юг.