Литература

Рокант повернулся на бок и зажмурился. За окном грохотали самосвалы, матерились работяги, ветер гремел карнизами. "Снова холодрыга" – решил Рокант и с головой залез под одеяло.

Если с силой зажмуриться, в глазах вспыхнут звёзды – галактики пестрых искорок. В их окружении Рокант задумался о том, каким видели мир древние люди. Наверняка смерчи, град и молнии вызывали у младенцев homo sapiens животный ужас; а хаотически раскиданные в вышине звёзды казались чем-то запредельным, дурным и безумным.

"Откуда люди вообще брали смелость выходить под ночное небо? – подумал Рокант, шмыгнув носом. – И отчего так разит мочой?!"

Жутко не хотелось высовываться из-под одеяла. Противно было оглядываться, вставать, коситься на окно, из которого тёк мутный свет. Тошнило от необходимости существовать. Но Рокант всё-таки поднялся и побродил по комнате. Источник вони обнаружился.

Ручеёк просачивался сквозь нижнюю щель в шифоньере, на полу уже поблёскивала лужица. Сжав губы, Рокант дёрнул за ручку. Дверца открылась – за ней вылезло такое, от чего у Роканта застучали зубы.

В шифоньере висел Капитан. Удавка стягивала шею, глаза выкатились из орбит, язык торчал самым ехидным образом. Штаны Капитана темнели от спермы и мочи.

Рокант закричал и вцепился себе в щёки, зажмурив глаза. Открыл. С хрипом глотая воздух, стал понуждать лёгкие работать. Капитан висел на месте и пропадать не собирался.

Нет, нет, не может быть!.. Однако Рокант знал: нечто подобное произойдёт. Он даже готовился… И всё равно это оказалось гадким, невыносимым и тошным – настолько, что Рокант махом оделся и вылетел в коридор, не заперев дверь.

Грохот шагов метался между стенами и окнами подъезда, когда Рокант бежал по лестнице. "Чирий – гнойный лох", "Хочу под конягу", "Брызни спорой в мяско". Надписи на штукатурке делались всё бредовей, сползаясь в орнамент, из которого лезли глумливые рожи удавленников.

Рокант выпрыгнул на улицу. В лицо дохнул мёрзлый ветер: сознание начало проясняться, а сердце успокаиваться.

По "бетонке" вдоль бараков тащился мусоровоз. Туда-сюда бродила горстка старух. Над городом плыл тяжёлый смог, а вдали, над трубами угольного завода, сквозь тучи бледнело пятнышко солнца.

Сунув руки в карманы, Рокант поплёлся по дорожке, мимо бараков к пустырю, пытаясь хоть на время вытравить из головы образ Капитана.

На пустыре мужики орудовали ломами и кувалдами, с грохотом разбивая грунт.

"Три недели, как высадился тут, – вздохнул про себя Рокант. – Но похоже, Сибирь – это не территория. Не город, не страна и даже не планета. Сибирь – это некое пространство, живущее по особым законам. Ледяная баба. Промёрзлая почва бытия, рождающая уродцев духа и материи. Сибирь – хаос, застывший в каждой твари, смонтированной из воды, белков и нуклеинов".

И, глядя на мужиков, в сердце возмутился: "Каким надо быть кретином, чтобы долбить эти земли!".

Небо наполнилось гудением. За смогом медленно проплыла громадная тень. Рокант проводил её взглядом и поёжился.

Впереди поднялась гора мусора. Глаза Роканта сощурились, губы зашептали:

– Ма-зе… Ма-зе-пуль-ту-ра… Музе-каль-дудры… Ах нет, музей культуры!

"Музей культуры" – такие слова были намалёваны на вывеске, которую неизвестный шутник воткнул на вершине мусорной горы.

Рокант брёл по промзоне, когда начали попадаться странные вещи. Надписи на бетонных заборах корчились одна нелепее другой: "Лизни кровопущенку", "Брюходрель-5", "Кишечный патриарх хочет тебя". На канистре с бензином проступило злое лицо. Усатый грузчик вколачивал себе в бедро гвоздь. Моток колючей проволоки заполз в будку и принялся душить сторожевого пса.

Рокант всхлипнул:

– Ну зачем этот бред лезет мне в глаза?! Ну нет меня, нет, нет, НЕТ!

Свернув к жилым постройкам, он попал во двор, усыпанный жухлой листвой. Под ногами хрустела корка льда, над головой граяли вороны.

Среди двора, у ржавых качелей, топтались две бабы.

– Да-а-ай, ну да-а-ай! – канючила тощая.

– Вар! – рыкнула в ответ жирнуха. – На-вар!

Тощая вдруг расхохоталась, сделала реверанс и пискнула:

– Буду очень рада. Мерси.

Жирнуха выпучила глаза:

– А-ВАР!!

И со шлепком вмазала ей по шее.

От удара у тощей вылетел язык и повис, болтаясь возле груди.

– Май плеша, – прошепелявила тощая и пнула жирнуху между ног.

У жирнухи, точно мешок у пеликана, вывалился ещё один подбородок. Она удивлённо моргнула и схватилась за него.

Под подошвой Роканта треснула ветка. Бабы обернулись и тут же засуетились. Тощая втянула язык в себя, а жирнуха спрятала подбородок за воротник. И обе затараторили о том, какая де нынче холодрыга, и, мол, уголь весьма подорожал.

Однако увидев, что Рокант движется мимо и не интересуется ими, они снова запищали и зарычали. У тощей язык вывалился до таза; жирнуха вся вспучилась мешками жира и заколыхалась.

"Не смотрите на меня, – подумал Рокант, горбясь. – Сделайте вид, что меня нет. Я так хотел бы исчезнуть, раствориться в вашем мире, стать его частью. Не быть ни вашим соседом, ни мужчиной, ни человеком, а просто стать частью вас – и как можно более незаметной".

И вот, видимо, начало получаться.

Минуя котельную, вдоль складов и забетонированных площадок, вдоль железного забора и гор керамзита, Рокант ничего подозрительного не встретил.

Он шёл долго, часа два, три: уморился и сел на ящик. К северу тянулись рельсы: на них высились вагоны, гружёные сварком, капаросной рудой и щебнем. Поодаль, у ангара, слонялись толстые мужики. Рокант повернул голову и глянул на кусок фанеры, приколоченный к ангару. На фанере зеленела полустёртая надпись: "Мiкрософтъ-Бiониклъ Ko".

"Что бы это могло значить?" – удивился Рокант, поднимаясь с ящика.

Стараясь не привлекать внимания, он зашагал к ангару. Слонявшиеся тут мужики сосали из бутылок мутную дрянь. Рожи их были кривыми и обрюзгшими, пивные животы отвисли как у беременных баб, и даже груди налились. Такой вид заставил Роканта поморщиться и стать ещё осторожнее: начинало пованивать безумием.

Но настоящие безумие открылось в ангаре. Рокант заглянул внутрь, но сначала не увидел ничего, кроме сумрака и пары работяг, которые в чём-то ковырялись. Однако скоро к темноте привык – и разглядел нечто!

Посреди ангара высился шар из проводов, труб, поршней – и приваренных к ним человеческих тел. Искалеченные руки и ноги дёргались, глаза вращались, люди пытались орать, но рты были зашиты. Только слёзы, смешанные с машинным маслом, текли по щекам и металлическим сочленениям.

Конструкция тряслась и старалась покатиться. Чтобы этого не произошло, работяги перекинули через неё тросы, концы которых закрепили на полу ангара. И теперь, кряхтя, привинчивали к плоти новые детали.

Жирные пальцы сдавили Роканту плечо – он вздрогнул. За спиной щерил зубы здоровенный бабо-мужик:

– Ты ж моя дета-а-алька!

И его лапа вцепилась Роканту в горло.

Рокант дёрнулся, извился и выскользнул. С воплем бросился прочь.

Сзади грохотал топот сапожищ; слева и справа мелькали стены, решётки, трансформаторные будки, газобетонные блоки, сваи…

Ноги Роканта ослабли, он привалился к чахлому ясеню. Перед взором бесновались миллиарды искорок. Больше, чем преследования, он опасался, что эта внутренняя галактика проглотит его разум, и он навсегда окажется в ней запертым. Как и древние люди, Рокант часто любовался этими звёздными полями, но и боялся, и ненавидел их. И знал: они – главная часть его самого.

Знать это было невыносимо.

Озираясь, Рокант засеменил между промышленными постройками. Если б он был псиной, то поджал бы хвост. Если б ужом, начал бы хвост поедать – и стал в итоге точкой.

Сибирь погружалась в сумерки. День её длился недолго, как и ночь. Зато сумерки ползли час за часом, и в эти часы Роканту открывалось то, чего обычно он не видел.

Нечто мелькало на периферии его присутствия: в тёмных проулках, за гаражами и в сплетённых ветвях, меж проводов ЛЭП и под трубами теплотрасс.

До нюха Роканта донёсся смрад – так ворочались шматы плоти. Послышались хлюпанье фонтанчиков из лимфы и треск горящего жира. Во мраке по земле покатилось мертвящее механическое солнце, с хрустом давя всё живое и опаляя воздух альфа-лучами. И оно подкатывалось всё ближе, ближе, ближе…

Рокант забился между стеной общественной бани и контейнерами с мусором. Дыханием взялся греть окоченевшие пальцы. Тело дрожало от холода и ужаса – несмотря на это, наползла тяжёлая дрёма.

Разбудили голоса.

– Йозеф, – скулил первый мужской голос. – Ну Йозеф…

– Углохни! – гремел второй. – Задвижку отворил! Отворил! ОБМАЖЬ!!

Сумерки уступили место ночи – по Сибири растеклась тьма. Факелы заводов озарили смог, и тот заполыхал в небе устрашающим маревом.

Послышались всхлипы:

– Нет… не надо… не надо…

– Гуще! – не отступал второй. – Мажь, резьба. МАЖЬ, ГНИДЬ!.. УКАТАЮ, БРЯК!!!

Рокант заскрипел зубами от вспыхнувшего вдруг раздражения. Кулаки сжались. Да что же за бредятина кругом! Весь день, свихнувшийся день, творится невесть что! Да сколько можно!

Громыхнула властная команда:

– Ввинти! В кишку!

– Не на-а-адо, – заплакал голос. – О, Йо-о-озеф!

Раздражение сделалось настолько сильным, что страх побледнел, заколыхался и исчез. Сам не зная, зачем, Рокант расправил плечи и двинулся к месту, откуда звучали голоса.

Один из голосов пискнул, другой сладострастно зажужжал:

– О, бжжже-е-ески! О, бжжже-е-ески!!

– А ну свалили отсюда, твари вонючие!!! – заорал Рокант, размахивая вытащенной из контейнера бутылкой. – Бошки нахрен попроламываю!!!

Клубок из двух тел развалился. Одно, крупное, ринулось наутёк, лязгая поршнями. Другое сигануло к стене и затряслось. Рокант рассмотрел перед собой дрожащего щуплого мужичка с густыми бровями и затравленным взором.

На мужичке болтался мундир.

Несчастный выглядел таким испуганным и жалким, что раздражение Роканта сменилось брезгливостью. Переборов себя, он положил руку на плечо мужичка – тот благодарно улыбнулся, вспыхнул и испарился. Лишь мундир хлопнулся оземь.

Рокант нагнулся за ним:

– Это же мой!..

Поднял из пыли, отряхнул, перекинул через плечо и зашагал по ночному городу.

Сбоку от хоздвора приютился кабак. Лампочка плевала светом на доску с надписью: "КАССА ОПИЯ". Рокант вскинул бровь. Касса опия? Нет, это чушь. Не касса опия, а…

Он зажмурился и с минуту топтался по стылой земле. А затем воскликнул:

– Ну конечно, она самая!

Надпись на вывеске сложилась в "КАССИОПЕЯ".

Роканту представились древние мужчины, пристально глядящие ввысь и о чём-то переговаривающиеся. "Что ж, – решил он, – пора и мне нарисовать карту звёздного себя".

Спустя пятнадцать минут замаячили знакомые силуэты бараков и кирпичных двухэтажек. Рокант вскарабкался во мраке по ступеням и вошёл в свою комнату.

Подойдя к шифоньеру, вдохнул, сжал губы и открыл дверцу.

За ней одиноко белели плечики; пахло деревом и столярным клеем. Рокант повесил мундир и захлопнул шифоньер.

В голове раздался бас Капитана:

– Собирайся, штурман! Мы покидаем эти унылые земли. Без остановки. Вперёд, завоевывать Вселенную. Пока мы с тобою в те места не нагрянем, там не будет ничего. Вернее, будет что угодно. Пустынные планеты или зловонные звёзды. Боги, чью плоть давно разорвал космический вакуум. Миллиарды рассыпанных сахаринок из сахарницы, которую ты опрокинул в пельменной, а ещё картофельные люди, норовящие тебя сожрать. К чёрту их!.. Нас с тобою их кулинарные запросы не трогают. У нас есть дело, и мы будем делать его до конца.

Рокант ухмыльнулся. Он вспомнил, кем является на самом деле.

Подойдя к окну, он взглянул на небо. Его по-прежнему заволакивал густой пылающий смог.