Литература

и снова отступают до рассвета повседневные хлопоты, засыпают в своих домах мирным сном люди мира. только для старого солдата нет сна: разливается в груди привычная боль от осколка немецкого снаряда, засевшего под самым сердцем, теснятся в голове воспоминания о тяжких годах военного лихолетия.

и ты, дорогой соотечественник, останься на минуту в тишине и одиночестве и вспомни великий подвиг нашего народа. закрой глаза, мой верный друг, позволь говорить своей памяти. вспомни клубы холодного, призрачного тумана над лесами и болотами белоруссии.

и пусть твои уста шепчут лишь одно: память, говори...

докуривая самокрутку, юхнов, командир партизанского отряда, невольно поморщился - он приметил приближающегося политрука днепрова. когда тот подошел и поздоровался со всеми, юхнов начал говорить:

- товарищи, буду краток! только что из центра пришел приказ о передислокации нашего отряда под большие березняки. там, по данным разведки, немцы собираются произвести сброс диверсионного отряда, найти и обезвредить который поручено нам. про все на все нам дается трое суток. какие будут вопросы, товарищи?

- да какие тут могут быть вопросы. приказы не обсуждают, - первым отозвался полищук, самый старый боец в отряде, мастер подрывного дела, пустивший под откос ни один эшелон фашистов.

- наконец-то настоящее дело намечается, - добавил новиков, молодой парень, пограничник, успевший за семь месяцев войны пройти путь от карпат до белорусских лесов, - в отряде он отвечал за разведку.

политрук, уже бывший в курсе дела, лишь молча кивнул.

- тогда, товарищи, предлагаю решить, как быть с пленным?

пленного - молоденького немецкого солдата - два дня назад захватил новиков.

- давай, николай, веди сюда свой трофей, коллективом порешим его долю, - обращаясь к новикову, сказал полищук.

николай, бросив в снег окурок, пошел к блиндажу, где держали пленного.

пока он ходил, юхнов достал свой кисет с махоркой и угостил полищука. раскурив, тот начал свой обычный разговор:

- добрая у тебя махорка, борис борисович, - не трава, - и кисет знатный - видать, подарок?

- подарок, - ответил юхнов.

- уж не от той ли смуглянки-молдаванки?

- до всего-то тебе есть дело, степан кузьмич.

- так люди бают, что ты, борис борисович, все мрачный с того рейда ходишь - оно ведь дело человечье, значит коллективное.

командир уже собирался осадить крепким словцом полищука, как подошел николай с немецким солдатом - худощавым высоким юнощей.

- так что с ним будем делать? - кивая на немца, спросил николай.

- да что тут думать - в расход, - отозвался степан кузьмич.

- погоди в расход, - в голосе политрука было сомнение, - может с собой захватим, вдруг он еще чего полезного вспомнит?

- да ну таскать его с собой - это не генерал какой, знает он не более нашего николая, - не упустил случая подшутить над николаем степан кузьмич.

- чего сразу николай, - встрепенулся тот. - знаешь, сколько я повидал на фронте, пока ты тут женку на печи тискал!

- а ну угомонились, - веско вмешался в назревающую перебранку командир. - ты, николай, больно горяч, смотри, чтобы беды какой от этого не случилось; а ты, степан, тоже хорош - сам седой, а по уму - словно дитя малое, на язык боек как баба иная. немца тащить с собой не будем, но службу добрую он нам сослужит напоследок. николай, беги к кузнецам и передай, что нам вода нужна.

- так точно! - отозвался тот, поняв замысел командира.

- а ты, степан, пока вяжи руки гансу-поганцу, - борис борисович снял с пояса и передал степану кузьмичу моток веревки.

- вы что задумали, товарищи? - спросил политрук.

- не боись, товарищ днепров, проведем среди населения воспитательно-агитационную работу, а заодно и людей перед праздником порадуем, - спокойно ответил командир. - смотри и наслаждайся, политрук, у нас все как в городе, как театре.

между тем степан кузьмич споро сдернул с немца одежду и связал руки за спиной, - тот и не думал сопротивляться, - а после одним ударом свалил того с ног. тем временем прибежал николай.

- несут, - подмигнув, радостно сообщил он и, переступив пару раз ногами на месте от возбуждения, добавил: - я, борис борисович, пока бегал, славную штуку придумал.

- какую?

- да есть одна задумка, - косясь на политрука, ответил николай.

борис борисович сплюнул и, кряхтя, подошел к связанному немцу. николай сразу же оказался рядом и принялся что-то скороговоркой рассказывать.

- добре придумал, -с уважением сказал борис борисович, - действуй.

николай подошел к лежащему лицом к верху немцу и раздвинул тому ноги, став между ними так, чтобы их нельзя было снова свести вместе. затем он достал нож и разрезал на немце исподнее. "ну, фриц, будем тебя чик-чик!" - радостно гаркнул николай и, склонившись, одним стремительным движением отрезал немцу яйца - тот зашелся криком: из жуткой раны агрессивно плеснула кровь, тело буквально сложилось пополам от боли.

- тю, николай, ты свои совсем что ли истер? - сострил степан кузьмич: в отряде николай слыл добрым наездником.

- да нет, степан николаевич, твоей женке подарю -ей только их и не хватает, - с молодецкой удальцой отшутился николай, намекая на жену степана кузьмича - бой-бабу, которая крепко держала верх в их семье.

- товарищи, что же вы творите? - подал голос бледный днепров.

- готовимся к встрече нового года, - резко ответил борис борисович. он достал из голенища своего валенка нож и, придавив своей пятерней извивающееся тело к земле, вонзил его немцу точно в сердце; после кивнул николаю: давай, - и открыл ножом немцу рот - николай засунул в него отрезанные яйца, а затем, немного подумав, откинул трупу правую руку в сторону.

пока они это проделывали, пришли двое кузнецов с бочонком воды. они спокойно дождались, пока все отойдут от трупа, а после принялись поливать его водой.

- долго промерзать будет? - серьезным тоном поинтересовался николай.

- по такому морозу, - ответил степан кузьмич, - перекурить успеем.

они закурили.

затянувшись, борис борисович сказал:

- николай, возьмешь сани и отвезешь ганса на иванову поляну. а мы отряд подымать будем.

николай кивнул и пошел исполнять приказ. по дороге он зашел к писарю.

когда отряд проходил через иванову поляну, взору доблестных партизан открывалась дивная картина: посреди поляны, возле обочины укатанной по снегу дороги, привязанный к стволу одинокой березы, стоял долговязый мертвый немец; на груди у него была табличка с надписью "фриц любит яйка", а на правой руке - "на берлин!".

над поляной стоял неумолкающий хохот партизан - им было весело от такой милой проказы: вот, мол, какой шалун наш николай.

проходя мимо немца, олег, бывший в отряде всего две недели, невольно поежился.

- что, товарищ, зябко? - раздался над ухом бодрый голос.

олег обернулся - возле него стоял николай.

- да, товарищ. да дико все это как-то, - олег кивнул в сторону березы.

- дико? а когда они хаты наши жгли и людей в полон угоняли - это не дико было?!

- дико, - поспешил согласиться олег.

- то-то и оно, земеля, - помахал пальцем николай, и побежал догонять свои сани.

олег призадумался - в отряде ему, как новичку, которого нашли в лесу без сознания и документов, не очень доверяли, и от этого в каждом слове чудился подвох, второй смысл, проверка.

через двое суток перехода отряд прибыл на место назначения.

едва олег закончил обустраиваться на новом месте, как его вызвали к командиру отряда.

в землянке командира царил полусумрак - лампа-коптилка, сделанная из гильзы снаряда, не давала нужного света. за грубо срубленным столом, на ящиках из-под снарядов сидели четверо: борис борисович, степан кузьмич, николай и, прямо напротив командира, олег. степан кузьмич прикурил от лампы и сказал:

- так-то оно на войне бывает, хлопче. а ты сразу -дико, дико... - и, затянувшись, продолжил: - вот ты, олесь, знаешь, кто у нас в отряде командир? - степан кузьмич называл олега олесем.

- известно кто - борис борисович, - ответил олесь-олег.

- так. а знаешь, что в нашем отряде за последний месяц потери почти треть и три эшелона подорвать не удалось - фрицы словно наперед про каждый наш шаг знают?

- знаю.

- так. а знаешь, олесь, как в нашем отряде за измену карают?

- известно как - карой суровой, - похолодев изнутри, ответил олесь-олег, - только не пойму я, к чему ты ведешь, степан кузьмич?

- а к тому, что известно нам, у кого в отряде два лица - и человека и нелюдя, которому только самое место среди фашистов, - подал свой голос борис борисович.

олег смертельно побледнел. в следующее мгновение он метнулся стремительным звериным движением к выходу из землянки, но по-рабочему крепкие руки советских партизан схватили его, скрутили и повалили на пол. лицо олега исказила гримаса звериной ненависти.

- да ты на меня волком не гляди, - холодно сказал командир, став над олегом. - думаешь, мы сразу не поняли, что ты за тварь такая? поняли. поняли с самого начала. ты, небось, думал - уйду в леса, пристану к партизанам - они люди простые, ничего не заметят, - и там продолжу вершить свое черное дело? но - нет, мы сердцем своим человеческим твою измену людям прочувствовали, твою звериную сущность раскусили. и будет тебе сейчас за все твои злодеяния кара заслуженая и, как ты сам говорил, суровая. - борис борисович ударил олега ногой в голову. удар был такой силы, что даже валенок не смог его сколько-нибудь смягчить. олег потерял сознание.

тем летом избитые остатки красной армии отступали на восток. нескончаемым потоком шли колонны грязных, ободранных, израненных солдат по пыльным дорогам украины. в одной из таких колонн шел и олег. он заметно переменился, не только внешним обликом -осунулся, похудел, но и характером - стал более замкнутый, молчаливый, в глазах его осела темная, муторная злоба.

однажды, когда остатки их роты проходили через глухое село на черниговщине, олег остановился возле крайней хаты и попросил у хозяйки попить воды. та молча вынесла ему кувшинчик с водой. олег молча принял его, стараясь не смотреть в глаза старой женщине - жалость, холод укоризны и униженное смирение в них вызывали жгучий, давящий своей безысходностью стыд, -как вдруг из хаты выскочил хозяин, глубокий старик, и принялся бранить олега почем зря, попрекая за измену своему народу: ишь ты, защитничек выискался, быстрее иного жеребца бегить, аник-воин, итить твою за ногу... не обращая на оскорбления внимания, олег жадными глотками допил воду и, смущенно прошептав: спасибо, побрел дальше, - но старик не успокаивался: он шел следом и уже откровенно костерил и олега, и немцев, и советскую власть на чем свет стоит.

все вышло тупо и безыскусно. без проблеска мысли, на одной лишь стремительно разгоревшейся ненависти, олег снял с плеча винтовку и ударил старика прикладом в лицо - тот рухнул как подкошенный: дорожная пыль приняла в себя густую лужу крови из разбитого черепа. все произошло молча - никто не вмешался, не остановил олега.

последние солдаты уже покидали село, когда олег смог оторвать свой взгляд от мертвого старика. если бы кто-то мог со стороны взглянуть на олега, он бы несомненно рассмеялся: на фоне горящего предзакатным пламенем солнца стояла жалкая в своем отчаянии человеческая фигурка, еле стоящая на своих ногах от усталости, с воспаленными от слез глазами, со слоем пыли на лице, в грязной, в разводах пота гимнастерке - типичный образ советского солдата в столь же типичном советском фильме о первых днях войны, - но никто не взглянул, не рассмеялся - мертвым этого не дано.

олег тяжело взмахнул над телом старика рукой, словно хотел того перекрестить, но ничего не вышло - рука сама собой безвольно опала. тогда он неуклюже развернулся и побрел вслед своим товарищам по неумолимой пыли.

когда олег вышел за село и, свернув с дороги, пошел к стогу сена - силы окончательно покинули его, тело требовало отдыха и сна, - сзади послышались голоса, окликавшее его. что именно они кричали, олег разобрать не мог да и не желал, но первый же увесистый камень, упавший рядом с ним, о многом сказал без слов. следующий камень угодил в спину - олег пошатнулся, но устоял на ногах; после он развернулся - на краю поля стояли несколько парней, среди которых выделялся высокий белобрысый тип в картузе, - и хотел навскидку выстрелить, - но новый камень угодил ему прямо в лоб - мир мгновенно растворили сумерки забытья.

сокрушительная ярость вытолкнула олега из темноты забытья. он встал с земли, отряхнул гимнастерку и осмотрелся: слева от него стоял ветхий бревенчатый сарай, за ним - лес, справа - бескрайнее голое поле, а прямо - стог сена, укрытый старым брезентом. ладно, деревня, отыграемся, - чуть слышно сказал олег и направился к сараю.

внутри сарай оказался пуст, только в дальнем углу были свалены кучей какие-то ржавые железяки; единственное, что среди них привлеко внимание олега, - это канистра с облупившей зеленой краской, которая оказалась наполовину наполнена бензином. удовлетворенно крякнув, олег поднялся по лестнице на чердак сарая - там тоже было пусто, однако из смотрового окошка отрывался хороший вид на село. одно было плохо - гнилые доски пола опасно прогибались под ногами.

в голове олега мгновенно созрел план: зажечь стог и залечь с винтовкой у окошка, благо напавшие ее у него не отобрали.

глядя, как стремительно разгорается стог сена, олег достал из сумки три пригоршни патронов, положил их рядом с собой, пересчитал - 12 штук, перезарядил свою винтовку и залег у окошка.

вскоре со стороны села показались первые человеческие фигуры. первым бежал белобрысый парень в картузе с околышком, чуть поотдаль от него - малорослый мужик в засаленной кепке и сером пиджаке поверх вышиваной сорочки, а чуть позади - трое мордоворотов в телогрейках, ушанках и шароварах. когда они дико матерясь подбежали к пылающему стогу, олег выверенным движением вскинул винтовку и, - прицел отвести чуть ниже и влево, - дважды, с короткой паузой перезарядки, выстрелил. тип в кепке вскинул руки к голове и беззвучно осел на землю; с одного из мордоворотов выстрелом сбило шапку и теперь он стоял с разинутым ртом. белобрысый быстро сориентировался в ситуации и крикнул: лежат! пока все это происходило, олег перезарядил винтовку и навскидку выстрелил - мордоворот с разинутым ртом согнулся пополам и упал на бок: ой, мыкола, вбылы менэ, сукы ! - пронеслось над полем брани. "альоша, ванья, он в сарай", - крикнул с хорошо различимым русским акцентом белобрысый. откуда-то снизу раздался выстрел из револьвера - пуля легко пробила трухлявые доски и прошла в паре метров от олега.

перезарядка, выстрел - сейчас в этих двух действия сконцентрировался весь смысл жизни олега.

еще один из мордоворотов упал на землю с широко раскинутыми ногами. последний мордоворот, пытавшийся залезть по лестнице на чердак, с глухим ударом упал вниз в осколках собственного лица. молниеносная мысль озарила олега: он со всего маху пробил ногой гнилую доску пола и выстрелил в образовавшийся проем - белобрысый, пытавшийся закрыть руками лицо от летящей сверху древесной трухи, медленно осел на колени. олег замер. кругом было тихо, только откуда-то снизу доносилось непонятное рычание.

олег осторожно спустился вниз, подошел к телу белобрысого - на рубахе того, возле левого плеча, расплывалось тяжелое вишневое пятно крови. "вилы", - промелькнуло в голове олега. но неожиданно белобрысый подскочил, словно распрямившаяся пружина, и одним ударом выбил винтовку из рук олега. следующий удар - ногой в грудь - повалил того на пол. после белобрысый одним стремительным движением разорвал на себе косоворотку и, поигрывая мускулами, направился к олегу. "я буду медленно убивать тебя за смерть моих товарищ!" - прорычал он. олег лихорадочно ощупал вокруг себя пол - правая рука нащупала черенок невесть откуда взявшихся вил. когда белобрысый наклонился, чтобы схватить олега за горло, олег одним стремительтельным движением вонзил тому вилы в живот. лицо белобрысого стало белее мела, из удивленно округлившегося рта хлынула ручьем алая кровь. олег перекатился, но было поздно - гимнастерка была запачкана.

и тут олег заметил, что сарай охвачен пламанем. он бросился к дверям и оторопел - там стояли двое: первый, чернявый и кучерявый, с золотой серьгой в ухе, был одет в красную рубаху и черную жилетку, а второй вообще оказался настоящим русским медведем с кольцом в носу! медведь одним глотком осушил бутылку водки, которую держал в правой лапе, после разбил ее о дверной косяк и, махая перед собой получившейся "розочкой", с диким ревом пошел на олега. олег быстро соорентировался в ситуации: сначала ударом ноги выбил "розочку" из лапы медведя , а после отпрыгнул к трупу белобрысого - у того из кармана штанов торчала рукоятка револьвера. схватив револьвер, олег распрямился - и тут подоспевший медведь схватил его одной лапой за горло, а другой - за руку с револьвером. одним движением, исполненным нечеловеческой силы, косолапый приставил револьвер к виску олега и нажал на курок - осечка! тогда олег левой рукой вырвал кольцо в носу медведя и, пока тот на мгновение ослабил от боли чудовищную хватку, напрягая остатки сил, с трудом приставил револьвер к виску топтыгина, прогремел выстрел - покачнувшись, туша медведя рухнула на спину. чернявый, до этого спокойно наблюдавший за поединком, с криком бросился к туше: миша! миша! но поняв, что медведь мертв, он выхватил нож ... однако олег опередил его - три выстрела прозвучали сухо и отрывисто.

в этот момент рухнули прогоревшие перекрытия - путь к двери был отрезан. олег бросился к окну и уже почти выбрался, но обвалившаяся стена зажала его ноги. олег закричал от чудовищной боли...

в ответ небо прорезала острая вспышка молнии и гром тяжко прокашлял древнее проклятие; на землю упала первая слеза дождя.

когда нежданный ливень стих, от сарая осталась только одна стена с окном, в которое пытался вылезти олег. он по-прежнему был там: нижняя часть его тела полностью сгорела, обнажились спеченые, словно яблоки, темно-коричневые остатки ног и глубокий провал на месте живота, - но грудная клетка и голова сохранились, хотя лицо, казалось, превратилось в один сплошной кровавый волдырь; запах был ужасный - от остатков волос шел тошнотворный запах, который смешивался с приторной вонью полусырой человечины. неожиданно возле трупа обозначилось какое-то движение. это оказалась собака, на вид одичавшая дворняга, которая, поджав хвост, трусовато подбежала к трупу, засунула морду в остатки грудной клетки и что-то стремительно из нее потащила, но, прежде чем ей удалось вытащить свою находку, она, повизгивая и дрожа всем телом, стянула дымящиеся останки из оконного проема - те упали на землю с глухим стуком, - наконец, зажав что-то в пасти, она стремительно побежала к лесу.

муму - а это была именно она - споро пробежала по проселочной дороге через лес, перемахнула через холм со стертой временем вершиной и вышла на берег реки, на высокий, на берег крутой. там, на краю котлована, который остался после выемки прибрежного песка для строительства домов в рабочем поселке, у нее было прибежище - нора под корнями старого, уже почти мертвого дуба. забежав в нее, муму опустила сердце олега на землю - вопреки всему, оно еще едва заметно билось. повиливая хвостом, муму пару раз слизнула с него кровь, потрогала лапой, а после, словно какой-то неистовый дух снизошел на нее, принялась с жадной одержимостью его выжирать. проглотив все без остатка, она вдруг жалобно заскулила, сделала несколько неуверенных шагов и повалилась на бок - ее тело сотрясали судороги, которые, впрочем, вскоре прекратились, -глаза муму, похожие на черные маслины, затянула посмертная поволока.

сознание вернулось острым проблеском боли.

мучительное чувство жажды заставило бежать к реке, но вид равномерно набегающих на берег волн отозвался удушливым приступом ужаса - казалось, что это колышется не ткань вод, а саван самой смерти. гонимый ужасом, побежал прочь что есть мочи - только бы быть подальше от жуткой воды, только бы утолить мучительную жажду. перед глазами постоянно маячило какое-то непонятное влажно-блестящее черное пятно. нос? это нос? но почему он такой - странный, далекий... - в этот момент сознание олега начали неумолимо затапливать новые диковинно властные содержания: страх, жажда, страх, жажда, страх, жажда. все изменялось: окружающий мир стремительно терял цвета, но также стремительно наполнялся запахами. плотных комок чужих в своей простоте мыслей стремительно вытолкнул олега за пределы сознания и памяти, и реальность для него исчезла...

они шли вдвоем: девочка-подросток вела за руку маленького мальчика. "лена, я пить хочу", - конючил он. "потерпи, идти осталось совсем чуть-чуть..." - успокаивала она брата. в этот момент что-то хрустнуло в придорожных кустах акации. "что это, не волк?" - с испугом спросил мальчик. девочка собиралась было ответить, но гигантское тело какого-то зверя, покрытое короткой белой шерстью с черными пятнами, невероятным прыжком перемахнув через кусты, подмяло ее под себя. она попыталась оттолкнуть братика в сторону, но чудовищная пасть в один прикус оторвала тому голову - рваная рана шеи открылась мокрой краснотой по-детски нежного мяса, из нее ударил фонтан тяжелой, сытой крови, которая пленила воздух сумерек своим парным духом. судьба девочки решилась столь же быстро: вырвав ей горло, чудовище принялось слизывать божественный напиток крови, пытаясь утолить мучительную жажду.

замечал ли олег какую-нибудь закономерность в своих превращениях в зверя?

да, но назвать твердую примету он не мог. перед самым превращением его охватывала непонятная тревога, как-то связанная с водой, затем в памяти случался краткий провал, после которого он обнаруживал себя на новом месте, в той же одежде, не имея ни малейшего представления о том, как он туда попал.

оставлял ли зверь олегу после себя какие-либо воспоминания?

нет, кроме постепенно угасавших воспоминаний о первом пробуждении у реки, олег ничего не мог вспомнить.

находил ли олег следы своего звериного существования?

да, иногда, бесцельно бродя по лесу, он натыкался на останки тел, чаще детских.

понимал ли олег, что причастен к их смерти?

нет, хотя внешний вид трупов пробуждал у него некие смутные чувства и эмоции. его завораживало то, во что превращал зверь лица своих жертв: вместо привычных человеческих черт, которые природа распределяет по своему своеволию, часто демонстрируя унылую безвкусицу и однообразие, на него смотрели лики совсем иных существ, к которым он не испытывал никакого страха или отвращения; именно их ужасная инаковость рождала в нем чувство спокойствия и уверенности; возможно, где-то в глубине души к этим чувствам примещивалась и гордость, подобная гордости художника за свои произведения.

были ли у олега какие-нибудь специфические проблемы, связанные с его двойной жизнью?

да, когда олег вновь ощутил себя в человеческом теле, то первые дни превратились в мучительную пытку, - хотя слова "мучение" и "пытка" для него к тому времени уже изрядно потеряли в своем смысле, - и причиной тому была нелепица: телу более не требовалось делать оправлений. это было дико: привычка организма требовала снять штаны и просраться, но тот же организм более ничего не производил для акта дефекации. дело доходило до нелепостей: в прямой кишке ощущалось вполне реальное нетерпеливое напряжение, но стоило пристроиться под кустиком, как можно было остаться в таком положении на долгие часы. попав в столь унизительную ловушку, олег невольно задумался о ценности своего существования - какова его цена, если ты обречен быть рабом даже не реальной потребности, а ее фантома? миллионы страниц текста, в которых до этого безмятежно почивала привычная олегу культура, обернулись прахом. пришедшее отчаяние, липкое и неотступчивое, заставило олега сделать жестокий выбор - он бросился со скалы. но это ничего не изменило: после краткой - один миг - вспышки ослепительно-белого света он обнаружил себя снова стоящим на скале, совершенно невредимым; его поразило: птица, которая собиралась взлететь с ветки перед самым его прыжком, все так же безмятежно готовилась к полету, словно не существовало для нее прошедшего времени чужой смерти. однако вскоре организм смог адаптироваться и выровнять свой ритм, и тогда возникла другая проблема - олег потерял ощущение времени. да и был ли теперь смысл его как-либо фиксировать, если олег, освобожденный от потребностей тела, никак не мог прочно привязать свои мысли к какому-либо предмету на сколько-нибудь значительный период времени - предметы проскакивали перед внутренним взором подобно пустым кадрам кинопленки, совершенно не приковывая к себе внимания. всмотреться во что-либо стало равнозначно пытке: пошлейшая мелочь, типа винтовочного патрона, отказывалась сообщать о своем предназначении; конечно, в сознании возникали серии образов, которые пытались разъяснить затруднение, - но что мог дать выстрел из винтовки, если теперь не существовало угрозы для жизни, как не существовало и потребности в еде, отсутствовало чувство ненависти и агрессии? стоило памяти вынести на берег сознания некогда нестерпимо важное переживание, из-за которого прежде терялись аппетит и сон, как безличная сила полной апатии уносила его обратно, почти без следов пробуждения чувств, а те неясные душевные отклики, что едва мерцали в полутьме сознания, не могли даже озадачить разум олега - он стал свободен, но, поначалу, такая свобода вызвала лишь помутнение рассудка, и тот полностью лишился представления о почти трех месяцах жизни; впрочем, после, в силу неизвестного, но неумолимого закона природы, в сознании стала складываться новая картина мира, но в которой уже не было места времени. пытаясь найти себя на этой причудливой картине, олег чувствовал глубочайшую растерянность: кто он теперь - идиот, с тупым упорством клеющий из кусков былого опыта свой мирок, или снова маленький ребенок, с удивлением открывающий новый мир? абсурд происходящего давал однозначный ответ - маленький идиот. с этим и с ним следовало жить дальше.

очнувшись, олег увидел склонившиеся над ним бородатые лица партизан на фоне пронзительно-голубого зимнего неба. одно из лиц, - олег опознал в нем полищука, - по-старчески чуть присвыстывая при дыхании, произнесло: кажись, очунял, - и уже обращаясь к олегу: ох, паря, не ту ты сторону силы народной выбрал, не ту... за народ свой надо, за сторону родную... его перебил приказом юхнов: вставай!

с трудом олег встал.

юхнов вытащил пистолет и, глядя прямо в глаза олегу, твердо и решительно произнес: за слезы матерей!

раздался одинокий выстрел.

расколотая на части чернильница черепа плеснула синими чернилами на белый лист свежевыпавшего снега.

олег упал.

***

как только в зале погас свет и утихли шум и гам, олег чуть наклонился к марише и прошептал на ей ухо: мне федор говорил, матрос скоро возвращается. казалось, что на маришу эти слова не произвели никакого впечатления, но это было ни так: она с такой силой сжала подлокотники кресла, что побелели костяшки пальцев. однако, стараясь не выдать своего волнения, она подчеркнуто безразлично ответила: так скоро. олег снова наклонился к ней: его досрочно освободили, за примерное поведение. в это момент заработал кинопроектор и на экране побежали первые кадры фильма "аниськин и фантомас", и возможный ответ маришы растворился в поднявшемся в зале шуме: сапожник! где настоящий фантомас?! хотим фильму! хотим фильму! олег посмотрел на маришу, но та сидела молча и смотрела на экран. оценив ситуацию, олег встал и, не прощаясь с маришой, направился к выходу из зала - более здесь делать было нечего, ленту с фантомасом из района не привезли, мариша была не в духе.

оказавшись на улице, олег посмотрел на часы - 17:38, после вытащил из кармана пиджака сигареты "друг" и закурил: надо было что-то придумать на вечер. покурив, в очередной перечитав афишу, олег решил пойти к шарику - тот хоть и был человеком бестолковым, балбесом, прямо скажем, и жил на отшибе, но гостей принимал всегда радушно.

шарик - это была его настоящая фамилия - был примечательной личностью: когда-то окончив с горем пополам театральной институт, он, молодой амбициозный режиссер, был по распределению направлен работать в один республиканский театр в средней азии, но за пьянку и "аморальное поведение" вынужден был буквально бежать оттуда, после чего, поскитавшись по стране, осел на правах руководителя дворца культуры в родном олегу колхозе. здесь он развернул невиданную доселе по масштабам деятельность, которая, согласно его грандиозному замыслу, должна была бы кардинальным образом изменить культурную жизнь колхозников, а заодно послужить ему отправной точкой для нового восхождения к вершинам режиссерской славы. однако проходили годы, а все планы шарика так и оставались планами. впрочем, толи как деятель культуры, толи как верный собутыльник, но шарик имел в колхозе известное уважение, которое особенно возросло после того, как он решил поставить исключительно силами местных школяров в полном объеме"войну и мир" льва толстого.

олегу сегодня не везло - шарика не было дома. жена шарика - он успел обзавестись семьей в средней азии - сказала, что тот ушел на репетицию в школу. это известие удивило олега, потому что практически все школяры сейчас были в кино. впрочем, одна из реплик темпераментной жены шарика многое прояснила: увидишь это ишака блудливого, скажи ему, что я его натахе безухой не только уши поотрываю... заинтересовавшись сказанным, олег решил пойти в школу.

шарик действительно репетировал в спортивном зале школы. он лежал на стопке матов и оттуда давал ценные указания двум смазливым восьмиклассницам.

- ты, леночка, поручика играешь, гусара, - а знаешь как они к дамам относились? с т р е п е т о м , вот, - шарик значительно поднял вверх указательный палец, - а ты что играешь? не верю я твоей игре, - ораторствовал он с матов. - ты наташу знаешь как должна поцеловать... не верю! ты ее как сестра целуешь, а не как гусар! поняла, что мне не нравится? ну давай еще раз!

- ты чего разорался? - к стопке матов подошел олег, - слазь, станиславский, поговорит надо.

- о! привет, олежа! - свесился с матов шарик, после, уже обращаясь к школьницам, довавил: - перерыв пять минут.

- слазь, - повторил олег.

- не могу, старик, давай лучше ты ко мне.

- а что так?

- залазь, объясню.

шарик протянул олегу руку. в ответ тот, пожав плечами, ухватился за предложенную руку и вскарабкался на маты.

взобравшись, олег с первого взгляда понял причину странного поведения шарика и оценил значение слов его жены. на шарик были синие тренировочные штаны, промежность которых украшало несколько красноречивых пятен, все возможные сомнения к происхождению которых отбивал терпкий запах спермы. олег невольно отер ладонь руки, которой хватался за руку шарика.

- понимаешь, старик, - тараторил шарик, - как играют - фемины, богини! такой творческий подъем! просто нескончаемый экстаз!

- я жену твою видел, - перебил того олег.

шарик сразу умолк, и вскоре, почти шепотом, попросил:

- помоги, старик, - выставлюсь. пятый час с ними долбаюсь, в парашу хочется - смерть. а слезть не могу, - шарик опустил глаза на пятна на своих штанах. - и прикрыться нечем. - действительно, кроме штанов, рубашки и сандалий на шарике ничего больше не было.

олег подивился скромности и воспитанности шарика и спросил:

- пиджак дать?

- ага, спаси.

- а без моего пиджака ты не мог актрис по домам отпустить? а потом спокойно слезть?

олег мог покляться, что в глазах шарика промелкнула искра ненависти. но вслух тот лишь сказал:

- эх, хороший ты парень, олежа, но - темный, типичный обыватель, ничего в мире искусства не понимаешь, недоступны тебе истинно возвышенные эстетические удовольствия.

- ну конечно, - ответил олег.

тем временем к матам подошли актрисы, до того шептавшиеся о чем-то в другом конце спортзала.

- алексей иванович, - обратилась к шарику та, которая играла "поручика" - лена, - можно мы домой пойдем?

- конечно, девочки, идите, - ответил за шарика олег.

не прощаясь, те радостно поспешили к выходу, только напоследок олег расслышал фразу лены: я от этих репетиций сойду с ума...