АВТОПИЛОТ
21 октября
...Наша лодка плывет сквозь таинственную, бесконечную тьму, мимо ледяных скал, огромных айсбергов, расположивших на своих прозрачных спинах древние заснеженные города. Блестят точки огней в маленьких домиках, слышны звуки варгана, голоса, лай охотничьих собак. Мужики сворачивают сети, привязывают лодки и спешат домой, где уже наверняка сладко пахнет лепешками. Сегодня ночь благодарения : все аборигены в этот праздник воздают хвалы Великому Защитнику Всего Живого, поют ритуальные песни, готовят угощение и лепят из снега возле своих жилищ статуи божества. Во время праздника не принято охотится, воевать или совершать что либо, связанное с нанесением вреда природе, напротив в такую ночь все занимаются любовью, ведь продолжение рода - есть самая прекрасная и великая милость Защитника. Это - один из многих священных сабатов, которые отмечаются жителями льдин испокон веков. Путешествуя от острова к острову мы познакомились с культурой сотни племен, и столько же нам еще неизвестно, ведь сколько льдин в океане, столько и городов, поселений, рас. К сожалению, с некоторыми представителями коренного населения невозможно изъясняться - их диалект совершенно несхож с общепринятыми нормами западно-арктического языка; но иногда мы подплываем поближе и, если не видим неприязни со стороны аборигенов, обмениваем на стихи и баллады - воду, пищу и курево. Жители льдин с интересом слушают наши саги о других мирах, былом времени, когда, если конечно верить легендам, мир состоял из сплошного материка. Сверху, он якобы был покрыт особой, плотной субстанцией, за счет чего, можно было жить не замерзая и даже не догадываясь о том, что ты лишь пассажир айсберга плывущего по безбрежным просторам Вечного Моря, впадающего в Океан Бесконечности. Туземцы садятся вокруг нас и начинают раскачиваться из стороны в сторону, в такт музыке, льющийся из флейты Ассоль. Порою, мы проводим несколько дней в дорого украшенных юртах местных императоров и королей, но тяга к вечному движению берет свое и мы движемся дальше, на встречу новым, еще неизведанным государствам и поселениям. Звезды и северное сияние освящают нам путь, а луна указывает направление, хотя другого пути, как на луну, просто нет - это известно и ребенку. Наша жизнь - вечный путь к конечной точке своего путешествия, а во время пути, на звездах-льдинах, мы встречаем людей, созданных лишь для того, что бы оправдать и наше существование. Чернота космоса сливается с тьмой океана и становится совершенно непонятно, плывем мы или парим в межзвездном пространстве, но это по большому счету нам абсолютно все равно, потому что наши сердца бьются одновременно. Мы созданы друг для друга и все остальное создано для того, чтобы вместить в себя, как в термос с горячей северной водкой, нашу любовь. Издалека звезды кажутся чем-то недостижимым, но пройдет год, два, и подплыв к ним - мы обнаруживаем очередную льдину, где живут очередные северные люди. Все, как один - маленького роста и с узким разрезом глаз, чтобы постоянная метель не мешала следить за поплавком, на который ловят электрических скатов и рыб фонарей, для поддержки света и энергии. Магические всплески воды говорят о присутствии под нами миллионов водных существ - одни из них наделены разумом и потому никогда не выплывают на поверхность, а довольствуются своими государствами на глубине сотен тысяч метров, другие, например гигантская медуза Достоевского, плавают поверху, наслаждаясь светом луны и задумчивым солипсическим созерцанием биения жизни...
Андрей возвращался домой, покачиваясь под ритмичный стук метро, держа в руках черную неопрятную папку. Края ее были перевязаны веревкой, чтобы содержимое - стопка печатных и рукописных листов, не вывалилось наружу. Глаза были закрыты, но он не спал, а вслушивался в шум движения вагона, в суетливое шуршание пакетов и сумок, ловил усталые вздохи и чей - то беспрерывный откровенный кашель. «Бронхит, - подумал Андрей. - А может и воспаление легких. Чего ему дома не сидится в такое время?» Кто-то прошел мимо, неуклюже наступив ему прямо на новые черные ботинки, некогда блестящие, а теперь заляпанные плевками грязи. Было слышно, как напротив две дамы среднего возраста, используя робкие пошлые намеки, пытались излить друг на друга свои бесчисленные неудачи и разочарования - одна из них все время соглашалась с собеседницей и участливо бубнила - да, да, ага, - а вторая разошлась и не обращая никакого внимания на окружающих, откровенно материла какого то Сашу и обещала испортить ему всю жизнь, которая судя по всему и так благополучием не отличалась. Создавалось странное ощущение, будто едет он довольно долго. Андрей полуоткрыл глаза - оказалось, что до его станции еще пять остановок. Бесцеремонно покачнув усталых пассажиров состав тронулся дальше, везя сограждан и гостей столицы по домам. Хотя почему обязательно по домам? Кто-то может спешит на встречу с любимой, а кто-то в гости, хотя время и позднее - однако у многих свет ночи компенсирует серость дня. День - суетливое время. Все куда-то спешат, толкаются, раздаются беспрерывные звонки, в безумном диссонансе пошлости тонет природная красота. Другое дело - ночь, ее мягкая тьма только подчеркивает мелодию редких, неожиданных звуков, пятна желтого света одиноких окон освещают тебя изнутри и вот ты уже вступаешь в размеренный диалог с самим собой, зная, что ночь надежно хранит все твои тайны и секреты. Взгляд Андрея медленно ползал по стенам вагона, перебираясь от одного безвкусного рекламного плаката к другому, еще более нелепому и потому крепко заседающему в памяти. Он не заметил, когда она вошла - может на этой станции, может уже давно стояла, только вдруг, вынырнув из безумной действительности, его взгляд встретился с её: глубоким и ярким, словно отражающем отблеск чего-то, что незримо присутствовало вокруг ее хрупкого облика и теперь передалось ему. На мгновение их взгляд задержался, словно обменялся информацией и тут же, с непонятным волнением, отскочил в сторону. В груди потеплело, во рту стало сухо. Андрей облизал губы, закинул зачем-то ногу на ногу, потом подумал, что выглядит глупо и убрал ее. Потом взглянул еще раз, чтобы получше разглядеть ее: тонкий, чуть вздернутый нос, волосы светлые и длинные... Ой, она заметила. Андрей быстро отвернулся и полез в карман. Достал от туда платок, но не стал им пользоваться, а только переложил в другой карман. Поправил папку, посмотрел на соседа - грузного мужчину средних лет с большой некрасивой родинкой на щеке и голубой от бритья шеей. Мужчина читал газету и жадно сопел, втягивая спертый воздух круглыми ноздрями. Поезд зашипел, замедлил шаг и медленно остановился. «А вдруг уйдет?» Он поднял голову и увидел, что девушки нет. Сердце разочарованно кольнуло. - Следующая станция... Не успев понять - зачем он это делает, Андрей выпрыгнул из вагона, едва не защемив края пальто уже сдвигающимися дверьми. «И что теперь?» Людей было мало и было видно, как по эскалатору удаляется одинокая фигура незнакомки. Он бросился вперед, стараясь держаться правее, что бы его не было видно, но когда взбежал по ступеням - ее уже не было. Туда-сюда ходили сонные, тепло одетые люди, хлопая дверями и недовольно поглядывая на окружающих. «Она не могла, не могла так быстро уйти. Может... еще успею...» Андрей рванул к выходу, но вдруг остановился. «А что если я ее и правда догоню? Что тогда? Нет, это безумие какое то, она наверно решит, что я сумасшедший - точно». Двери грубо хлопнули и Андрей оказался на осеннем холодном воздухе. «Куда она могла пойти? На лево? На право? Наверно на право». Он быстро пошел вдоль шоссе, вглядываясь вперед, в силуэты спешащих прохожих. Темнота уже набросила на город пелену искаженных звуков и отсветов. Зло и нагло орала сигнализация, кто-то смеялся, отовсюду неожиданные вспышки фар, делающие окружающее еще темнее и холод, ползущий из щелей, подвалов, наполненный сыростью, крысиным писком и безнадежностью... «Вот она. Идет к остановке. Подходить не буду, просто пройдусь неподалеку, а потом поеду думой. Только посмотрю еще раз... Еще раз...» Андрей поравнялся с девушкой и мимоходом, стараясь не привлечь внимание, заглянул ей в лицо - не она. Больше идущих не было, за исключением какой то старухи, стоявшей на остановке в ожидании пустых бутылок и пухлого, фиолетового армянина, стоявшего возле роскошной машины - улица вымерла. Он развернулся и двинулся в обратную сторону. Быстро обогнул белый склеп метрополитена и побежал дальше, по узкой искромсанной тропинке, вдоль домов, мимо детских площадок, гаражей. Стало совсем темно. В окнах зажегся свет, на скамейке материлась молодежь, где-то вдалеке надрывалась собака... Больше ничего. Пусто. Только холод, окончательно пробудившись от своего дневного сна полз по городу, покрывая все своим мертвым туловом. Окоченели пальцы. Андрей шел и шел, понимая что уже не найдет незнакомку, да и с самого начала непонятно зачем стал бродить, но не останавливался. Ему нужно было это движение, неважно куда, но нужно было идти. Подышал на руки и засунул их в карманы, чуть порезавшись об острую молнию. Пошел обратно. Перешел через перекресток, обреченно пропуская непонятно куда спешащие машины и пошел по другой стороне. Свернул за угол. Впереди виднелась аптека, горящая зеленым крестом, около ступеней стоял элегантно одетый молодой человек и громко кричал в сотовый телефон. - Слушай, блин, меня не волнует - кто тебя там обломал! Ты понимаешь, что у меня теперь жопа полная будет, а? Чего я то теперь делать буду, ты подумал? Мне, блин, по любому нужно, что бы.... - Извините, вы не видели здесь не проходила девушка... - Чего? - Девушка здесь не проходила, такая... - Какая на хер девушка? Отвали, а?.. Да, тут козел какой-то, короче блин, чего я теперь делать то буду, а? Андрей прошел еще немного, завернул снова во дворы, прошел между двумя сонными пятиэтажками, ступая по мерзлой осенней грязи, борясь с циничным холодным ветром, проникающим под одежду - в рукава, за шиворот, швыряющим в лицо шершавые листья, потом развернулся и пошел в обратную сторону. Вытащил из кармана сигарету, почиркал зажигалкой - впустую. Бензин закончился. «И стрельнуть то не у кого, только этот, нервный»... Откуда то выскочил тощий грязный кот и стал как-то остервенело тереться об Андрееву ногу, жалобно мяуча охрипшим голосом. - Ну что и тебе тоже погано? Понимаю... холодно, тоскливо. Поговорить наверно не с кем... Пойдем-ка выпьем? Кот не ответил, а лишь продолжил крутиться вокруг него. Они подошли к киоску, одиноко горящему на темном переулке. За решеткой мелькнуло усталое прокуренное лицо продавщицы. - Дайте пожалуйста бутылку портвейна, пачку молока и стаканчик. - Пятьдесят пять рублей. - Ой извините, - сказал Андрей, смущаясь. - А можно пять рублей потом занести... - Нет, нельзя. Знаю я вас, ублюдков. Назанимаете, а потом ни хрена не отдаете. - Ну пожалуйста, очень надо, понимаете? Было ужасно стыдно, что приходиться просить у этой злой бездушной бабы, глядящей на него с презрением и какой то дешевой усмешкой, позволяющей, видно, ей самой как-то утвердиться в этом мире. - Ладно. На. - Спасибо большое, я вам завтра занесу - соврал Андрей. Взяв выпивку, он прошел на какую-то детскую площадку и сел на ледяную скамейку, подложив папку со своими произведениями, чтоб не отморозиться. «Хоть на что-то сгодятся» - Он усмехнулся и открыв молоко, налил его в стаканчик, поставив коту. Кот довольно замурлыкал и стал жадно лакать содержимое, так быстро, что половину выплескивал на замерзшую землю. Ухватившись зубами за пластмассовую пробочку Андрей ловко сорвал ее и отхлебнул кислый напиток. Портвейн холодной струйкой протек внутрь, придавая реальность окружающей картине мира. Холодная осенняя темнота, вечное пятно света возле подъезда, ржавые детские качели, тощий кот, пьющий молоко, окна домов - окружали и смотрели на Андрей тысячами горящих глаз и в одном из них была сейчас она. Та, что пробудила в его жизни давно забытое, прекрасное, всепоглощающее. Кот выпил все молоко, перебрался к Андрею на колени и теперь довольно спал. Странный человек, сидящий ночью на скамейке, вдали от своего дома глядел в темноту, пытаясь что-то разглядеть за ней и темнота послушно приобретала очертания таинственной девушки. Он представлял, как подойдет к ней, подарит неожиданно цветы и та, удивленная и счастливая возьмет его за руку, поцелует, а потом вместе они отправятся гулять по ночной Москве, смеясь и слегка касаясь друг друга руками...
22 октября
...Когда-то я плыл один. Маленькая крупица среди бесконечной ледяной глади. Моими спутниками были лишь голодные альбатросы, да рыбы видные внизу, на глубине, в свете моего фонаря. Одиноким я был с рождения, и никогда я не сомневался, что моя цель это плыть, плыть и плыть, пока не доплыву до луны, где все окончиться и начнется заново. Но однажды, взяв курс на яркую комету с огненным хвостом, я столкнулся с другой маленькой лодкой, на которой спала Ассоль. Бледная, прекрасная... Аккуратно, пока она спала я сделал из двух лодок одну, чтобы плыть было легче и переложил ее в кровать из теплых тюленьих шкур, которые я выменял на космический бульбулятор. С тех пор мы всегда были вместе, как одно целое - я сочинял поэмы и баллады, а она играла на флейте из акульего позвоночника. Ассоль была молчалива, и только улыбалась порой на мои вопросы - я не знал, кто она и откуда, но мы оба чувствовали, что созданы друг для друга в единый миг творения, когда тьма рассеялась и люди тронулись в путь, который продолжается из поколение в поколение. Не помню, сколько мы плыли до луны, но она приближалась к нам очень медленно и по общепринятым меркам прошло уже не одно столетие, хотя я не очень то и стремился по правде говоря достигнуть этой конечной точки, ведь если поразмыслить, то смысл нашему существованию придает не достигнутая цель, мгновенно уходящая в прошлое, а этот долгий путь к ней, пока луна горит в твоей душе и притягивает подобно магниту...
Андрей оторвал пальцы от клавиатуры и взял трубку. - Алло? В трубке раздался знакомый участливый голос, который вдруг почему то показался Андрею совсем пустым и чужим. - Как дела? - Да... Так... - Что опять? - Ага. Сказали, либо за бабки, которых у меня нет, либо под стандарт издательства - фантастика, закрученный сюжет, кровавые битвы и жаркие эротические сцены - чем больше, тем соответственно лучше. И желательно в нескольких томах, говорят - так выгоднее, прочитав одну книжку, обязательно придут за продолжением. Психологи сраные, мать их!!! - Ладно, не расстраивайся. Рано или поздно повезет. - Обязательно повезет. Да никому это нахер не нужно! - Неправда. Нужно. Очень даже нужно. - Понимаю. Спасибо за поддержку. - Слушай, я такую себе юбку моднявую прикупила - посмотришь, тебе обязательно понравиться. Я ее в магазине брала со скидкой, знаешь такой с синей вывеской который... - Угу. Ладно, по позже перезвоню, а то моим телефон нужен... - Ну как хочешь... - Пока. Андрей бросил трубку и отодвинул от себя подальше телефон, чтоб он не глядел на него своим укоризненным желтым взглядом маленьких кнопочек. « Так, о чем бишь я...» Он стукнул по клавишам, но его снова прервали. Звонок в дверь. « Ну кого там еще черти принесли?» - Андрей с трудом запихнул ноги в драные тапочки, валяющиеся под диваном и пошел открывать. - Кто там? - Леха. Открывай. За дверью стоял растрепанный парень с бутылкой пива в руках. - Здорово. - Ну приветик, - Андрей неуверенно пожал ему руку и вышел на лестницу. Сквозь заплеванное окно пробивался размытый свет, открывающий взгляду кучу окурков возле лифта. - Который час? - Около двух. - Ни чего себе, дай глотнуть. - Сделал три больших глотка и присел на ступеньки, вытаскивая из кармана помятые сигареты. - Это что ж, я пол дня спал? - Нажрался вчера небось? - Да так... слегка. Настроение было такое... располагающее. - Чего это? - Чувства. - Понимаю... - Ни хера ты не понимаешь, дай еще глотнуть. Допил, поставил пустую бутылку возле мусоропровода. - Как работа? - Никак. - Не нашел? - Не искал пока. - А чего со старой ушел? - А ты там попробуй, поработай - узнаешь. Мало, что зарплату задерживают, так еще помимо специальности еще нагружают - пойди туда, езжай, отвези. Короче и жрец и жнец и на дуде игрец. Леха докурил, плюнул на стену и приклеил к плевку окурок. - Ну и свинья ты... - Почему? - Не поймешь. - А что с издательством? - Бабло тянут. - Займи. - А отдавать чем? И потом на фиг надо? - Дело твое. - Леха засунул руку в карман, вытащил оттуда бумажку, всю в табаке, смял, выбросил, снова залез, позвенел там мелочью, мысленно пересчитал и вопросительно глянул на Андрея. - Может намутим чего? - А... Не хочу. - Чего так? - Ну сколько можно? Это не выход, это... автопилот какой-то. - Чего-чего? - Автопилот. Все одно и тоже. Живу, как по заданной программе, только кем и с какой целью - не понятно. И ведь все взаимосвязано, хрен выйдешь из игры. - Какой игры? - Игры человеческих взаимоотношений, Леха. Есть такая игра и все в нее играют. Одевают маски, придумывают себе роли и пошло поехало... - Необязательно. - Обязательно! Ты вот любишь Ленку? - А что? - Ну любишь ведь? - Да. - А она тобой крутит, как хочет. - Да иди ты... - Крутит, крутит. «Я сегодня не могу», «у меня дела»... «Ты с кем вчера вечером гулял»? «Почему не позвонил»? «Зачем так грубо с моей подругой разговаривал»... А ты хвостиком виляешь. -Отвали! -Не перебивай. В метро ты готов любую старуху заставить стоять час, потому что тебе на нее насрать; на улице ты можешь стрельнуть десять рублей у школьников, зная, что они от одного только твоего похмельного вида на измену сядут, а если к тебе трое лысых жлобов подвалят, то у самого поджилки затрясутся и наконец в универе ты преподам говоришь - «здравствуйте», «простите пожалуйста», а потом на перемене, в сортире их матом трехэтажным кроешь и обесчестить прелюдно грозишься до пятого колена. Ну, что это? Не маски, не игра? - Чего ты разорался? С похмелья белый свет не мил? На себя посмотри, философ сраный. - Да сам ты... Ладно извини. Пойду я пожалуй, пока еще чего не сказал. Ты потом как ни будь заходи, а то мне сейчас действительно паскудно на душе. Андрей захлопнул дверь и вернулся в комнату. Там было душно, на кухне капал кран. Медленно, размеренно, но в тоже время насмешливо и оскорбительно. Андрей закурил еще одну. За окном было серо и влажно. Всюду чувствовалась какая -то усталость, словно вся природа, весь мир с похмелья или после тяжелой болезни. Он вспомнил вчерашнюю ночь. « А что было - бы, если бы я все таки ее встретил тогда. Подошел, познакомился, взял бы за руку и все-все сказал?» Докурил, бросив бычек в банку из под кофе, умылся, посмотрел на свое отражение в зеркале, и... что-то стукнуло в груди еще раз, чуть сильнее, чем обычно. Еще не понимая, что делает, начал нервно, быстро одеваться, просыпал мелочь из кармана, долго собирал, наконец погасил за собой свет и вышел на улицу. Стоял слабый, больной туман, зло каркали большие вороны. Глядя, сквозь осеннюю мглу, Андрей двинулся к метро; привычно проскочил мимо контролерши - уставшей опухшей женщины в ядовито оранжевом костюме, и вот он уже едет туда, где вчера встретил ее, прекрасную, таинственную... Через двадцать минут он на месте - вот знакомая станция, выход и площадка возле входа, заполненная пьяным сбродом и потерявшими моральный облик продавцами. Днем, здесь все выглядело не так таинственно, не так бесконечно, как вчера. Суетливо и пошло бегали люди, равнодушно мелькали машины на шоссе. «Что если она вообще сегодня не появиться?» - Андрей закурил, с трудом, прикрывая непослушный огонек от бьющего ветра. - «Скорее всего не появиться. Но вдруг? Я должен дождаться. Должен. Не знаю зачем, но это мой последний шанс все изменить. Отключить автопилот. Она появиться, я чувствую». Он долго ходил туда-сюда, не отводя взгляда от метро. Прошел час, второй, третий, уже начинало темнеть, а ее все не было. «Вдруг я ее пропустил? Вдруг не заметил? Кто знает?» Люди уже начали обращать внимание на странного молодого человека, целый день торчащего на холоде. Он то входил внутрь, то выходил на улицу. Сигареты давно кончились и приходилось стрелять у прохожих. Незаметно наступил вечер, людей стало меньше, снова зажглись фонари. Андрей стоял окончательно замерзший и потерянный, злой на самого себя, за нелепую, безумную мечту, за собственную наивность и на весь мир, жестоко смеющийся над ним и скрывающий в своих темных недрах маленький ключик от его счастья. Он чувствовал себя маленькой песчинкой в большом сонном мире, но была у этой песчинки своя тайна, маленькая искорка, которая все-таки согревала и предавала смысл всему происходящему. Обыденность больше не казалась ему абсолютно пустой, она начала заполняться сладкой грустью, окрыляющей и бережно хранимой в самом заветном уголке души. Почему человек так безграничен, так прекрасен в своей тоске, и так мелок, так глуп, в своем нелепом наивном счастье? Есть что-то прекрасное в невыносимых сердечных слезах, похожих на угрюмый октябрьский дождь. Видимо поэтому поэты любят осень, особенно позднюю, с ее густыми туманами, низким серым небом, запахом сырости и слабыми лунными сигналами посылаемыми на маленьких мелькающих светлячков. Отжившие свое листья и травы мягко пружинят под ногами, хрустят старые гнилые ветки. Осенняя ночь - одинокая мрачная ведунья, танцующая на покрытых росою полях и глубоких оврагах в окружении сонма демонических созданий. В огромное корыто ловит она падающие звезды, чтоб использовать в своих колдовских отварах. Каждый, кто испробует его - будет наделен великой силой и властью, но забудет навеки земное родство свое и станет одним из детей ночи, живущих в старых деревьях. В такое время, почти не встретишь людей, разве что запоздалые сослуживцы, спешащие в свои наполненные теплом и семейным уютом маленькие квартирки с желтыми окошками. Андрей шел по пустынной аллее, слабо освещаемой старыми светильниками, жадно глотая свежий влажный воздух. Выла собака, отражаясь эхом среди бетонных зданий. Еще несколько дней и пойдет снег. Как только последнее тепло, пробуждающее туманы, смениться на ледяное зимнее дыхание - земля станет покрываться первым, еще молодым снегом, которому вскоре суждено будет превратиться в грязь.
23 октября
...Мудрые говорят : «ничто не вечно под луной», - это правильно, рано или поздно ты приплывешь к ней, что бы все начать сначала. Однажды утром я открыл глаза и увидел, что ярко-золотой диск луны возвышается прямо над нами. Ассоль уже проснулась и сидела на краю лодки, растерянно глядя по сторонам, щуря глаза, непривыкшие к свету. Она была уже почти совсем прозрачной, можно было видеть волны, беснующиеся за ее спиной; я глянул на себя - тоже самое, подошел срок. Чтобы зря не тратить последние минуты нашего пути, я прижал Ассоль к себе и приник к ее губам последним поцелуем. От луны веяло холодом и властью, но это не пугало, ведь наши чувства слились в единое целое и когда два сердца, бьющих в унисон, как по команде остановились - никто ничего не почувствовал, потому что уже было некому...
Вот уже пол дня Андрей лежал в пастели и глядел сквозь белую поверхность потолка. Он пытался что-то понять, что - не знал и сам. Мысли беспорядочно путались в его голове, приобретая самые диковинные образы. Истина была где-то посередине, между сомнительной действительностью и абсурдными сновидениями, где -то в подсознании, она была простая и в тоже время все время ускользала от него. Сильно болело горло, Андрей простыл и эта внезапная слабость очень сильно раздражала. Из носа текло, глаза слезились, а попытка закурить вызвала череду нервного кашля. Он вылез из под одеяла, сразу стало холодно и по всему телу ударом тока пробежала дрожь. Достал чашку, насыпал в нее кофе из банки, бросил две ложки сахара, поставил старый, блестящий от рыжего жира чайник на огонь и стал ждать. Было слышно, как справа от него словно постовой тикают часы - тик-так... тик-так... тик-так... тик-так... тик-так... тик-так... тик-так... Он с раздражением схватил будильник и запихал в буфет, но и оттуда слышалось глухое напоминание об уходящем времени. По ногам снизу дуло холодом. Где - то на верху, по стене медленно прополз жирный черный таракан, тщательно изучив человека, неожиданно вторгшегося на его территорию. За окном ветер качал голые ветки, они били по стеклу, как будто кто-то хочет войти, в трубах что-то гудело, выло... Чайник засвистел и Андрей залил содержимое чашки кипятком, перемешал, обжигая пальцы об раскаленную ложечку и начал медленно пить. Потом налил еще, еще выпил. Лег обратно в пастель, повернулся на право, попробовал спать - не вышло, сон не шел, но усталость во всем теле присутствовала, тогда он повернулся на лево - бесполезно, то же самое. Он лег вниз лицом, но подушка стала плоской и теплой, он перевернул подушку, взбил и лег на спину глядя в верх. «Я неудачник... Белка в колесе... Автопилот... Что мне делать?»
... Когда я открыл глаза, то Ассоль рядом уже не было, а яркий, режущий глаза свет, закрыл все пространство и все приближался, наползал на меня своей всепоглощающей массой. Потоки тепла, жара, волнами исходили от него. Я был весь мокрый, словно начал плавиться... Глаза закрывать бесполезно, свет был внутри меня, во мне, в мое голове, в сознании, тек по моим венам, заполнял сердце... Оболочка моя стала прозрачной и мягкой, я не чувствовал своего тела, я не чувствовал вообще ничего, просто смотрел сверху. Я мысль... импульс... Я пытаюсь оторваться и улететь отсюда, но тяжелый груз давит на меня, я не могу подняться, очень, очень тяжело, как будто на меня положили стальную плиту...
Андрей открыл глаза и не понял, что произошло - на грудь что-то давило, как будто положили бревно. Он сел и «это» свалилось с него. Вдруг он понял, что не чувствует правую руку. Она лежала, как постороннее мертвое тело, не получая никаких импульсов. Он взял ее другой рукой и попытался поднять, но она была чужая - твердая и грубая. Андрей пришел в ужас. Стал что есть мочи тереть ее, пытаться пошевелить пальцами, через какое - то мгновение ему это удалось, сначала стал подавать признаки средний и указательный пальцы, потом вся рука постепенно ожила. С трудом попил воды - горло жутко болело, тяжело глотнуть. Слюни безвольно текли изо рта и приходилось сплевывать прямо на пол. Дотронулся до лица - оно было колючее, небритое, горячее... «Боже, какой я жалкий... Ничтожный...Отвратительный...» Неожиданно раздался телефонный звонок. - Да! - Андрей, это ты? - Ну? - А что у тебя с голосом? - Ничего. Сел. - Ты не рад меня слышать? - Рад. - Не заметно. - Ну что теперь поделать? - Если хочешь, я положу трубку. - Как хочешь... - ... Андрей безразлично бросил трубку. Включил телевизор, по щелкал каналы - всюду сплошная скука. Встал, вышел на кухню, попробовал поесть - было больно и неприятно. Снова лег в пастель.
... Движение в каком-то иллюзорном пространстве. Цвета меняются стремительно, как в калейдоскопе. Непонятно, кружусь я или падаю или несусь прямо - все очень условно, потому что нет точки, относительно которой можно было бы это сказать. Кто-то вроде бы задает мне какие -то вопросы, я отвечаю, это было давно или же это еще есть... Меня миллионы, я повсюду и в тоже время все вмещается во мне, я часть чего-то или Это хочет меня поглотить, растворить, переварить...
24 ОКТЯБРЯ
Первый снег растаял, залив дороги грязью - как это похоже на меня. Я сгорел, мечтая. Стал обычной мразью, проиграв у самого себя.
Вот портвейн в стакане, телепередача, вечер, приносящий только сплин. Первый снег растаял, залив дороги грязью. Вот портвейн в стакане, я один...
Андрей отложил ручку, закурил старую сигарету, спрятанную на крайний случай за ковром, посмотрел еще раз на лист испещренный мелким, округленным подчерком, смял его и отбросил в угол комнаты, но потом подумал и разгладив лист запихал его в коробку, лежащую под диваном. В ней хранилось много его случайных записей, целых тетрадей с произведениями оконченными и неоконченными. Андрей и сам не знал, зачем все это, просто по другому он не мог. Нужно было поговорить с кем-то, высказаться, доверить свои чувства листу бумаги или компьютерному файлу. Порою в поисках вдохновения, он выходил в холл и садился на лестницу, залезал на крышу дома или садился на велосипед и уезжал далеко -далеко, в какой -ни будь заповедник или парк, находил там укрытое от всех место, среди больших старых деревьев, выворачивавших свою корявую голову, чтоб заглянуть через плечо юному творцу; трава кишела сонмом маленьких существ - жуков, кузнечиков, муравьев, все они разговаривали с Андреем по долгу, часами, пока не садилось солнце и не пора было ехать домой, где его снова ждала черствость и мелочность. Учился Андрей хорошо, но обстановка, находящаяся вокруг угнетала его - сверстники были пусты и черствы; парни, циничные и самодовольные, часами смакующие в туалетах разговоры об автомобилях, спорте и сексе. Девушки делились на две категории - одни вечно вились вокруг наиболее озлобленных и развратных парней, другие же, перешагнув порог совершеннолетия девочкой, скрывались от мира, за нелепой маской образования и воспитания, хотя отнюдь не владели ни тем ни другим, но в силу своей некрасивости считались почему -то умными и опытными. По началу Андрей по возможности прилежно посещал занятия, засыпая вместе со всеми на лекциях и скрываясь в конце кабинета от преподавателя, за томиком поэзии, во время утомительных многочасовых семинаров. Постепенно, сам того не замечая он стал меняться, институт посещал все реже, охота общаться с однокурсниками отпала тоже, все больше времени он проводил, гуляя по Москве, исследуя ее затемненные уголки дворов и дома - исполины, нависающие над одиноким путником, словно взрослый отец над неразумным ребенком. Когда мать узнала, что Андрея выгнали из института - целую неделю проплакала, но он успокоил ее, сказав, что собирается поступить в другой и об этом вскоре забылось. Прошло лето, появилась Маша. Сначала это было симпатией, потом стало привычкой. Частью игры. Пришла осень - грязная, холодная и дождливая.... Вчера утром выпал первый снег, он на какое то мгновение скрыл мерзлый труп земли, обновил, умыл природу, но сегодня утром всюду темнела желто-коричневая масса потекшей земли и глины, вперемешку с собачьими фекалиями и мусором, выброшенным из окон. Туда-сюда сновали обозленные люди, утопая в грязи, небо было мутное и тяжелое... Андрей через силу глотнул горькое, сладковатое вино, с оседающим на донышке липкой бутылки осадком - горло еще болело, но меньше, чем вчера. «Как это мерзко сидеть вот так... Даже не мерзко, а просто смешно. Нелепо, грязно»... Он снова глотнул.
...Наконец тьма осталась позади и я вынырнул наружу, взмывая к верху. От страха я зажмурился, а когда взглянул, то замер : на меня смотрели два выпученных мудрых глаза, они проникали прямо внутрь и словно сканировали душу особым излучением. Я попытался что-то произнести, но это было настолько нелепо, что из меня вырвались какие -то вопли и хрипы. Белый холодный свет, резал ото всюду и я понял, что мой теплый уютный мир остался где-то позади, а весь этот кошмар становится жуткой реальностью. Как бы я хотел проснуться и оказаться в лодке рядом с Ассоль, прижать ее к себе, сказать что приснился кошмар, но все прошло, все в порядке... От этих мыслей я не сдержался и заплакал. Звучали голоса, но я не разбирал их, все они сливались в одну грубую симфонию, похожую на лай зверей. Переход занял у меня столько сил, что я заснул, против своей воли, а когда очнулся, то не смог пошевелить ни руками ни ногами - они были связаны какой -то тканью, похожей на кокон. На лицо была надета прозрачная маска, заставляющая дышать полной грудью. Снова сон, мне снится будто я плыву по бескрайним просторам темноты, только вот забыл как это место называется, но понимаю что здесь я жил раньше... Мое тело превращено в жуткого вида обрубок - опухшее и с трудом совершающее движения. Видимо это есть тот ад, о котором я когда-то рассказывал дикарям в своих сказках. Теперь моя гортань изуродована и никаких членораздельных слов я произнести не могу, воистину эта злая сила поразила в самое сердце, мой голос заставлял ронять слезы даже Диких Волков, греющих нас в благодарность своим мягким белым мехом. А та, что была рядом со мной, где она теперь? Неужели тоже так - же изуродована в этом аду света?..
Ему стало тепло, горячо. Внутри ощущалось движение. Он посмотрел на бутылку - вино закончилось. Исполненный отвращения к себе, он жадно допил последние капли и выбросил пустую бутылку в окно. Дунул холодный ветер. Андрей захлопнул окно и вышел на кухню, встав на колени он долго рылся в буфете, пока не отыскал недопитую бутылку водки. Налил себе сразу пол стакана, выпил, запил холодным чаем. Запихнул бутылку обратно в буфет, вернулся к себе в комнату. Стало тепле. С улицы долетал серый, грязный, разбавленный какой то мутью и тоской свет. Андрей занавесил шторы, включил лампу, достал лист бумаги, написал на нем что-то, потом отложил, встал, вышел на кухню, задернул и там шторы, включил свет, открыл дверцы буфета, встал на колени, нащупал бутылку водки, вылил оставшееся содержимое в стакан, выпил, запил водой, снова открыл дверцы, стал запихивать пустую бутылку обратно, потом остановился, раскрыл форточку и выбросил ее на улицу. Бутылка лопнула где-то внизу. Закрыл форточку, вымыл стакан, убрал на место. Смахнул крошки со стола, взял веник, стал подметать пол. Вернулся в комнату, достал из за ковра сигарету, закурил ее, взял ручку, стал что то писать на листе, улыбаясь, смеясь, хохоча, высунув от напряжения язык. Потом закончил, поглядел по сторонам, вышел из комнаты, зашел в ванную умылся - голова кружилась, но внутри струилось пламя. Он вышел из ванны, прошел на кухню, открыл столик над шкафом, нашел там какую-то настойку, порезался, отвинчивая крышечку, глотнул из горлышка, потом еще. Убрал на место, вернулся в комнату стал что-то писать, потом прекратил, скомкал лист, запихнул его под диван. Взял одежду, натянул на себя кое как, выключил всюду свет, запер дверь и вышел на улицу. Было очень холодно и мокро, Андрей зашелся в кашле. Голова чуть кружилась, внутри было тепло, он обогнул двор, не замечая ничего и никого, глядя куда-то в себя дошел до улицы. Уже стемнело. Где-то орали, пили. Андрей направился нетвердыми шагами, поскальзываясь на скользкой грязи к канализационному люку, на котором стояла водка, пластмассовые стаканчики, и вокруг него выстроилось несколько человек неопределенного возраста. Он подошел к ним, что то сказал, они что-то ответили, смеялись, налили, выпили, еще поговорили, Андрей не слышал о чем, но тоже смеялся, потом еще выпили, Андрея стошнило. Перед глазами темно, он сидит на грязной земле. Его поднимают, о чем -то говорят, он что то отвечает, снова наливают, пьет - вокруг уже другие люди, другая улица. Какой то подъезд... он куда-то идет, уже ночь, у него разбито лицо, порвана одежда, боли и холода не чувствуется, только тепло, темнота, космос...
25 октября
...Черт возьми, не могу вспомнить свое имя... Как меня зовут? Что я такое? Ничего не... Только свет, ближе, ближе.. Я не один... Кто-то был там еще, очень важный для меня... Во рту у меня резиновый сгусток, из которого льется белая вода и чтобы не захлебнуться мне приходится глотать ее... По всюду шум, движение, звуки... Я ничего не могу поделать - невозможно двигаться, не возможно думать, внутри пустота, чистый лист... Кажется еще вчера я знал что-то главное, то, что могло бы дать ответы на мои вопросы. Теперь никак не могу вспомнить и думать становиться все тяжелее и тяжелее, все покрывается туманом, забвением... Целую вечность я лежу, безвольный, за деревянными решетками. Как я здесь оказался? Я уже перестал сопротивляться, когда мое изуродованное тело, бесцеремонно берут и производят какие то манипуляции. Я стараюсь больше спать. Раньше, во сне, я возвращался туда, откуда пришел, но теперь мои сны превратились в тупое небытие...
Очнулся Андрей неожиданно, так же, как и заснул. С трудом раскрыл слипшиеся глаза и приподнял голову. Где он был -непонятно... Снова опустил голову, попробовал отключиться. Бесполезно. Что-то жесткое и холодное впивалось в спину. Видимо, ступеньки. Прислонив голову к стене, он долго так сидел, в пустоте собственного я, пока не стали появляться мысли и, с ними вместе острая головная боль. Во рту было сухо и липко. Желудок нестерпимо жгло. Он снова открыл глаза и огляделся - так и есть, подъезд. Лестничная клетка вся была в багровых пятнах крови и рвоты. Валялись разбитые бутылки, пакеты с мусором, сиротливо висела потухшая лампа на оборванном проводе. Где-то шумел лифт. Посмотрел на руки - разбиты, мизинец опух. Штаны все в грязи, болели бок и спина. Видимо опухла щека. Он дотронулся и вправду, синяк; но нос цел. «Кто ж меня так? Хотя, какая разница, разве я не заслуживаю...» Стало стыдно. Стыдно не перед кем-то абстрактным, кто пройдя мимо бросит брезгливый взгляд из -под благополучных бровей, не перед самодовольными насмешками тех, кто глядя на состояние Андрея лишний раз вырастет в своих глаза, сладко подумав - дожил, неудачник; а стыдно перед собой, за слабость, за безысходность, а еще перед ней, перед той, прекрасной, далекой, созданной для него, ровно, как и он создан был для нее... Ужасно мерзко, жалко, вплоть до ненависти к самому себе. «Вот так остаться бы тут лежать навсегда, прекратить существование в единый миг и все... все!» Попытался встать, но поскользнулся на скользкой жиже и снова осел. Голова раскалывалась на две половины. Губы ссохлись от жара, а ушибы и синяки начали отекать и ныть. «Что это за дом? Как я сюда...» Из оторванного от мусоропровода ковша воняло гнилью. Так, наверно, пахнет и моя душа, - подумал Андрей. Надо идти. С трудом, превозмогая тошнотворную головную боль, он поднялся. Выбрал из мусорной кучи окурок подлиннее, вставил его себе в рот и закурил непослушными пальцами. Спустился, вышел на улицу. Стоял полдень, но было темно, как поздним вечером. Среди грязного тумана не было видно дороги и домов. Он просто пошел. Вперед, наугад, закрыв глаза. Трясло в лихорадке - где-то потерял куртку, но Андрей не замечал этого. Он шел, шел, сворачивал, и снова шел, улыбался чему-то отрешенной безумной улыбкой и в конце концов, не в силах сдерживаться расхохотался. Громко, дико. Две собачники, выгуливающие неподалеку своих маленьких тварей в испуге поспешили удалиться, - мало ли что можно ожидать от такого. И куда только милиция смотрит, таких сразу нужно в психушку или в тюрьму, небось убил кого ни будь или ограбил. Но Андрей не замечал и не слышал их. Он шел и смеялся, потом плакал, потом снова смеялся - в душе его как в калейдоскопе прокручивалось то, что так долго хранилось в самых потаенных уголках сознания, скрытое даже от самого себя. Он вспоминал, вспоминал, то - что было, что стерлось, вспоминал детство, пионерский лагерь, первую любовь, звездопад на чистом черном небе, крутилось все, ответы, вопросы. Незаметно, для себя, он дошел до дому, прошел в квартиру, сбросил с себя одежду и залез в душ. Вода смывала с него тень, он смеялся, смеялся, смеялся... Потом замолчал. Вышел из ванны, лег и долго лежал, глядя куда - то в верх - час, два, целый день, год. Он вспоминал...
...Пытаюсь справится со своими видоизмененными конечностями и подчинить их себе снова. Много тренируюсь и уже научился, когда вокруг нет никого, переползать через решетку и изучать помещение, служившее теперь моим миром. Обычно, усталость берет свое и я отключаюсь, а когда прихожу в себя, то оказываюсь опять в кровати. Еще, я стараюсь возобновить голосовые способности - не знаю откуда, но я точно знаю, что когда - то уже умел говорить... Иногда вижу таких же, как я - мало соображающих миниатюрных существ, пытающихся с помощью знаков объяснится с товарищами по несчастью. Из коротких переговоров я понял, что они точно также ничего не помнят. Все сходятся в одном, что их выбросило на свет из темноты а потом... ничего. Какие-то обрывки сновидений и все...
...Лето, в окно влетают звуки и запахи природы, влетают желтые осы. Я сижу дома. Я болею. Целый день провожу возле окна, наблюдая, как веселиться детвора, растут одуванчики. Все лето возле окна, я привык...
...Родители на работе. В квартире я один. Сижу в комнате и боюсь из нее выйти, за дверью притаились сотни жутких созданий из потустороннего мира. Делаю телевизор громче, этого они бояться. Тут я в безопасности. Дверь заперта. До прихода родителей еще четыре часа...
...Школа. Линейка, на мне новая форма. Все счастливы, начинается новая жизнь. Идет дождь, мы стоим с зонтами. Вот, пора идти внутрь здания. Никто не знает что делать...
...Первый раз на море. Оно поражает меня своей бескрайностью, безграничностью. Доходя до горизонта синий простор сливается с небом и уже не различить, где кончается одно, где начинается другое. Мне хочется туда в даль, где мелькают отблески лучей и пенятся барашки. Ночью я убежал из дома, где мы остановились и пришел на набережную. Тишина, трещат цикады, и слышен шум волн. Я сел возле самого берега и долго, долго вглядывался в черную даль. Кажется что-то подобное уже происходило со мной когда-то. Родители заметили мое отсутствие и я слышу, гневный и встревоженный голос матери. Эх, как мне попадет...
...Я вижу в окно крышу дома напротив. На крыше две какие-то трубы, похожие на двух людей. Интересно, что они там делают, эти двое. О чем думают, говорят? Глядя на крышу я пью портвейн. Портвейн дешевле, чем обычно и поэтому вкус у него хуже, но за то эффект лучше. Это и есть равновесие?..
...Около школы меня поджидают. Я выхожу и, как ни в чем не бывало иду домой. Ребята следуют за мной. Я иду быстрее, они тоже. Уже бегут. Меня бьют. Жестоко, руками и ногами - неизвестно за что и кто. Я пришел домой весь в синяках. Через друзей я нашел этих ребят. Теперь мы с приятелями жестоко бьем их руками и ногами, хотя могли бы просто выяснить в чем дело? Я не знаю их но я их ненавижу. Они не знают меня, и тоже ненавидят. Беспричинная ненависть, откуда она взялась? Неужели дьявол существует?
...Первая любовь. Поцелуи на скамейке, ночное небо, вкус ее помады, запах волос. Рука в руке, шепот...
...Новая любовь, уже не такая, как прежде - взрослая, сильная. Подарки, походы в ресторан, обманы, скандалы; надоело...
...Пью уже неделю. Вчера зависали на Арбате, сегодня проснулись у кого-то на вписке и продолжаем. Весело, больше ничего не надо...
...Надоело все, ничего не нужно. Что со мной? Кто я? Зачем? Где ответ?...
Был уже поздний вечер, в комнате стемнело, Андрей все лежал. Взгляд его был спокойный, тревожный, будто бы ищущий чего-то. Звонил телефон, в дверь, но он не подходил, не открывал... На верху, было слышно, как разговаривают соседи. Два мужских голоса оживленно обсуждали что-то. Мозг Андрея непроизвольно ловил звуки : - Ну, как дела-то? - Нормально, а ты? - Бля, хуево совсем! - А чего так? - Слушай, не могу больше - пытка, самая настоящая. Ей богу, скоро с ума сойду. - А зачем начинал тогда? - Надо. - Кому? - Мне! - Ну надо, так надо. - Ладно, не обращай внимания, расскажи лучше чего-нибудь. - Не знаю даже чего тебе рассказать... - Чего угодно, говори только, не молчи. - За окном красиво... - Чего? - За окном говорю красиво. Осень, листья облетают, туман по всюду. Выгляни. - Да... Пиздато! Бля, вот заметил? Никак без мата не могу, прямо бред какой то. Один глядит в окно, видит природу и кистью рисует, а я матом крою. - Забей, это у всех так. Я тут тоже как то лежу на пляже, этим летом, пиво пью, а вода такая теплая - теплая, прям парное молоко... И мужик бежит, плюх с разбегу. Выныривает и орет : Бляяя, заебись водичка! Ну, это типа своих друзей призывает, мол нырните тоже, кайф получите. И представляешь шесть мужиков, точь-в-точь, как он, на одно лицо, братки так называемые - с разбегу ныряют в воду. Что тут началось... Мамаши сразу подхватили своих детенышей под мышки и драпанули с пляжа, аж пыль столбом стояла. А старик один, такой приличный с виду, в пиджаке и очках... - На пляже? - Ну да, культурный человек то. Пляж не пляж, а все видят сразу, что мол они быдло бесстыжее, а он - наоборот. Короче, постоял, посмотрел на это и сказал : «Суки! Всю Россию обосрали, мурло поганое!». - Ты к чему это? - Да ни к чему, сам ведь просил говорить о чем ни будь... - Э... нет. Погоди, ты вот меня своей историей на мысль натолкнул. - Какую? - А то, что русская речь без мата была бы бедна, кастрирована, понимаешь? Лишена эмоций. Ругаясь, русский человек как будто камень с плеч сбрасывает. То есть все мы изначально несем тяжелый камень русской судьбы и вот чтобы передохнуть мы его поставим, передохнем и дальше, причем чем тяжелее груз человека, тем чаще он матюгается. Соответственно раз у наиболее русского камень тяжелее, то истинный русский мужик все свое бытие определяет через выплеск эмоций посредством мата. Или... - Так чего, кто матом не кроет - не русский что ли? - Да я не об этом. Тут есть другой вариант, что реальность так называемого совка вызвана восприятия мира посредством брани, а не наоборот. Ты назвал что то хуйней и это действительно стало ею. Кто видит во всем хуйню, тот сам и есть хуйня, а кто прекрасное во всем видит, тот и сам прекрасен. - По твоему что - вся Россия совок и хуйня? - Выходит... - Так значит и ты хуйня? - Естественно, но я стараюсь исправиться. - А если исправишься - не русский будешь? - Да иди ты в жопу! - Сам иди! - Ладно не обижайся. Погоди минутку, пойду кран закручу, а то капает прям по мозгам. Последовала пауза, послышались шаги. - Закрутил? - Ага! - А чего это тебя кран раздражает? - Бесит. - Ну чем? - Да как чем? Кап-кап, кап-кап, кап-кап... - Перестань. - Ну вот. -.... - Не зависай. - А чего говорить то. - Не знаю, но мне совсем хреново. - Как у тебя с творчеством? Пишешь что ни будь новое? - Пишу. - О чем. - Так... любовь, тоска, интрига и в конце герой погибает. - Как всегда? - Почему это всегда? Не всегда. - По моему ты спекулируешь на трагичности. - Чего. - Попсеешь вот что. Ты раньше писал только для себя и был откровенен. А теперь ты держишь марку. - Какую на хер марку. Может ты и прав в чем то... но у меня романы так кончаются, не потому что стиль такой, а потому что мои герои живут своей жизнью, а жизнь у них херовая. Они все видят через призму сомнения, запутались в теории относительности, как другие в хуйне. Только те, что в - хуйне выживают, ведь вокруг под таким углом не смотри все равно хуйня, а эти не хотят и не умеют жить в хуйне, потому и погибают. Только это они на самом деле не погибают ни фига, а переходят в другую стадию, на следующий круг. Мы сейчас в хуйне находимся, а мои герои может в нирване уже, таким образом я беру на себя роль Будды, ведущего своих учеников к просветлению. - А сам в хуйне? - По горло! - Плохо. - Да ладно, мы ведь привыкли... Вообще я думаю, самый честный рассказ был бы про то, как два человека просто сидят на кухне, за столом и... - И чего? - Да, разговаривают просто. - О чем? - О хуйне всякой! - Понятно... - Ничего тебе не понятно. - Ну так ведь еще какой-то ученый муж говорил : Я знаю, что ничего не знаю. - А заметил, говорят всегда «ученый муж», а не «ученая жена». Знаешь почему? - Потому что женщина, это приземленное создание, любую религию почитай - христианство, из ребра сделана; по исламским законам вообще не имеет право на образование и работу, думаешь просто так? - Ну ни хрена. Во первых в христианстве, до Евы Лилит была, так? - Ну? - Так та, между прочем послала Адама ко всем чертям, знаешь за что? - За что? - За то, что он всегда сверху был... Ну, трахал то есть всегда сверху, а она внизу. Тогда ведь в Раю ни одеяла тебе, ни кровати и приходилось ей все время на траве, как дуре валяться, голым задом. Вот она и сказала ему - хочешь кайф получать, изволь я буду сверху, а ты давай на травку. - А Адам чего? - Так он дурной был, воспротивился. - А ты бы не воспротивился? - А какая разница, кто сверху? Но мы не о том, в общем говорит он ей, мол все должно быть по божьим законам... - А что по божьему закону только сверху мужикам можно? - Наверно. Короче достал он ее таким занудством и она ему ручкой сделала. - Как же тогда первородный грех Адама с Евой? Ежели он с Лилит уже того..? - Ну я же не теолог. Наверное бог посмотрел на их разврат и решил, что это не дело, раз они поссорились из за этого и издал новый закон, никой телесной любви, только духовная. - Да дурак ты. Ничего не понимаешь. - Почему? - По кочану. - Их изгнали из рая за то что они вкусили запретный плод, так? - Да. - Но почему за этой метафорой обязательно еблю видят? Адам и Ева - муж и жена, спите друг с другом сколько влезет, так ведь им этого мало стало, они захотели истину узнать. - Какую? - Такую. Зачем они здесь, откуда, для чего? Ева, поди доставала Адама вопросами, а он, как мужик, ничего ей и не мог ответить. А тут как назло древний змий. Вот Адам и был первым ученым мужем, так сказать вкусившим запретное яблоко. Куда Еве то с ее мозгами, она ведь ребро и всего-то. - Ты хочешь сказать, что сатана это не зло, а знания? - Не совсем так, скорее знание - зло. -... - Все наши проблемы, от тяги знанию. Зачем все? Почему? Как на самом деле? Те, кто живут, видя во всем хуйню - они живут спокойно, как Адам с Евой, до изгнания из рая. А те, кто жрут запретные плоды, как мы с тобой... - Мы скорее не плоды жрем, а водяру. - В том то все и дело. Это наказание нам, за то что нос не в свои дела суем. - Как узнать - свои дела это или не свои, когда уже по горло застряли в этом? - А понимаешь, засунули мы нос, да? И сидим там по горло и это уже вроде как наши дела, правильно? - Ага. - Погоди. А вот совать то нельзя нос в них было и за то что эти дела нашими стали мы и расплачиваемся алкоголизмом - мне так кажется. - А ты сколько уже? - Четвертый день. - Силен. - Какой на хер силен, я на стенку лезу - пива охота хотя бы. - Ну пиво то можно, не водка все таки. - Нет. Здесь все дело в принципах. Я же не перед тобой зарекался и не перед Сеней - я перед собой зарекался. Что же я за дерьмо такое, ежели сам себя наебывать стану. - Полное дерьмо. - Именно... Андрей уже не слышал звуков, он провалился в темную, мягкую тьму, которая укрыла его, приняла, как часть единого целого, растворила и выпустила на волю. Он двигался куда в бесконечной вселенской плазме, летел, несся, сгорал, рождался заново... А потом он все вспомнил.
26 октября
... Я вспомнил! Все вспомнил. Неужели все было так близко, а я не видел, не чувствовал? Сомнений быть не может - это она! ОНА!!! Здесь, рядом. Столько времени я провел в бессмысленных поисках и наконец все закончилось. Этот взгляд... молнии и блеск темной воды, отраженный от лунного света... Моя жизнь и смерть. Спасение от этой пустоты, хаоса... Как же я сразу не понял, когда увидел ее?!! Руки, бледные губы... Ассоль. Прекрасная, волшебная. Сколько времени прошло с тех пор, кто знает? Где она была, кто она - все перемешалось в этом сюреалистичном мире, но сердце, кровь помнит, помнят глаза - это связь. Да, теперь мы снова будем вместе. Обязательно, навсегда. Уже пора! Пора обратно, ТУДА, откуда мы пришли, откуда мы родом; подходит к концу еще один виток - мы снова приближаемся луне, разлучившей нас когда-то, которая соединит вновь и так до бесконечности... Это карма, предназначение, как угодно, но я знаю одно : это смысл, смысл всего, что есть, это...
Андрей шел вперед, взволнованно глядя вперед, мимо заснеженных домов, мимо спящих в сугробах машин. Мокрый липкий снег что есть мочи бил ему в лицо, в глаза, но он не чувствовал. Ветер разметал плащ, распахнул, размотал шарф. Свист, холод. Люди натыкались на него, толкали плечами, кричали в след, грозили кулаками, расправой. Ноги скользили, утопали в белой массе. Андрей бежал. В Городе по видимому был какой-то праздник, как и все прочие - торжественный, грубый. Несмотря на погоду людей было много, откуда-то слышалась музыка, дрались пьяные, смеялись девушки. Милиционер недоверчиво глянул на странного человека, растерзанного, бегущего вперед; хотел было подойти, но передумал - мало ли дураков, еще время только на них тратить. Река не замерзла, черная от холода она была последним прибежищем диких грязных уток, которые лениво всколыхнулись, когда мимо пробежал Андрей. Только что она была там. Мелькнула и исчезла. Когда Андрей добежал, она уже была дальше, в толпе. Медленно двигалась, растворяясь и появляясь снова. Вот она. Он бежит, толкает кого-то, падает, встает, снова падает, кто-то подбегает к нему хватает за грудки, но Андрей вырывается и бежит вперед. Музыка громче, все танцуют, кричат. Протиснуться становиться все труднее, народу все больше. Андрей повторяет ее имя, ищет ее глаза. Шепчет, кричит... Она там, дальше. Андрей падает на колени и ползет в ногах между плотными рядами гуляющих, по мокрой растекшейся земле. Люди удивленно, испуганно оглядываются, отпихивают Андрея сапогами. - Ассоль! Она обернулась. Улыбнулась, поманила к себе и поплыла дальше. Андрей за ней. Встал, побежал. - Ассоль! Миновал толпу, дорогу, и снова рукав реки. Вдалеке виднеется мост. Она идет к нему. Андрей за ней. - Подожди, я иду. Любовь, сила, власть, безумие и блаженство. Что может быть величественнее, прекраснее? Ради вздоха, взгляда совершались все великие подвиги, рушились города, империи. Политика, религия - все это лишь маска, за которой лукаво смеется она -властительница душ. Андрей подбежал к мосту. Красивые прозрачные ступени изо льда, уходящие вверх. Он быстро преодолел их и оказался на верху. - Я иду! Иду! Ветер дул все сильнее, Андрей сбросил бесполезное пальто. Ассоль была совсем близко, он уже видел ЕЕ улыбку, чувствовал ЕЕ тепло. Она протянула руку и он наконец прикоснулся к ней. Обнял. Дыхание. Глаза закрыты. - Я не верю! - Это так, - она улыбнулась, как всегда чуть снисходительно, но вместе с тем наивно, - ты ждал? - Да. - Я тоже. - Вот, что оказалось там, за... - Пора в путь, ты готов? - Готов! Андрей вкарабкался на скользкие каменные перила, упал, разодрал ладони; вскарабкался снова. Ветер хлестал, туго, гневно. Впереди виднелась фиолетовая тьма ползущая на город. - Давай. Я жду тебя... Он улыбнулся, закрыл глаза и прыгнул. Сквозь пургу, стоящую стеной - было видно, как что-то падает вниз, а потом автопилот прекратил свою работу.
... Ночь. Я иду по дороге, мощеной булыжниками, вдоль темной, блестящей огнями фонарей воды. Чуть прохладно. Хочется выпить. Достаю из кармана плаща небольшую фляжку и делаю глоток. Крепкое обжигает, согревает... Я поправил шляпу, уменьшенную, на манер треуголки, и двинулся дальше. В небе много звезд. Они отражаются в воде и становится неясно : где истинные светила - те, что светят из темного омута, или глядящие сверху, вечные странники по млечному пути? Истины нет. Есть только звезды. Сверху, снизу, и я посередине. ТО, что считает, что он - это я и тот, кто видит звезды, по сути такое же отражение того, кто ничего не называет, а просто является этим «Я». Идет по ночному городу, вдыхает запах небесной прохлады, слышит плеск воды. Дорога становится выше, ярче, я уже среди миллиона звездных огоньков, вокруг привычные силуэты созвездий, слышна музыка, стук сердца... Впереди большая ледяная звезда и возле нее лодка... В лодке ждет она. Поцелуй. Долгий, горячий, жадный. Он расскажет нам все. Слова не нужны. Только ее губы, стук сердец, единое дыхание... Смотрит мне в глаза, обнимает, мы садимся, я беру весла и отталкиваюсь от берега. Вот, наша лодка уже плывет сквозь кристально чистую тьму Вечного моря, впадающего в Океан бесконечности, мимо ледяных скал, огромных айсбергов, расположивших на своих прозрачных спинах древние северные города. Где то внизу, под толщей воды видны проплывающие рыбы, гигантские медузы, сирены. Еще ниже пробивается слабое сияние - это огни подводного города...
4 Апреля 2002г |
проголосовавшие
комментарии к тексту:
