Rambler's Top100
fisting
упырь лихой, явас ебу, гальпер, а также прочие пидары и гомофобы.
... литература
Литературный портал создан с целью глумления над сетевыми графоманами. =)
Приют
мазохиста!


Для лохов



Иоанна фон Ингельхайм

Бывшая невеста висельника (для печати )

Всё, что требуется от женщины: Умойся холодной водой и не разговаривай. К. вспомнила эту фразу, услышанную ею в холле московского общежития в 200* году. Фраза прозвучала в голове так явственно, будто её произнесли здесь секунду назад. На самом деле красивая цыганская девушка, сидящая напротив, спросила К.: а твой друг тоже пишет? Подобное спрашивала и приятельница К. из городка М., но она была гораздо старше, поэтому сформулировала так: а что пишет твой друг? Если младшие ещё допускали для нас возможность отношений с человеком из не-литературной среды, то старшие полагали, что для таких, как мы, уж точно не найдётся пристойного не-литератора. Нет, не пишет, сказала К. Никто из них. На старших курсах дураки приписывали ей романы с мальчиками, которых она гоняла за пивом и всячески над ними издевалась. К. надеялась, что по окончании проклятого института всех искусств это закончится: пишущий мужчина стал ассоциироваться у неё с чем-то вроде мокрицы – они приносят вред и заводятся, когда сыро; когда ты слезливая барышня с томиком марины, готовая нарезать салат любому нуждающемуся, ибо тебе страшно, одиноко и холодно без людей, они и появляются. Но К. была не из таких. Лишь самые безмозглые поэты в это не врубались. Однако же, К. знала: хороший лирик – плохой эмпат, он слышит лишь себя. Талантливый поэт – тупая мокрица, она не только ползёт, она ещё и ползёт куда не следует. Куда же мне деться от них, думала К. У неё не получалось стареть и полнеть, с годами она становилась спокойнее, а это привлекает мокриц, они надеются, что их не пришибут. Не пришибу, думала она, так отравлю; но это же неэтично и глупо – с порога заявлять мокрице: здесь лежит отрава.

На определённой дистанции они выглядели как люди, но превращались в насекомых, стоило им завестись в общаге или на мероприятии, где потчевали опасной жидкостью. Было два основных человека, остальные – случайные, к которым К. относилась со скрытой брезгливостью; ко второму курсу проклятого института случайности почти исчерпались, на третьем появился третий поэт, инициалы которого (скажем, А. Д.), как это ни смешно, совпадали с инициалами первого и второго, и все трое рано погибли. Почти в одном и том же возрасте, но по-разному: одного убили менты, второй, после того, как его бросила К., окончательно спился и умер от инфаркта, третий повесился.

Юноша Н., с которым К. обсуждала немецкую электронную музыку и гоняла за пивом полоумного юношу Ю., назвал К. чёрной вдовой и сравнил со своей матерью, у которой мужья поумирали. Но К. уже тогда не верила в особую женскую энергетику, вытягивающую жизнь из неосторожных. Скажем, ощущать себя энергетической женщиной тяжело, если ты из тех, кто, прочитав по программе зарубежки Пьера Луиса и отзывы о нём: «он любил мужчин, любил женщин, а если бы существовал третий пол, любил бы и его», - мысленно продолжает: «если бы существовал третий пол, я бы им был».

К. объясняла эти малоприятные события тем, что она подсознательно выбирает обреченных. Теперь мы думаем, что всё было ещё сложнее. Во-первых, тогда ещё не было такого количества мужчин-феминистов, как рефлексирующих на эту тему, так и латентных; во-вторых, у К. на тот момент ещё не было собственного жилья и сбережений, а таким девушкам больше приходится отбиваться от желающих превратить их в суррогатных мамаш и безгласных содержанок, чем беседовать о немецкой электронной музыке; в-третьих, зачастую К. вела себя просто ужасно, и комментировать мы это не станем; в-четвёртых, самое ужасное, ей часто было лень отрываться от Джойса или Сенанкура и кого-то искать, и она неохотно притягивала первое более-менее неконфликтное и симпатичное, что попадалось под руку. То есть, она порою даже ленилась присмотреться и определить: сдохнет или не сдохнет? А, впрочем, какая разница, ведь полюбить это создание всерьёз всё равно не получится. А если потом, как обычно, никто не поверит, что К. не любила его, а просто развлекалась, какая разница, любит она или нет?

Мы точно знаем, что первая серьёзная любовь К. представляет собою сейчас: лучше бы он тоже повесился в двадцать пять. Как сказала бывшая подруга К., встретив её в случайном городе, он, собственно, и пытался, но его вынули из петли. Но мы хотели объяснить, что произошло с другим, с тем, кого никто не любил, - и вот он ответ, возможно, сказала бы настоящая женщина. К. сомневалась, что женщины правы. Главной причиной поступка А. Д. была не любовь, а его мать.

Была зима, и К. устала от общежития. Она выгнала соседку-фашистку навсегда – комендант сказал ей: а эта девушка правда лесбиянка? тогда я вас без проблем расселю, - не догадываясь о бисексуальных склонностях самой К., - но отдохнуть не получалось. К. протирала окно и пыталась вспомнить, когда именно она пожелала себе такого счастья. Она точно помнила, что подумала: какой у барышни С. хороший парень, А. Д., а у меня этот придурок А. Д., и через какое-то время, уже после отъезда придурка А. Д. на родину, куда не захотела поехать К., выяснилось, что хороший парень А. Д. тоже вполне себе придурок. После сессии хотелось думать только о том, как украсть новую книгу издательства «УльтраКультура» в магазине при ночном клубе; просчитав все ходы, К. осознала, что её голова совершенно пуста. К. в ту пору ещё не настолько хорошо знала буддийские практики, к тому же, у неё был комплекс, связанный с недопущением пустоты в женских головах: якобы женщина должна постоянно мыслить, дабы не превратиться в курицу. (Напоминаем, что К. было всего двадцать три года.) Чтобы заполнить пустоту, она стала размышлять о придурках. Можете не пояснять, мы в курсе, что буддист юго-западной школы сказал бы, что мысли о столь ничтожном предмете также приближают к пустоте, следовательно, ничего греховного в них нет.

Ах, барышня С., ей ужасно не повезло, она сочиняла плохие стихи и была на пять лет старше обоих придурков, равно как и третьего придурка – барышни К., и наркотики, с коими она подружилась благодаря индуизму и завязала благодаря православию, оставили на её миловидном лице неизгладимый след, будто утюгом слегка примяли. К. не хотела её обижать. С. сколько-то раз отчисляли, а она возвращалась, уж очень ей не хотелось домой в Казахстан, и даже устроилась мыть общежитие, и какие-то атеисты, прознав об этом, специально ходили с четвёртого этажа на седьмой отливать возле мусоропровода.

Если бы С. не рисовала на своём помятом лице эмблему всепобеждающей благости, не сильно вяжущуюся с экземой и шваброй, К. было бы не так неловко перед нею, но дело в том, что благость рисуют на себе все, кто обречён на швабру и экзему и при этом не имеет сил собачиться. (Помимо С., этажи мыла мрачная Д., поэтесса весом под сто двадцать. «Права человека? Это сказки!» – презрительно хмыкнула она и попыталась всучить К. молитвенник. Когда К. утром прошла мимо неё в короткой шерстяной юбке и сапогах-чулках, её проводил взгляд, полный помоев – человек и его основная профессия в случае Д. гармонировали 24/7, и профессией этой была, как легко догадаться, не литература.)

Когда хороший парень А. Д., оказавшийся таким же придурком, ушёл от С., К. не особо переживала: других забот хватало – у неё был не дочитан Хайдеггер. Чего ей было опасаться – православного мордобоя? она вела в институтском зале занятия по атлетической гимнастике, и девушки с ней не связывались. За каким-то чёртом она общалась с чаёвницей из Кубани, ровесницей С. Это была недобитая достоевщина, предполагаем мы, тяготение к сирым и убогим, недорезанное христианство, неправильно понятое левачество (где теперь стихотворица из Кубани? разве она смогла написать что-то лучше своей юношеской хлебниковщины – после этого ей примстилось, что с ней говорит сатана, и она чуть не попала в психушку).

Итак, чаёвница бросала дротики в стену, а за столом сидела С., в ушах у ней было по три православных серебряных серёжки, и тонкий луч света золотил её православную кофту. К., ты когда щуришься, напоминаешь казашку, язвительно произнесла она. Как будто К. была националисткой, которую сравнение с казашкой могло обидеть. Бедные бабы, подумала К., кого они могут задеть своими шпильками, как неумело они бросают дротики своими слабыми руками. Я сделаю лазерную коррекцию, спокойно отозвалась она, самое позднее – через год, в конце учёбы, чтобы не брать академ. Зачем, спросила С., не проще остаться такой, какая ты есть? А разве это я, спросила К. Откуда ты знаешь, почему ты мне это советуешь, мне же не страшно сделать что-то с собой, если потом станет лучше. Тут она почувствовала, что собравшимся в комнате девушкам такое действительно страшно. Даже такой, вроде бы, пустяк, как лазерная коррекция. Придурка А. Д. привлекало в ней именно бесстрашие. По контрасту. Вероятно, потом ему захотелось бы для контраста трусиху, но К. решила уйти от него раньше, чем он дорос до этого решения.

С., хорошая помятая мина при плохой игре в мать Терезу; ага, мы помним, что мать Тереза после смерти прославилась как лицемерка, мы именно об этом, о великой лжи всех святых, неподвластной простой барышне С. Попробуйте набрать С. в поисковой системе. У неё когда-то была одна публикация. Или две.

К. очень хотелось писать в стол. Но это означало, что она даст 666 очков форы юношам вокруг неё, а они и так недостаточно её уважали. Они мало читали писательниц вообще. Они говорили так: «Я ненавижу всех, кроме Анджелы Картер» и «Я камня на камне не оставил от Джамили на последнем семинаре поэзии». Они всюду лезли и часами готовы были говорить о гвоздях, на которые напарывались. Можно было читать больше них и писать лучше, если тебя всё равно принижало в их глазах что-то объективное, например, швабра и ведро, но К. не планировала обзаводиться подобным. Ещё К. заметила, что все девушки, начавшие писанину в стол, превращались во что-то случайное, не слишком опасное, но напрашивающееся на уничтожение, вроде накипи на стенах чайника или осадков на дне ведра. Православие, ролевые игры, работа секретарём на неизвестно кого – всё это скапливалось в ящиках стола, как ядовитая пыль, и выедало из текста метафоры, рифмы и энергетику.

К. решила не особо скрываться и даже иногда ходить в редакции, только вслух не читать. Ещё три года назад, в Питере, у неё спросили, почему она так просто читает – неужели ни разу не видели девушек, которым не хочется кокетничать, а в Питере тогда во время чтения было принято ещё и выть. К. ответила, что ей западло выделываться, и была окрещена за спиною хамкой.

А. Д. читал, конечно. Это был крепкого сложения парень с вьющимися пепельными волосами и примесью невыносимой рубцовщины. Он говорил о себе: «Я больше валял дурака, чем учился, поэтому армия встретила меня с распростёртыми объятиями». Периодически он запивал. Ему нравилась чушь вроде отечественной фантастики. Как бы избавиться, думала К. Она пробовала уходить в загул по клубам, рассказывала А. Д., как её выперли ночью из бара за публичные поцелуи с другой девушкой, но всё было бесполезно. Ему было плевать на то, что пишет К., ни о какой любви он не рассуждал, но и пропадать не собирался.

Наконец он пригласил К. к своим родителям на Новый год. У нас же типа какие-то разногласия, вяло отмахнулась К., может, мы… Может, нас это как раз объединит, возразил А.Д. Отлично, сказала К. и подумала: его родители сразу почуют во мне чужого. Отец – рабочий-железнодорожник, мать – домохозяйка. Райцентр на окраине Р – ской области. Они скажут: сынок, ты обалдел? К. прикинула, стоит ли за праздничным столом упомянуть имена философов, от которых чужая родня откусит себе языки (и тогда можно будет спокойно уехать). Ей хотелось понаблюдать, скрыто поглумиться. Наверно, божок локуса Р. решил наказать её: в одном поезде ей стало плохо, а другой отменили. Они с А. Д. замёрзли и сели в бомжацкую электричку, где тоже не топили ни черта. А. Д., стоило К уснуть на пять минут, т. е. не проконтролировать, купил кошмарную крем-соду, на которую у К. была аллергия. Пить в электричке было больше нечего. Тогда я не буду пить, подумала К. и закрыла глаза.

Поселение Р. было тёмным преддверьем ада. Мэр экономил на фонарях, песке и транспорте. Люди ходили по гололёду спокойно, размеренно, как москвичи не умеют ходить по своим ровным асфальтам. Квартира покойной бабушки А. Д. была похожа на сорокаметровый чулан. Пол вздулся пузырями, на стене тикали огромные часы, мешая спать. А зачем ремонтировать, сказали люди голого льда.

И так сойдёт.

А кто она по национальности, громким шёпотом спросила в неметёной кухне мать А. Д., похожая на фланелевую жабу. Еврейка? Нет, точно еврейка. Я же сто раз тебя предупреждала. С батареи текла вода. Прекрасно, подумала К., отчество чьей матери было Ивановна, а отца – Иванович. Р – ские края отличались обилием темноволосых, таких же потомков монголо-татар, и подобный вопрос автохтонки означал, что она последние тридцать лет не выбиралась даже в столицу области, до которой было порядка двухсот километров.

Интересно, что это земноводное ещё вывезет. На К. посмотрели беспокойно и неодобрительно, когда она попросила нож ко второму блюду. Странно, что дали вилку, мысленно ответила К., я уж решила, что вы тут в буквальном смысле лаптем щи. Подоконник мыли никогда. Здесь убивали и освежёвывали, некогда было мыть подоконники. Мать сообщила, что отвыкла пить пиво, и её стошнило прямо на пол. Армяночка, ласково проговорил дядя А. Д. Я не армянка, спокойно ответила К. Мамашу уволокла сестра. К. хотела уйти, но она не могла идти в темноте по местному адскому льду, если её не поддерживали под руку. Она не носила шпилек, но для этого угла надо было брать с собой не простую бескаблучную обувь, а тяжеленные ботинки с шипами.

Нужно было дождаться А. Д., он ушёл общаться с отцом. Ещё два дня, подумала К. в крайнем случае, вызову такси до вокзала и смоюсь пораньше. Только жаль, что нам потом доучиваться в одном вузе. А. Д. – великий человек, важно проговорил дядя, нацепляя на вилку рыжики. Он как Есенин. Ещё в школе в районной газете начал печататься. Ты его не поймёшь. Женщины таких людей не это. Спасибо, кивнула К., вы очень любезны. Она понимала, меж тем, некоторые сложные вещи. Например, почему А. Д. за столько лет не смог научиться грамотно писать. А что тут разжёвывать, съездите сюда и посмотрите на его родственников.

Ты не думай, что тебе удастся захомутать его, продолжал дядя доброжелательно и внятно. Послушайте, а с какой радости вы решили, что я собираюсь замуж, задумчиво поинтересовалась К. За её спиной зашелестели мириады отказов, К. видела их во сне – радостные и светло-фиолетовые, как марсианские бабочки. Сейчас К. уже не столь романтична, и ей как человеку, работавшему с недвижимостью, кажется занятной идея отказов от замужества, оформленных наподобие отказов от преимущественного права собственности при покупке доли дома и участка. Желтоватая плотная бумага, тёмно-коричневый шрифт, печать подошла бы красная, но у всех нынче синие чернила.

Но женщина же… - дядя плеснул в рюмку медицинского спирта. Женщина… должна.

Я вам не должна, так же спокойно ответила К. Извините, не хотела обидеть; впрочем, боюсь, что если бы я хотела, как вы изволили выразиться, захомутать, это нанесло бы вам ещё более сильную травму, не правда ли? – Заглянул отец А. Д., пьяный в стельку. В таком виде он стрелял. Ему не хватало зарплаты. Вся семья питалась с продаж мяса и шкур.

Он предложил К. пострелять. Её обучили этому ещё в детстве, из старого дедовского духового ружья, из револьвера древнего образца. Но сейчас она поняла, что здесь, на окраине Р., ни одного выстрела не сделает. Просто так. Может, потому, что ей не хотелось делать то, что ей в кайф, возле этой халупы, может, она – существо не самое, к слову, мирное – чувствовала себя, как Джоан Баэз с её принципом ненасилия подле буржуев с пистолетами. Может, ей просто хотелось отказываться от всего, что бы здесь ни предложили.

Девочка, презрительно сказал дядя. Пусть девочка, подумала К., воспитанная в духе «мальчики не плачут». Хоть трижды девочка, но вашего мальчика мне не надо. Мать уже пыталась расспросить К. о доходах её родителей и перспективах жизни в Москве. Пиво помешало ей.

А. Д., когда они ушли на бабушкину квартиру, задал только один вопрос: пиздец? Как тебе сказать, уклонилась К., это просто немного не моя среда.

В зале ожидания было холодно, тут везде было холодно, хоть пятьдесят дублёнок надень. А. Д. сказал, что хочет выпить. С. предупреждала К. перед поездкой, что разрешать пить ему не надо. Кто я, чтобы не разрешать, пожала плечами К. На фоне расписания междугородних телег всплыла фигура неразрешающей мамаши А. Д., сплошь серой, как вокзальная плитка, и К. испугалась, что если она (К.) заговорит, то речь её будет отмечена той же хабальско-кликушечьей интонацией. Ей было страшно секунду. Как обычно. Пей, конечно, пожала плечами К.

А. Д. свалил, его долго не было, телефон не отвечал; он явился перед самым поездом, без шапки, растрёпанный, и сказал, что ему предложил бухнуть тип с золотыми зубами, они выпили водки, потом другой тип незаметно уволок вторую сумку А. Д., а к приходу ментов оба вора слились. Будете заявление писать, спросил сержант. Если будем, то не уедем, сказали К. и А. Д. Разумеется, К. оказалась во всём виноватой. К. помнила, как С. пыталась удержать хорошего парня от пьянства и получила в морду. К. помнила, что плохой поэт всегда найдёт повод выпить. Он надирается, чувствуя плохими себя и мир. У неё была неприязнь к плацкарту, но в тот вечер стёрлась, как переводная картинка, потому что люди вокруг казались переводными картинками. Они застыли. Это была иллюзия, наподобие той, согласно которой русская поэзия застыла на Есенине. К. уже несколько лет не спрашивала себя, почему не может встречаться с человеком действительно талантливым: мы знаем о них всё, знаем, что они сотрут тебя, если тебе двадцать три и шестнадцать из них на тебя давил отец; даже если у тебя низкая степень внушаемости, устойчивая психика, сильный тип нервной системы, спартанское воспитание. Ничто не поможет. До твоего рождения была назначена программа, женщина не поймёт, женщина должна мыть тарелки, а стрелять только тогда, когда разрешат, и она плохая, если не выстрелила, когда разрешили – они ведь так долго шли к этому разрешению, они так гордятся своим великодушием, зачем ты бросаешь им его, это не дуэль, оно не перчатка, положи его лучше как печать на сердце своё, что, библия шаблонна? как и Есенин?

Сторонись настоящего. Сторонись и переводных картинок. Есть другие развилки, никто не покажет, а ты думала, сами придут и объяснят?

У А. Д. был полный тёзка, не тот, что инженер, а тот, что тоже поэт, давно забытый, советский, ультрапролетарский. Это так, к слову пришлось.

И только когда они поднялись на свой этаж общежития, К. устало произнесла: может, тебе вернуться к С.?

 

Мы не будем задерживаться на описании некоторых малозначимых ситуаций – допустим, как пьяный А.Д. пару месяцев спустя вломился в комнату К. и заорал, что она, вопреки всему, выйдет замуж официально, причём за него. К. стала смеяться. Он не убил её. Говорят, его мать кого-то убила, но её отмазали по причине паранойи. Знаешь, позже сказала С., когда он у тебя зависал, я была ещё спокойна, а вот когда он стал по всяким малолеткам шляться, это уже серьёзно. То есть, уточнила К. Ну, девочки же невинные попадаются, потом мать примчится из посёлка разбираться, зачем попортил. Здорово, сказала К., раньше – мне добрые люди передали, - ты называла меня распущенной, а теперь мои ненавистные качества оказались полезны? К. не помнит, выдержала ли С. её взгляд. Мы считаем, что православные способны выдержать и не такое: православные, в конце концов, торгуют водкой и табаком.

Теперь К. встречалась только с мужчинами и женщинами, не имеющими отношения к институту всех искусств и его общаге. С А.Д. они ходили в один спортзал и даже вместе забредали выпить к кому-то чаю. Там, кажется, тоже бросали дротики. Потом А.Д. выгнали с заочки за драку с преподавателем, потом он вернулся и снял где-то комнату. Он работал на ипподроме то ли конюхом, то ли уборщиком.

Наступил апрель 200* года. К. было ни до кого, она приходила в себя после операции на глаза. Однажды постучалась молодая женщина с её семинара и сказала, что А. Д. нашли в конюшне висящим в петле. Записки он не оставил. Или оставил, обычную, как у всех: прошу никого ни в чём. Зачем он это, недоумевала вестница, сильный здоровый парень. У него отец алкоголик, а мать – шизофреничка, ответила К. и потянулась за таблетками анальгина. Глаза третьи сутки болели, будто она не выспалась и по ним бьёт свет.

Наверно, будь К. хорошей, правильной, настоящей, не распущенной, она бы страдала от чувства вины из-за того, что не чувствует ни скорби, ни жалости. Но ей было не до этого, и она не собиралась за это извиняться. Поэта А. Д. посмертно напечатали в одном второстепенном сборнике, в другом третьестепенном альманахе, это всё были патриоты; К. не помнит его стихов, но почему-то на слух – а ей, неправильному аудиалу, тяжело воспринимать на слух, поскольку сильно отвлекает тембр, – запомнила многие строфы поэта с такой же справкой из психушки, умершего в девяностые. Она бы не подошла к нему на пушечный выстрел, говорят, он был невыносим, но ей очень жаль.

 

На этом мёртвые для К. не закончились. А вы как думали: если поэты закончились, то и умирать некому стало? Но повествование о других мёртвых не входит в рамки этого труда, если это труд – полагаем, настоящий труд немного другое, это не когда легко запомнил и нелегко преодолел [проблемы с мелкой моторикой – чтобы перепечатать], это когда умеешь не говорить другому:

«не пиши ничего, можешь даже не разговаривать ещё целый час. Я тебе многое прощу за то, что ты не пишешь, я тебя ещё больше за это люблю», -

потому что это отвратительно искренняя, читай: бестактная, – гадость. Искренность, даже без этих примесей, для нас – одна из самых сложных в плане преодоления вещей.



проголосовавшие


Для добавления камента зарегистрируйтесь!

всего выбрано: 16
вы видите 1 ...16 (2 страниц)
в прошлое


комментарии к тексту:

всего выбрано: 16
вы видите 1 ...16 (2 страниц)
в прошлое


Сейчас на сайте
Пользователи — 0

Имя — был минут назад

Бомжи — 0

Неделя автора - факир

Ж и Д
Ключик Жизни
Пишет слово. Пишет два.

День автора - Владд

Театр
Геррантокоб
Чойбалсан
Ваш сквот:

Последняя публикация: 16.12.16
Ваши галки:


Реклама:



Новости

Сайта

презентация "СО"

4 октября 19.30 в книжном магазине Все Свободны встреча с автором и презентация нового романа Упыря Лихого «Славянские отаку». Модератор встречи — издатель и писатель Вадим Левенталь. https://www.fa... читать далее
30.09.18

Posted by Упырь Лихой

17.03.16 Надо что-то делать с
16.10.12 Актуальное искусство
Литературы

Непопулярные животны

Скоро в продаже книга с рисунками нашего коллеги. Узнать, кто автор этих охуенных рисунков: https://gorodets.ru/knigi/khudozhestvennaya-literatura/nepopulyarnye-zhivotnye/#s_flip_book/... читать далее
19.06.21

Posted by Упырь Лихой

19.06.21 Непопулярные животны
19.06.21 "Непопулярные живот

От графомании не умирают! Больше мяса в новом году! Сочней пишите!

Фуко Мишель


Реклама:


Статистика сайта Страница сгенерирована
за 0.029722 секунд