Rambler's Top100
fisting
упырь лихой, явас ебу, гальпер, а также прочие пидары и гомофобы.
... литература
Литературный портал создан с целью глумления над сетевыми графоманами. =)
Приют
мазохиста!


Для лохов



Zaalbabuzeb

Марксизм (для печати )

Агония первая

 

Гоша вышел на крыльцо "Марсианской яблони", закурил.

Хмарь окутывала крыши хрущёвок, антенны и провода. Трещины карябали город: ползли по кирпичной кладке, заборам из бетона, дверям. Прохожие шагали нервозно, точно стремясь подошвами и каблуками расцарапать асфальт, – чтобы он воспалился, лопнул и выплеснул из себя нечто свежее. Живое.

Сглотнув, Гоша кинул бычок мимо урны и вернулся в кафе.

За столиком болтали женщины: две пожилых и одна молоденькая. Гоша подошёл к ним и, плюхнувшись на стул, закинул руки за голову.

Ольга Петровна, не отрываясь от меню, спросила:

– Ты заметил, как изменился город? Он уже не такой мёртвый.

Гоша хмыкнул.

– Не собираешься назад?

– Мне там нравится, – он пожал плечами. – А здесь как-то не по себе.

Ольга Петровна нашла в меню, что искала. Подняла взгляд и торжественно заявила:

– Всё равно тут останешься!

Гоша поморщился. Мама его покосилась на Ольгу Петровну и заметила:

– Андрейки жаль нет.

Глаза Ольги Петровны вспыхнули. Померкли. Вновь уткнулись в меню.

– Я места себе не нахожу, – мрачно сказала она. – Он же мой единственный сынок. А не приходит домой уже вторую неделю. На звонки не отвечает. Он и муж… они оба исчезают.

Кэт с тревогой поглядела на Ольгу Петровну. Тронула за плечо:

– Не надо, мам.

Ольга Петровна вздохнула:

– Это пошло́ с тех пор, как в городе стал действовать кружок марксистов.

Гоша хохотнул:

– Кружок марксистов?! Как в старом добром…

– Как в недобром, – отрезала Ольга Петровна. – Всё засохшее когда-нибудь прорвётся. И это прорывается тоже.

 

Хмарь сгустилась, стала тяжёлой, вязкой, завоняла промышленными выбросами. Голуби и сороки летели низко, чуть не задевая прохожих за волосы. Птицы словно боялись, что если поднимутся выше, то тучи всосут их, разжуют и выплюнут пернатым фаршем.

Гоша с мамой стояли под вывеской "Марсианская яблоня" и смотрели вслед Ольге Петровне и Кэт.

Мамина ладонь легла Гоше на спину:

– Похорошела Кэт, правда? – мама улыбнулась. – Поехали домой?

Гоша огляделся:

– Езжай. Я прогуляюсь кое-куда.

 

На ходу он вынул из кармана мобильник и нажал на вызов Андрея. Женщина-робот сообщила: "Абонент временно недоступен". Гоша чертыхнулся, сплюнул и проворчал:

– Тело Ленина живёт и побеждает.

На сталинском доме алела вывеска с муреновыми буквами: "КОЛЛЕКЦИОНЕР". Сбежав по ступеням в подвал, Гоша навалился на дверь и очутился в сумраке комнатёнки, забитой бюстами Ильича, Дзержинского, Калинина.

Сутулый бородач оторвал взор от консервной банки, вперился в гостя. Спрятал банку под стол.

– Салют! – Гоша сжал кулак и вскинул к плечу. – Есть значки съездов?

Продавец покосился под стол. На гостя. Снова под стол. Вздохнул и поплёлся вглубь магазина. Вернулся с коробкой.

– Этот есть… этот есть… этот тоже есть, – бормотал Гоша, перебирая значки.

Как бы невзначай он спросил:

– Поговаривают, у нас открылся кружок марксистов?

Продавец крякнул. Упёр руки в бока и сердито сжал губы.

– Не скажешь? – Гоша фыркнул. – Хрен с тобой, русопет. Спрошу товарища из партии.

Бородач отобрал коробку и понёс обратно. Когда он исчез в глубине магазина, Гоша перегнулся через стол и, вытащив консервную банку, заглянул внутрь.

 

Стемнело неестественно быстро: в хрущёвках зажглись окна, вдоль дороги замерцали фонари.

Гоша достал из пачки сигарету и пробормотал:

– Что за катакомбы тут? Какие-то новые кварталы, что ли?

Навстречу шагал еврей с клиновидной бородкой. В зрачках его плясало дурное веселье: казалось, еврей радуется темноте и тому, что она принесла с собой. На лавочке трещали три старухи – одинаковые, как матрёшки. В подворотне метался истеричный хохот. Бомж вынул из мусорки обожжённую куклу и откусил ей голову, с хрустом начал жевать. Девочка под фонарём прыгнула и зависла в воздухе.

Гоша замер. Открыл рот. Зажмурился.

 

Агония вторая

 

Вместо обычной грациозности в движениях Кэт с утра сквозили нервозность и дёрганность. Губки были надуты, во взгляде темнела озабоченность. Придя на работу, Кэт в третий раз позвонила Дизелю – тот снова не ответил. Вздохнув, девушка спрятала мобильник в сумку и поглядела в окно. Движения прохожих казались ещё более дёрганными, чем у неё.

– Гадкая погода, – заметила Маришка, зевая. – Пасмурно, ветер… Самое то для понедельника. Дай-ка справочник.

Кэт констатировала:

– Придётся работать.

Спросила:

– Что ищешь?

– Ищешь… ищешь… ищешь… – Маришка подняла голову и вылупилась на Кэт. – Гадкая погода. Пасмурно, ветер. Самое то для понедельника.

Кэт моргнула.

– Труд облагораживает! – объявила Маришка и уткнулась в справочник.

Дверь приоткрылась. В кабинет заглянула Зоя Карповна:

– Девочки, айдате. Поздравим именинницу.

…По переплётному цеху носился гвалт. Корректорши, верстальщицы, печатницы и брошюровщицы толпились вокруг стола с бутылками и закуской. Женщины травили анекдоты, выспрашивали друг у друга про мужей, хвастались оценками детей в школах. Единственный мужчина сидел, сгорбившись, в углу и рассматривал шнуровку на своих ботинках.

Маришка спросила его:

– Чего нахмурился, Бобёр?

– Штаны на заднице протёр, – буркнул мужчина и сморщил нос.

Кто-то выкрикнул:

– Ну и где же виновница торжества?!

– Кряхтит и тужится в кустах, – Бобёр хихикнул.

Женщины с тревогой поглядели на Бобра.

– Она нас заставляет ждать.

– Царица срёт. Ядрёна мать!

Маришка прыснула:

– А сколько ей сегодня лет?

Бобёр вскочил:

– ПОРА СТАРУХЕ НА ТОТ СВЕТ, – и расхохотался.

Гвалт умолк.

Подняв палец, Бобёр заявил:

– Мы копим на "Ролто́н" и пиво. А бабка преет на Мальдивах.

Маришка кашлянула в кулак. Кто-то хмыкнул. "Да, несправедливо…"

Бобёр взлохматил шевелюру. Зрачки дико сверкнули – он будто никого не видел:

– Я словно про́клятый пахал… А тварь считает капитал!

Брызнул слюной:

– Мой хрен от голода протух. А дерьмоедка жрёт за двух!!

Женщины зашикали. Маришка взялась жестикулировать, зажимая рот ладошкой и стреляя глазами в направлении двери.

На пороге, уперев кулаки в бока, возникла директорша. Сжав губы, она буровила Бобра взглядом.

Бобёр вытаращился на неё. Оскалил зубы и зашипел:

– Не хочешь, старая, пахать?! Раз так, то буду…

Яростный вопль:

– УБИВА-А-АТЬ!!!

Опрокинув стол, он бросился на директоршу: схватил за горло, повалил на коробки.

 

Сирена неотложки затихла за окном. Дверь приоткрылась, в кабинет заглянула Зоя Карповна:

– Девочки, работаем как обычно. До пяти.

Маришка протянула Кэт папку с распечатками:

– Думаешь, Бобра поймают?

Кэт глянула на небо. Тучи напоминали пыльные мешки – в них будто кто-то ворочался. Чудилось, ткань вот-вот прорвётся, и этот кто-то рухнет на город, расплескав черноту кишок. Прохожие это чувствовали. То и дело они переглядывались и, запрокинув головы, искали в тучах прорехи.

– От него ведь часто несло перегаром, – пробубнила Маришка. – Что-то покуривал.

Кэт задумалась:

– Нет. Бобёр был в норме, – и прибавила. – Дело не в Бобре.

Маришка вскинула брови:

– Да?

– Просто, – сказала Кэт, – мы тут каждый день, и мы делаем одно и то же. Высасываем друг-друга. Такие места для того и построены. Всё, что мы повторяем, оно опустошает нас, давит всё важное и правильное. А вместо него зреет кое-что новое. Что намного черней и дырявей.

– Дырявей? – удивилась Маришка.

– Такое бывало и раньше. Вещи начинали вести себя как ненормальные. Затем как-то всё само собой налаживалось. Но теперь…

– За фабричной заставой, – запел бархатный баритон. – Где закаты в дыму. Жил парнишка кудрявый. Лет семнадцать ему…

Кэт вынула из сумки мобильник. На мигающем дисплее светилось: "БОБЁР". Кэт посмотрела на Маришку.

– О весенних рассветах, – пел баритон, – тот парнишка мечтал. Мало видел он света. Добрых слов не слыхал.

– Что за странная у тебя мелодия? – недоумённо спросила Маришка.

Кэт сидела бледная:

– Понятия не имею.

Она нажала на ответ, выбрав громкую связь. Треснули помехи. Сквозь треск донёсся незнакомый картавый голос:

– Здесь холодно. Так холодно… Жутко холодно! А-а-арр! Всё красное… КРАСНОЕ!!! Отпустите меня. Я ненавижу вас... Зачем вы окунаете меня в ванну?! Гниды. Жжёт, жжёт, а-а-а!! Я всё про вас знаю. Завтра вы пустите их опять. Они будут глазеть, глазеть. Их ублюдские глаза гноят мою кожу. Мою волшебную резиновую кожу. Мою липкую гнилую кожу!.. Гниды! Гниды!!! Вы все подохнете. Вы заперты в жестянке. Вас изжарят. Твари. Я ненавижу, ненавижу вас…

Связь оборвалась.

Ураганный порыв саданул в окно.

Маришка вцепилась в стол и таращилась на Кэт. Та, словно в прострации, открыла в мобильнике список контактов и нашла абонента "ГОША". Палец завис над кнопкой "Вызов" – Кэт задумалась, сжала губы. Моргнула. Пролистнула список вниз и остановилась на абоненте "ДИЗЕЛЬ". Позвонила ему в четвёртый раз за день.

 

Агония третья

 

Во тьме грянул Марк Бернес. "Я люблю тебя, жизнь". Замерцал дисплей смартфона: в багровых сполохах проступили шторы и большая кровать. Из-под одеяла торчала пятка. На полу сидел голый Дизель и потягивал из бутылки.

Бернес замолчал, комната рухнула во тьму.

– Очередная, – лениво протянул Дизель. – Шлюх мне всегда хватало.

Он усмехнулся:

– Знаешь, их ведь так легко развести. Всеми этими Liberté, Égalité, Fraternité. Равноправием. Бреднями о том, что в будущем всё станет общим. Дуры ведутся, ха! Даже считают мои слова красивыми. Словно въезжают в их смысл.

Послышался звук, точно Дизель почесал под мышкой:

– Все эти шалавы… Замужние, свободные. Школярки. Гнилушницы с висячими сиськами. С грибком меж пальцев. С пирсингом. Перхотью. Знаешь, – Дизель фыркнул, – совать в их дырки – как сказка о тупом рыцаре.

Голос сделался жёстким:

– Этот дебил попёрся в пещеру и завалил там дракона. Вернулся с золотом. Потом завалил ещё одного, и ещё. И каждый раз из пещеры он что-то таскает. Находит в этом смысл?.. Как будто смысл его не задолбал.

Дизель прорычал:

– А мой рыцарь не хочет в их пещеры! Розовые хлюпающие пещеры, блин, он оттуда опять вылезет победителем. Нет. Он хочет густого и чёрного. Хочет всегда шагать в темноту. Чтобы найти там ничего, или светлое завтра – ха! – или per anus ad astra.

Рассмеявшись, Дизель хлопнул в ладоши:

– Тупорылые шлюшки, они не врубаются в смысл моих слов. Дуры не видят, что его тупо нет. Вечность – это бессмысленность. Всё, что имеет смысл – оно совершается… ну, или не совершается. И лишь бессмысленное тянется вечно… Людские скотобойни и мясорубки закрытых городов. Опыты экономистов и спятивших биологов, переливание гноя и трупной крови. Всё это ушло́, но на самом деле не ушло́. На этом стоит любая страна. Потому что это бессмысленно и вечно.

Дизель хмыкнул:

– Какая идиотская мечта – полететь на Марс. Как будто мы и так…

Он осёкся:

– Эй. Ты слушаешь меня?

Ответа не последовало. По мраку расползлась тишина.

Кровать скрипнула. Принялась скрипеть – всё яростнее и яростнее. Спинки начали шататься, простыни затрещали, ножки забу́хали по полу. Казалось, на матрасе прыгает не один, а трое – даже пятеро.

Внезапно грохот перестал. Всё стихло.

Грянула "Я люблю тебя, жизнь".

 

Агония четвёртая

 

Из-под одеяла высунулась волосатая нога. Скрипнули пружины, Юрий Тимофеевич заворочался. Сел на кровати, пошарил рукой по тумбочке; нацепил очки. Прокашлялся. Встал и, пнув пустую бутылку, поплёлся в ванную.

…Тучи тащились совсем низко: волочась по крышам, цепляясь за антенны. По улицам стелилась рыжая дымка: то ли в промзоне загорелись химотходы, то ли давление воздуха прижало к земле дым из трубы силикатного завода. Прохожие шли сквозь смрадную пелену, растворяясь, исчезая и выходя непохожими на себя.

Из дымки выступили три одинаковых старухи с топорами в руках. Бельма вылупились на Юрия Тимофеевича, который задрал голову и посмотрел на вывеску: "КОЛЛЕКЦИОНЕР".

Кряхтя, он спустился в подвал. Дверь заскрипела, Юрий Тимофеевич очутился в комнатёнке, забитой бюстами Ильича, Дзержинского, Калинина. Из глубины долетали глухие шлепки, пыхтение.

Юрий Тимофеевич стукнул по прилавку и крикнул:

– Эй!

Перед ним возник еврей в очочках и с клиновидной бородкой. Еврей был в сапогах, старомодном кителе, над карманом алел значок-звёздочка.

– Хозяин где? – спросил Юрий Тимофеевич.

Еврей с ненавистью уставился на гостя и прошипел:

– Где-где… Готовится к паг’тсобг’анию!

И злобно ощерился.

Юрий Тимофеевич покосился на еврея и развернулся. Задел ботинком стоящую у двери жестяную банку. Нагнулся и заглянул внутрь.

 

Ольга Петровна в пеньюаре и тапочках сидела на диване, держа на коленях кастрюлю. Женщина доставала вареники и пихала их в рот. На щеках синели потёки туши, у ног валялись фантики, огрызки яблок и кусочки хлеба.

– Где был? – спросила Ольга Петровна с набитым ртом.

Юрий Тимофеевич вздохнул. Закатил глаза, будто что-то вспоминая. Взглянул на жену, ища нужные слова:

– Давай не будем, Оль? Есть вещи более важные, чем твои скандалы с истериками. Liberté, Égalité, Fraternité, например. Борьба, там…

– Борьба?! – вскрикнула Ольга Петровна и сжала кулак. Меж пальцев выдавилось тесто и картофельное пюре.

– Да что ты знаешь о борьбе, дурак?! Это я борюсь. Я! Со всеми твоими шлёндрами. С пропавшим сыном. С депрессией дочки. С тобой тоже.

Юрий Тимофеевич снял очки и провёл ладонью по лицу:

– Оль, всё должно стать общим, и в будущем…

– Это гнусно, гнусно, гнусно!! – завизжала Ольга Петровна. – Меня от тебя тошнит!!! Ты мерзок, ты развратен, ты!..

Она уронила голову на грудь. В кастрюлю закапали слёзы, протянулась ниточка сопли. Плечи затряслись.

Юрий Тимофеевич снова вздохнул.

С комода смотрела фотография детей. Андрей, рядом – ещё маленькая Кэт. С косичками, прыгает на одной ножке. В вазе морщились засохшие фиалки. Воняло носками и пылью.

– Может, как раз поэтому?.. – проскрипела Ольга Петровна в кастрюлю. – Как раз поэтому и не могу без тебя? Твоя развратность даёт тебе узнать такие вещи, ох. Я о таком никогда бы не стала и думать. Хотя не такая уж я тупая, нет. Я ведь поняла сразу: ни в какую командировку ты не полетел. Но не потому, что мне рассказали, как ты в тот день пьяный… С ней… С этой... Нет. Просто отсюда уже не улетишь.

Ольга Петровна подняла голову. В глазах метались дурные сполохи:

– Ты же говорил об этом? Когда ночи напролёт сидел над проектом топографической цикличности. Да ведь? Кому ж ещё в Центре могли доверить такое, как не тебе? Лучший инженер: самый развратный, а потому и самый умный. Видит такое, хочет такого!..

Женщина стиснула кастрюлю и возбуждённо прохрипела:

– И умеет ТАКОЕ!!

Она вскинула руки. Кастрюля грохнулась на палас, высыпались вареники.

– Ну же! – застонала женщина. – Иди ко мне, собака.

И развела колени.

Юрий Тимофеевич скептически причмокнул. Глянул влево, вправо. Поскрёб в затылке. Кряхтя, навис над женой:

– Я купил "Липтон".

Ольга Петровна сипло выдавила:

– Пить, что ли, собрался?

Муж виновато улыбнулся.

 

Юрий Тимофеевич вышагал из кухни, поблескивая очками, и воскликнул:

– Оль! Я тут подумал… Оля?

На диване серел пеньюар. Тапочки валялись посреди объедков и вареников. Жены не было. Юрий Тимофеевич завернул в комнату Кэт, к Андрею. Протопал в спальню. На смятых простынях лежало яблоко. В туалете и ванной также никого не оказалось. Юрий Тимофеевич что-то задумчиво буркнул и выглянул в окно.

В рыжем мареве люди брели к площади Ленина. Юрий Тимофеевич спустился на улицу и двинулся рядом.

Вдруг из-за угла "Марсианской яблони" выскочил взлохмаченный Гоша – он уцепился за рукав Юрия Тимофеевича и затараторил:

– Я узнал, узнал про кружок. Это не кружок, нет! Это такое место, куда затягивает – там что-то магическое, больное. Никто не сопротивляется. У них столько, СТОЛЬКО всего!

Под глазами Гоши темнели круги. Он щурился и озирался:

– Марксизм?! Какой, к собаке, марксизм?! Я же был там. Был!

Площадь оказалась забита народом. Толпа гудела; в тумане маячили бледные лица с полыхающими взглядами. Казалось, все ощущали, что сегодня какой-то праздник, но никто не мог вспомнить, какой. Юрий Тимофеевич завертел головой. У памятника Ленину топталась Гошина мама. Юрий Тимофеевич шагнул к ней, но тут Гоша вскрикнул:

– ЧТО ЭТО?!!

– Да где?!

– Вон же! Забирается на трибуну.

Юрий Тимофеевич посмотрел туда, куда указывал Гоша, и застыл. Губы еле слышно прошептали: "Андрей?! "

Над улицей Революционеров громыхнуло. Медленно в небо стала подниматься исполинская тень. Поначалу её можно было принять за дым, но вскоре тень сложилась в фигуру великана в шинели.

Среди туч вспыхнуло. Занялись верхушки тополей.

Вспышка. Со шлепком упали провода, завоняло жжёной пластмассой.

Вспышка. Юрий Тимофеевич схватился за уши. Смрад палёных волос дал в ноздри.

С воплями толпа бросилась врассыпную.

Хрущёвки стали менять форму: окна поплыли, балконы тягуче свесились и закапали на землю. Постройки вокруг срослись, превратились в глухую стену. Из крыш полезли зубья, напоминающие те, что торчат по краям открытой банки консервов.

Юрий Тимофеевич бежал, отпихивая людей локтями, хрипя, потея. Сбивал с ног, падал, вставал, бежал дальше. Уперевшись в стену, задрал голову и в ужасе открыл рот.

Вспышка.

 

Послесловие

 

Ели обступали просеку, по которой трясся ГАЗик. Камни посыпались в овраг – грузовичок чуть не завалился набок, но вырулил. С рычанием пересёк ручей. Пропрыгал по кочкам.

Вблизи брошенной заставы тайга резко кончалась. Далее рос кустарник, за которым бурела тундра. Грузовик фыркнул и встал. Дверца открылась, из кабины выпрыгнул Гоша в камуфляже и берцах. Пятна седины белели у него на висках и макушке, уголок рта подёргивался. Через плечо Гоша перекинул вещмешок и, сунув за пояс тесак, зашагал сквозь кусты.

Следом из ГАЗика вылезла Кэт в свитере с какаду. Девушка отощала, она часто моргала, волосы торчали клоками.

Кэт догнала Гошу и заныла:

– Здесь правда должны начинаться льды, да ведь? Или океан? Но где мы тогда? На перешейке каком-то? Почему этих земель нет на карте?

Гоша глянул на неё как на дуру:

– Она же двухмерная.

– А-а, – протянула Кэт и грустно посмотрела вдаль.

На горизонте чернела башня – над ней кружили птицы.

Опустив взор, Кэт забубнила:

– А майор всё-таки ерунду нёс. Какие ещё бомбёжки, какие ПВО, что за грибы из света и дыма? Где он увидел армаду? И с чего бы папа в своём НИИ стал выводить каких-то уродов-гигантов – это же дико!

С севера потянуло стужей: ветерок был бодрящим, чистым, но и пронзающим. Под ногами бурел мох тундры, иногда попадались морошка или полынь. В лужицах поблёскивало небо.

– А я знаю, как на самом деле, – засмеялась Кэт, словно первоклашка, понявшая, что её разыгрывают. – Мы умерли или свихнулись. Или потравились газами, отчего у нас сгорели мозги. И сейчас мы пускаем слюни в палате дурдома, точно ведь?

Гоша вздохнул и внимательно посмотрел на спутницу. Кэт съёжилась и ухватила себя за локти. Гоша улыбнулся. Он протянул Кэт руку и повёл девушку дальше. Вглубь тундры. Туда, где из-за горизонта сочилось светлое холодное завтра.



проголосовавшие

Для добавления камента зарегистрируйтесь!

комментарии к тексту:

Сейчас на сайте
Пользователи — 0

Имя — был минут назад

Бомжи — 0

Неделя автора - факир

Ж и Д
Ключик Жизни
Пишет слово. Пишет два.

День автора - Владд

Театр
Геррантокоб
Чойбалсан
Ваш сквот:

Последняя публикация: 16.12.16
Ваши галки:


Реклама:



Новости

Сайта

презентация "СО"

4 октября 19.30 в книжном магазине Все Свободны встреча с автором и презентация нового романа Упыря Лихого «Славянские отаку». Модератор встречи — издатель и писатель Вадим Левенталь. https://www.fa... читать далее
30.09.18

Posted by Упырь Лихой

17.03.16 Надо что-то делать с
16.10.12 Актуальное искусство
Литературы

Непопулярные животны

Скоро в продаже книга с рисунками нашего коллеги. Узнать, кто автор этих охуенных рисунков: https://gorodets.ru/knigi/khudozhestvennaya-literatura/nepopulyarnye-zhivotnye/#s_flip_book/... читать далее
19.06.21

Posted by Упырь Лихой

19.06.21 Непопулярные животны
19.06.21 "Непопулярные живот

От графомании не умирают! Больше мяса в новом году! Сочней пишите!

Фуко Мишель


Реклама:


Статистика сайта Страница сгенерирована
за 0.027587 секунд